Понятие релятивизма

Австрийский философ и логик, представитель аналитической философии и один из самых ярких мыслителей XX века Людвиг Витгенштейн ввел в философский оборот термин «языковые игры». По аналогии можно предложить концепт «философские игры» как частный случай интеллектуальной игры вообще.

Интеллектуальный игрок способен занимать как позицию догматика «всегда прав», так и позицию ироничного незнания «сократовское притворство в невежестве» (учителя и ученика), в равной степени позицию скептицизма и агностицизма, диалектика и непроходимого метафизика. Иными совами, проявить способность эдакого философского хамелеона.

Бытует мнение, что вся история науки и философии – это вечный праздник релятивизма. Попробуем приоткрыть завесу, что стоит за таким суждением.

Релятивизм (от лат. relativus – относительный) – методологический принцип, состоящий в метафизической абсолютизации относительности и условности содержания познания.

Моральный релятивизм (этический релятивизм) – принцип, согласно которому не существует абсолютного добра и зла, отрицание обязательных нравственных норм и объективного критерия нравственности. Моральный релятивизм является противоположностью моральному абсолютизму.

Многие люди полагают, что в разное время и в разных местах понятия морали и нравственности не просто отличаются, но могут быть прямо противоположными. Поэтому мораль есть принятые в обществе правила, а не нечто абсолютное и данное свыше. По мнению доктора философских наук, профессора В.Н. Поруса, моральный релятивизм легко перерождается в принцип «все дозволено», обесценивая нравственность вместо предполагаемого выбора из нескольких альтернатив.

Моральный релятивизм проявляется в двух формах:

1. Всякая мораль относительна, потому что относительно само добро. Фактическое состояние морали принимает за самое мораль. Существуют правила игры, необходимые каждому общежитию и устанавливающиеся в нем сообразно времени, месту, и, естественно, удобству тех, кто в данном общежитии играет на первых ролях. Эти правила, конечно, претендуют на некую абсолютность и порождают мираж некоего абсолютного добра – но лишь наивность способна в этот мираж поверить. Сами правила, в морали, демонстрируют свою условность: в конкретных ситуациях они постоянно противоречат друг другу, так что твердо и неукоснительно держаться одного правила – значит быть слепым ко всем остальным. Мораль – правила игры, но сами «игры» могут быть разными, а «добро» постулируется их правилами. То есть в своих пределах абсолютны, скорее, правила, само их существование, раз уж человек не выживает вне общежития. Абсолютна, может быть, правильность (праведность, послушность), но уж никак не добро.

2. Всякая мораль относительна, потому что абсолютно лишь само добро» готовой отказаться от собственных правил, если их точное соблюдение, праведность, к добру явно не ведет. Фактическое состояние морали весьма далеко от должного, но главное в том, что, как бы ужасен ни был этот разрыв, должное, или добро, это нисколько не умаляет. Абсолют добра, раскрывающийся лишь в каждой конкретной ситуации, воспрещает абсолютизировать общие правила, – предполагает, таким образом, высокий «релятивизм», а также упорно склоняет индивида к моральной автономии, – к тому, чтобы за свою мораль каждый отвечал сам, перед собою, не имея возможности сослаться ни на общее мнение, ни даже на предписанные самим господом Богом святые заповеди.

А может ли быть «абсолютной» – сама мораль? – Такая мораль была бы уже не моралью в собственном смысле слова (то есть в смысле правильности, кодекса сакральных заповедей), – она была бы тем, что нам более или менее знакомо под именем человечность, гуманность. Человечность – без правил.

Релятивизмом обычно называют разновидность довольно безответственной скептической позиции, при которой последовательно избегают прямых ответов на поставленные вопросы под предлогом того, что «все относительно». Является ли человек божественным творением или результатом биологической эволюции (или может быть, и тем и другим одновременно)? Релятивист скажет, что все относительно, в рамках научного мировоззрения ответ будет одним, а в рамках религиозного мировоззрения другим. Это, конечно, верно. Но допустим, что нас в самом деле интересует происхождение человека, а не рамки тех или иных мировоззрений, Тогда ответ релятивиста вряд ли нас сможет удовлетворить. Релятивист говорит нам о том, что разные люди думают по поводу интересующей нас проблемы. Это может быть весьма поучительным, но не дает нам никакого определенного ответа на поставленный вопрос. Однако релятивисту наш поиск определенного ответа кажется наивным. Он думает, что его знание разных точек зрения на данный предмет говорит о предмете больше, чем каждая из этих точек зрения по отдельности, и чем может сказать любая новая точка зрения, которую можно будет поставить в ряд уже существующих. Когда релятивисту указывают на разницу между знанием разных точек зрения на предмет и знанием самого предмета, он возражает, говоря, что так называемое знание предмета это ни что иное как особенная точка зрения, которую пытаются выдать единственно верную. (А если она вправду единственно верная?)

Можно ли быть релятивистом, не будучи при этом скептиком? Если иметь в виду ту форму релятивизма, которая была описана, это вряд ли возможно. Однако более сильные формы релятивизма в отличие от описанной не влекут за собой скептических следствий. Скептический релятивист может оказаться прав в том, что некоторые вопросы не имеет определенных ответов. Это можно понять в том смысле, что такие вопросы плохо поставлены, хотя скептик, конечно, не согласится с таким истолкованием релятивистских аргументов. Но релятивист не обязан быть скептиком. Более сильные формы релятивизма позволяют не только отбрасывать определенные вопросы как плохо поставленные, но и ставить новые вопросы, имеющие точные ответы. Конечно, эти точные ответы могут снова оказаться в сфере релятивистского скепсиса. В такой диалектике нет ничего необычного. Утрата и восстановление определенности происходят в истории науки достаточно часто, причем это далеко не всегда связано с релятивизмом.

Продемонстрируем сильную форму релятивизма на простом примере. Андрей и Лена спорят о том, является ли Калининград большим городом. Лена утверждает, что Калининград большой город, а Андрей с ней не согласен. В разговор вступает Сергей и говорит собеседникам, что их спор не имеет смысла, поскольку мнения Андрея и Лены определяются их разным опытом городской жизни: Лене, которая переехала в Калининград из Вологды, Калининград кажется большим, а Андрею, который родился и вырос в Москве, Калининград кажется маленьким. Калининград большой по отношению к Вологде, но маленький по отношению к Москве. Выслушав Сергея, Андрей и Лена забывают о своих разногласиях и сообща обвиняют Сергея в релятивизме. Они признают, что пока не знают точного ответа на поставленный вопрос, но говорят, что надеются его вместе найти или по крайней мере сделать какие-то шаги в этом направлении. Андрей и Лена даже готовы допустить, что столкнулись с философской антиномией, которая не имеет однозначного решения. Но несмотря на эту широту взглядов им не нравится, когда Сергей вместо того, чтобы просто остаться в стороне, если этот спор ему неинтересен, вмешивается и говорит, что спор не имеет смысла, потому что все относительно.

Сергей действительно на этом настаивает и затем делает следующее предложение. Вместо того, чтобы спрашивать, большой Калининград или нет, лучше сравнить Калининград с Вологдой или Москвой. То, что Калининград больше Вологды, но меньше Москвы, очевидно. Андрей и Лена согласны с тем, что это очевидно, но говорят, что это еще не решает их спора. Лена предлагает такую аналогию. Яблоко может быть краснее другого яблока только в том случае, если оба яблока красные. Аналогичным образом город может быть больше (или меньше) другого города только в том случае, если оба города большие (или оба маленькие). Так что надо сначала разобраться с Калининградом, а уже потом сравнивать этот город с другими. Андрей замечает, что если принять эту аналогию, то получится, что Калининград является одновременно большим и маленьким, что нелепо. В конце концов, Андрей и Лена вынуждены признать, что Сергей решил их проблему, хотя и не ответил прямо на поставленный вопрос.

Обратим внимание на две стадии релятивизма Сергея. На первой скептической стадии Сергей указывал на то, что ответ на обсуждаемый вопрос зависит от скрытого переменного фактора и поэтому сам является переменным. Это давало Сергею право утверждать, что вопрос не имеет определенного (то есть единственно правильного) ответа. На второй конструктивной стадии, на которой проблема была наконец решена, Сергей использовал более общее понятие отношения, чем отношение зависимости. Это более широкое понятие отношения, под которое попадает отношение «больше», позволило Сергею ставить новые вопросы и давать на них определенные ответы. С этой новой релятивистской точки зрения причина прежнего затруднения становится ясной. Свойство «большой» является производным от отношения "больше", возникающим при фиксации второго термина этого отношения. Андрей и Лена не могли прийти к общему мнению, потому что они различным образом фиксировали этот второй термин, не отдавая себе в этом отчета.

Релятивизм второй стадии является более сильным, чем релятивизм первой стадии в следующем точном смысле. На первой стадии Сергей диверсифицировал понятие большого, указывая на то, что Андрей и Лена понимают его различным образом. На второй стадии Сергей показал, что взятое само по себе это понятие является вовсе бессмысленным. Последовательный отказ от старого понятия позволил Сергею ввести новое понятие и объяснить проблематичный характер старого.

Таким образом, релятивизм может быть серьезной философской позицией, если под релятивизмом понимать тезис о необходимости развивать общезначимые понятия, такие как истина, объективность и знание, в терминах отношений между различными точками зрения, а не независимо от них. Понятийные конструкции, с помощью которых это осуществляется, называют релятивистскими схемами или рациональностями.

Можно выделить несколько типов релятивизма.

Негативный релятивизм – релятивизм софистов, релятивизм, утверждающий неистинность любых суждений на основании всего лишь того, что они высказаны человеком. «Мысль изреченная есть ложь».

Формальный релятивизм выражается стандартными фразами «в этом есть доля истины», «он в чем-то прав» и т.д. Такой релятивизм подразумевает, что существуют некие «правда», «истина», пока еще недоступные нам из-за ограниченности наших познавательных возможностей. Поэтому кто бы что бы ни говорил, ни писал, он лишь частично отражает «истинную суть предмета», выражает лишь долю истины. Такой релятивизм, понимаемый как следствие неполноты знаний, чаще всего свойственен ученым, по мнению которых его можно преодолеть путем построения единственно верной всеохватывающей теории.

Более конструктивен прагматический релятивизм , утверждающий равноправие всех философских концепций на основании того, что невозможно провести рациональное сравнение между ними и выбрать «лучшую». Мало того, если у философской концепции есть свои приверженцы (а хотя бы один уж точно есть – ее автор), значит, она прагматически соответствует каким-то целям, помогает в решении мировоззренческих задач. Понятно, что прагматический релятивизм фактически неустраним: у каждого своя правда, каждый пашет на своем поле. При совместной же деятельности (на общественном поле) прагматический релятивизм уравновешивается прагматическим же плюрализмом.

В качестве отдельной разновидности можно выделить постмодернистский релятивизм . По сути, декларируемая плюральность, релятивность постмодерна представляет собой вариант негативного релятивизма. Правда, не столь примитивного и плоского, как у софистов. Представители постмодерна отрицают не саму возможность философского познания, а лишь сложившуюся за тысячелетия ее монистическую форму, отрицают возможность и необходимость построения не только единой философской системы, а и вообще каких-либо систем. Философия постмодерна – это философия не грандиозных полотен, а философия лоскутного одеяла или даже разметаемого ветром ковра палых листьев, философия вытравливания догм, философия мелких шажков, разбегающихся глаз, языковых игр и приколов, пинков и щипков. Она негативна и разрушительна. Но в этом-то и позитивна: от отрицания монизма до понимания релятивизма один шаг.

Анархический релятивизм , выражаемый формулой «дозволено все », по сути, представляет собой постмодернистский плюрализм, перенесенный в область эпистемологии. В своем позитивном содержании этот релятивизм есть доведенный до логического предела прагматический релятивизм – если что-то существует, значит это кому-нибудь нужно. Такой подход наиболее ярко выразил Фейерабенд в своей концепции эпистемологического анархизма, где и была провозглашена процитированная в начале абзаца формула. Анархический релятивизм провозглашает: что бы тебе ни пришло в голову, это имеет право на жизнь, это обязательно чему-то соответствует в Мире.

Абсолютный релятивизм можно представить как закономерное развитие фейерабендовского анархизма. Провозглашается лозунг «необходимо все » – развитие познания, полнота понимания предмета возможны не просто при утверждении равноправия различных позиций, а исключительно при признании необходимости всех точек зрения, всех уровней рассмотрения предмета, необходимости как грандиозных полотен-систем, так и легких зарисовок-гипотез. Абсолютный релятивизм не отрицает объективности познания, не сетует, что оно неизбежно неполно из-за ограниченности человеческого интеллекта, не утешается прагматичностью фрагментарного знания, а утверждает, что развитие познания как целостного только и возможно на просторах релятивизма. Вся история науки и философии – это вечный праздник релятивизма. Осталось только сделать еще один шаг: поселить этот карнавал в собственной голове.

Философия релятивизма

Как мировоззрение релятивизм обнаруживается в истории в форме интеллектуального и духовного диссидентства, еретичества – вызова догматизму господствующих мыслей – либо в форме скептицизма или здравого практицизма. Релятивизм предостерегает от догматизма, от сознания собственной непогрешимости и, следовательно, деспотизма. Он указывает на то, что у человека нет тонких универсальных критериев добра и истины, и тем самым лишает оснований какие-либо претензии на обладание абсолютной истиной и знанием абсолютного добра. Свою респектабельность релятивизм сохраняет воздержанием от нигилизма. Критики же релятивизма это воздержание стремятся не замечать. И попрекают релятивистов неизбежным для них имморализмом. Наиболее последовательный и бесстрашный релятивист, Ф.Ницше, оказался менее всего защищенным от этих попреков. Впрочем, при этом он вполне искренне демонстрировал, что такого рода попреки, как и те, от кого они исходили, его не волновали.

На примере Ницше и эпохи Ницше в европейской философии можно видеть, сколь эвристичен и стимулятивен релятивизм в теории. Релятивизм с особой настойчивостью требует непременной ревизии исходных принципов теоретизирования, критериев анализа эмпирических данных и оценки фактов. Релятивизм предохраняет от авторитаризма и доктринерства. Это касается как теории, т.е. принципиального и обоснованного размышления о нормах и ценностях человеческого существования, так и рефлексии по поводу практики – поведения в соответствии с нормами. и ценностями. Однако мера допустимости релятивизма на разных уровнях размышления и деятельности различна. Релятивизм последователен, но не универсален. Сфера его применения как методологического принципа ограниченна. Релятивизм сам – относителен. Можно ли корректно установить меру этой относительности?

Одно из существенных «аксиологических» откровений релятивизма заключается в следующем: нормы, ценности, стандарты и правила, которыми руководствуются люди, точнее, которые исследователь обнаруживает функционирующими в данной системе культуры, не могут сами по себе считаться истинными, естественными, т.е. соответствующими «природе человека», или абсолютными. Уместнее было бы говорить об адекватности норм и ценностей тем задачам, которые стоят перед людьми в данных обстоятельствах, т.е. о том, насколько эти нормы и ценности способствуют реализации людьми стоящих перед ними целей.

В самом деле, что значит «абсолютное», «универсальное», «естественное»? Для обыденного ума это нередко такие суждения, которым нет возможности найти альтернативы, по поводу которых неочевидны аргументы для возражения, которые разделяются «всеми».

Общераспространенность высказывания Р, конечно, не свидетельствует о его обоснованности. Некоторые идеи и ценности распространяются посредством суггестии, или индоктринации, или моды, и само их обнаружение в пространстве публичной коммуникации и интериоризация могут не осознаваться индивидом. Он просто слышит в себе их голос и делает вывод о естественности их происхождения или содержания, из чего сам собой напрашивается вывод об их абсолютности и универсальности. Призыв Ницше к пересмотру всех ценностей и был спровоцирован протестом против нерефлексированности массового ценностного сознания, пониманием необходимости рационализации ценностей, очищения их от рутинных предрассудков. Это касалось и тех базовых норм и ценностей, культурное значение которых могло бы быть несомненнным, если бы не те контексты – социальный, идеологический, практический, – в которых они функционировали. Но одно дело социология и психология социальной динамики ценностей и другое – их независимое от конкретного индивида содержание, сколь бы неприемлемой ни была такая характеристика ценностей для просвещенного прагматистского ума.

Из понимания свершенности события «Бога нет» или «Бог умер», какой бы характер это событие (событие произнесенности высказывания) ни носило или в каких бы терминах оно ни интерпретировалось (случившейся пропажи или переосмысления состояния ума), есть только один вывод: жизнь сама по себе не имеет смысла, и перед человеком стоит задача обрести смысл. Сартр выразил это следующим образом: «Пока вы живете своей жизнью, она ничего собой не представляет, вы сами должны придать ей смысл, а ценность есть не что иное, как этот выбираемый вами смысл». Можно допустить, что это вопрос употребления слов – как обозначить процесс осмысления человеком своей жизни. Можно сказать, что человек «изобретает» ценности, чтобы подчеркнуть, что они не укоренены в природе вещей и не нашептываются, не открываются человеку Богом. Но вот вопрос: насколько новационно каждое такое изобретение, т.е. насколько оно является изобретением, а не обретением, – если вместе с тем приходится признать, что в этой сфере прогресс изобретательства оказался довольно скудным? То, что смыслообретение переживается каждым на пороге совершеннолетия или (что случается реже) в переломные моменты жизни как собственное изобретение, в более широкой перспективе представляет собой не более как еще одно «изобретение колеса». Поэтому необходимо различать психологию ценностного сознания, с одной стороны, и динамику ценностей в культуре, механизмы функционирования культуры, с другой.

Вместо слова «изобретение» или аналогичного ему «делание» точнее было бы говорить об адаптации, приложении, применении. То, что в юношеском порыве воспринимается как изобретение, или открытие своего в себе, может быть всего лишь адаптацией элемента: из предлагаемого культурой меню опций к собственной ситуации. В более широком плане или в более строгом смысле это – обустройство себя в пространстве наличной культуры и обретение свободы за границей произвола. Этот процесс может пониматься таким образом, что человек N осваивает именно свое пространство в культуре, которое остается соотнесенным именно с ним, обусловленным им, подотчетным ему. Так, в практической деятельности достижение успеха означает не только достигнутость поставленной цели, но и освоение человеком N того социального пространства, в котором значим успех его усилий; в частности, освоение может заключаться в преобразовании этого пространства и изменении принятых в нем правил игры под себя. Но «под себя» имеет при этом определенные рамки легитимности – воздержание от произвола. Критерий же произвола – надситуативен и надперсонален.

Есть некоторые базовые нормы и ценности, распространение которых трудно объяснить механизмом инфекции – заражением. Например, золотое правило нравственности присутствует во всех культурных традициях и заявляется в качестве одного из основополагающих принципов человеческого общежития. Оно возникло практически параллельно в различных культурах, у различных народов, и его возникновение имело вполне реконструируемые, а значит и рационализируемые социально-исторические предпосылки. Релятивистская точка зрения состоит в том, что нет такого императива, существующего в данной культуре в качестве безусловного, относительно которого в другой культуре не существовало бы прямо противоположного. Или же, в более сильной версии, нет такого нормативного и ценностного положения даже в одной культуре, относительно которого трезвый ум, в ней же сопребывающий, не мог бы высказать иного, прямо противоположного и не менее убедительного. Такого рода интеллектуальные наблюдения мы находим не только в «посленицшевскую эпоху».

Крайний абсолютизм и крайний релятивизм провоцируются предельными акцентациями действительных качеств ценностного, в частности, морального сознания. Ценностное сознание двойственно. Эта двойственность задается «растяжками» идеального и реального, должного и сущего, абстрактного и конкретного. Еще Аристотель в своей схеме этических добродетелей – от середины к крайностям – предпринял попытку ослабить эти растяжки. И хотя он представил золотую середину как реализуемую возможность практического действия, ее достижимость в конкретном человеческом поступке затруднена. Дело не только в том, что обретение человеком N золотой середины в ситуации S свидетельствует о его практической мудрости и, стало быть, о значительной степени его нравственного совершенства. В реальности разнообразных взаимоотношений между людьми возникающие нравственные задачи редко исчерпываются разрешением одной только антитезы, скажем из тех, которые выделял Аристотель, – трусости и отваги, скупости и мотовства, распущенности и апатии. Исполнение обязанности в отношении одной задачи приводит к необходимости решать другую задачу и тем самым демонстрирует неисполненность другой обязанности. Здоровье – важный аргумент против распущенности; но честь и правда порой значительно выше здоровья. Из этого обозрения легко сделать вывод: добродетель – относительна, правильное – условно.

Так что релятивизм в нормативном или аксиологическом планах предостерегает, во-первых, от восприятия каждой конкретной ситуации выбора как предельной ситуации, в освоении которой возможно решение всех стоящих перед человеком задач, осуществление предназначения, и, во-вторых, от упования на то, что принятие решения в конкретной ситуации выбора возможно по схеме, основанной на знании «абсолютной» и «универсальной» ценности. В этом смысле в ситуации S человек X должен находить конкретное и неповторимое решение – в каждой ситуации самим актом решения устанавливаются свои неповторимые абсолюты, т.е. критерии выбора и принятия решения. По-видимому, такова психология решения практических задач. Люди занятые (но не настолько, чтобы ничего уже ни вокруг, ни в себе не видеть) могли заметить, что при плотно заполненных клеточках делового еженедельника осуществление каждого пункта воспринимается как небольшое, но свершение, сам факт которого может переживаться как обретение абсолютной свободы, пусть на тот только миг, пока в текучке дел не надо уже думать об исполнении следующего пункта в деловом плане дня (недели). Удовлетворение от исполнения пустякового дела может быть соразмерным удовлетворению от исполнения дела трудного; в исполнении пустяка, может быть, даже больше радости, поскольку завершенность достигается с меньшими усилиями, легче. Конец удачной недели усиливает ощущение осуществленности замысла, самореализации, достижения конца, т.е. – психологически – пребывания в (своеобразном) абсолюте. Так же и разрешение напряжения в усилии любовного экстаза на миг рождает ощущение экзистенциальной пустоты; вульгарное «кончить» в этом контексте приобретает существенный смысл: достигнуть предела, по ту сторону которого уже как будто нет желания, нет воли, а самой естественной представляется смерть.

Релятивизм здраво и обоснованно намекает на иллюзорность таких впечатлений, при несомненной индивидуальной значимости вызванных ими переживаний в рамках самой ситуации. Учитывая психологию переживания человеком ситуации выбора, принятия решения, усилий по его реализации, осознания успеха и т.п., в конкретных ситуациях уместнее говорить не об абсолютности тех или иных требований, а об их приоритетности. Императивно и ценностно приоритетное требование в отношении одной нравственной задачи оказывается подчиненным в отношении другой задачи. В этом плане значение требований в меняющихся ситуациях различно – ситуативно изменчиво. Такова предпосылка морального решения – оно индивидулиазированно. По собственной логике оно универсализуемо, хотя отнюдь не всегда универсально: N поступает не просто практично или благоразумно, но еще и достойно. Этим нравственная установка в отношении действия мотивационно отличается от праксеологической.

Релятивизм настаивает на историчности и изменчивости норм и стандартов человеческого поведения. Однако недостаточно сказать, что мораль как таковая ситуативно и индивидуально изменчива. За изменчивостью ситуаций и индивидуально принимаемых решений (изменчивостью, обнаруживаемой в строгом смысле слова в нравах, а не в морали) сохраняются определенные надперсональные ценностные позиции и установки. Их и можно было бы назвать «твердыми моральными принципами», или базовыми положениями морали. Золотое правило или заповедь любви – из их числа. Стоит с этой точки зрения посмотреть на их многотысячелетнюю историю. Они существенно не изменились в своих основных формулировках и предполагаемых ими значениях. Что изменялось, исторически и конъюнктурно, так это формы осмысления, рационализации или коррупции базовых норм и ценностей, в том числе золотого правила (что само по себе могло бы составить предмет занятного историко-культурного исследования).

При этом вопрос о значимости происходивших изменений норм и стандартов нуждается в прояснении. Например, заповедь «Возлюби ближнего своего» известна по крайней мере со времен Книг Моисеевых как принцип взаимоотношений между соплеменниками, – но в новозаветной этике она получает существенное расширение, прорывающее этноконфессиональные границы. Однако, по-видимому, только в Новое время эта заповедь осмысливается как действительно универсальное, гуманистическое требование. Заповедь «Не убий» в дебатах о запрещении абортов получает несомненное расширение благодаря конкретизациям типа «Не убий плода во чреве матери». Или заповедь «Не лжесвидетельствуй» уточняется в правиле открытости и честности при заключении коммерческой сделки, при составлении налогового отчета и т.д., т.е. предлагается поверять им материальные частные или корпоративные интересы. Известные от века заповеди тем самым не меняются – они развиваются и уточняются в своем проективном (но не нормативном) содержании.

В рамках прагматизма Рорти проговаривает важную задачу мышления и, по-видимому, духовной активности вообще – «достигать согласия между людьми... » (Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное). Само по себе это – очень важное положение, в особенности в плане понимания морали. Однако эта формулировка имеет содержательное продолжение: «...согласия между людьми относительно того, что им следует делать». Из текста ясно, что согласие достигается относительно тех целей, к которым люди стремятся, но не ясно, является согласие целью самой по себе наряду с достижением практического результата совместных действий или же согласие является желательным ради какого-то другого практического результата, т.е. средством. Заповедью любви также требуется согласие. Но согласие в милосердии – иного рода, чем в слаженности действий. Мораль, строго говоря, конечно, требует согласия, но при этом в своих высших проявлениях уповает на единение – духовно возвышенное единение. Душевный резонанс, духовное единение являются, с точки зрения нравственности, ценностями самими по себе. Скажем, согласованность группового действия, лихо обустраиваемого г-ном Дольмансе, безусловно ценна, если иметь в виду его нескрываемо «дидактическую» цель – обеспечить достижение каждым участником вожделенного конца (в романе маркиза де Сада «Философия в будуаре»); между участниками этого сложного действия достигается несомненное понимание и единство душевного порыва партнеров, оно опосредовано активной взаимопомощью. Эта слаженность в действии впоследствии будет эффективно использована для ритуально-брутального осквернения невинной женщины. Но достаточно ли такой функциональной характеристики действия, как согласие, для его адекватной ценностной квалификации? Если не видеть этого различия между согласованностью, согласием и единением, то дистинкцию между нравственным и праксеологическим планами действия, шире – жизни – можно в самом деле игнорировать как несущественную. И тем самым показывать, что в рамках предлагаемой модели философствования при анализе норм и ценностей спецификации последних не предусматриваются.

Между тем, подобного рода спецификация имеет смысл, наработанный в процессе исторического развития европейской философии разными мыслителями – как классическими (Аристотелем или Кантом, например), так и постклассическими (Дж.Э.Муром, например). Такая спецификация обусловлена тем, что человеческая практика, целостная в идеале, фактически является внутренне неоднородной и противоречивой. Реализация пруденциальных и утилитарных целей зависит от согласия (как согласованности действий), достигаемого агентом деятельности с другими агентами как компаньонами и партнерами при условии совместности деятельности, и лишь отчасти зависит от согласия (как договоренности) с конкурентами на рынке товаров и услуг. И в том, и в другом случае человек выступает как носитель частных интересов. Эти интересы могут модулироваться рынком, законодательством и культурой, вгоняться в цивилизованные рамки, – однако успех пруденциальных и утилитарных усилий прямо зависит от того, насколько мотивация агента этих усилий сориентирована на собственно пруденциальные и утилитарные цели. Привнесение нравственных или (что случается существенно реже) эстетических мотивов в деятельность такого рода в конечном счете разрушительно для нее. Другой вопрос, что нравственная, религиозная, эстетическая ориентированность в пруденциально-утилитарной деятельности становится дополнительным позитивным фактором достижения успеха. Но это другой вопрос. С социологической, психологической или нормативной точек зрения, достижение успеха и достижение единения с другими людьми как отдельные приоритетные цели различны. Соответствующие им усилия по-разному мотивированны, детерминированы различными ценностями. Так что в них действуют разного рода обоснования, нормы и санкции. Исследовательские установки, позволяющие игнорировать эти различия, нуждаются в дополнительном объяснении.

В разделяемом Рорти подходе нормы и стандарты рассматриваются как отражение интересов и ценностей людей. Но в свою очередь интересы и ценности людей складываются под влиянием опыта. В контексте прагматизма этот механизм имеет четкое объяснение: все подобные идеальные конструкты обусловлены потребностями практики, являются инструментами по освоению этой практики. И если оставаться на уровне интересов и предпочтений, так оно, возможно, и есть. Однако по этому поводу возникают сомнения, которые не находят разрешения в рамках предложенной версии прагматизма.

Во-первых, не ясен характер обусловленности норм интересами людей. Идет ли речь о «людях» в их совокупности, и тогда подразумевается, что социальная группа G формируется и функционирует под влиянием усредненных и взаимосдерживающих интересов входящих в группу индивидов x1, х2 х3...? Или же предполагается, что каждый человек адаптирует социальные и групповые нормы к своим интересам? Однако и при первой, и при второй версии упускается из виду то, что интересы и предпочтения в свою очередь формируются нормами. Так, когда о пианисте говорят, что он хорошо выступил, то может подразумеваться разное. Если это абитуриент консерватории, то хорошо выступить для него значит сыграть технично, с чувством (пониманием), но также и так, как принято трактовать и исполнять данное произведение или, хуже, как предпочитают трактовать это произведение члены приемной комиссии. Для конкурсанта важно продемонстрировать свою индивидуальную манеру. Хорошее же выступление на сольном концерте может допускать оригинальную и даже эксцентричную трактовку произведения – способную изменить бытующий стандарт вкуса или норму трактовки данного произведения. Но в этом случае уже норма (вкуса) оказывается обусловленной предпочтением агента. Законодатель вкуса (моды) разрывает – намеренно или спонтанно – существующий консенсус. Любое сообщество нуждается в таких освежающих обновлениях. Этот пример показывает, что соотношение нормы и интереса по-разному обнаруживается в разных видах деятельности - например, в рутинной, регулируемой или творческой. Или, что-то же, но в другом аспекте, – во вспомогательно-технической, исполнительской, организаторско-менеджерской или инициативно-проектной работе.

Во-вторых, создается впечатление, что, завышая инструментальное значение императивно-ценностных форм и, соответственно, их ситуативной изменчивости, прагматисты затушевывают действительную двойственность культуры, выражающуюся в том, что абстрактные и идеальные принципы непосредственно, «один к одному» не реализуемы в конкретных действиях и ситуациях. Для прагматистов нормы и ценности (стандарты) существуют на уровне конкретных задач. Они тем самым признают только мораль в действии и не видят смысла в морали как надситуативном феномене культуры. Мы судим о нормах и ценностях, говорит Рорти, по тому, насколько они соответствуют поставленным задачам, насколько отвечают реализации наличных целей. Но выбор цели является итогом действия различных факторов, среди которых практические мотивы, отвечающие текущим интересам, сочетаются с «отвлеченными», так называемыми «возвышенными» мотивами, порой противоречащими интересам ситуации, адаптации к обстоятельствам и окружению. Можно предположить, что прагматисты разделяют различные уровни согласованности действий, реализации интересов и приспособления. Но такое предположение будет означать признание различных по характеру целей (разной степени условности, в том числе, возможно, и безусловных), различных способов «приспособления» к среде. Иными словами, указывая на принципиальную неразличимость пруденциальных, утилитарных и моральных мотивов и рассматривая мотивацию вообще, прагматисты предполагают внутри не какие-то иные, пока не раскрываемые публике, дистинкции.

Интересы и предпочтения людей в самом деле складываются под влиянием опыта. Но это влияние может быть различным - непосредственным, практическим и опосредованным культурой. В последнем случае это – опыт, так или иначе обобщенный и оформленный в нормах или стандартах, а значит подвергнутый анализу, прямой или косвенной этической критике самим ценностным сознанием. В более широком контексте интересы и ценности складываются под влиянием базовых для культуры и конкретного социума норм и стандартов. Мораль в этом плане можно рассматривать как усилие культуры по формированию интересов и организации поведения людей посредством универсализуемых и трансцендентных по отношению к самой социальной практике норм.

Относительно современным примером такого воздействия можно считать широкое интеллектуальное и практическое движение, маркированное словами «деловая этика», или «этика бизнеса», и представляющее небезуспешный опыт как раз нормативно-ценностного преобразования деятельности, мотивированной частными интересами людей. Говорят, само развитие деловой этики было возбуждено определенными интересами и потребностями людей. С этим нельзя согласиться: как движение и как исследовательская деятельность деловая этика началась именно благодаря интеллектуалам – философам, теологам, экономистам-теоретикам, – вдохновленным универсальными базовыми моральными ценностями и нормами, в частности такими, как золотое правило.

В-третьих, Рорти вслед за прагматистами считает «твердые моральные принципы» «своего рода аббревиатурами прошлых поступков – некими краткими формулировками тех привычек наших предков, которыми мы больше всего восхищаемся». Но какова роль этих «сокращений» в жизни современного человека, какова их практичность? Если мораль – это актуальные и ныне привычки предков, то помимо нашего восхищения мы должны видеть в них и что-то другое: исходя из прагматистской точки зрения – их действенность в нашей целесообразной деятельности. Однако не подрывается ли тем самым прагматический подход, настаивающий на инструментальности норм и стандартов? Пруденциально-утилитарный контекст опыта предков был существенно иным, чем тот, в котором оказываемся мы. Как, если исходить из «релевантности» наших моральных предпочтений, рожденное прошлым опытом оказывается действенным, значимым и существенным в рамках нового опыта? Или, другими словами, каким образом нормы и стандарты, сформировавшиеся в одном праксеологическом контексте, оказываются действенными в другом? Вместе с тем, привычки, сохранившиеся со времен предков, сложились такими, какими они сложились. Значит, коль скоро они актуальны и для нас, их формирование было обусловлено еще и чем-то иным, нежели только потребностью адаптации к данной ситуации, и есть что-то иное, кроме ситуативно изменчивых требований и рекомендаций.

В-четвертых, после упоминания Рорти принципа наибольшего счастья Дж.С.Милля или категорического императива Канта в качестве «твердых моральных принципов» оказывается еще более неясным, что же обсуждается под именем норм и стандартов поведения. Безусловно, принцип наибольшего счастья наибольшего числа людей или категорический императив отражают определенный общественный и нравственный опыт, говоря словами Рорти, «некоторых областей христианского Запада». Однако подобные философские формулировки, сколь бы значимыми для самопознания европейского духа они ни были, сами по себе представляют утонченные рационализации морального опыта (можно было бы уточнить: европейски-христианского морального опыта), но не нормы и стандарты поведения как таковые. Предложенное прагматистское рассуждение становится более прозрачным, если признать, что под моралью в действительности понимаются вот такие результаты моральной и этической рефлексии, а в качестве ее предмета берутся социальные обычаи и институты. Но тогда возникает вопрос об изначальном смысле этой философской работы по переиначиванию понятий.

Представляется, что релятивизм провоцируется определенной, хотя, возможно, неявной методологической установкой, в которой сочетаются социологизм и психологизм в интерпретации нравственных феноменов. Социологизм обнаруживается в том, что релятивист имеет дело или готов иметь дело только с социальными нормами и обязанностями. Релятивист как бы предполагает, что общество, общественное целое представляют высшее основание любых норм, стандартов или правил поведения. И, стало быть, рассматривает последние как инструментальные; более того, в нормах, стандартах и правилах поведения он видит только их инструментальность, их ситуационную и адаптивную обусловленность. Трансцендентное наличному социальному опыту, духовное основание моральных норм и ценностей остается за рамками его видения. Социальные нормы и обязанности действительно носят относительный характер. Сами по себе они не имеют абсолютной значимости. В зависимости от ситуации они могут быть изменены, приостановлены или отменены. Именно в этой области и исполнение, и нарушение обязанности могут отвечать нравственному долгу. Но для того, чтобы принять это во внимание, надо увидеть иное основание долга, чем то, которое просматривается за «инструментальной» императивностью отдельной ситуации или проекта (замысла, задумки), будь то намерение стать президентом, заработать миллион, добиться расположения возлюбленной или, потерпев в этом фиаско, ей же отомстить.

Психологизм заключается в том, что релятивист как будто бы переносит на объяснение природы моральной нормы тот вывод, который он может сделать, наблюдая характер ее узнавания, осознания и интериоризации индивидом. Норма дается сознанию в эмпирии индивидуального опыта, в условиях определенных общественных нравов. В спонтанности «живой нравственности» априорность базовых нравственных требований узнается с трудом. Так что психологически нормы, стандарты и правила поведения воспринимаются как относительные, соотнесенные с определенными целями и заданиями человека. Другая психологическая особенность восприятия и переживания морали заключается в том, что осознание трансцендентности и абсолютности морали делает невозможным говорение о ней. Любая моральная «истина», будучи проговоренной, становится как бы относительной. Абсолютное признается лишь умалчиваемым. В молчании оно еще как будто может существовать как таковое. Проговоренное, оно тут же оказывается приданным говорящему – говорящему N, говорящему по конкретному поводу, в конкретных обстоятельствах, а значит партикуляризирующему абсолютное. Но все это – именно особенности переживания морали. Философия принимает во внимание эти переживания как одно из дополнительных свидетельств о самой морали. Но признает ли она их в качестве источника понимания морали?

В любом случае гиперреализм в рассмотрении морали не оставляет места самой морали. Остается удивляться, что релятивисты не делают этого заключительного вывода – об иллюзорности морали.

С реалистической, релятивистской точки зрения, мораль, конечно же, иллюзорна. Мораль противоречит здравому опыту жизни и самовоспроизведения человека в сообществе - как сфере встречи (столкновения или переплетения) конкурирующих частных интересов, в которой осуществление одних интересов возможно, как правило, за счет ограничения, использования или подавления других. В европейской мысли понятие морали исторически формируется в процессе осмысления и выражения уникального среза (измерения) жизни человека – возможности бескорыстия, а значит, безотносительности практического действия; бескорыстия – в широком смысле этого слова.

Как показывает социо-семантический анализ базовых моральных формул, они однозначно коррелируют с таким опытом, который воспринимается как сугубо неутилитарный, хотя эта корреляция в самих формулах и не эксплицирована. Язык морали в свернутом виде содержит указание на исторический опыт – опыт «предков» – опыт архаического, т.е. гомогенного общества, иерархичного, но социально недифференцированного. Мораль репрезентирует в обществе цивилизации братство и родовую спаянность предысторического общества. Но не только это. Прилепленность к роду, слитость с родными переживается человеком в младенчестве. И как первый, изначальный опыт он задает определенную установку индивида, логически абсолютный, ибо имманентно ничем не обусловленный, стандарт. «Возлюби ближнего, как себя самого» означает: отнесись к другому, как к себе, как к родному. В Ветхом Завете эта формула и существует самостоятельно, не ассоциированная логически и нормативно с заповедью любви к Богу. Исторически более поздним событием следует считать соединение этой нормы с требованием совершенства, перенесение ее таким образом в перфекционистский контекст и усиление ее статуса не от мира сего, ее неутилитарности, неадаптивности. А если «утилитарности» и «адаптивности», то совершенно особого свойства.

У темы релятивизма есть и другой аспект, не методологический, а мировоззренческий. Игнорируя возможные упреки в морализаторстве, допустимо поставить вопрос: чем чреват релятивизм как актуальная поведенческая установка? Соединенная с добрым нравом, внутренней уравновешенностью, впитанной с юности культурой мысли и чувств, она практически не заметна окружающим; релятивизм придает такому нравственному характеру лишь необходимую долю критицизма, удерживающего от благодушия. Для человека же вольных принципов и этически расторможенного в своеволии релятивизм (если человек склонен к моральной рефлексии) – верный знак, подтверждающий относительность добра и зла и непременную императивность ориентации на практичность, будь то наслаждение, польза или личное счастье.

Этические идеалы Сократа и релятивизм «греческих просветителей»

Век Перикла и возведения Парфенона был для Афин пиком культурного, творческого расцвета и политического влияния в Греции. Развитие демократического самоуправления, технические достижения в сельском хозяйстве и навигации выражали и поощряли «гуманистический» дух.

С приближением конца V века до н.э. интерес греческого мировоззрения начал смещаться в сторону человека. Решающего этапа эта эволюция достигла во второй половине V века, с появлением софистов. Софисты, ведущие действующие лица новой интеллектуальной среды, были странствующими учителями-профессионалами, светскими гуманистами-вольнодумцами. В демократическом полисе с его расширяющимися возможностями участия в политической жизни услуги софистов находили широкий спрос. Софисты привнесли в греческую мысль элементы скептического прагматизма. Так, по Протагору, человек – есть мера всех вещей, и именно его собственные суждения о жизни, а не наивное следование религиозным традициям или бесконечные отвлеченные размышления должны формировать основу личных верований и поведения. Истина не абсолютна, а относительна, она различна для каждой культуры, для каждого человека, каждой ситуации.

О высшей ценности любого верования или мнения можно судить, лишь руководствуясь той практической пользой, какую оно может принести в жизни человека. В отличие от натурфилософов, возводивших свои теории относительно внешнего мира, совершенно не принимая во внимание субъективную составляющую: наблюдателя, познающего человека, софисты признавали, что каждая личность обладает собственным опытом, а, следовательно, собственной реальностью. Всякое понимание, утверждали они, есть субъективное мнение, подлинная объективность невозможна. Всякое постижение, на которое можно претендовать, - лишь вероятность, а не абсолютная истина.

Отсюда подлинная задача человеческой мысли – служить человеческим нуждам, а основой для достижения данной цели может стать только личный опыт. Софисты считали, что критический рационализм, ранее двигавшийся в направлении физического мира, теперь может найти более плодотворное применение в человеческой деятельности, а именно в этике и политике.

Сходным образом представлялось недоказуемым и существование богов. Протагор говорил: «Что касается богов, то я никоим образом не могу узнать, существуют они или нет, или какой они формы; ибо на пути к такому знанию стоит много препятствий, в том числе – темнота самого предмета и краткость человеческой жизни». Следовательно, лучше всего смотреть на мир, оставив религиозные предрассудки.

Отсюда следовали и выводы софистов: в метафизике – гибкий атеизм и агностицизм, в этике – обусловленная обстоятельствами нравственность. Поскольку религиозные верования, политические структуры и правила нравственного поведения рассматривались софистами как изобретенные и принятые самим человеком условные установления, то все это оказалось возможным ставить под вопрос и изменять.

В отличие от софистов, пытавшихся научить людей добиваться жизненного успеха в мире, где все нравственные нормы считались условностями, а любое человеческое знание оказывалось относительным, Сократ – человек невероятной интеллектуальной честности и нравственной чистоты, был убежден, что подобное философское «образование» могло принести лишь моральный ущерб. Противостоя взглядам софистов, Сократ видел свою задачу в том, чтобы проложить дорогу к такому знанию, которое превосходило бы простое суждение, с целью выявления такой нравственности, которая превосходила бы простое установление. Софисты считали подлинное знание недостижимым, однако Сократ полагал, что, возможно, подлинное знание еще не достигнуто. Для Сократа осознание невежества означало в большей мере начало, чем конец философского поиска, ибо, благодаря этому осознанию, открывается возможность преодолеть те общепринятые представления, которые лишь затемняют истинную природу человека. Сократ подтвердил дельфийский девиз «Познай самого себя», ибо верил, что лишь путем самопознания, путем постижения собственной души можно найти подлинное знание.

Однако чтобы прожить подлинно добродетельную жизнь, необходимо иметь представление о природе и сущности добра. Сократ рассуждал так: если человек будет знать, что есть истинное благо, что для него выгодно в самом глубоком смысле, – тогда, естественно, он будет совершать добрые поступки. Добродетель есть знание, истинно счастливая жизнь – это жизнь, наполненная праведными поступками, совершаемыми под воздействием разума. Следовательно, ключом к человеческому счастью служит разумное нравственное поведение.

Для того чтобы познать добродетель, благо, справедливость необходимо найти общую для всех добродетельных поступков составляющую, или, иными словами, суть добродетели, единое сущностное качество. В том, чтобы найти путь к этой реальности, и состоит задача философа.

Сократ двигался именно в этом направлении, развивая свою знаменитую диалектическую форму аргументации. Заниматься философией, согласно Сократу, означало постоянно подвергать свои мысли критике разума, вступая в серьезный диалог с другими. Подлинного знания можно добиться лишь ценой постоянной работы самокритического мышления. «Жизнь не проверенная критикой, не стоит того, чтобы ее прожить», – заявлял Сократ.

Мировоззренческая ценность учений софистов заключалась в критике традиционных представлений, в низвержении абсолютных постулатов. Софисты впервые определили, что мерилом истинности и ценности является сам человек как «мера всех вещей». Ничто в этом мире не является абсолютным, т. к., в конечном итоге, мир является установлением самого человека.

Подобные рассуждения привели софистов к субъективизму и релятивизму в понимании истинности знания, нравственных установлений. В древнегреческом обществе появляется потребность в поиске абсолютного, не зависящего от желания субъекта, знания. Поиском подлинного знания был занят Сократ, отмечавший, что для достижения знания необходимо выявление его сути, сущности.

Плюрализм, релятивизм и толерантность

Эти три слова – «плюрализм», «релятивизм» и «толерантность» – источник впечатляющей неразберихи сегодня – неразберихи простирающейся от сферы личной веры и свидетельства до сферы гражданских отношений и государственной политики. Эта путаница также ведет к совершенно ненужному запугиванию христианством в общественных дискуссиях, позволяя тем, кто выступает против исторического христианства, говорить как бы с высоких моральных позиций.

Начнем с функциональных определений, которые, если их принять (но не все это делают) должны минимизировать взаимонепонимание. Плюрализм – это социальный факт. Релятивизм – это философская доктрина, предлагающая свою интерпретацию этого факта. Толерантность – это персональная позиция и/или социальная политика относительно того, как мы к этому факту относимся.

Плюрализм. Религиозный и философский плюрализм в американском обществе это просто факт, это данность. То есть, в этой стране существует множество верований и институтов, которые их поддерживают. Если вы захотите оспорить это, вы с таким же успехом можете попытаться оспорить существование Нью-Джерси. Нравится вам это, или нет, но это так. Здесь сосуществуют тысячи деноминаций в традиционных христианском и иудейском сообществах, полный набор других мировых религий, «секулярные» религии и мировоззрения и любые вообразимые их комбинации.

Решающее отличие американского эксперимента от европейской модели начинается с Первой поправки к Конституции, полностью обеспечивающей религиозный и философский плюрализм. Эта поправка предотвратила возможность использования мощи государства для установления главенства мировоззрения какой-либо группы, появления государственной церкви или навязывания обязательной идеологии. Помимо этого поправка дала гражданам свободу выражать моральные ценности, имеющие религиозную или нерелигиозную основу, в публичной политике – в случае, если они смогут уговорить остальных согласиться с ними. С тех пор границы плюрализма заметно расширились, до сих пор (исключая время Гражданской войны) позволяя нации хранить функциональное единство посреди многообразия.

Честное одобрение и обеспечение плюрализма оказалось одним из преимуществ Америки. Государство обезопасило себя от появления национальной церкви, навязывающей свою волю обществу и требующей для себя уступок. Церковь избавилась от политических искушений, которые неизбежно привели бы ее к саморазрушению. В то же время, нация была сформирована позитивно моральными убеждениями народа независимо от того происходили ли они от узнаваемых мировоззрений, или нет.

Релятивизм. Релятивизм – это далеко идущая философская доктрина, представляющая определенную интерпретацию плюрализма. Это один из нескольких возможных способов оценить множественность мнений.

Давайте посмотрим, сначала негативно – на то, что релятивизм отрицает, затем позитивно – на то, что он утверждает. Он отрицает, что какая-либо религия или философия может иметь истинные притязания на абсолют. Абсолютов не существует. Мы можем говорить о Боге, но нет возможности знать, как то, что мы говорим о Нем, связано с тем, кто Он на самом деле, если Он вообще существует. Идея о том, что может быть одна познаваемая и постоянная истина о фундаментальных вещах, рассматривается как наивная и этноцентричная. Все притязания на истину лишь «относительны чему-либо» – локальным или историческим факторам, определяющим их – социальным, психологическим или экономическим. Не существует межкультурных стандартов, по которым может быть определена истинность религий и философий.

Действительно, релятивизм утверждает, что каждая религия и философия – это попытка индивида или группы описать неописуемое со своей ограниченной точки зрения. Содержание каждого мировоззрения не существенно, потому что оно второстепенно относительно частной культуры, в которой оно появилось.

Каждая религия или философия делает более или менее одно и то же, но по-разному. Каждая выражает стремление человека к фундаментальному или абсолютному и обеспечивает социальную психологическую стабильность. Правильно будет говорить о том, что религиозное учение более или менее полезно в достижении социальной или психологической цели, но абсурдно говорить об одном из учений как об истинном и о другом как ложном. Мы не говорим, что шоколадное мороженное – истинное мороженое, а ванильное – ложное, хотя нам, наверное, нравится одно больше другого. Они оба выполняют одну и ту же функцию, только немного по-разному. Также, скажет релятивист, глупо говорить об истине или лжи относительно религии. Неправильно только то, что мы любим судить убеждения, веру других. Это, по мнению релятивиста, недостаток открытости, вызванный этноцентризмом и фанатичностью.

Релятивизм отказывается быть релятивизированным
Неразбериха гарантирована до тех пор, пока мы не поймем, что релятивизм работает на двух уровнях во многих наших дискуссиях. На одном уровне, это философская доктрина, одна из других доктрин. Но на другом уровне, это мета-философия, объясняющая нам как понимать все доктрины из всех источников. Это важно знат, для того, чтобы понять, почему она в одну минуту может звучать так скромно, когда релятивист полностью принимает в расчет человеческую подверженность ошибкам, но так высокомерно в следующую минуту, когда релятивист один гарантирует видение абсолютной истины. Это одна точка зрения, которая претендует на то, чтобы быть парадигмой, охватывающей все остальные точки зрения.

Острие релятивистской критики – сказать, что все «абсолютные» религиозные и философские системы должны правильно пониматься не как возможные источники истинного знания о Боге и абсолютной истине, но только как попытки культуры нащупать название неназываемому. Но в тоже время релятивизм притязает на собственный иммунитет от сил своей собственной критики. Мы должны верить, что только релятивизм не просто продукт релятивизирующих факторов в его собственной культуре (модернисткой, Западной, академической, желающей обладать), но что это чудесным образом объективная, вневременная истина. Он пришел к нам через эпистемологически безукоризненно чистое понимание, благодаря чему чудесным образом избегает печей релятивистского анализа. Здесь и релятивизм и «раскусывается».

Релятивизм уничтожает плюрализм
Несмотря на то, что релятивизм известен как высшая степень, как торжество плюрализма, на самом деле он таковым не является. Приведем пример. Думается, что наиболее популярная иллюстрация религиозного релятивизма, которую мы все слышали, такова – различные мировые религии – это разные дороги, проложенные по одной горе. Хотя путешественники с каждой из дорог не могут видеть других на остальных дорогах во время восхождения, они все встретятся на вершине (у Бога?). Эта аналогия видится понятной и демократичной перспективой для множества религиозных альтернатив, но она обманчива. Тот, кто верит в это, создает мета-религию, парадигму, призванную интерпретировать все религии. Это единственная правильная доктрина, понимающая множественность. Таким образом, это что угодно, но не релятивизм – это абсолютизм. Здесь принимается, что релятивист – это не просто путешествующий человек (с ограниченным полем зрения) на одной из дорог, но, что у него есть возможность смотреть с самолета на всю гору целиком и на всех путешественников, и что он может таким образом объяснить нам, как понимать Бога и наши поиски. Самая важная точка аналогии – необычное положение рассказчика, часто упускается, особенно самим рассказчиком.

Эта аналогия с горой показывает, как релятивизм исключает плюрализм, относится к нему снисходительно. Это хорошо, быть на нашей собственной маленькой дорожке на горе пока мы понимаем, что верования и практики, которые мы нашли на этой дороге, всего лишь наши личные предпочтения, производные от нашей культуры и менталитета. Верующие не правы в том смысле, что они знают, кто Бог на самом деле и как мы можем узнать Его. Релятивизм допускает плюрализм только в частном мире мнений, которые не имеют выражения в обществе, но он требует единообразия, когда мы подходим к вопросу об абсолютных истинах, которые имеют фактический статус.

Несмотря на релятивистское приветствие плюрализма, фактически он даже не толерантен по отношению к нему, за исключением этого символического и снисходительного отношения. Плюрализм утверждает, что существует множество религиозных и философских взглядов. Релятивизм, правильно понимаемый, доказывает, что фактически множества абсолютных истин не существует, но есть одна абсолютная истина, которой объясняются все остальные претенденты на нее. Человек остается не с множеством, но с единообразием на уровне абсолютной веры. И вновь, абсолютизм релятивизма.

Например, это звучит очень благородно, что важна в религиях их общая составляющая – достижение Абсолюта – а не доктрины, этические нормы или священные практики. Однако многие люди в различных религиях мира не воспринимают себя таким образом – многие желают умереть за свои особые и частные верования, этические нормы и некоторые даже за свои святые места. На самом деле это в большей степени высокомерно, чем благородно. Сказать, что Христианство (которое верит в Бога-Личность) и Буддизм (который отвергает личностного Бога и неопределенен относительно веры в Бога безличностного) на самом деле одинаковы в самых важных вопросах, это отрицание существующих различий. Это не более чем высокомерное приписывание единообразия.

Споры по поводу идеи об обращении
Прозелитизм: 1) стремление распространить свою веру, обратить других в свою веру, стремление к повсеместному установлению поддерживаемой религии; 2) перен. горячая преданность вновь принятому учению, новым убеждениям. Отсюда – прозелит часто означает новообращенный. Прозелитизм одобряется не во всех религиях (религиозных течениях).

Почему такие слова как «обращение», «прозелитизм» или «рождение свыше» сейчас относятся к грязным и ругательным? Почему они такие оскорбительные? Это не наша глубокая приверженность плюрализму. Фактически, наоборот. Можно предположить вместо этого, что на самом деле это отношение таково, потому что люди боятся иметь дело со следствиями плюрализма, понятие обращения просто представляет собой опасность.

Честное признание плюрализма подразумевает, что существуют религиозные различия и что они серьезны. Но представление о глубоких различиях между религиями делает логичным понятие об обращении и бросает к нашим ногам необходимость тяжелого выбора. Гораздо комфортней верить релятивисту, который убеждает нас, что все дороги ведут к одному месту. Это означает, что нет необходимости беспокоиться о настоящей приверженности к какому-то одному Богу или абсолютной истине.

Релятивизм – это действительно опиум для народа. Он не одобряет серьезные дискуссии о самых важных проблемах и ослабляет вызовы плюрализма, позволяя людям непринужденно прогуливаться мимо самых серьезных выборов в их жизни. Вопросы, касающиеся существования и качеств Бога больше не необходимы, так как они не являются вопросами истины, а только частными мнениями и предпочтениями, и не имеют итоговых последствий.

Если, однако, плюрализм действительно существует на уровне абсолютных истин, будет честно требовать от нас принимать множественность серьезно. Фактически, существуют различия в предельной перспективе, которые трудно отрицать. Есть разница между Богом, который личностен, Богом, который безличностен и отсутствием Бога совсем. Есть разница между окончательным судом после смерти, серией многих реинкарнаций и просто отключением сознания. Причина взаимопонимания не в том, что это поверхностные и незначительные различия.

Если существуют реальные и значимые различия между религиозными позициями, то почему разговоры об «обращении» и подобных вещах должны быть такой современной ересью? Фактически, если религиозный плюрализм реален, почему идея обращения или даже прозелитизма выглядит странной? Она имеет смысл в мире, где религиозные различия реальны и важны. Почему они не могут быть достаточно важными для того, чтобы я изменил базовые взгляды в своей жизни. Различия могут быть даже достаточно важными для того, чтобы убеждать кого-то в истинности того, во что я уверовал. Если мы действительно верим в плюрализм, почему это должно рассматриваться как что-то варварское или странное?

То, что имеет смысл в плюралистичном обществе, будет выглядеть странным или даже ненормальным с точки зрения релятивистской философии. Нам необходимо определиться, какую из моделей мы примем? Если мы верим, что действительно существует множество религиозных вер и позиций, то мы получаем возможность для тяжелых дискуссий всех сортов. Какая или какие из них истинны? Существуют ли у них общие истинные элементы? Откуда мы знаем? Правильно ли делать какие-то различия? Так как эти вопросы сложны, могут вызывать разногласия и принуждать нас корректировать цели или результаты наших жизней, мы стремимся избежать их. Есть альтернатива, позволяющая не трогать их – наложить запрет на категории истины или лжи в религиозных дискуссиях.

Релятивизм в большей степени есть источник недоразумений, чем необходимая платформа для честного диалога.

Толерантность. Быть толерантным – это жить бок о бок с другими людьми, которые реально и глубоко от нас отличаются, относиться к ним вежливо и с уважением в нашей частной жизни и настолько, насколько это возможно, в государственной политике (например, наша толерантность по отношению к убийцам и ворам носит ограниченный характер). Толерантность – это не релятивизм и нет необходимости как-то связывать ее с релятивизмом. Распространенное заблуждение сегодня – думать, что если ты ставишь под вопрос релятивизм, то ты должен быть нетолерантным и антидемократичным. Однако релятивизм сам по себе означает меньше, чем то, на что он претендует. Как бы ни было, мы найдем и толерантных, и нетолерантных людей среди приверженцев любой религии или философии.

В этом смысле существует несколько печальных глав в нашей христианской истории (также как и в истории других религий и секулярных идеологий). Христиане начали свое существование гонимыми, но обретя достаточную политическую силу, они быстро превратились в гонителей. Христиане временами были жестокими и надменными по отношению к тем, кто не соглашался с ними, и нарушали чистоту собственной веры, использованием принудительной силы государства, когда она была им доступна.

Последователи Христа призваны жить в вере и терпении, любить своих врагов, искать благополучия своим врагам, быть солью и светом миру. Иисус и весь Новый Завет поощряют очень выраженную толерантность. Но толерантность не требует, чтобы мы принимали статус кво как священный, также не накладывает обязательства воздерживаться от попыток изменить себя, других или общество. Толерантность не требует, чтобы мы никогда не пытались убедить кого-то в истине или важной идее. Она требует, чтобы мы уважали этого человека, несмотря на разногласия, особенно если мы будем пытаться убедить его измениться – в вопросах ли личной веры, этики или социальной справедливости.

Если свобода совести – это существующая реальность, каждый человек может сформировать свое сознание без необязательного внешнего или насильственного давления, усложняющего и без того сложный процесс. Более важно, что если кто-то признает существование религиозных различий, то он будет более внимательно относиться к защите свободы совести.

Плюрализм существует в нашем обществе, хотим мы того или нет, и никуда из него не денется. Релятивизм, особенно когда он путается с плюрализмом и толерантностью, – это по сути ложная и неустойчивая доктрина, определенно нетолерантная само по себе. За толерантность нам нужно бороться, потому что ее корни – в уважении к каждому человеку и значимости его выбора.

Надо сказать, церковь слаба и потеряла позиции лидерства, на которых она однажды стояла. Но это не значит, что христианская вера сама по себе слаба. Фактически, мы убеждены, что только христианство имеет метафизическое и моральное видение, как сделать мир плюралистичным в лучшем смысле этого слова – и избежать при этом полюсов анархии и деспотизма. Церковь не бессильна и реформация или возрождение здесь вполне вероятны.

Слово «релятивизм» имеет латинские корни и переводится на русский язык как «относительный». Сторонники такого учения отрицают, что явления и вещи могут быть определёнными и устойчивыми, и поддерживают следующее утверждение: действительность постоянно изменяется. Существует несколько значений этого слова, которыми его наделяли исследователи.

Что такое релятивизм?

В Энциклопедическом словаре

В нём под словом «релятивизм» подразумевается субъективное познание мира , которое является условным и относительным, с полным отрицанием любых правил и норм этики.

В словаре Ожегова

Здесь «релятивизм» определяется как такой принцип методологии , последователи которого, признавая абсолютную условность, субъективность и относительность знаний человека об окружающем мире, полагают, что объективно познать существующую действительность невозможно.

В словаре Ушакова

Ушаков рассматривает два значения слова «релятивизм». Это:

1. Учение идеалистов в философии, которое возводит в аксиому принцип относительности накопленных знаний, отвергает идею абсолютной истины и утверждает, что познать реальность объективно нет никакой возможности.
2. Второе название теории относительности - учения Альберта Эйнштейна о принципах функционирования окружающего нас мира.

Исторические и гносеологические корни релятивизма

Предпосылки его возникновения возможно отследить, изучив взгляды софистов из Древней Греции. Знаменитый философ Протагор, провозгласив небезызвестный принцип о том, что мерой всех вещей является человек , фактически признал: в известной нам реальности нет устойчивых или объективных вещей либо явлений, а познание зиждется только на чувствах и вкусах человека, которые значительно различаются у разных индивидов. Следовательно, чёткого и окончательного ответа, что есть определённая вещь, дать невозможно.

В учении античных скептиков мы можем обнаружить такие элементы, характерные для релятивизма , как обнаружение ими условности и ограниченности получаемых знаний, которые к тому же зависят от сложившейся исторической конъюнктуры. Это означает, что такие знания могут быть пересмотрены через некоторый промежуток времени в противоположную сторону, поскольку такие действия могут быть выгодны правителям какого-либо государства, а также в случае совершения научного открытия, полностью меняющего сложившуюся картину мира. Отсюда скептики сделали вывод, что любое знание относительно и недостоверно в принципе.

В чём заключаются гносеологические корни релятивизма?

• Придание повышенного значения условиям, при которых происходит познание. Кроме того, релятивисты ставят в зависимость жёсткую зависимость получение новых знаний от таких факторов, как, например, психологическое состояние исследователя, его потребности биологического уровня, доступные теоретические средства;
• Отказ признавать логическую связь между старыми и вновь полученными знаниями, их преемственность. Поэтому сторонники такого учения считают, что доказательство новой теории служит неопровержимым свидетельством неполноты, субъективности старых знаний. Исходя из этого, они делают вывод: любое познание необъективно и никогда не сможет стать объективным. Такое утверждение поддерживают не только релятивисты, но и агностики.

Значение релятивизма для философии

С помощью постулатов релятивизма философы в XVI–XVIII веках, например, Мишель Монтень и Эразм Роттердамский , критиковали догмы христианской церкви и во многом способствовали распространению бунтарских революционных настроений в массах, которые вылились в английскую революцию в середине XVII века и Великую французскую революцию в конце XVIII века.

Релятивизм является важной составляющей частью такого течения в философии как субъективный идеализм, основоположниками которого считаются Джордж Беркли и Давид Юм, отстаивающие возможность познания только в качестве описания ощущений органов чувств.

Моральный релятивизм как разновидность релятивизма

Сторонники такого философского течения полагают, что нравственности в объективном смысле не существует, нормы морали, принятые в обществе, не обязательны для следования и исполнения, а понятия зла и добра в абсолютном выражении не более, чем выдумка.

В связи с этим, исследователь Порус заметил , что моральный релятивизм легко может переродиться во вседозволенность, а люди, придерживающиеся подобной точки зрения будут стараться обесценить нравственные нормы до максимально низкого уровня, не будут пытаться искать компромиссы и договариваться на взаимовыгодных условиях.

Философ Круглов выделяет две разновидности морального релятивизма:

1. Первый вариант исходит из понятия условности зла и добра, а также относительности моральных норм в зависимости от времени и места действия. Отсюда приверженцы такой точки зрения делают вывод, что если зло или добро не могут быть точно определены и являются относительными, то любые нормы морали также относительны.
2. Второй вариант определяет, что добро и зло безусловны, но, в то же время, мораль является условным понятием. Поэтому сторонники данного философского течения считают, что только добро или зло может быть абсолютом, следовательно, всякие нормы морали будут только относительными.

Все словари Автомобильный словарь Архитектурный словарь Астрономический словарь Библейская энциклопедия Бизнес словарь Биографический словарь Большой бухгалтерский словарь Джинсовый словарь Кулинарный словарь Медицинский словарь Морской словарь Полиграфический словарь Политический словарь Психологический словарь Религиозный словарь Сексологический словарь Словарь воровского жаргона Словарь географических названий Словарь Даля Словарь Ефремовой Словарь имён Словарь иностранных слов Словарь компьютерного жаргона Словарь курортов Словарь лекарственных растений Словарь логики Словарь мер Словарь моды Словарь молодёжного слэнга Словарь народов Словарь нумизмата Словарь Ожегова Словарь по искусству Словарь по ландшафтному дизайну Словарь по мифологии Словарь русских фамилий Словарь символов Словарь синонимов Словарь фразеологизмов Словарь эпитетов Строительный словарь Толковый словарь Ушакова Финансовый словарь Энциклопедический словарь Энциклопедия Кольера Этимологический словарь Фасмера Этнографический словарь

Что такое Релятивизм? Значение и толкование слова reljativizm, определение термина

1) Релятивизм - (от лат. relativus - соотносительный) - убеждение, что нет единой истины, одинаковой для всех людей, а есть множество истин, удобных, полезных и убедительных для одних лиц и групп, но неприемлемых для других. Каждая из таких "истин" соотносима с желаниями, культурной, национальной и социальной принадлежностью человека или группы, с эпохой, расой и пр. Релятивизм близок к скептицизму и нередко отождествляется с нравственной и религиозной индифферентностью. Основной контраргумент: релятивизм сам обусловлен определенными вкусами, желаниями, субкультурой и всем прочим в жизни его сторонников и легко может быть оставлен как не обязательный для всех. В религиозной мысли релятивизм проявляется, напр., в требовании устранять теологические предпосылки из понимания ключевых событий Священной истории и описывающих их текстов или же в утверждениях, что Воплощение и другие акты вмешательства свыше следует трактовать как способы понимания событий, а не сами события.

2) Релятивизм - - принцип интерпретации мировоззренческих, культурных, познавательных систем, подчеркивающий моменты их исторической изменчивости, ситуативной обусловленности, их замкнутости и несоизмеримости друг с другом. Р. обычно связан с историцизмом и социологизмом, с представлениями о существовании охватывающих и несоизмеримых мировоззрений, "концептуальных каркасов", структурирующих мышление людей определенных эпох и культур.

3) Релятивизм - философско-методологическая концепция, сторонники которой исходят из того, что "все в мире относительно", абсолютизируют изменчивость действительности и наших знаний о ней, преувеличивают относительность и условность последних. Это теория, согласно которой нет ничего абсолютно истинного и все, будь то вкусы или даже цвета, зависит от индивидуальности каждого или от разделяемой им точки зрения. Принцип релятивизма был сформулирован еще в античности Протагором: « Человек есть мера всех вещей». Это значит, что истинным или ложным все оказывается лишь по отношению к нам. В том, что касается познания, релятивизм ведет к скептицизму; в сфере морали он порождает конформизм; в религии – толерантность.

4) Релятивизм - (этический) (лат. relaiivus - относительный) - методологический принцип истолкования природы нравственности, лежащий в основе мн. домарксистских и совр. буржуазных этических теорий; выражается в том, что моральным понятиям и представлениям придается крайне относительный, изменчивый и условный характер. Релятивисты видят лишь то, что нравственные принципы, понятия добра и зла различны у разных народов, социальных групп и отдельных людей, определенным образом связаны с интересами, убеждениями и склонностями людей, ограничены в своем значении условиями места и времени. Но за этим многообразием и изменчивостью моральных представлений релятивисты не усматривают ничего общего и закономерного, т. к. сам характер социальной обусловленности морали и тем более содержание определяющих ее общественно-исторических законов остаются не понятыми ими. Поэтому в конечном итоге Р. приводит к субъективизму в толковании нравственных понятий и суждений, к отрицанию в них к.-л. объективного содержания. Этический Р. часто выражал в себе стремление определенных социальных групп подорвать или ниспровергнуть господствующие формы нравственности, к-рым придавался абсолютный и догматический смысл (Абсолютизм). В истории этических учений релятивистское воззрение на мораль получает развитие уже в рабовладельческом об-ве. Софисты, указывая на противоположность нравственных представлений у разных народов (то, что считается добродетелью у одних, осуждается как порок у др.), подчеркивали относительность добра и зла (добро есть то, что полезно тем или иным людям). В Р. софистов выразилось стремление развенчать абсолютные моральные установки, узаконенные многовековыми традициями прошлого. Подобное отношение к моральным принципам проявилось также у академиков -поздних последователей Платона, к-рые в своем этическом учении отразили идейный кризис рабовладельческого об-ва. В новое время идеи этического Р. развивали Гоббс и Мандевиль, к-рые пытались подорвать основы религиозно-догматической нравственности феодализма, опровергнуть представление о ее абсолютном характере и божественном происхождении. При этом религиозно-идеалистическому пониманию морали они противопоставили наивно-материалистическое ее истолкование: источник нравственности в интересах и склонностях людей, в их представлениях о полезном и вредном, а также в потребностях государственного устройства. Подчеркивая относительный характер моральных представлений, Мандевиль уделяет особое внимание критике учения о врожденных нравственных чувствах, распространенного в то время (Нравственного чувства теории). Крайние формы этического Р., сочетающегося с полным отрицанием к.-л. объективных оснований нравственности, получают широкое распространение в совр. буржуазной философии морали. Наиболее характерна в этом отношении эмотивистская теория (Неопозитивизм). Ее сторонники считают, что моральные суждения не имеют никакого объективного содержания, а выражают лишь субъективные установки тех, кто их высказывает. Отсюда делается вывод, что моральные суждения нельзя считать ни истинными, ни ложными и что не следует даже ставить вопрос об их обоснованности и правомерности: каждый человек имеет право придерживаться тех принципов, к-рые ему предпочтительны, и любая т. зр. в морали одинаково оправданна. Такая форма этического Р. является теоретическим обоснованием морального нигилизма и ведет к полной беспринципности. Будучи реакцией на догматизм официальной буржуазной идеологии и морали, релятивистская т, зр. вместе с тем делает невозможной выработку четкой моральной позиции. Провозглашая принцип безусловной терпимости в морали, эмотнвисты тем самым (хотят они этого или нет) теоретически оправдывают всякое социальное зло.

5) Релятивизм - (лат. "relativo", "относительный") - представление об относительности, неабсолютности какого-то явления.

6) Релятивизм - (от лат. relativus относительный) - 1) то же самое, что реляционализм; 2) философская, гносеологическая точка зрения, впервые отчетливо представленная софистом Горгием, согласно которой все знания рассматриваются лишь как относительно правильные, ибо они обусловливаются положением, которое в зависимости от обстоятельств занимает познающий, особенно в зависимости от своего индивидуального телесно-душевного состояния. Для этического релятивизма, который в своей крайней форме уничтожает все нравственные мерила, различие между добром и злом становится относительным. В философии культуры и философии истории релятивизм исповедуется довольно часто, ибо в их распоряжении нет математически точного мерила. Физическая теория относительности не имеет ничего общего с релятивизмом в вышеуказанном смысле.

7) Релятивизм - (лат. relativus - относительный) - философская концепция, утверждающая относительность, условность и субъективность человеческого познания. Признавая относительность знаний, Р. отрицает объективность познания, считает, что в наших знаниях не отражается объективный мир. Такая т. зр. ярко выражена уже в философии Горгия, хотя у него Р. имел положительное значение для развития диалектики. В целом же Р. характерен для агностических и субъективно-идеалистических систем. Он был, напр., одним из гносеологических источников физического идеализма. Диалектический материализм признает относительность познания лишь в том смысле, что каждая историческая ступень познания ограничена данным уровнем развития производительных сил и уровнем науки, а не в смысле отрицания объективной истины. В совр. западной философии Р. проявляется в отрицании объективных исторических законов (Абсолютная и относительная истина).

Релятивизм

(от лат. relativus - соотносительный) - убеждение, что нет единой истины, одинаковой для всех людей, а есть множество истин, удобных, полезных и убедительных для одних лиц и групп, но неприемлемых для других. Каждая из таких "истин" соотносима с желаниями, культурной, национальной и социальной принадлежностью человека или группы, с эпохой, расой и пр. Релятивизм близок к скептицизму и нередко отождествляется с нравственной и религиозной индифферентностью. Основной контраргумент: релятивизм сам обусловлен определенными вкусами, желаниями, субкультурой и всем прочим в жизни его сторонников и легко может быть оставлен как не обязательный для всех. В религиозной мысли релятивизм проявляется, напр., в требовании устранять теологические предпосылки из понимания ключевых событий Священной истории и описывающих их текстов или же в утверждениях, что Воплощение и другие акты вмешательства свыше следует трактовать как способы понимания событий, а не сами события.

Принцип интерпретации мировоззренческих, культурных, познавательных систем, подчеркивающий моменты их исторической изменчивости, ситуативной обусловленности, их замкнутости и несоизмеримости друг с другом. Р. обычно связан с историцизмом и социологизмом, с представлениями о существовании охватывающих и несоизмеримых мировоззрений, "концептуальных каркасов", структурирующих мышление людей определенных эпох и культур.

философско-методологическая концепция, сторонники которой исходят из того, что "все в мире относительно", абсолютизируют изменчивость действительности и наших знаний о ней, преувеличивают относительность и условность последних. Это теория, согласно которой нет ничего абсолютно истинного и все, будь то вкусы или даже цвета, зависит от индивидуальности каждого или от разделяемой им точки зрения. Принцип релятивизма был сформулирован еще в античности Протагором: « Человек есть мера всех вещей». Это значит, что истинным или ложным все оказывается лишь по отношению к нам. В том, что касается познания, релятивизм ведет к скептицизму; в сфере морали он порождает конформизм; в религии – толерантность.

(этический) (лат. relaiivus - относительный) - методологический принцип истолкования природы нравственности, лежащий в основе мн. домарксистских и совр. буржуазных этических теорий; выражается в том, что моральным понятиям и представлениям придается крайне относительный, изменчивый и условный характер. Релятивисты видят лишь то, что нравственные принципы, понятия добра и зла различны у разных народов, социальных групп и отдельных людей, определенным образом связаны с интересами, убеждениями и склонностями людей, ограничены в своем значении условиями места и времени. Но за этим многообразием и изменчивостью моральных представлений релятивисты не усматривают ничего общего и закономерного, т. к. сам характер социальной обусловленности морали и тем более содержание определяющих ее общественно-исторических законов остаются не понятыми ими. Поэтому в конечном итоге Р. приводит к субъективизму в толковании нравственных понятий и суждений, к отрицанию в них к.-л. объективного содержания. Этический Р. часто выражал в себе стремление определенных социальных групп подорвать или ниспровергнуть господствующие формы нравственности, к-рым придавался абсолютный и догматический смысл (Абсолютизм). В истории этических учений релятивистское воззрение на мораль получает развитие уже в рабовладельческом об-ве. Софисты, указывая на противоположность нравственных представлений у разных народов (то, что считается добродетелью у одних, осуждается как порок у др.), подчеркивали относительность добра и зла (добро есть то, что полезно тем или иным людям). В Р. софистов выразилось стремление развенчать абсолютные моральные установки, узаконенные многовековыми традициями прошлого. Подобное отношение к моральным принципам проявилось также у академиков -поздних последователей Платона, к-рые в своем этическом учении отразили идейный кризис рабовладельческого об-ва. В новое время идеи этического Р. развивали Гоббс и Мандевиль, к-рые пытались подорвать основы религиозно-догматической нравственности феодализма, опровергнуть представление о ее абсолютном характере и божественном происхождении. При этом религиозно-идеалистическому пониманию морали они противопоставили наивно-материалистическое ее истолкование: источник нравственности в интересах и склонностях людей, в их представлениях о полезном и вредном, а также в потребностях государственного устройства. Подчеркивая относительный характер моральных представлений, Мандевиль уделяет особое внимание критике учения о врожденных нравственных чувствах, распространенного в то время (Нравственного чувства теории). Крайние формы этического Р., сочетающегося с полным отрицанием к.-л. объективных оснований нравственности, получают широкое распространение в совр. буржуазной философии морали. Наиболее характерна в этом отношении эмотивистская теория (Неопозитивизм). Ее сторонники считают, что моральные суждения не имеют никакого объективного содержания, а выражают лишь субъективные установки тех, кто их высказывает. Отсюда делается вывод, что моральные суждения нельзя считать ни истинными, ни ложными и что не следует даже ставить вопрос об их обоснованности и правомерности: каждый человек имеет право придерживаться тех принципов, к-рые ему предпочтительны, и любая т. зр. в морали одинаково оправданна. Такая форма этического Р. является теоретическим обоснованием морального нигилизма и ведет к полной беспринципности. Будучи реакцией на догматизм официальной буржуазной идеологии и морали, релятивистская т, зр. вместе с тем делает невозможной выработку четкой моральной позиции. Провозглашая принцип безусловной терпимости в морали, эмотнвисты тем самым (хотят они этого или нет) теоретически оправдывают всякое социальное зло.

(лат. "relativo", "относительный") - представление об относительности, неабсолютности какого-то явления.

(от лат. relativus относительный) - 1) то же самое, что реляционализм; 2) философская, гносеологическая точка зрения, впервые отчетливо представленная софистом Горгием, согласно которой все знания рассматриваются лишь как относительно правильные, ибо они обусловливаются положением, которое в зависимости от обстоятельств занимает познающий, особенно в зависимости от своего индивидуального телесно-душевного состояния. Для этического релятивизма, который в своей крайней форме уничтожает все нравственные мерила, различие между добром и злом становится относительным. В философии культуры и философии истории релятивизм исповедуется довольно часто, ибо в их распоряжении нет математически точного мерила. Физическая теория относительности не имеет ничего общего с релятивизмом в вышеуказанном смысле.

(лат. relativus - относительный) - философская концепция, утверждающая относительность, условность и субъективность человеческого познания. Признавая относительность знаний, Р. отрицает объективность познания, считает, что в наших знаниях не отражается объективный мир. Такая т. зр. ярко выражена уже в философии Горгия, хотя у него Р. имел положительное значение для развития диалектики. В целом же Р. характерен для агностических и субъективно-идеалистических систем. Он был, напр., одним из гносеологических источников физического идеализма. Диалектический материализм признает относительность познания лишь в том смысле, что каждая историческая ступень познания ограничена данным уровнем развития производительных сил и уровнем науки, а не в смысле отрицания объективной истины. В совр. западной философии Р. проявляется в отрицании объективных исторических законов (Абсолютная и относительная истина).

1.4.2 Релятивизм

Релятивизм - методологический принцип, состоящий в метафизической абсолютизации относительности и условности содержания познания.

Релятивизм проистекает из одностороннего подчёркивания постоянной изменчивости действительности и отрицания относительной устойчивости вещей и явлений. Гносеологические корни релятивизма - отказ от признания преемственности в развитии знания, преувеличение зависимости процесса познания от его условий (например, от биологических потребностей субъекта, его психического состояния или наличных логических форм и теоретических средств). Факт развития познания, в ходе которого преодолевается любой достигнутый уровень знания, релятивисты рассматривают как доказательство его неистинности, субъективности, что приводит к отрицанию объективности познания вообще, к агностицизму.

Релятивизм как методологическая установка восходит к учению древнегреческих софистов: из тезиса Протагора «человек есть мера всех вещей…» следует признание основой познания только текучей чувственности, не отражающей каких-либо объективных и устойчивых явлений.

Элементы релятивизма характерны для античного скептицизма: обнаруживая неполноту и условность знаний, зависимость их от исторических условий процесса познания, скептицизм преувеличивает значение этих моментов, истолковывает их как свидетельство недостоверности всякого знания вообще.

Аргументы релятивизма философы XVI-XVIII веков (Эразм Роттердамский, М. Монтень, П. Бейль) использовали для критики догматов религии и основоположений метафизики. Иную роль релятивизм играет в идеалистическом эмпиризме (Дж. Беркли, Д. Юм; махизм, прагматизм, неопозитивизм). Абсолютизация относительности, условности и субъективности познания, вытекающая из сведения процесса познания к эмпирическому описанию содержания ощущений, служит здесь обоснованием субъективизма.

Определённое влияние релятивизм приобрёл на рубеже XIX и XX веках в связи с философским осмыслением революции в физике. Опираясь на метафизическую теорию познания, игнорируя принцип историзма при анализе изменения научных знаний, некоторые учёные и философы говорили об абсолютной относительности знаний (Э. Мах, Й. Петцольдт), о полной их условности (Ж. А. Пуанкаре).

В различных отраслях человеческих знаний термин приобретает своё осмысление (этический релятивизм, лингвистический релятивизм, физический релятивизм и т.п.).

1.4.3 Догматизм

Догматизм - способ мышления, оперирующий догмами (неизменными положениями) и опирающийся на них.

Для догматизма характерны некритичность (отсутствие критики и сомнений), схематизм (односторонность, невнимание к конкретным обстоятельствам и условиям) и консерватизм мышления (неспособность воспринимать новую информацию), слепая вера в авторитеты, неспособность к творчеству.

Проблема догматизма является одной из существенных проблем, одолевающих человечество. Миллионы догматиков, не способных совершенно самостоятельно мыслить, но считающих себя умными, заполоняют и замусоривают своими высказываниями информационное пространство. Ум, в представлении этих людей, отнюдь не способность думать, отнюдь не умение рассуждать и делать логические выводы. Ум, в их понимании, определяется очень просто - ты умён, если ты знаешь определённые догмы - некие положения, которые являются абсолютно правильными. А раз ты знаешь абсолютно правильные положения, то ты, безусловно, умный, а тот, кто их не знает, либо "не понимает", что они правильные, либо дурак. Впрочем, объяснить, почему данные положения являются правильными, догматики не могут. В лучшем случае они могут попытаться "обосновать" их с помощью уловок. Поэтому, для того, чтобы "понять" правильность догм, с их точки зрения, нужно сделать некое непонятное внутреннее усилие, мысленно поднатужиться и придёт оно, "понимание" правильности догмы. При этом, т. к. фактической причиной, побуждающей человека называть правильной ту или иную догму, являются его эмоции, привычные ему оценки, то разубедить догматика в правильности или абсолютности догмы при помощи какой угодно рациональной аргументации практически невозможно. К сожалению, в современном обществе, где неразумность является нормой, нет никаких гарантий от того, что догматики не проникнут куда угодно - в органы управления, в СМИ, в систему образования в науку, где будут распространять догмы и догматический метод, преподнося его в качестве официально правильного, естественного и единственно возможного.

Для правильного понимания состояния современной науки и путей ее развития необходимо преодолеть односторонность как догматизма, так и релятивизма. Догматизм не способен рассматривать положения науки, например, математики и, в частности, системы аксиом как результаты, которые могут подлежать дальнейшему исправлению и совершенствованию. Релятивизм же не видит за частой сменой научных теорий и подходов к их разработке того, что все они являются, по словам В. И. Ленина, “крупицами абсолютной истины”, что прогресс в развитии научных теорий и методов позволяет все более адекватно отражать многообразие отношений объективной действительности.

Длительностью и последовательностью существования материальных образований в их соотношении с другими материальными образованиями. Принципиально важным является ответ на вопрос о том, в каком отношении пространство и время находятся к материи. По этому вопросу в философии существуют 2 точки зрения. Первую из них обычно называют субстанциональной концепцией пространства и времени. В...

Рассмотрении учения Платона о знании необходимости, прежде всего надо иметь в виду, что вопрос о знании отнюдь не ставится у Платона ни как отдельная, изолированная, ни как основная проблема философии. Такое значение гносеологическая проблема получила только начиная с XVII в. и только в некоторых учениях и направлениях философии. Учение Платона о познании неотделимо от его учения о бытии, от его...

От построения Космоса научной мыслью..." Все это свидетельствует о том, что к философским утверждениям понятие истины неприменимо. Это была представлена аргументация автора статьи «Философия как личный опыт». Посмеем выразить не согласие как с методом избранным им для анализа самого феномена истины, так и специфических особенностей ее как истины философской. Думается была проведена чисто...

Поиск тех вопросов, в решении которых имеет место совпадение или близость позиций. Этот принцип применим и для отношений религиозного и не­религиозного мировоззрений. 3. Сущность философии по Георгу Зиммелю Рассматривая сущность философии Зиммель начинает с учения Экхарта, – «это абсолютная включенность всех вещей в Боге. Поскольку все вещи составляют одну сущность, единичная вещь сама по...

РЕЛЯТИВИЗМ (лат. relativus - относительный) - признание относительности оценок и критериев оценки социальной реальности, идей, знаний, отсутствия абсолютных стандартов качества, критериев истинности.

Райзберг Б.А. Современный социоэкономический словарь. М., 2012, с. 438.

Релятивизм (Ильичёв, 1983)

РЕЛЯТИВИЗМ (от лат. relativus - относительный), методология, принцип, состоящий в метафизической абсолютизации относительности и условности содержания познания. Релятивизм проистекает из одностороннего подчёркивания постоянной изменчивости действительности и отрицания относительной устойчивости вещей и явлений. Гносеологические корни релятивизма - отказ от признания преемственности в развитии знания, преувеличение зависимости процесса познания от его условий (например, от биологических потребностей субъекта, его психического состояния или наличных логических форм и теоретических средств).

Релятивизм (НФЭ, 2010)

РЕЛЯТИВИЗМ (от лат. relativus – относительный) – философский принцип, подчеркивающий примат связи объектов перед их субстанциальными свойствами, приоритет целостности, системности реальности перед ее отдельными частями, развития – перед сохранением. Формулировка принципа релятивизма, как недостоверности и относительности всякого знания, впервые встречается у древнегреческих софистов Протагора и Горгия, позднее – в античном скептицизме, а также в скептицизме Нового времени и в английском эмпиризме.

Релятивизм (Лопухов, 2013)

РЕЛЯТИВИЗМ - философская точка зрения и методологический принцип, согласно которому все знания, все этические, эстетические и религиозные ценности рассматриваются как относительные, ограниченные во времени и пространстве и сравнимые с другими аналогичными, альтернативными ценностями. Относительность каких-либо достижений в различных областях культуры обуславливается преходящими конкретно-историческими условиями, в которых создавались ценности, а также психофизическим состоянием индивидов, их воспринимающих и использующих.

Релятивизм (Кириленко, Шевцов, 2010)

РЕЛЯТИВИЗМ (лат. relativus - относительный) - признание относительности, условности, ограниченности человеческой деятельности в качестве основной ее характеристики. Понятие относительности, условности, обусловленности противопоставляется в Р. абсолютному, необусловленному. Р. выступает в различных формах. Он может быть «онтологическим»: мир изменчив, в нем нет ничего устойчивого, всё связано со всем, всё меняется относительно предыдущего этапа (софисты, античные скептики, отчасти современный прагматизм).

Релятивизм (Конт-Спонвиль, 2012)

РЕЛЯТИВИЗМ (RELATIVISME). Учение, утверждающее невозможность абсолютного учения. В широком смысле слова это, конечно, не более чем трюизм. Разве конечный разум способен получить абсолютный доступ к , если абсолют есть бесконечный разум или вообще не есть разум? Подлинный смысл понятие релятивизма обретает только в специальном значении, выступающем в двух основных формах. Действительно, необходимо различать, с одной стороны, эпистемический, или , релятивизм и, с другой стороны, этический, или нормативный, релятивизм. Обе эти формы могут выступать как слитые воедино (например, у Монтеня), так и разделенные (например, у Спинозы - вторая форма, у Канта - первая)...

← Вернуться