В Молдове - бывшей советской республике, ставшей за годы независимости одним из мировых центров торговли людьми, раскрыта очередная сеть, поставлявшая состоятельным российским клиентам детей для сексуальных услуг, сообщает сайт ассоциации борьбы с педофилией . Среди заказчиков фигурируют и лица, связанные с епископом РПЦ МП Юстинианом (Овчинниковым).

Схема, по которой действовали работорговцы "модельного агентства Child Line" (таково было официальное название педофильской фирмы) была удивительно проста. Сначала, под видом "представителей московского модельного агентства" они искали миловидных детей из бедных семей. Родителям детей, возраст которых колебался от 3 до 12 лет, сулили фантастические для Молдовы заработки - до 50$ в день за участие в "любительских фотосъемках". А затем родителям предлагали "эксклюзивный" вариант: сдать ребенка "в аренду" на 2-3месяца за 1500-2000 долларов в месяц. Безопасность и хорошие условия гарантировались. Последним аргументом становился аванс в 200-300 долларов, выдаваемый сразу. К этому же времени в Москве, Петербурге или одной из прибалтийских столиц находили богатого клиента, выбравшего из альбома приглянувшуюся ему жертву.

СИБу Молдовы (служба информации и безопасности – аналог российской ФСБ) будет непросто вести расследование в отношении лиц, прямо влияющих на теневые потоки российской политики, в том числе и финансовые, в то время как президент Молдовы В. Воронин провозгласил курс на дружбу с Москвой.

Еще более серьезным препятствием на пути огласки и справедливого расследования станет наличие в списке высокопоставленных клиентов связанных с посольством России в Молдове и РПЦ МП. Это бывший сотрудник посольства А. Кураев и тесно связанный с ним Д. Абрамов. Абрамов же, в свою очередь, возглавляет Конгресс русских общин Приднестровья и является доверенным лицом епископа Тираспольского и Дубоссарского Юстиниана (Овчинникова).

С епископом Юстинианом же и вообще с Тираспольской и Дубоссарской епархией РПЦ МП связано множество гомосексуальных и педофильских скандалов, тщательно приглушаемых, но все равно прорывающихся в прессу.

Епископ Юстиниан уже прославился многими скандалами, в частности конфликтом с братией Новонямецкого монастыря. Монахи утверждают, что назначение Епископа Юстиниана ректором Духовной семинарии при монастыре является первым шагом к тому, чтобы сделать его Митрополитом Кишиневским и всея Молдовы.

Иеродьякон Саватий, (в миру поэт Штефан Баштовой), преподаватель духовной семинарии при Новонямецком монастыре, сообщил во время своей пресс-конференции, что еще 12 января 2001 года тираспольское радио передало поздравительную речь приднестровского лидера Игоря Смирнова в адрес Епископа Юстиниана по случаю его назначения на должность ректора указанной семинарии.

В своем обращении монахи пишут "Ни один жертвователь не имеет теперь право помогать монастырю, так как это делалось раньше. Известны случаи, когда по указанию епископа Юстиниана автобусам с паломниками чинили препятствия так, чтобы они не могли добраться до монастыря. Кроме того, грубое вмешательство епископа Юстиниана в политические дела очень соблазняет местных жителей.

Он активно участвует в экстремистских манифестациях приднестровских сепаратистов, разжигая вражду против молдавского народа и лично против митрополита Владимира, которого епископ Юстиниан уже обвинил во внесении раскола в Русскую Православную Церковь. "При богослужении я пока поминаю Владимира, но в связи с происшедшим имею право не поминать его, и имею все законное право в связи с этим, полностью отколоться от Молдавской митрополии и сформировать самостоятельный епископат".

Биография

В 1978 году окончил среднюю школу.

В 1983 - исторический факультет Ивановского ГУ.

С июля 1983 года по июль 1984 года - старший иподиакон епископа Ивановского и Кинешемского Амвросия (Щурова).

В 1984 году поступил в Московскую Духовную Семинарию.

В 1985-1986 гг. служил в Вооружённых силах СССР в Читинской области.

В 1986-1988 старший иподиакон ректора МДАиС епископа Дмитровского Александра (Тимофеева).

С 1988 года обучался в Богословском институте Бухареста (Румыния), который окончил в 1992 году со степенью магистра богословия; тема дипломной работы - «История русских старообрядцев-липован в Румынии».

В 1991 году работал референтом Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата.

1 сентября 1995 года в московском Донском монастыре был хиротонисан во епископа Дубоссарского, викария Кишинёвской епархии.

6 октября 1998 года был назначен епископом новообразованной Тираспольской и Дубоссарской епархии.

8 марта 2009 года, в праздник Торжества Православия, владыка Юcтиниан (Овчинников) восстановил спустя 140 лет (поимённое упоминание в чине Торжества Православия имён государственных преступников было отменено в 1869 году) традицию анафематствования гетмана Ивана Мазепы по чину, составленному в 1708 году митрополитом Стефаном (Яворским).

С 5 марта 2010 года освобождён от должности управляющего Тираспольской и Дубоссарской епархией и назначен управляющим Патриаршими приходами в США, викарием Московской епархии и архиепископом Наро-Фоминским.

Награды

Церковные

• Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (РПЦ, 2001 год)
• Орден преподобного Серафима Саровского II степени (РПЦ, 2005 год)
• Орден «Рождество Христово - 2000» II степени (УПЦ МП, 2001 год)
• Орден благоверного господаря Стефана Великого I степени (Православная церковь Молдовы, 2010 год)
• Орден благоверного господаря Стефана Великого II степени (Православная церковь Молдовы, 2003 год)

Светские

• Орден «Трудовая слава» (Молдавия) (2000 год)
• Медаль «В память 850-летия Москвы»
• Орден Республики (ПМР) (31 августа 1996 года) - за заслуги в становлении и развитии Православной церкви и в связи с 6-ой годовщиной образования Приднестровской Молдавской Республики
• Орден «За личное мужество» (ПМР) (23 декабря 1999 года) - за большой вклад в дело укрепления государственности, единства многонационального народа Приднестровской Молдавской Республики, значительные успехи в деле возрождения христианской православной веры, культуры, нравственности и в связи с 2000-летием возникновения христианства
• Орден Почёта (ПМР) (1 сентября 2005 года) - за заслуги в деле возрождения Православия в Приднестровской Молдавской Республике и в связи с 10-летием Архиерейской Хиротонии во Епископы
• Юбилейная медаль «Десять лет Приднестровской Молдавской Республике» (18 августа 2000 года) - за большой вклад в дело возрождения Православия, воспитания духовности, нравственности нашего народа и в связи с 10-летием со дня образования Приднестровской Молдавской Республики

"Храм Святого Цесаревича Алексия своим величием заставляет нас по-особому относиться к нему. Хотелось что бы строительство этого храма переживалось как общенародная стройка, как храм-памятник по всем репрессированным, по всем невинно гонимым. Пусть этот храм станет дорогим для всех жителей Калмыкии."

Новости епархии

• Архиепископ Юстиниан совершил чтение канона Андрея Критского в храме Святой Софии Элисты

  14 марта 2019 года, в четверг первой седмицы Великого поста, архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан совершил чтение Великого канона преподобного Андрея Критского и великое повечерие в храме Софии Премудрости Божией города Элисты. В завершении Архипастырь призвал верующих помолиться за Божественной литургией Преждеосвященных даров и причаститься Святых Христовых Тайн. Завтра, 15 марта, архиепископ Юстиниан совершит Литургию Преждеосвященных […]

• Архиепископ Юстиниан дал интервью «Вестям» о Великом посте

  14 марта 2019 года в студии телерадиокомпании «Калмыкия» состоялась запись интервью с архиепископом Элистинским и Калмыцким Юстинианом, посвящённого теме наступившего Великого поста. Высокопреосвященный Владыка рассказал о смысле и значение поста, его актуальности и практике участия верующих в этом аскетическом делании. Интервью выйдет в эфир на телеканале «Россия 24» 16 марта 2019 года в 8:40. После […]

• В четверг первой седмицы Великого поста архиепископ Юстиниан молился за уставным богослужением в Казанском соборе Элисты

  14 марта 2019 года, в четверг первой седмицы Великого поста, архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан молился за уставным богослужением. Священнослужители кафедрального храма совершили утреню, часы, изобразительны и вечерню. Богослужение завершилось заупокойной литией по всем усопшим.

Архиепископ Юстиниан (Овчинников)

Дата хиротонии: 1 сентября 1995 г. Дата пострига: 24 марта 1988 г. День ангела: 27 ноября

Биография:

Родился 28 января 1961 г. в г. Костерево Владимирской обл. В 1978 г. окончил среднюю школу, в 1983 г. - исторический факультет Ивановского государственного университета.

С июля 1983 г. по июль 1984 г. нес послушание старшего иподиакона при епископе Ивановском и Кинешемском Амвросии (Щурове) .

В 1985-1986 гг. служил в рядах Советской Армии.

В 1986-1988 гг. - старший иподиакон ректора Московских духовных школ епископа Дмитровского Александра (Тимофеева).

С 1988 г. обучался в Богословском институте Бухареста (Румыния), который окончил в 1992 г. со степенью магистра богословия.

С июня 1991 г. по 18 ноября 1992 г. - ключарь тверского Свято-Троицкого кафедрального собора.

В 1992 г. возведен в сан игумена.

1 сентября 1995 г. в московском Донском монастыре хиротонисан во епископа Дубоссарского, викария Кишиневской епархии .

6 октября 1998 г. назначен епископом новообразованной Тираспольской и Дубоссарской епархии .

Решением Священного Синода от 25 июля 2014 г. (журнал № 66) назначен Преосвященным Элистинским и Калмыцким.

Образование:

1983 г. - Ивановский государственный университет.

1988 г. - Московская духовная семинария.

1992 г. - Богословский институт Бухареста (магистр богословия).

2013 г. - Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.

Епархия: Элистинская епархия (Правящий архиерей)

Научные труды, публикации:

Архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан. Сборник проповедей, произнесенных в 2011-2014 годах / [ред.-сост. А.В. Алексеев]. - Элиста: Библиотека международного историко-литературного журнала «Странникъ», 2014. - 212 л. цв. ил., 20 см.

Архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан. Общение с паствой и обществом во время служения в Приднестровье (1995-2010) / [ред.-сост. А.В. Алексеев]. - Элиста: Библиотека международного историко-литературного журнала «Странникъ», 2015. - 168 л. цв. ил., 20 см.

Архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан. По тропе воспоминаний. К 20-летию архиерейской хиротонии / Архиепископ Юстиниан (Овчинников), [ред.-сост. А.А. Федотов]. - Элиста, 2015. - 307 л. цв. ил., 21 см.

Архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан. Архиерейское служение на Калмыцкой земле. - Элиста, 2015. - 34 л. цв. ил., 26 см.

Награды:

Церковные:

• 2000 г. - орден прп. Сергия Радонежского II ст.;
• 2000 г. - грамота Митрополита Киевского и всея Украины (УПЦ);
• 2001 г. - орден «Рождество Христово - 2000» II ст. (УПЦ);
• 2003 г. - орден блгв. господаря Стефана Великого II ст. (Православная Церковь Молдовы);
• 2005 г. - орден прп. Серафима Саровского II ст.;
• 2005 г. - орден прп. Паисия Величковского II ст. (Православная Церковь Молдовы);
• 2010 г. - орден блгв. господаря Стефана Великого I ст. (Православная Церковь Молдовы);
• 2011 г. - орден свт. Иннокентия Московского II ст.;
• 2012 г. - орден «За заслуги перед Православной Церковью Казахстана»;
• 2013 г. - медаль св. Василия Великого I ст. (Единецкая епархия);
• 2015 г. - медаль св. мч. Георгия Победоносца (Кагульская епархия);
• 2015 г. - орден сщмч. Пимена, епископа Семиреченского и Верненского (Митрополичий округ в Казахстане);
• 2015 г. - медаль свт. Симеона, первого епископа Тверского, I ст. (Тверская епархия).

Светские:

• 1996 г. - «Орден Республики» Приднестровской Молдавской Республики;
• 1997 г. - медаль «В память 850-летия Москвы»;
• 1999 г. - орден «За личное мужество» Приднестровской Молдавской Республики;
• 2000 г. - орден Республики Молдова «Глория Мунчий»;
• 2000 г. - орден «Трудовая слава» Приднестровской Молдавской Республики;
• 2000 г. - юбилейная медаль «Десять лет Приднестровской Молдавской Республике»;
• 2005 г. - орден Почета Приднестровской Молдавской Республики;
• 2009 г. - почетный житель г. Костерево;
• 2010 г. - почетный гражданин Тирасполя;
• 2011 г. - медаль «За укрепление таможенного содружества» ФТС России;
• 2012 г. - почетный гражданин г. Комрат;
• 2015 г. - почетная грамота Республики Калмыкия;
• 2015 г. - благодарственная грамота международного симпозиума художников «КамАрт»;
• 2016 г. - почетный диплом Народного Хурала (Парламента) Республики Калмыкия.

E-mail: [email protected] Web-сайт: www.blagovest-elista.ru

Иконы Божией Матери, именуемой «Державная» (1917). Сщмч. Феодота, еп. Киринейского (ок. 326). Свт. Арсения, еп. Тверского (1409).

Сегодня предлагаем читателям беседу с архиепископом Элистинским и Калмыцким Юстинианом. Благодарим нашего постоянного автора Алексея Александровича Федотова за проделанный труд.

Жизненный путь архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана - это уникальный путь человека в Церкви - он студентом ходил в храм, когда это запрещалось, был иподиаконом архиепископа Амвросия, после университета поступил в семинарию, его оттуда забрали в армию, отслужив, очно окончил семинарию. Получил магистерскую степень на богословском факультете в Румынии. Служил в Твери, стал епископом и служил в Молдавии, Приднестровье, США, теперь Калмыкия...

В данной публикации Вашему вниманию предлагается беседа, посвященная детству и юности Владыки.

Владыка, детство - особый период в жизни человека, когда он наиболее чувствителен к воздействию духовного мира. Как сказал Христос Спаситель «если не будете как дети, то не сможете войти в Царство Небесное». Острое ощущение причастности к иной реальности бывает нередко и у детей, не получающих никакого религиозного воспитания. Но с годами все это забывается, начинает казаться глупыми фантазиями. А у Вас в памяти остались какие-то детские религиозные впечатления?

Из того, что я помню - а сколько мне тогда было трудно сейчас сказать: четыре, пять лет - то, что осталось у меня в памяти это хождение в храм на родине - в Троицкую церковь. И запомнился момент, как я сейчас понимаю, где-то середины литургии. Храм был полон людей, горящие свечи, лампады, паникадило, и вот это в моей памяти с детства сохранилось очень хорошо, просто зримо вижу и сейчас как картинку. Думается, что вот самое первое мое воспоминание, связанное с религиозными переживаниями.

Помню, как я был поражен словами молитвы Господней «Отче наш»: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим». Почему-то мое детское сознание настолько всколыхнули эти слова, что, оказывается, нужно прощать другого, чтобы тебя простил Бог. И открыв для себя эту истину, я с книжкой в руке перебегал от одного члена семьи к другому и с горящими глазенками спрашивал: «Вы понимаете, что нужно прощать других людей, а то Бог не простит нас? Понимаете, что от того любим ли мы других, зависит, будет нас Бог любить или нет?»

Вы воспитывались в верующей семье?

Я не помню момента своего существования, когда я не знал бы Церкви, не знал Бога. Для меня это было очень естественным, за что я благодарен мудрости своих родителей, доверивших мое духовное воспитание бабушке с дедом. Я с благодарностью к ним отношусь, и поражаюсь насколько они простые крестьяне, родившиеся в нынешней Липецкой области, были мудры. Не обладали специальным педагогическим образованием, но сумели в те сложные годы самое главное мне передать - свое живое чувство отношения к Богу.

Научение - момент вторичный. Сначала я увидел, почувствовал то, как они относятся к молитве, к Церкви, как переживают Бога в своей жизни. И естественно это было для меня примером, я как маленький камертончик начал звучать в тоне верующих душ этих замечательных людей, переживших трудные времена раскулачивания, попытки убежать в большой город - в Москву, Подмосковье, как-то там закрепиться.

Дед пережил сложный период, будучи в плену во время Великой Отечественной войны. Бабушка сохраняла веру, и она была известна как верующий человек в своем окружении, не скрывала этого. Вызвала однажды этим грубое вторжение местного работника милиции, который просто бесцеремонно вошел в комнату в бараке, где они жили, забрал со стола Евангелие, молитвослов. Хотя бабушка и просила: отдай, соседки умоляли оставить ее в покое. А сколько человек по его доносам было уже арестовано...

То есть они прошли трудную школу выживания, но сохранили верность Богу и Церкви. И вот в этой среде, наверное, было очень естественно для меня унаследовать их отношение к святыне, их веру.

Мне в свое время было очень интересно разговаривать с самыми разными церковными людьми - через это я узнавал особенности церковной жизни в Советском Союзе, так как доступной для обычного молодого человека религиозной литературы в то время не было практически никакой. У нас с Вами, наверное, десятки общих знакомых в Ивановской области, многих из которых уже нет в живых еще из «той» эпохи. Что, на Ваш взгляд, их отличает от современных священнослужителей и прихожан?

Алексей Александрович, вопрос большой. Но сразу отмечу, что я думаю, что принципиально ничем не может отличаться верующий, который жил и тысячи лет назад и сейчас. Ведь человек по своим важнейшим качествам, способностям один и тот же. Во все времена в нем заложено чувство неудовлетворенности от своей земной жизни. Есть заложенная жажда общения с Богом. Поэтому мне думается, что верующий человек спокойно понимает верующих людей из любой страны. Он может не говорить на их языке, но он может видеть, чувствовать их душу, их стремление угодить Богу. И верующий человек может также спокойно понять религиозные чаяния людей, живших в древности. Отношение человека к Богу относится к таким фундаментальным основам человеческого бытия, которые не менялись со временем. Могут меняться формы, та или иная степень приобщения к истине, но внутренняя потребность человека в Боге она всегда была, есть и будет.

Если говорить о сравнении верующих людей тридцати-сорока летней давности с нынешними верующими - есть, конечно, нечто, что их различает. Как часто было в жизни Церкви мы сейчас проходим через время, когда нет пока еще внешнего давления на Церковь, на религиозную жизнь, как общества, так и отдельно взятого человека. За то, что ты окрестил ребенка, повенчался тебя, не лишают каких-то социальных благ. Ты можешь поступать сегодня в вуз без того, что ты комсомолец, а раньше это было практически невозможно. Особенно на гуманитарные направления подготовки. И вот такая свобода она сегодня многими мыслится как нечто само собой разумеющееся, и не закаливает чувства верности человека по отношению к Богу, по отношению к Церкви. Хотя в последние годы мы видим, как начинает ополчаться вражеская сторона на Церковь, выискивая какие-то негативные стороны жизни священнослужителей, давить на больное, порой превратно истолковывать что-то. Вот-вот мы с вами приблизимся к тому, что церковную веру, воцерковленность нужно будет отстаивать. Не просто некую аморфную веру в некоего аморфного бога, а истину Православия, церковность скоро придется отстаивать перенесением скорбей. Будут выкладываться факты из жизни отдельных священнослужителей, с целью показать недостоинство, безверие духовенства, его ненужность, ненужность и самой Церкви. Будет со временем все больше и больше осложняться ситуация, но это нормально.

Может быть, какие-то моменты из детства Вам еще запомнились?

Сейчас, приезжая на родину, я слушаю рассказы тех моих земляков, с которыми я был в одной группе в детском саду. Некоторых, к сожалению, уже нет в живых. А некоторые вспоминают, я и сам это хорошо помню, как я стал в песочнице что-то строить. Это привлекло внимание воспитательницы, которая спросила: «Что ты строишь?» А это было после моего посещения Троице-Сергиевой Лавры. И я ответил: «Монастырь». «Какой монастырь? Сейчас нет монастырей!» «Нет, есть! Я знаю, я там был!» Чем поверг, конечно, воспитательницу в изумление и, наверное, в ужас: как ребенок в первой половине шестидесятых годов говорит, что строит монастырь?

Владыка, советская школа - очень сложное место для верующего ученика. В ее арсенале было много способов для того, чтобы заставить его изменить свои убеждения. Пришлось ли Вам с этим столкнуться?

Я это чувствовал на себе. По отношению к ребенку, что можно было сделать? Отобрать у родителей и отправить в детский дом? Но все-таки это были шестидесятые-семидесятые годы, не то время. Но ощущение своей инаковости, оно само по себе было для детской психики тяжелой и ответственной ношей. Я понимал, что во всем классе и во всей школе я единственный в такой степени приобщен к церковной жизни, знал о Боге и о Церкви столько, сколько не знали мои сверстники. И мои сверстники знали обо мне, что я таков. Поэтому, когда отдельные какие-то всплески словесного негатива возникали по отношению ко мне, то они были общей частью атмосферы негатива по отношению к верующим, в которой я жил. Например, директор восьмилетней школы мне прямо говорил о том, что на областном собрании директоров школ ему было поставлено на вид, что в его школе есть верующий ученик, который регулярно ходит в храм, и что ему было из-за этого стыдно. Он говорил мне, подростку тринадцати-четырнадцатилетнему с каким-то визгом, криком. А потом на уроках старался, по своему даже неумно, не скрывая снизить мне оценки по физике, по черчению, преподавателем, которых он был. И мне было очень обидно, что он старается меня обидеть этими несправедливо заниженными оценками.

Владыка, какими были Ваши первые церковные послушания?

Иподиаконствовать в те годы было непросто. Естественно моим желанием было стать иподиаконом как можно скорее, но получилось так, что сначала я приобщился к тому, что был алтарником, стал привыкать к чтению на клиросе. Начиналось это после окончания восьмого класса, когда я первый раз приехал в Иваново, познакомился с духовенством. И тогда Царство ему Небесное, батюшка отец Михаил Зимин, который служил на сельских приходах, не имел семинарского образования, был священником-простецом, у которого была очень горячая, я бы сказал юношеская верующая душа, стал приглашать к нему на приход, где я как мог начал привыкать к алтарничеству, чтению на клиросе. Объяснять мне особо было некому, поэтому научение чтению, пению и алтарничеству происходило сходу. Помню первым приходом, куда я стал ездить к отцу Михаилу, было село Бородино Гаврилово-Посадского района. В малой части этого огромного храма отгороженной для богослужений стал я пытаться читать часы, Апостол.

Я мечтал об иподиаконстве. Какой церковный юноша не мечтает быть на службах у архиерея? Но я мог в то время смотреть только издали, ждать, когда мне исполнится восемнадцать лет, потому что до этого возраста, как мне сказал протоиерей Николай Винокуров, секретарь епархиального управления это было невозможно: «Прости, дорогой, но до восемнадцати лет мы не можем тебя взять, потому что будут у нас проблемы с уполномоченным, с властями, так что подожди». И я все мечтал, чтобы мне поскорее исполнилось восемнадцать лет, и я мог сказать: «Владыка, я тоже хочу иподиаконствовать!»

Но так получилось, что я, закончив среднюю школу по настоянию родителей, по благословению моего духовника, в то время отца Николая, подал документы на исторический факультет в Иваново и нежданно-негаданно для себя поступил, хотя хотел после средней школы идти в армию. Знал, что в семинарию, как правило, не берут не отслуживших, поэтому хотел дождаться осени, призыва. Но поступил на исторический факультет, и опять мое иподиаконство в полной мере не могло меня радовать, потому что в соборе иподиаконствовать архиерей и отец Николай мне не разрешали. Говорили: «Мы должны тебя сберечь! Ты учись!»

Поэтому местом моей молитвы в соборе был алтарь. Мне говорили: «Стой в алтаре, никому не показывайся, стихарь не одевай!» И отводил я душу, когда мы выезжали на приходы, и за пределами Иваново начались мои первые опыты иподиаконства, чтобы меня не видели, что я, будучи студентом, не только хожу в церковь, но и активно участвую в службе. Ивановскую епархию я тогда хорошо узнал, сначала алтарничая у священников на сельских приходов, а потом приезжая вместе с архиереем. Поэтому действовавшие тогда собор в Иваново и сорок три прихода были мне хорошо знакомы.

Помог ли Вам опыт алтарничества, иподиаконства в священническом и в архиерейском служении?

Конечно. В первую очередь участие в жизни прихода, начиная от того, как свечу поставить на подсвечник, как убираться в храме. Я, что называется, знаю церковную жизнь от тряпки половой. Поэтому для меня это страницы моего воцерковления. Я видел различные практики совершения тех или иных таинств, видел, в чем какой священник более опытен. Что стоит для себя взять, а что обойти. Поэтому та школа, которую я проходил, она была, на мой взгляд, просто необходимым фундаментом для моего будущего священства.

Мое рукоположение в сан священника было в июне, а в августе я приехал во время семинарских каникул подменить ушедшего в отпуск настоятеля в село Красное Палехского района, и никто из тамошних алтарников, клирошан даже и не подумал, что я всего лишь месяц с небольшим как рукоположен во священника. Никаких ко мне замечаний по службе, никто не мог сделать. И это было предметом моей гордости в своем роде. Ведь это была моя мечта, я всегда от детских лет хотел быть священником. Поэтому, когда стал священником, меня не нужно было водить, показывая, что нужно делать. Это было мое, я все это знал.

Владыка, почему Вы решили поступить именно в Ивановский государственный университет?

Чисто географически от места моей малой родины мне было бы удобнее поступать на исторический факультет Владимирского пединститута. Когда я избрал Ивановский университет, то, в первую очередь, мной двигало желание быть поближе к знакомому мне кругу церковного общения, к тому духовенству, у кого я уже бывал на приходах, поэтому и подал документы именно туда. Но самому мне это было психологически трудно сделать, я делал это, только подчиняясь необходимости сохранить добрые отношения с родителями и слушаясь благословения отца протоиерея Николая Винокурова. И я попросил, чтобы меня сопровождал в приемную комиссию университета мой ровесник и церковный друг Вячеслав, ныне игумен Хрисанф. Он помог мне первый раз пересечь линию эту, войти в здание, обратиться к сотрудницам приемной комиссии. Хотя сам он, будучи юношей одаренным и хорошо закончившим школу, к сожалению, не пошел получать высшее светское образование, но сопереживал мне, хотел быть в помощь. И вот я стал дожидаться времени экзаменов. Все эти дни проводил за богослужением в Преображенском соборе. Алтарничал, читал на клиросе. И чувствовал себя очень замечательно. Когда приходили на консультации перед экзаменами, я видел своих коллег-абитуриентов волнующимися, делящимися во сколько они ночью спать ложаться, сколько времени у них уходит на подготовку, видел, что они очень переживают, взволнованны. Мне было их жаль, потому что я чувствовал себя внутренне замечательно, переживаний у меня не было. Если бы я не поступил в вуз, то не скорбел бы по этому поводу, а стал бы дожидаться призыва в армию. Но вот пошли один экзамен за другим, и оказалось, что я принят в число студентов университета. И этот день стал последним днем моего алтарничества в Преображенском соборе. Владыка Амвросий и отец Николай сказали мне тогда, что больше я алтарничать в соборе не буду, что нужно проявлять большую осторожность, чтобы не демонстрировать явно связь с Церковью. Так я стал студентом.

Владыка, мировоззрение советского человека предполагало, что научное знание не совместимо с религиозностью. Особенно идеологизировано было преподавание общественных наук. Но Вы успешно получили высшее историческое образование в Ивановском государственном университете, несмотря на то, что было известно, что Вы верующий человек. Насколько велико было давление на Вас со стороны именно структур, отвечающих за идеологию?

Два года моего обучения в университете, как мне казалось, по крайней мере, там не было известно, что я верующий, связанный с епархиальной жизнью человек. Но вот по весне во время субботника меня отозвала в сторону куратор группы и сказала: «К нам в деканат поступил звонок, что вот ваш студент регулярно ходит на богослужения в Преображенский собор и стоит в алтаре. Обрисовали тебя внешне. Это правда?» И вот тогда в эти мгновения, когда было нужно решить какой ответ надо дать, очень многое промелькнуло перед мысленным взором. Понимал, что вполне вероятен такой порядок событий: я признаюсь, что хожу в храм. Далее меня исключают из комсомола, а потом находят повод, чтобы исключить и из университета. Само по себе это для меня было очень тяжелым. Потому что два года проучившись я вошел во вкус обучения, мне было интересно познание исторических наук. Но больше всего я подумал о родителях, которые живут в небольшом городке, где все друг друга знают, где исключение из вуза было бы воспринято однозначно: исключают кого - людей, преступивших какие-то правила и нормы. И я понимаю, что моим родителям не объяснить сослуживцам по работе, соседям, что я не виноват в нарушении каких-то законов или норм социалистического общежития, что моя вина в том, что я верующий и хочу быть в церкви на службе. Все это стало мне вырисовываться со всей тяжестью: что же будет с моими родителями? Но сказать «нет» я то же не мог. И сказал: «Да, это я!» Мой ответ привел в замешательство куратора группы. Она видимо не ожидала, что я признаюсь. И, сбиваясь, смущаясь, она стала давать мне советы, что вот, когда она бывает в других городах, особенно в Москве, Ленинграде, заходит в храмы, в том числе и во время службы. Но вот здесь в Иваново, нужно, чтобы меня не видели в соборе.

Вероятно, я попал тогда под внимание спецорганов, но внешне на себе я этого никак не ощущал. Я старался выполнить ее совет, не участвовал в богослужении в соборе в качестве иподиакона, но в алтаре по прежнему молился. Как выезжал я с архиереем на приходы иподиаконствовать, так и продолжал это делать. Где-то боялся. Не было дня, чтобы подходя к университету, не думал: «А вдруг это будет последний день моего обучения?» Понимал, что хожу по тонкому люду, который в любой момент может проломиться. Но не алтарничать, не быть на богослужениях я просто не мог - это было выше меня.

Конечно, некоторые моменты моей церковности заставляли меня поступать против того, что я хотел бы сделать, сдерживали меня. Я по натуре общительный человек. Мне хотелось больше участвовать в общественной жизни курса. Тем более отношения с однокурсниками были самые замечательные, добрые, уважительные. Мне хотелось больше с ними общаться, и когда студенты стали готовиться к участию в КВН, мне очень хотелось в этом участвовать. Но я понимал, что выступая на сцене и показываясь на более широкой публике, чем наш небольшой исторический факультет, я рискую, что найдется какое-то количество людей, которые вспомнят, что видели меня, идущего в церковь. И я сознательно отошел от этого, хотя очень хотелось быть в большем общении со своим курсом.

Многие из священнослужителей, окончив высшие учебные заведения в советское время, столкнулись с тем, что потом представители государственных и партийных структур препятствовали любым их попыткам быть рукоположенными. Было ли это для Вас проблемой?

В те времена старались бороться за людские души до последнего. До тех пор, пока я открыто не связывал свою судьбу с Церковью, это видимо еще можно было терпеть советской власти. Но как только стало ясно, что я хочу быть священнослужителем, это вызывало недоумение, обиды. Как же это так: молодой человек получал образование в средней школе, затем в вузе и оказывается, что он не терял все это время веру. Куда же смотрели школа, вуз? В августе 1983 года я решил подать документы на зачисление меня на службу в Преображенский собор в качестве иподиакона. А прошло всего лишь чуть больше месяца после того, как в июле я получил диплом о высшем образовании после окончания исторического факультета. Это вызвало, конечно, бурю недовольства у властей. И даже на такое место, как иподиакон - не диакон, не священник - нужно было получить разрешение уполномоченного Совета по делам религий. Настолько жизнь церковная была регламентирована требованиями не только официального, но и негласного права уполномоченных, что ничто не могло совершиться без их согласия. Настоятель собора отец Николай сказал мне: «Да, Виктор, надо тебе пойти к уполномоченному, потому что без его разрешения нельзя». И я пошел; он принял меня очень агрессивно, его общение со мной было на повышенных тонах. Рассматривая мои документы, он сказал: «Вы должны принести мне диплом об окончании университета». Я что-то почувствовал в тот момент и сказал: «Хорошо, принесу вам копию, заверенную нотариусом».

Как оказалось, мои смутные сомнения были справедливы и обоснованы, потому что как оказалось мой уход в Церковь вызвал недовольство атмосферой исторического факультета, тем, что «прозевали» студента. Было принято решение провести заседание ученого совета университета и лишить меня диплома. А чтобы и на руках у меня ничего не осталось, уполномоченный должен был забрать у меня диплом, подтверждающий, что я окончил вуз. Недели две я был в подвешенном состоянии. Благодарю Бога, что это происходило при Владыке Амвросии, который будучи человеком внешне очень мягким, культурным в обхождении, имеет стальные внутренние убеждения, твердость характера. Он продолжал отстаивать мое желание пойти на службу в собор, аргументируя тем, что епархия нуждается в кадрах с высшим светским образованием, использовался традиционный козырь тех времен, что могут быть какие-то церковные иностранные гости, и нам нужно для общения иметь людей способных вести достойную беседу с гостями. В итоге в августе я стал иподиаконом и сохранил диплом.

Владыка, высшее образование призвано дать человеку системный взгляд на мир. Помогло ли обучение в университете Вашему становлению?

Я думаю, что да. Конечно. Во-первых, выбирая для себя факультет, я сознательно выбирал исторический, считая, что обучение там более всего поможет мне в будущем священническом служении. Правильно организованное образование высшей школы помогло мне не только получить какие-то сведения, но и научило работе с книгой, написанию небольших студенческих научных работ, развило способность мыслить логично, системно, анализировать аргументы и делать выводы. Поэтому я очень благодарен Ивановскому университету, который помог моему становлению.

Вы имеете опыт обучения в светском вузе и в духовной семинарии. Куда Вы посоветовали бы поступить православному молодому человеку в условиях современной России?

Насколько я знаю, сейчас уровень научности в преподавании, в методике, в объеме знаний в хороших учебных церковных заведениях не сравним с тем, что имели мы. Если подойти выборочно, не по принципу, что «что ни поп тот и батька» - что ни семинария, то и иди туда, то можно найти хорошее учебное заведение, где сочетались бы научность, серьезность с возможностью ощущать себя в среде верующих, церковно воспитанных людей. Поэтому сейчас я бы предложил молодому человеку, прежде чем подавать документы в ту или иную семинарию сначала узнать каков общий настрой этой семинарии, каков подбор преподавательских кадров, что за цель ставит себе это учебное заведение. И нужно определиться, что хочет молодой человек от семинарии: ему нужен только диплом, как основание обратиться к архиерею за рукоположением или ему хочется серьезной подготовки, которая помогла бы ему сформировать внутренние убеждения, чтобы он, несколько лет пребывая в семинарии, мог задавать вопросы, слышать на них грамотные ответы, чтобы потом, став пастырем, он мог на вопросы своей паствы и внешних людей отвечать. Насколько серьезно делает свой шаг молодой человек? Поэтому хотелось бы чтобы в принципе поступление в семинарию изначально двигалось стремлением к воплощению своего призвания стать священником. Ты хочешь служить Богу и Церкви - как это сделать более качественно, высоко, одухотворенно? Для этого нужно активно и напряженно провести годы обучения в семинарии. И если сформировавшегося призвания нет, то нужно подождать, не поступать в семинарию. Я здесь перефразирую известную поговорку, которая бытует в писательской среде: «Если можешь не писать - не пиши». Поэтому я сказал бы молодому человеку: «Если можешь не поступать в семинарию, если можешь прожить без того, чтобы стать священником - не будь. Не нужно быть священником, если ты сомневаешься нужно ли тебе это. Сначала все это должно быть четко у тебя явлено. А призвание - оно ведь не от нас. Каждый имеет свое дарование. Найди себя на своем месте. Может быть ты лучше Богу послужишь, если ты не пойдешь в семинарию и не станешь священником».

Беседовал доктор исторических наук, член Союза писателей России А.А. Федотов

Жизненный путь архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана – это уникальный путь человека в церкви. Он студентом ходил в храм, когда это запрещалось, был в Иванове иподиаконом архиепископа Амвросия, после университета поступил в Московскую духовную семинарию, его оттуда забрали в армию. Отслужив, очно окончил семинарию. Получил магистерскую степень на богословском факультете в Румынии. Служил священником в Твери, стал епископом и служил в Молдавии, Приднестровье, США, теперь в Калмыкии. ..

Наш разговор с архиепископом Элистинским и Калмыцким Юстинианом получился интересным и насыщенным, впрочем, как и жизненный путь владыки.

Владыка, детство – особый период в жизни человека, когда он наиболее чувствителен к воздействию духовного мира. Острое ощущение причастности к иной реальности бывает нередко и у детей, не получающих никакого религиозного воспитания. Но с годами все это забывается, начинает казаться глупыми фантазиями. А у вас в памяти остались какие-то детские религиозные впечатления?

– Из того, что я помню (сколько мне тогда было, трудно сейчас сказать: четыре, пять лет), – это хождение в храм на родине, в Троицкую церковь. И запомнился момент, как я сейчас понимаю, где­-то середины литургии. Храм был полон людей, горящие свечи, лампады, паникадило… Просто зримо вижу и сейчас, как картинку. Думается, вот самое первое мое воспоминание, связанное с религиозными переживаниями.

Помню, как я, впервые услышав, был поражен словами молитвы Господней «Отче наш»: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим». Почему­-то мое детское сознание настолько всколыхнули эти слова, что, оказывается, нужно прощать другого, чтобы тебя простил Бог. И, открыв для себя эту истину, я с книжкой в руке перебегал от одного члена семьи к другому и с горящими глазенками спрашивал: «Вы понимаете, что нужно прощать других людей, а то Бог не простит нас? Понимаете, что от того, любим ли мы других, зависит, будет нас Бог любить или нет?»

А какие еще значимые моменты из детства вам запомнились?
– Сейчас, приезжая на родину, я слушаю рассказы тех моих земляков, с которыми я был в одной группе в детском саду. Некоторых, к сожалению, уже нет в живых. А некоторые вспоминают (я и сам это хорошо помню), как я стал в песочнице что­-то строить. Это привлекло внимание воспитательницы, которая спросила: «Что ты строишь?» А это было после моего посещения Троице­-Сергиевой лавры. И я ответил: «Монастырь». – «Какой монастырь? Сейчас нет монастырей!» – «Нет, есть! Я знаю, я там был!» Чем поверг, конечно, воспитательницу в изумление и, наверное, в ужас: как ребенок в первой половине шестидесятых годов говорит, что строит монастырь?

Советская школа – очень сложное место для верующего ученика. В ее арсенале было много способов для того, чтобы заставить изменить свои убеждения. Пришлось ли вам с этим столкнуться?
– Я это чувствовал на себе. По отношению к ребенку что можно было сделать? Отобрать у родителей и отправить в детский дом? Но все-­таки это были шестидесятые-­семидесятые годы, не то время. Но ощущение своей инаковости само по себе было для детской психики тяжелой и ответственной ношей. Я понимал, что во всем классе и во всей школе я единственный в такой степени приобщен к церковной жизни, знал о Боге и о церкви столько, сколько не знали мои сверстники. И они знали обо мне, что я таков. Поэтому, когда по отношению ко мне возникали какие-­то отдельные всплески словесного негатива, они были общей частью атмосферы негатива по отношению к верующим. Например, директор восьмилетней школы мне прямо говорил о том, что на областном собрании директоров школ ему было поставлено на вид, что в его школе есть верующий ученик, который регулярно ходит в храм, и что ему было из-­за этого стыдно. Он говорил это мне, подростку тринадцати­-четырнадцатилетнему, с каким-­то визгом, криком. А потом на уроках старался, по-­своему даже неумно, не скрывая, снизить мне оценки по дисциплинам, которые преподавал – по физике, по черчению.

Мировоззрение советского человека предполагало, что научное знание несовместимо с религиозностью. Особенно идеологизировано было преподавание общественных наук. Но вы успешно получили высшее историческое образование в Ивановском государственном университете, хотя было известно, что вы верующий человек. Насколько велико было давление на вас именно со стороны структур, отвечающих за идеологию?
– Как мне казалось, в течение двух лет моего обучения не было известно о том, что я верующий, связанный с епархиальной жизнью человек. Но вот по весне, во время субботника, меня отозвала в сторону куратор группы и сказала: «К нам в деканат поступил звонок, что наш студент регулярно ходит на богослужения в Преображенский собор и стоит в алтаре. Обрисовали тебя внешне. Это правда?» И вот, когда было нужно решить, какой ответ дать, очень многое промелькнуло перед мысленным взором. Понимал, что вполне вероятен такой порядок событий: я признаюсь, что хожу в храм, меня исключают из комсомола, а потом находят повод, чтобы исключить и из университета. Это для меня было очень тяжело, потому что, проучившись два года, я вошел во вкус обучения, мне было интересно познание исторических наук. Но больше всего волновался о родителях, которые живут в небольшом городке, где все друг друга знают, где исключение из вуза воспринималось однозначно: исключают кого – людей, преступивших какие-­то правила и нормы. И моим родителям не объяснить сослуживцам по работе, соседям, что я не виноват в нарушении каких-­то законов или норм социалистического общежития, а вина моя только в том, что я верующий и хочу быть в церкви на службе.

Все это стало мне вырисовываться со всей тяжестью: что же будет с моими родителями? Но сказать «нет» я тоже не мог. И сказал: «Да, это я!» Мой ответ привел в замешательство куратора группы. Она, видимо, не ожидала, что я признаюсь. И, сбиваясь, смущаясь, она стала давать мне советы, что вот, когда она бывает в других городах, особенно в Москве, Ленинграде, заходит в храмы, в том числе и во время службы, но вот здесь, в Иванове, нужно, чтобы меня не видели в соборе.

Вероятно, я попал тогда под внимание спецорганов, но внешне на себе я этого никак не ощущал. Старался выполнить совет куратора группы, не участвовал в богослужении в соборе в качестве иподиакона, но в алтаре по­-прежнему молился. Как выезжал я с архиереем на приходы иподиаконствовать, так и продолжал это делать. Где-­то боялся. Не было дня, чтобы, подходя к университету, не думал: «А вдруг это будет последний день моего обучения?» Понимал, что хожу по тонкому льду, который в любой момент может проломиться. Но не алтарничать, не быть на богослужениях я просто не мог – это было выше меня.

Ваше архиерейское служение в таком регионе, как Приднестровье, – неизбежная вовлеченность в сложные и острые политические процессы. Что было самым тяжелым для вас?

– То, что я для Кишинева, для Бухареста казался гонителем молдаван, ненавистником Румынии и румын. И мне это было очень обидно. После завершения обучения в Московской духовной семинарии я учился на богословском факультете в Бухаресте и с большим уважением и любовью отношусь к румынской церкви, а обо мне говорили, что я ученик румын, но гонитель всего румынского и молдавского. А с другой стороны, порой неразумные люди в Приднестровье говорили, что я занимаюсь его румынизацией. То есть мне доставалось и слева и справа. Я был и «румын» и «гонитель румын»...

Жизнь моя проходила так, что я должен был идти срединным путем, никого не обижая, стараясь сохранять мир и согласие, и вместе с тем воспринимался политиками как определенная сила – не только как архиерей, но и как неугодный для Румынии человек Москвы. Естественно, моя деятельность вызывала озлобление. В то время в прессе о себе приходилось постоянно читать злобные статьи, авторами которых были молдавские националисты, либо это шло со стороны Бухареста. То есть я с той стороны получал изрядную порцию просто откровенной клеветы, ушаты грязи. А в Приднестровье, по мере того как авторитет правящего архиерея стал расти, я стал вызывать некие опасения, что могу претендовать на власть не только церковную, а вообще оказывать влияние на политический курс республики.

Вспоминается в связи с этим забавный случай: кто­-то запустил утку, что рассматривается вопрос о моем назначении министром госбезопасности Приднестровья... Смешно? А мне тогда было совсем не смешно, потому что со стороны определенных приднестровских структур я почувствовал холодок, последовали действия, которые осаживали, как им казалось, зарвавшегося епископа. Мол, слишком велик был его авторитет...

Каковы основные достижения периода вашего служения в Тираспольской и Дубоссарской епархии?

– Была выстроена, как мне кажется, неплохая, епархиальная жизнь. Где необходимо – созданы приходы. Если позволяла экономическая ситуация, строились новые храмы, как, например, замечательный собор в честь архистратига Божия Михаила в Рыбнице, в других местах строились храмы поменьше или приспосабливались под них какие-­то помещения – закрытые магазины, кафе. В одном селе даже сельскую баню приспособили под устройство церкви. Приходы стали присутствовать практически в каждом населенном пункте. Увеличилось количество духовенства, повышалась его образованность. Управляемость духовенством стала высокой и оперативной. Приднестровье ведь долгое время мыслилось в Кишиневе как окраина митрополии, порой туда ссылались те, кто считался неподходящим для служения в других местах. Были психически нездоровые люди. Были люди, явно не имевшие ни образования, ни желания учиться. И эти проблемы нужно было решать. Поэтому мне дорого то, что уровень духовенства в Приднестровье за время моего архиерейского служения там не только количественно, но и качественно подрос, появились люди с законченным семинарским образованием.

После Приднестровья ваше архиерейское служение продолжилось в США. Соединенные Штаты – это ведь особая культура. К чему было сложнее всего привыкнуть?

– Вопрос этот ставит меня в затруднительное положение, потому что там, с одной стороны, очень много похожего на Россию; с другой – очень многое и отличается. Скажу так: мне для ассимиляции в США потребовалось не менее двух лет. И когда я разговаривал с людьми, прибывшими, подобно мне, в Соединенные Штаты, все в один голос говорили: два­-три года уходит на то, чтобы почувствовать себя хоть немного не чужаком США. Я не говорю, что за это время ты научишься ведению бизнеса, станешь вхож в какие­-то элитные круги, нет – я говорю просто об уровне среднего класса, что за два­-три года ты только начнешь понимать этих людей, целостно воспринимать, войдешь в их общественную жизнь.

Тяжело ли остаться православным, живя в Соединенных Штатах?

– И этот вопрос не из легких. С одной стороны, для жизни православного нет никаких внешних препятствий. Ты свободен в своей религиозной жизни, в США много православных юрисдикций, ты можешь выстраивать свою духовную жизнь по своему желанию. С другой стороны, православных там незначительное меньшинство, они до сих пор не играют значимой роли в общественно-­политической жизни, за исключением, может быть, представителей Константинопольского и отчасти Антиохийского патриархатов.

Мне как человеку наблюдательному и с историческим образованием было понятно еще и то, что жизнь нынешних православных в США чаще всего не восполняется в полной мере новыми членами взамен ушедших в путь всей земли. Если не возникает новая волна притока православных эмигрантов, то сама по себе православная жизнь в США не воспроизводит себя в равном количестве. Этому есть много объективных и субъективных причин. Я думаю, что те, кто собирается уехать жить в США, должны твердо представлять, что им вряд ли удастся всерьез передать детям и внукам свою православную веру и традиции. Это связано еще и с тем, что сейчас, в отличие от русской эмиграции 1920-­х годов, люди не селятся вместе, как те, объединенные стремлением убежать от ужасов большевистской власти.

Современные русские эмигранты не хотят жить на одной улице или даже в одном городке, у них нет стремления объединиться в общину и строить свой храм. Если даже волна эмигрантов после Второй мировой войны состояла из людей, стремившихся быть вместе, то нынешняя эмиграция состоит из людей, которые сами для себя избирают свой путь в новой стране, у них почти не бывает стремления к созданию землячеств, сообществ. То ли жизнь в СССР была так заорганизована, что любая мысль об этом вызывает у них отторжение, то ли есть другие причины, но до сих пор культурные, церковно­-общественные мероприятия, которые широко проходят у других национальных и религиозных общин в США, у русских православных не освоены и не развиты. Не говоря уже о том, что в Нью­-Йорке, деловой столице мира, до сих пор нет русского культурного центра, хотя кто там только не представлен.

Вы, даже будучи в такой непростой стране, находили возможность для открытой православной миссии – например, Пасхальный крестный ход по улицам Нью-Йорка. Было ли сопротивление этому со стороны властей или просто обывателей?

– Вы знаете, в США нет препятствий для совершения религиозных обрядов, даже если они выносятся на улицу, как, например, совершение православного крестного хода, если это не нарушает общественный порядок. Если ты заранее обращаешься в местное отделение полиции, то никаких препятствий не будет.

Но есть моменты, которые нужно учитывать. Так, Николаевский собор находится в Манхэттене и со всех сторон застроен высотными зданиями, «нависающими» над ним, – он как бы в глубоком «колодце». Поэтому пользоваться колокольным звоном уже невозможно, потому что каждый удар колокола будет бить звуковой волной по окнам окружающих храм квартир. И с этим нужно считаться. Совершение же крестного хода, даже в полуночи, и даже учитывая, что мы, с пением пасхальной утрени не спеша обходили квартал вокруг собора, то есть вся утреня пропевалась на ходу, громкое христосование на славянском, английском языках, праздничное пение – это не вызывало отторжения у наших соседей, скорее даже им нравилось. От многих из них я слышал: «Нам нравится, как вы это делаете, очень интересно».

Я не видел того, чтобы крестный ход привлек кого-­то к церкви, чтобы его можно было назвать миссионерским подспорьем, но нам радоваться Пасхе Христовой никто не мешал.

После США – Калмыкия. Архиерейское служение в национальной республике России. Сложно оно дается?

– Пожалуй, и сложно, и нет. Сложно, потому что действительно нужно принимать во внимание, что ты являешься представителем религии, которая используется меньшинством граждан. Ты в России, но условия служения иные, чем в регионах с преимущественно русским населением. Кроме буддистского большинства, есть мусульмане, протестанты, потому что Калмыкия заселялась не только русскими. В Российской империи существовали условия, поощрявшие переезд туда из других регионов; в советские годы в эти края отправлялись считавшиеся неблагонадежными жители Прибалтийских республик. Власть отправляла таких людей подальше от их родных мест, поэтому там были немцы, представители Прибалтики. Они старались сохранить свою веру. В Калмыкии есть католики, протестанты, сейчас пытаются укрепиться Свидетели Иеговы. Население Калмыкии невелико, но в нем как в капле воды отражены те особенности, которые есть в религиозной жизни России.

Насколько важны традиция, преемственность, историческая память в церковной жизни?

– Я очень боюсь, что мы будем строить нашу церковную жизнь, не учитывая уроков прошлого. Очень не хочется, чтобы мы поступали по­-большевистски: сначала разрушать, а потом «наш новый мир» строить. Такого не должно быть в церкви; все должно плавно из одного в другое перерастать. Ведь мы должны исходить из уважения авторитета старших, их опыта. Не все в течение краткой человеческой жизни нужно стремиться сделать самому: многое нужно брать из накопленных сокровищ опыта, знаний жизни других поколений церковных людей. Только тогда наше сегодня и завтра будут устойчивы, когда они опираются на безусловную признательность предыдущим поколениям, которые сохраняли веру, в тяжелых условиях совершали служение. Если мы будем их опытом пренебрегать, то не избежим многих ошибок. И это будет грешно перед Богом и несправедливо по отношению к тем, кто до нас жил и служил в церкви и ради церкви.

****
Не все в течение краткой человеческой жизни нужно стремиться сделать самому: многое нужно брать из накопленных сокровищ опыта, знаний жизни других поколений церковных людей.

****
Те, кто собирается уехать жить в США, должны твердо представлять, что им вряд ли удастся всерьез передать детям и внукам свою православную веру и традиции. Современные русские эмигранты не хотят жить на одной улице или даже в одном городке, у них нет стремления объединиться в общину и строить свой храм.

← Вернуться