Николай I хотел, чтобы на смену мятежникам пришли новые люди – законопослушные, верующие, преданные государю.

Решить задачу воспитания нового поколения взялся С. С. Уваров, блестящий ученый, специалист по античности, литератор. Он разработал концепцию «Православие – Самодержавие – Народность». Уваров писал, что «Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного». И все это отражается в народности – совокупности меняющихся черт русского народа. Впоследствии эти идеи утратили свой изначальный педагогический смысл и стали утехой консерваторов и националистов. Концепция Уварова долгое время проводилась в жизнь через систему созданных им гимназий, а также университетов.

Это ему не удалось по многим причинам. Главная была в том, что теории преобразования общества в корне противоречили действительности, и жизнь России и окружающего ее мира с неумолимостью разрушала стройные идеологические схемы воспитания нового поколения верноподданных. Причина провала усилий Уваров была обусловлена и порочностью самой системы образования, которую он внедрял почти 20 лет. Уваров исповедовал сугубо сословное, а значит, уже по тем временам несправедливое начало в образовании, совмещенное со строгим полицейским контролем за каждым учителем и учеником.

Заглянем в источник

С современной точки зрения С. С. Уваров пытался сформулировать национальную идею России, которую до сих пор ищут днем с огнем. В своем «Начертании главных начал» он писал:

«…Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежит укрепить отечество на твердых основаниях, на коих зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения… Искренно и глубоко привязанный к церкви отцов своих, русский искони взирал на нее как на залог счастия общественного и семейственного. Без любви к вере предков народ, как и частный человек, столь же мало согласится на утрату одного из догматов ПРАВОСЛАВИЯ, сколь на похищение одного перла из венца Мономахова.

САМОДЕРЖАВИЕ составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия… Спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется духом самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными началами находится и третье, не менее важное, не менее сильное: НАРОДНОСТЬ… Относительно к народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях.

Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться этому периодическому ходу вещей, довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к отечественному воспитанию. Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и с надеждами будущего, чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и было не чуждо европейскому духу».

Как мы видим, перед Уваровым и многими его современниками стояла актуальная и до сих пор проблема выбора пути для России, ее места в тревожном, постоянно меняющемся, полном противоречий и несовершенств мире. Как не отстать от других, но и не потерять собственного лица, не лишиться своего своеобразия – вот что волновало многих, в том числе Уварова. Он предложил свою идеологическую доктрину, основы которой процитированы выше, и попытался с помощью мощного рычага – системы государственного воспитания и образования – осуществить свои идеалы.

Уваров многое изменил в системе образования. Самое главное – он поставил школу под строжайший контроль государственных органов. Главным человеком в созданных учебных округах становился попечитель, который назначался, как правило, из отставных генералов. При Уварове началось резкое наступление на права университетов. В 1835 году был принят новый устав университетов, который урезал их самостоятельность. И хотя число гимназий к концу царствования Николая значительно увеличилось, преподавать там стали хуже. Уваров последовательно сокращал число предметов, выбрасывая те, которые будили мысль, заставляли учащихся сопоставлять и думать. Так, из программы были исключены статистика, логика, многие разделы математики, а также греческий язык. Все это делалось с целью возведения, как писал Уваров, «умственных плотин» – таких препятствий, которые бы сдержали наплыв новых, революционных, разрушительных для России идей. В учебных заведениях воцарился дух казармы, удручающего единообразия и серости. Уваров учредил особых надзирателей, денно и нощно следивших за учениками, резко сократил число частных пансионов, боролся с домашним образованием, видя в нем источник оппозиционности.

Но, как часто бывало в России, даже самые благие побуждения реформаторов, реализуемые через чиновный аппарат, дают результаты, прямо противоположные ожидаемым. Так стало и с уваровскими начинаниями. Они оказались несостоятельными, и создать «нового человека» по уваровским рецептам так и не удалось. «Крамола» проникала в Россию, овладевала умами все новых и новых людей. Это стало очевидным к концу 1840-х годов, когда начавшаяся в Европе революция похоронила надежды Николая и его идеологов сохранить Россию как незыблемый оплот европейской стабильности и легитимизма. Разочарованный Николай I не только отказался от услуг Уварова и ему подобных, а откровенно взял последовательный курс на грубое подавление всякого инакомыслия и либерализма, на удержание власти в стране только с помощью полицейской силы и страха. Это с неизбежностью обрекло Россию на глубокий внутренний кризис, который разрешился в Крымской войне.

Существование самодержавной власти требует нескольких условий. Часто повторяя одни и те же слова, мы привыкаем к ним и перестаём вникать в их смысл. Часто вспоминаемые слова графа Уварова: «православие, самодержавие, народность», - превратились в своеобразную поговорку, а между тем соединение этих слов неслучайно. Эти три понятия связаны воедино, и самодержавие нельзя помыслить без православия и народности. Если мы возьмём единоличную власть, то увидим насколько она может быть разнообразна. Если исключить из этой триады православие, то мы не получим уже самодержавия. Почему?

Самодержавие неограниченно, ни юридически, ни вообще какой-либо земной силой. Оно ограниченно в нравственном, вернее, религиозном смысле. Но не просто религия даёт санкцию императору или царю на власть, а самодержец имеет живую связь с Богом. Царь должен творить волю Божию, причём почти всегда принятие того или иного решения зависит от него самого. Если он обращается к Богу, то путь его должен быть верен, горе народу, когда его постигает искушение. От живой и подлинной связи с Богом зависит успех его царствования. Живая связь с Богом возможна только при истинном Боговедении, которое возможно только в православной вере и личного устремления к Богу самого царя. Если место православия заступает другая «просто религия», то ни о каком обращении к Богу и речи быть не может, и мы получаем абсолютную монархию, ограниченную не верой, а прихотью самого монарха, или его народом или другими земными факторами. Пути «развития» этой формы власти - демократия или диктатура. К сожалению, такой философ и почитатель монархии, как Ильин, требует от религии только санкции, которая утвердила бы трон в глазах народа. Поэтому-то его идеалом и является первый российский император Пётр, он же первый насадитель абсолютизма в российской государственности. У Бога нет формальностей и Он не может поддерживать то человеческое начинание, которое использует Его имя, как лозунг написанный, но никогда молитвенно не произносимый. Поэтому это представление об устройстве монархии не может быть истинно. Подобные теории рождаются не на отрицании Бога, а на отделении его от жизни и перенесении в бесконечное далеко из сферы рассмотрения, фактически, на мысленном умерщвлении Источника всякой жизни. Бог везде и всегда участвует как живая сила, в том числе и в государственной жизни. И, бесспорно, если выбирать между благочестивым царём и деятельным, то следует выбрать первого. Разумеется, благочестие необходимо требует и усердного выполнения своих обязанностей перед Богом.

Нарушение связи Бог-монарх, не может не сказаться и на отношении монарх-народ. Поэтому, возвращаясь к абсолютной монархии, укажем, что всё её существование будет протекать в навязывании воли монарха народу и отстаивании своей неограниченной власти, так как воля Божия в этом случае присутствует как абстракция. Разумеется, в конце концов её отстоять не удаётся, и монархия либо падает, пройдя через хаос, превращается в диктатуру, либо эволюционирует в конституционную монархию, то есть демократию с исторической ширмой монархии.

Более тонкой и деликатной является связь между самодержавием и народностью. Тут нельзя не вспомнить славянофилов. Особенно нужно отметить маленькую, но очень весомую работу Д.А. Хомякова, сына известного славянофила. Он приводит прекрасное обоснование необходимости живой связи монарха с народом. После пришествия Спасителя возникает Церковь, народ Божий, в котором нет «ни эллина, ни иудея». Но глубоко заблуждаются те, кто считает, что понятие народа и национальности отмирают вовсе. Существование этих понятий связано с нашим двояким положением в современную эпоху. С одной стороны, мы принадлежим (должны принадлежать) как христиане Царству Небесному, с другой стороны, мы ещё проходим земное поприще, на котором принадлежность к Царству Небесному требует подкрепления верою и делами. Внешне после пришествия Христа не происходит никакой земной «революции» и сохраняется порядок вещей со времён Адама. Люди рождаются, живут и умирают, и это не противоречит уже пришедшему Царству Небесному. Также существуют и действуют народы, каждый из которых можно рассматривать, как единое целое в духовном и физическом смысле. Единый: телесно - по происхождению, духовно - по вере, душевно - по языку, и, наконец, по воле, по подчинению единому вождю или монарху. Этот порядок сохраняется потому, что человеческая история ещё не закончилась, значит, новые люди получают жизнь от своих предков и становятся продолжителями рода. По родству получают они в наследство не только внешность, но и черты характера, даже и праведность. Неслучайно приводится в Евангелии родословие Спасителя. В христианских народах, всё это должно происходить под знаком веры, Царства Небесного. Но пока человек живёт на земле, он должен слушать своих родителей. Христианский народ, как и всякий народ, объединяется воедино и, конечно, и у него должен быть глава - царь, который по родству своему связан с народом. Но и народ как целое имеет свой дух, поэтому мы можем говорить о характерных чертах англичанина, француза, русского. Например, эти характерные черты выражены в языке. Знание языка не подразумевает лишь запоминание слов, но и умение мыслить «по-немецки». Тот, кто в уме переводит с русского на иностранный не может сказать, что он в полной мере знает язык. Хотя знание языка не определяет принадлежность человека к народу, но язык является особенностью данного народа, выражением его духа, что подчёркивается в славянском языке в названии обоих понятий одним и тем же словом.

Одним словом, народ - это реальность не только в физическом, но и духовном смысле. Царь может быть на 90% иностранцем, но по духу именно русским царём. В отличие от абсолютных монархий царь не должен и не может господствовать над своим народом уже хотя бы потому, что он составляет с ним одно целое. Царь не должен принуждать собственный народ выполнять свою волю, а сам должен быть выразителем воли народа. Православный народ свободно подчиняет свою волю воле Божией, которую он может познавать и которая является в православном царстве. В этом его отличие от народов исповедующих католицизм или протестантизм, утративших живую веру, а, следовательно, и живую связь с Богом. И эта «встреча воли Божией и воли народной» должна происходить в лице монарха, что и есть одно из оснований уподобления православного самодержца Христу. Разумеется, и здесь воля народная должна подчиниться воле Божьей. Но в отличие от абсолютизма, монарх составляет с со своим народом единое целое и знает волю народную в себе и проверяет её на соответствие воле Божией. Умерщвление народной воли или полный отказ от неё лишает реальной жизни народ, ослабляя его силы, превращая его в пустое понятие или манекен. Такое государство долго жить не может. В тоже время внимание к гласу народному, акт смирения Государя, ибо по известному изречению «глас народа - глас Божий». Хотя и не всегда. Таким образом, через православную веру осуществляется реальная. живая связь самодержца с Богом, а через монарха связь народа с Богом. В лице монарха происходит как бы соединение нового и ветхого. Связь от Адама существующего порядка и Нового Завета, открытого Вторым Адамом. И нельзя согласится с мнением, что царю достаточно быть православным, а сфера его деятельности, деятельности государственной расположена вне веры и благочестия. Или вернее, где-то рядом или по соседству с церковной жизнью.

Д.А. Хомяков пишет, что в подчинении народа своего монарху происходит отказ от власти, от земного, бремя управления которым берёт на себя царь, а народ же получает большую возможность для устремления к духовному. В этом отличие от западных народов, давно уже погрязших в материализме. Дело в том, что единоличная власть есть ограничение власти других, вернее, отказ от власти других членов общества. Иначе это отказ от проявления своей воли в данном пространстве. Поэтому в православном народе власть земная - единоличная, власть церковная - соборная, ибо народ не может быть безучастен в делах веры, являющейся его высшей ценностью, а это означает активное проявление индивидуальной воли или свободы, « ибо нельзя себе представить верующего, избавленного от обязанности стоять за веру». У католиков дело обстоит по-другому, главная ценность уже давно лежит в богатстве, и упустить власть, значит, упустить богатство, поэтому нельзя лишить себя власти. Духовный же мир можно спокойно отдать на управление одному лицу, ибо он уже не интересен западному человеку. Так рождается демократия и папизм на Западе. Таково обоснование появления соборной и единоличной власти у Хомякова-младшего.

Посмотрите, какие колоссальные духовные и физические силы тратятся современными народами для обеспечения управления государством. Месяцами идут избирательные компании, вызывая страсти, отвлекая людей от истинных духовных ценностей и даже просто от полезной созидательной деятельности. Но современным людям это необходимо для отправления культа своему демократическому божеству. Это божество в лжесвободе человека, в бунте человека против Бога. Подчинившись материальным ценностям, забыв духовное, что неизбежно приводит к цели обладания благами для каждой личности, эти народы должны были неизбежно ступить и на вторую ступень лестницы, приближающей к идолу Маммоны. Как страсть стяжательства имеет над собой страсть властолюбия, которая возникает после скорого насыщения материальным, так и в целом «разбогатевшем» народе возникает желание власти, и каждый желает получить для себя кусочек этой власти. Поэтому, наверное, многие русские люди со странной и непоследовательной пунктуальностью каждые выборы ходят к избирательным урнам и бросают в них бумажки, хотя в большинстве своём уверены в бесплодности этого занятия. Ибо и ребёнку ясно, что нигде и никогда так запросто никто не отдаёт власть. Но отделаться от этого призрака участия в управлении государством не могут. Это похоже на игру, где каждому дают поиграть в короля.

Если самодержавие возникает на фоне отказа от власти, то демократия возникает на основе властолюбия. В самодержавии народ отказывается от власти, дабы жить духовной жизнью, а монарх принимает власть как бремя. Но как раз в лице монарха и царствует весь народ, составляющий единое целое, имеющий как бы единую волю. В демократии за власть борются и воспринимают её как благо и, добившись её, ясно, как будут использовать.. То есть здесь наоборот: вроде бы все имеют власть, а реально она в руках кучки, порой никому неизвестных людей. В монархии, таким образом, происходит высший отказ от мира через отказ от власти. Ведь, кто хочет чего-либо достигнуть в мире сем, должен обрести власть через деньги, способности, а затем уж и просто власть, как государственную категорию.

Возвращаясь к отношению монарха и народа нужно отметить, что это взаимодействие должно строиться на любви. Это не просто братская любовь, без которой нельзя представить себе христианства. Здесь любовь особенная, когда взоры тысяч, десятков тысяч, миллионов направлены на одного.

Но что же у нас получается, когда мы рассматриваем триаду «православие самодержавие, народность»? Мононациональное государство? Но ведь в истории существовали вместе под одним скипетром разные христианские народы. И, конечно, в православии духовное ставится выше национального. К тому же православное государство берёт под свою защиту всякого православного человека. Но представим себе государство, состоящее из нескольких равных по численности и силе народов. Естественно, царь может быть только один, значит, один из народов всегда будет находиться в привилегированном положении. Ибо, конечно, более полного единства достигает царь со своим народом, которому он принадлежит по плоти и крови. И, ошибаются те, кто считает, что имперская идея в смысле союза нескольких православных народов более соответствует по духу христианству. Такое государство заранее обречено на слабость и в конечном итоге крушение. Пример - Византия, которая не имела народа, на который могла бы опереться государственная власть помимо христиан, членов церкви, которые, объединяясь по этому признаку, как раз выходят из под сферы ведения государства. И такая дисгармония не может быть признана христианством.

Другое дело - русское государство, которое базировалось на русском народе и фактически было государством православного русского народа, другие же православные и неправославные народы находились под защитой русского государства. Русский народ составлял «базу» царства, на него опирался царь и его царём по преимуществу он являлся, другие православные могли войти за созданную им ограду. Понимая, что такое мнение славянофилов не может ныне понравиться многочисленным врагам русского народа, декларирующим абсурдное равенство не в правовом даже смысле, а в сущностном всех народов, протаскивая при этом чёрным ходом исключительность своего народа. Не может понравиться и тем, кто манипулирует сейчас ставшим модным понятием филетизма (кстати, неудачное слово. В пер. с греческого «расизм»), возникшим по довольно частному случаю в церковной истории, и ставшим удобным орудием для папистов разных географических точек, пока ещё скрывающихся за благочестивыми словами «послушания», «смирения», а также каноничности и церковного единства. Кстати, почему-то забывают они о том, что собор 1872 года был отвергнут церковной полнотой, которая не увидела подобного учения, а разглядела за этим, увы, встречающуюся в церковной истории борьбу за власть и скорее всего никакой не «филетизм», а элементарный национализм, но с другой стороны. «Как бы считая и эти меры недостаточными (отлучения и лишения священства двух митрополитов и епископа болгарской национальности), Константинопольский патриарх составил 16 сентября 1872 г. Поместный Собор («Великий Местный Синод»), который осудил «филетизм», то есть племенное деление в Православии, провозгласил враждебными «Единой Соборной и Апостольской Церкви» сторонников филетизма и объявил Болгарскую Церковь схизматической. Православная Полнота не приняла этих прещений Константинополя. Иерусалимский Патриарх Кирилл II решительно отказался признать решения Собора справедливыми. Епископы Антиохийской Церкви (арабской национальности) объявили подпись своего Патриарха под актами Собора «выражением его личного мнения, а не мнения всей Антиохийской Церкви»»1

Разумеется, против такого понимания выступают и поклонники имперского построения государства. Вернёмся к Византии. К тому же имперская идея «есть идея Рима, даже не императорского, а римской республики. Империя этой идеи не создала, а лишь произвела сосредоточение властей в одной личности»2 . То есть имперская римская идея рождается из республиканской идеи подчинения личности государству. Только после некоторой эволюции государство сосредотачивается в одном лице. В результате Византия получает в наследство идею императора как «увековеченного диктатора»3 . То есть связь с народом ослабляется всё время этой вырывающейся наружу идеей. Кроме того, в Византии император, имея в своём подчинении множество народов, делает опору на окраинные области, то есть не на основной народ, если он есть. А на другие народы, чтобы удержать их в составе своего государства. Имперская идея сильно ослабила Византию. Фактически это было полуреспубликанское правление, когда власть мог захватить любой способный военачальник. Бесконечные смены императорских династий разных национальностей - вот одна из главных причин её падения. А смены династий происходили из-за того, что одной из главных задач империи было удержать окраины, почему делалась ставка на народы, их населяющие, а не на основной народ. «Императорство - не Самодержавие, а его лжеподобие. Оно плод республики, выросло на почве республиканской и есть выражение отчаявшегося в своём существовании республиканства, но не отрешившегося от него по существу».

Теперь взглянем на русскую монархию. Несомненно, она опирается всегда на один православный народ - русский. Другие православные народы, входящие и даже не входящие в русское царство, находятся под его защитой: грузинский, сербский, болгарский и т.д. Византийское царство падает, но его место заступает более совершенное по своей организации русское царство. Истинно, русский народ можно назвать Богоизбранным, ибо в нём осуществился идеал православной монархии, стало возможным многолетнее мирное пребывание Православной Церкви, получившей возможность окормлять своих чад и лишённой необходимости думать о земном, ибо это взял на себя её ктитор - царь. Именно на Руси и осуществляется идеал: православие, самодержавие, народность. В отличие от Византии православная монархия, опирается не просто на христиан, как в Византии, но на единый русский народ, вобравший в себя и ряд других малых народов. В этом и сказалась его жизненная сила, ибо он расширяется и укрепляется, не уничтожая соседние народы, а вбирая их в себя. Русский народ под управлением царя мог свободно жить и спасаться, не обременяя себя земными мыслями об управлении, исполняя царскую волю и поддерживая царя во всём.

Надо отметить, что говоря о воплощении в русском народе идеала самодержавного царства, не имеются в виду те искажения и нарушения, которые имели место. Речь шла о том, что по воле Божией в русском народе воплотился идеал православной монархии, которая в аспекте взаимосвязи самодержавие-народность есть «активное самосознание народа, концентрированное в одном лице»4 .

Таким образом, православная монархия как бы составляет триаду: Бог, самодержец, народ. Монарх не слепо навязывает свою волю, а стремиться узнать волю Божию. «Христианство же привнесло идею «царя - Божия служителя...». С другой стороны, он выражает волю народа - собирая в своём лице народ воедино и подчиняет волю народа воле Божией. Народ становится как бы единым человеком, соединившимся с Господом, но не человеком Гоббса, отдавшим всю власть диктатору, который имеет основание своей власти всё-таки в самом народе, потому что не имеет Бога стоящего над ним. «Личность при этом именно освобождалась от «полного подчинения государству», ибо двух «полных подчинений» не может быть, и подчиняясь всецело Богу, христианин тем самым мог только условно подчиняться государству»5

Государственная воля уже существует в лице самого Монарха, который и есть представитель того внутреннего содержания нации, из которого проистекает его воля, каждый раз, когда народ способен продумать своё содержание, и в каком акте оно должно выразиться применительно к тому или иному текущему вопросу. Это представительство единственно реальной народной воли, то есть так сказать - воли народного духа - принадлежит монарху»6 . То есть в отличие от абсолютной (западной) модели монархии, необходимо единство монарха и народа. Это единство выражается прежде всего в любви монарха к своему народу, и обратно народа к своему монарху. Примеров этой любви в русской истории было предостаточно. Народ вплоть до 20 века был готов умереть за своего монарха, но недостаточная внимательность к врагам царства и православия привела к тому, что эти внешние враги, сделавшись постепенно и внутренними, своей пропагандой лишили в значительной части народ этой любви. Плюс бюрократия (Петра творенье) - один из злейших врагов монархии, а также западные продукты безверия - либерализм и гуманизм, поданные под красивой этикеткой просвещения. И хотя перечисленные головы гидры периодически отсекались, но она с течением времени двигалась и двигалась вперёд, постепенно достигнув самого подножия трона.

Как же бессмысленно звучат заявления тех, кто обвиняет Царя Николая II в отречении от престола. Если народ в ослеплении не хочет иметь монарха, то как можно оставаться на престоле? Это возможно только в случае временного помрачения народного ума, бунта, короче говоря. Но, то что произошло в феврале готовилось не менее сотни лет. Пусть активно действовала только кучка, но кучка ближайших соратников. Власть повисла в вакууме. Если рассматривать государство как макрочеловека, соборного человека, то как мог он жить без жизненно необходимых органов? Пусть это небольшие, но жизненноважные органы, чтобы убить человека достаточно перерезать артерию. Если у человека поражена только небольшая часть мозга, то он может либо умереть, либо стать неполноценным человеком. В данном случае в отличие от биологического этот выбор был реален, и человек решил умереть. Или нужно было царю признать власть не как бремя, не как послушание перед Богом, а как средство для безбедной жизни и удовлетворения страсти властолюбия? И заставить во многом уже разуверившийся народ подчиниться себе? Но признать это, значит, отказаться от самодержавия, значит, стать западным автократором. Хоть народ и был лишён головы, фактически умерщвлён, но отсутствие любого движения, даже судорог, в расчленённом теле не говорит ли, что это тело было уже духовно мертво заранее? Поэтому не нашлось ни Мининых, ни Пожарских, ни Сусаниных. Монархия уже перестала быть в глазах народа тем идеалом, без которого нельзя было помыслить жизнь как государственную, так и личную.

Невозможно логически обосновать, но интуитивно ясно, что добровольное отречение, то есть отречение без физической борьбы - это залог возвращения монархии в Россию. И в русском народе, составляющем не мнимую величину, заложены определённые черты. Это не только православие, но и некоторая тяга к монархическому проявлению, живущая в народе и после революции и всё время в той или иной мере вырывающаяся наружу.

Любопытно проследить это подспудное существование некоторых черт монархии в России в период частичного возвращения к национальным целям. Мы говорили, что русский народ можно считать Богоизбранным в том смысле, что на него было возложено воплощение идеала монархического устройства. Естественно, эти существенные черты не могут быть вычеркнуты из истории и народного духа злобной, мнящей себя всесильной, но всё же человеческой рукой. Отметим, что в монархическом государстве нравственные ценности (а вернее религиозные) ценности преобладают над юридической законностью. Многие, очень желавшие разрушения Советского государства и желавшие уничтожения России, одним из главных препятствий продвижения к западным «ценностям» считали именно использование нравственности, в качестве составной части государственной идеологии. Помните борьбу за «правовое» государство, где право - шарики в руках ловкого жонглёра. Вспомним, как нравственные ценности попали в государственную идеологию власти, начавшую свой путь борьбой с браком и семьёй, с нравственностью и позором. Когда человека посещает болезнь, то он напрягает все физические силы для борьбы с ней, он задумывается о своей жизни, и иногда даже обращается к Богу. Всё наносное в эти минуты отходит на второй план. Также было с Россией в момент вторжения фашистов. Стало очевидно, что надо либо умереть, либо переродиться, чтобы обрести сильный организм. Поэтому Сталин вешает в эти дни на стены своего кабинета портреты Суворова и Кутузова. Когда опасность миновала, хотя и произошёл значительный откат назад, но стало очевидно, что нельзя существовать, совсем не опираясь на народный дух, и возникли нравственные ценности, которые под скрежет зубов наших врагов, достаточно долго сохраняли тело нашего обезглавленного народа, как бы в замороженном виде. Кстати, тогда и проявляются симпатии к Петру I, который при большевиках был также ненавистен, как всякий царь (вспомним хотя бы книгу Василевского-Небуквы. «Романовы», полную ненависти ко всем царям). Начинает нравиться его имперская идея, в которой проявляется подавление личности, что совсем не чуждо и постбольшевистскому государству. Кроме того имперская идея предполагает поиск гения на роль императора, что и является одной из причин крушения Византии, что характерно и для советского государства.. Каких гимнов Петру мы не услышим в это время, но ценнее всего те, которые исходят из глубины народного сердца. «Теперь исторический час пробил. Но это была не месть. Стрельцы были олицетворением старой, византийской Руси. И Пётр рубил головы не только стрельцам. Он рубил головы прошлому, мешавшему его новым делам, тормозившему сближение России с Европой.... Здесь русская история впервые получила жёсткий, обжигающий удар кнутом, необходимо тронувший её вперёд от вековой восточной дрёмы, ускоривший её созревание и движение к передовым достижениям западной мысли, науки, ремёсел»7 Таким образом, в советском государстве после его укрепления проявляется триада православие-самодержавие-народность, но в искажённом, карикатурном виде. Марксистко-ленинская утопия, для которой формально нет ни русского, ни еврея, пролетарский император, не подверженный переизбранию, а в крайнем случае только свержению, советский народ, заменивший собой русский народ, и вокруг него национальные окраины и национальные меньшинства, которые-то и расцветают, пока гибнет русский, превращённый в фантастический советский. К чему - это говорится? К тому, что нельзя строить дом, не учитывая особенности старого фундамента.

Другая особенность, покажется менее значительной - это реальность народного представительства. Помните, как смеялись над доярками, приезжавшими на съезды партии и сессии Верховного совета? Что им, мол, там делать. Политики должны быть профессионалами, - эту строку из рок-песни зарубежного сочинения вдалбливали в наши головы новорусские (или «староамериканские»)«битлы-агитаторы». Конечно, больше всего смеялся «малый народ», вытащенный за шиворот из-за кулис на сцену рукою Шафаревича. Хорошо, что приезжали, плохо, что реально мало в чём участвовали. Говоря о народном представительстве в монархическом государстве Л.Тихомиров пишет: «Все представители должны принадлежать к тому классу, к той социальной группе, которые их посылают выражать свои интересы и мысли перед верховной властью и в задачах государственного управления. Нужно, чтобы они лично и непосредственно принадлежали тому делу, которое представляют, лично и непосредственно были связаны именно с тем социальным слоем, которого мысль выражают. Без этого представительство станет фальшивым, и перейдёт в руки политиканских партий, которые вместо национального представительства дадут государству профессионалов политики»8 . Что мы и получили. А в монархическом государстве никто бы, получается, над доярками смеяться не стал... Ибо истинный монарх был бы заинтересован знать реальное положение того или иного слоя и готов был бы выслушать его совет. Поэтому такими запоминающимися были встречи последнего царя с представителями народа, пусть кратковременные но врезавшиеся в память их участников. Монархии было куда расти, но дали бы возможность тогдашние политиканы?

Что же получается? Нельзя сказать, что Советское государство не было уродливым образованием. Но, пытаясь в какой-то момент стать на национальные рельсы, оно невольно прихватило и некоторые монархические черты. Отсюда и испуг нынешних и прошлых защитников «демократии» даже породивших легенды, что Сталин хотел стать русским царём, что между ним и Гитлером нет существенных различий и проч. Отсюда и лютая борьба против нравственности, народных представителей и др. положительных или даже не самых худших черт советского строя. Это вечный их испуг перед русским народом, который может вновь породить монархию. Но, надо отметить, что пока изменения в худшую сторону им всё же удалось сделать.

Что же дальше? Дальше не имея возможности в одночасье устранить весь русский народ, нужно кроме отчаянных усилий в насаждении разврата, сект, наркомании и прочих прелестей западного мира, постараться завести его как можно дальше от правильного пути. А пока придётся использовать его ценности, но, разумеется, не сами ценности, а их блестящие подделки, привлекающие не очень внимательного и вдумчивого зрителя. Тут мы видим и возрождение православия и даже некоторое участие в этом государства, но чаще всего только в форме реставрации храмов, и использование православной и национальной символики, но в искажённом виде и даже монархии в конституционном или абсолютном варианте. Необходимость подделок проистекает из слабости фальшивомонетчиков, не способных чеканить собственную монету, копировальщиков, способных срисовывать, но не создавать что-либо реальное и жизнеспособное. Но, чем дальше они пытаются нас завести в лес, тем больше, по русской пословице, - дров. Тем ближе мы промыслом Божием оказываемся к цели. Кто бы мог десять лет назад предположить, что власть будет производить «поиск» русской идеи или заявлять, что патриотизм не так плох. Но, чем мы ближе к цели, тем изощрённее и опаснее их декорации. В конце будет самый решительный выбор, причём ведшие нас «проводники» схватятся за рукояти спрятанных под плащами ножей...

Несомненно, нам будет подкинута и лжеимперская идея. Почему «лже»? За семь лет разделения и царствования национальных режимов, в бывших республиках СССР была проведена активная работа по унижению, уничтожению и выселению русского населения. Некоторые действуют настолько активно, что русское население бежит, даже не имея возможности продать дом или квартиру. Поэтому становится совершенно непонятно, что нас связывает кроме похороненного пролетарского интернационализма с большей частью бывших республик. Или какой-то уже другой интернационализм? Совсем уж непонятно, что нас связывает с беспомощными исламскими республиками. Зато идея мнимого союза открывает им двери для вторжения в сердце России со всеми вытекающими последствиями. Если же власть сфокусируется на славянских, православных республиках, основу которых составляет русский народ, по-разному названный то власть окажется один на один с своим врагом - русским народом. Возникнет необходимость признать православие государственной религией, и затем народ неизбежно потребует царя. Возникнет опасность создания сильного государства по формуле «православие-самодержавие-народность», где наличие большого народа обеспечит сильный союз народа и самодержца. Поэтому в данной ситуации нам надо придерживаться тактики оборонительный с постепенным отходом на заранее подготовленные позиции. Надо учиться мудро отступать. А не только размахивать словесной шашкой. Создания государства с такими предпосылками им допустить никак нельзя. Поэтому лучше возвратиться к лжеимперской идеи многих народов, когда многие народы будут «висеть на шее» русского, а представители власти будут на 90% из этих народов. Работайте, работайте, иваны... Нам это уже знакомо. Кстати, это типичная судьба империй, в которых опора неизбежно делается на окраины, чтобы эти весьма «ценные» народы не отвалились от империи. Так как ныне ничто, кроме истории, нас с этими народами не связывает, их следует подчинить России путём внешнеполитическим и внешнеэкономическим, что будет легко достигнуто в условиях их неспособности к существованию. И конечно, только те, которые являются сферой нашего интереса. Русскому народу, быстро падающему в численности, следует, наоборот, сконцентрироваться на основной территории России и добиться своей власти, не лжемонархии, а самодержавия. Конечно, это потребует больших жертв и усилий. Существует и другая опасность. Долгие годы унижая русский народ, сами его враги могут использовать результаты своего же труда для его мнимого возрождения, создав химеру фашизма. С помощью СМИ и устной пропаганды химера эта сможет недолго продержаться, настолько, сколько нужно, чтобы принять меры и, таким образом, наделать много зла. Химерой я называю такую форму правления, потому что национализм чужд русскому народу, сохранившему пусть уже состарившиеся, без побегов, православные корни. Это составляет сильную сторону русского народа и делает его неудобным для управления. Впервые за послереволюционную историю возникла реальная возможность сделать опору не на какой-то «советский народ» и не на ещё пока не выдуманный народ, а на русский народ, сердце которого отдано самодержавию, пусть даже он не научился заглядывать себе в сердце. Кажется, мировые правители спохватились, что переусердствовали в ненависти к России и создали одно национальное государство, и сейчас бросились исправлять свои ошибки. Поэтому, наверное, в Россию запущены миллионы азербайджанцев. Завозятся китайцы, вьетнамцы, все, кем хоть немного можно разбавить русский народ. С православием борются сектантскими прививками. Заметьте, что любой маленький шажок по ограничению этого «беспредела» тут же вызывает истерику в Вашингтоне. Боятся, как бы не пришлось иметь дело с настоящим русским царём. Но, к сожалению, РПЦ, ослабленная долголетней зависимостью от безбожных властей, не на высоте положения. Заметим, что без православия не может быть и народности, понимаемой в государственном смысле, как возможность объединения с властью. То есть без православия и невозможно не формальное, а действительное включение народа в государственное тело, тело, как мы называли здесь, макрочеловека. Непросвещённый православием народ не может быть до конца единым и, тем более, не может иметь самодержца, ибо непонятно, на чём будет основана его власть, разве только на каком-либо обмане.

Подведём некоторые итоги. Триада «православие, самодержавие, народность» подразумевает объединение воедино Бога, самодержца и народа. Через монарха фактически происходит объединение народа с Богом. Монарх, с одной стороны, представляет волю народа, а, с другой стороны, ему открывается воля Божия. В нём происходит соединение этих двух воль и подчинение народной воли воле Божией. В этом особое подобие самодержца Христу. Многие современные христиане, увы, сочетавшиеся миру, и ослеплённые либерализмом, очень часто не к месту вспоминают слова из послания Колоссянам: «Где нет Еллина, ни Иудея...», пытаясь доказать, что этим де отменяются национальности, нарочито забывая следующие за этим слова «... ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос»(Кол. 3, 11). То есть здесь говорится не об отмене национальности, а об отсутствии всех указанных разделений в будущем веке. Вспомним и другие слова: « Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе»(Гал. 3, 28). Согласно логике этих людей уже ни должно быть ни мужчин, ни женщин. Нелепо утверждать, что Сам родившийся от женщины, и во всём бывший человеком, кроме греха, открывший нам путь в Царство Небесное, неся всё бремя человеческого существования, ни на йоту не нарушивший ни Закон Моисеев, ни закон природный, не отменивший наказание, возложенное на человека после грехопадения, но понесший его, будучи невиновен, вдруг окажется земным сверхреволюционером, не только сокрушающим государства, но даже и сами народы. Вспомним, какое внимание уделялось народам в Ветхом Завете. Сколько предсказаний о судьбе разных народов. Сколько обетований, наказаний и чудес посылается именно народам. И всё это признаётся недействительным? Да и как можно отменить понятие народа, не отменив закона, по которому люди и поныне рождаются от своих отцов и матерей, связываясь с ними по закону рождения. «Но таков закон, положенный человеку по грехопадении: ему суждено жить и действовать под условиями ограничения разновидными порчами его основной природы; а таковыя прежде всего появляются в личных идиотизмах отдельных лиц, которые по мере соединения личностей в семьи, в общества, обращаются в идиотизмы семейные, общественные и племенные. Как человек уже не может быть более «человеком абсолютным», каковым был Адам до падения, так не может быть и общество «всечеловеческое», по той же причине»9 . Кто не желает уподобиться Христу и быть человеком, почитать своих родителей, выполнять законы и традиции своего народа, тот, кто не хочет нести всё бремя человеческого существования, как нёс Он, может ли быть назван христианином? Если люди как до Рождества Христова, так и после рождались и умирали, делая свой выбор, сочетаясь Христу, или удаляясь от Него, то почему и объединённые в народы как единое целое, как макрочеловеки, не могли выбирать или отвергать Христа. Как говорят, факты - упрямая вещь, и рассмотрев человеческую историю, мы именно это и обнаружим. Таким образом, по воле Божией и после Пришествия Христа сохраняется порядок вещей со времён Адама. Люди рождаются, живут и умирают, так же существуют народы как единое целое в духовном и физическом смысле.. Телесно по происхождению, духовно по вере, по языку, наконец, по воле, по подчинению одному вождю или монарху. « Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа». Кондак праздника Святой Троицы, как нельзя лучше раскрывает слияние языков. Смысл - добровольное соединение всех людей, но соединение только во Святом Духе, любое другое соединение, ломающие все ветхие перегородки, будет не от Бога. Так что от Бога только один «космополитизм» Святого Духа.. Пятидесятница - это прообраз общего возрождения человечества, глава которому Христос в будущем веке. В соединении этом, в окончательном возрождении человеческой природы и её обожении разрушатся все перегородки.

Таким образом, в земной жизни не удастся создать сильного и жизнеспособного объединения народов, кроме сплочения православных христиан вокруг сильного и большого народа. Это убедительно видно из истории Византии, которая не имела такого народа и вообще не имела понятия народа, место которого занимало понятие христиан. И в трудные моменты истории реалии принадлежности к тому или иному народу, ни кем не отменённые, пагубно сказывались на истории Византии, что в конечном итоге и привело её к краху, своим крушением открывший путь Третьему и самому могучему Риму, едва на своём закате не осветившем своим лучами и Второй и едва не восстановившей над Святой Софией Крест. Будучи несокрушимым внешне ввиду совершенности своего устройства, он мог был подорван только изнутри, что и было проделано носителями тайны беззакония, потратившими две сотни лет на эту кропотливую работу. В отличие от многих православных, эти рудокопы, шахтёры прекрасно понимали, кто такой удерживающий и что он удерживает.

Г-н Ульянов-Ленин писал в работе «Социализм и религия», что надо покончить с положением, «когда церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у государственной церкви, когда существовали и применялись средневековые инквизиторские законы.... преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека...»10 . «Что бы не произошло, они взирают на Петербург в ожидании мессии, который освободит их от всех зол; и если они называют Константинополь своим Царьградом, своим царским городом, то они делают это как в надежде на появление с севера православного царя, который вступит в этот город и восстановит истинную веру, так и в память о другом православном царе, который владел Константинополем до турецкого завоевания страны»11. Хотя, на удивление, многие православные даже сейчас не хотят принимать слова свят. Иоанна Златоустого, находя в святоотеческой литературе иные объяснения понятию «удерживающий».

Вернёмся к сегодняшнему дню. Каждое звено триады может быть подделано современными мастерами. Вместо православия может быть подсунута другая религия: католицизм в явном виде, восточного обряда или зарождающийся в виде церкви с земной главой. Возможны более грубые подделки. Вместо монархии, религиозно-историческое шоу, где нам отведена роль толкинистов, а им пульт управления. Вместо народности - национализм грубого пошиба или превращение народа в американоподобный сброд. Разумеется, так им хочется и, разумеется, так у них не получится, потому что с нами не только ныне живущие, но и уже отшедшие к Богу, и не просто наши предки, но тысячи и тысячи молитвенников к Богу. Разве забудут они нас в своих молитвах, и разве их Господь не услышит? К сожалению, только про нас можно сказать, что мы не на высоте положения. И не только по своей теплохладности, по своей греховности. А по какому-то общенародному помрачению, какому-то отсутствию мудрости. Как православие иной раз не проповедуется, а дискредитируется его служителями, так и идея монархии иногда извращается и представляется в шаблонном виде русскими патриотами. Часто выдвигается идеал некоего тирана, который будет снимать головы на право и налево всем несогласным и маловерам. Отсюда и чрезмерная идеализация одного из самых лучших царей - Иоанна Грозного. Никто не отрицает положительные моменты его царствования. И, ещё более, некоторые присущие ему истинно царские черты. Но чрезмерная идеализация рождает несформулированное учение о царской непогрешимости, даже о своеобразном царском ницшеанстве, заключающееся в том, что для царя не действуют духовные законы и даже нравственные нормы.. Но как же союз царя и народа, основанный на любви? На чём тогда основывается подчинению царю, только на том, что юридически обоснованный, законный царь? Или на том, что царём движет Бог, Его промысел? Нет, конечно, нам ближе образ Царя Давида, кроткого, но послушного Богу, поэтому по воле Божией иногда карающего твёрдой рукой. Слабого, но в немощи которого совершается сила Божия. Не ошибающегося гения, но твердо стоящего у руля молитвенника. Хомяков А.С. выделяет 13 лет великих побед и великого счастья в царствовании царя Иоанна Грозного, говоря, что «это было время доброго совета»12 . О сыне его Фёдоре Иоанновиче говорит следующее: «Все историки согласны в том, что царствование Фёдора Иоанновича было временем весьма счастливым для России, но всё приписывают мудрости Годунова.... если государь правдолюбивый ищет доброго совета, добрый совет всегда является на его призвание Если государь-христианин уважает достоинство человеческое, - престол его окружается людьми, ценящими в себе выше всего достоинство человеческое. Ум многих, пробуждённый благодушием одного, совершает то, чего не могла бы совершить мудрость одного лица, и предписания правительства, согретого любовью к народу, исполняются не страхом, а тёплой любовью народной. Любовь же одна созидает и укрепляет царство»13 . Союз царя и народа более всего и выражается в этом «добром совете», происходящим из недр народа но произносимый лучшими его представителями. Пожалуй, этот «добрый совет», являющийся выражением любви своего народа к монарху и воспринятый монархом, можно принять за индикатор соответствия той или иной монархии своему идеалу. Как тут с горечью не вспомнить слова другого кроткого царя: «Кругом измена, трусость и обман». Когда же может воздвигнуться снова монархия? Когда русский народ снова может породить «добрый совет», то есть, когда он хотя бы в части своей вернётся к Богу, покается и в измене, и в трусости и обмане. И тогда то, что кажется нам невозможным, вновь станет реальностью, воздвигнутой из праха Тем, Кому возможно всё.

1.К.Е. Скурат. История Поместных Православных Церквей.т1, стр 263.

2.Тихомиров Л.А. Монархическая государственность стр.171

4.Д.А. Хомяков Православие Самодержавие, Народность. Монреаль, 1982, стр.152.

5.Тихомиров, Там же стр.171.

6.Тихомиров стр. 578.

7. Валерий Осипов. Я ищу детство. Избранное. Московский рабочий 1989 г. Стр, стр. 445

8. Тихомиров стр. 580

9. Д.А. Хомяков. Православие, Самодержавие, Народность. Монреаль, 1982, стр.35.

10. В.И. Ленин. Полн. Собр. Соч., т.12, с. 144

11. К. Маркс и Ф. Энгельс. Британская политика, т.9, 8-10

12. А.С.Хомяков. Тринадцать лет царствования Ивана Васильевича. О старом и новом. Статьи и очерки. Москава. Современник, 1988, стр.388

13. А.С Хомяков. Царь Феодор Иоаннович. Там же. Стр 394-395

В политике, как и во всей общественной жизни, не идти вперед - значит быть отброшенным назад.

Ленин Владимир Ильич

Теория официальной народности возникла в годы царствования Николая 1; эта теории основывалась на принципах православной веры, самодержавия и народности. Данная идеология впервые была озвучена в 1833 году графом Уваровым, который в Российской Империи занимал пост министра народного Просвещения.

Основное содержание теории

Правительство Николая 1 стремилось создать в России идеологию, которая отвечает потребностям государства. Реализацию этой идеи доверили С.С. Уварову, который 19 ноября 1833 года направил в адрес императора специальный доклад, под названием «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при укреплении Министерства».

В этом докладе он отмечал, что в России есть только три незыблемых понятия:

• Самодержавие. Уваров искренне верил, что русский народ не разделяет таких понятий как «царь» и «страна». Для людей это все является единым, гарантирующим счастье, силу и славу.
• Православие. Народ в России является религиозным, и почитает духовенство наравне с государственной властью. Религия можно решать вопросы, которые нельзя решить самодержавием.
• Народность. Основа России кроется в единении всех народностей.

Общая суть новой концепции сводилась к тому, что русский народ и так развит, а государство является одним из лидирующих в мире. Поэтому никаких коренных изменений проводить не нужно. Единственное что требовалось, это развивать патриотизм, усиливать самодержавие и позиции церкви. В дальнейшем сторонники данной программы использовали в своей деятельности лозунг «Самодержавие. Православие. Народность».

Необходимо отметить, что принципы, которые были изложены в теории официальной народности, не являлись новыми. Еще в 1872 году А.Н. Пыпин в своих литературных произведениях приходил точно к таким же выводам.

Недостатки новой идеалогии

Теория Уварова была логичной и многие политические деятели ее поддержали. Но так же было и очень много критиков, которые в массе своей выделяли два недостатка теории:

• Она опровергла любое созидание. Фактически в документе происходило констатация факта, что является важным для российского народа, и что его сплачивает. Никаких предложений о развитии не было, поскольку и так все идеально. Но обществу нуждалось в конструктивном развитии.
• Концентрация только на положительной стороне. У любой народности есть как достоинства, так и недостатки. Официальная же теория блог акцентировала только на положительное, отказываясь принимать отрицательное. В России было множество проблем, которые было нужно решать, идеология официальной народности такую необходимость отрицала.

Реакция современников

Естественно, что недостатки новой идеологии были очевидны для всех мыслящих людей, но лишь единицы решались озвучивать вслух свою позицию, опасаясь негативной реакции государства. Одним из немногих, кто решил высказать свою позицию, был Петр Яковлевич Чаадаев. В 1836 году журнал «Телескоп» опубликовал «Философское письмо», в котором автор отмечал, что Россия фактически изолировать себя от Европы.

Государство создало в стране обстановку самоуверенного национализма, который базировался не на реальном положении дел, а на застое общества. Автор подчеркивает, что в России нужно активно развивать идейные течения и духовную жизнь общества. Реакция правительства Империи была парадоксальной - Чаадаева объявили сумасшедшим и посадили под домашний арест. В этом была официальная позиция государства и лично императора Николая 1, при котором теория официальной народности на долгие годы стала основным идейным документом в стране. Эту теорию распространяли все, кто имел хоть какое-то отношение к государству.

Литература

• История России 19 век. П.Н. Зырянов. Москва, 1999 "Просвещение"
• Доклады Уварова императору Николаю 1.
• Официальная народность. Р. Вортман. Москва, 1999.

«Православие, самодержавие, народность». При помощи трех этих слов министру народного просвещения Сергею Уварову удалось вывести идеальную формулу отношений власти и общества в императорской России. Правда, ненадолго…

Портрет Сергея Семеновича Уварова. Худ. В.А. Голике. 1833

В истории России было немало ярких и влиятельных идеологических концепций – начиная с размышлений старца Филофея о Москве как о Третьем Риме (1523). Однако первой попыткой систематизировать и повсеместно распространить представления о назначении и целях государства стала имперская триада, которая, по замыслу Николая I и министра народного просвещения Сергея Уварова , должна была надолго скрепить державу и придать ее укреплению смысл.

Император Николай Павлович был врагом мечтательного пустозвонства, которое с избытком порождала фантазия предыдущего государя – Александра I . Новому царю требовались сотрудники деловитые, у которых словеса служат лишь фундаментом для практики, и с самого начала именно таких людей он желал видеть во главе армии, внешней политики и промышленности. Не менее важной император полагал и задачу создания идеологической доктрины – стратегически действенной и простой по форме.

Николай понимал, что пришел момент задуматься об обновлении государственной идеологии. В прежние времена ее по большей части формировали предписания Церкви. Однако после церковного раскола XVII века, после «обмирщения», протекавшего в стране на протяжении всего XVIII столетия, возникла насущная необходимость в идеологических установках, связанных с православной верой, но не исходящих от Церкви.

Русский европеец

Для разработки новой доктрины требовался человек изысканно образованный, приметный, хорошо известный в кругах придирчивой просвещенной публики и одновременно деловой и исполнительный. Император долго приглядывался к энергичному президенту Академии наук Сергею Семеновичу Уварову. На вид утонченно мыслящий русский европеец, тот доказал верность престолу и уважение к коренным традициям России. А империи в начале 1830-х нужно было возвращать авторитет в глазах собственного дворянства…

Панорама Санкт-Петербурга. Начало XIX века

Вольнодумство всегда присуще молодым умам, но Николай, понимая это, тем не менее резонно считал некоторые популярные в столичных салонах идеи опасными для страны. Уваров же к тому времени прошел все стадии «посвящения» тогдашней просвещенной элиты. Он был отцом-основателем литературного общества «Арзамас», с которым связаны биографии В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского. Литераторы, выступавшие против консервативных устоев в словесности, чаще всего собирались именно в богатом доме Уварова.

В обществе, где каждому давалось шутливое прозвище, взятое из баллад Василия Жуковского , Сергея Семеновича окрестили Старушкой, с ироничным уважением подчеркивая тем самым, что еще совсем молодой человек принадлежит уже к ветеранам борьбы за реформу русского литературного языка. Ведь Уваров был автором первой положительной рецензии на двухтомник «Опытов в стихах и прозе» Константина Батюшкова , явившейся на некоторое время манифестом «новой литературы».

Надо сказать, что Уваров к тому моменту имел и другие, не менее значительные заслуги перед русской литературой. Так, в двухлетней дискуссии с пожилым поэтом Василием Капнистом он сформулировал золотое правило о единстве формы и мысли в творчестве, ставшее аксиомой для писателей пушкинского века. Кроме того, еще в 1810 году Василий Жуковский перевел на русский язык «Проект Азиатской академии», написанный Уваровым, по обыкновению, на французском.

Эта замечательная работа показывает прозорливость будущего министра народного просвещения, понимавшего необходимость для России вести ответственную политику на Востоке. Впрочем, по прошествии двух лет после основания «Арзамаса» Сергей Уваров охладел к затянувшейся литературной игре и покинул общество.

В 1818 году он был назначен президентом Академии наук. Свою роль тут сыграли и его родственные и приятельские связи, и, несомненно, репутация вдумчивого исследователя, заработанная франкоязычными трудами «Опыт об Элевсинских мистериях» и «Император всероссийский и Бонапарте». На этой должности Уваров пребывал до самой своей смерти и, между прочим, научился сотрудничать с консерваторами, которых осмеивали арзамасцы.

Одновременно до 1822 года он оставался попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, а затем возглавил департамент мануфактур и внутренней торговли. Примечательно, что в декабре 1832 года Уваров подал свой голос за избрание Александра Пушкина действительным членом Российской академии. Отношения двух знаменитых арзамасцев осложняли взаимные колкости, но общение их не прерывалось много лет.

Основа государственной идеологии

В 1832 году Уваров стал товарищем (заместителем) министра народного просвещения. Министерство в ту пору возглавлял пожилой князь Карл Андреевич Ливен , генерал от инфантерии, соратник Александра Васильевича Суворова . Император Николай I правил уже немало лет, раны декабря 1825 года зарубцевались, но опасность укрепления революционных тенденций не исчезла.

Уварову было поручено создать гибкую систему, постоянно действующий механизм патриотического воспитания. Самое трудное – разъяснить обществу смысл «контракта» с государством и государем. Через год, как и ожидалось, заместитель, заслуживший царское доверие, занял пост министра, на котором оставался целых 16 лет – до 1849 года.

Портрет Василия Андреевича Жуковского. Худ. И.И. Реймерс. 1837

Кредо уваровской политики нашло отражение в первом же документе, составленном им на новой должности. Правда, обозначил эти основы Уваров несколько ранее, будучи еще товарищем министра. Именно тогда впервые прозвучали три слова: «православие, самодержавие, народность»! Это триединство стало фундаментом государственной идеологии Российской империи – идеологии, в течение двух десятилетий работавшей эффективно и пошатнувшейся лишь в дыму Крымской войны.

В те же 1830-е годы Уваров поражал современников популярной политологией:

«Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить, – имеем мы три главных:

1. Православная Вера.
2. Самодержавие.
3. Народность».

Национальной идее прежде всего необходим был народный герой, который олицетворял бы все ценности триады. Таким героем стал крестьянин Иван Сусанин , который, согласно устоявшейся к тому времени легенде, явился спасителем молодого боярина Михаила Романова – будущего государя.

И посвященная этому подвигу опера Михаила Глинки «Жизнь за царя», премьера которой состоялась в ноябре 1836 года в петербургском Большом театре, и открытие памятника крестьянину-герою в Костроме – все это было прямым следствием утверждения уваровской идеологии.

Определим основные этапы возникновения «триединой» идеологической концепции. Самое раннее упоминание о триаде «Православие, самодержавие, народность» относится к марту 1832 года: в сохранившемся черновике франкоязычного письма императору тогдашний товарищ министра народного просвещения предложил формулу, которая отвечала ожиданиям монарха.

Со времен Петра Великого мало кто сомневался, что путь России – учиться у Европы. Однако Николай I и Уваров (а кроме них, примерно в то же время, А.С. Шишков, Н.В. Гоголь, А.А. Краевский и некоторые другие мыслители) обратили внимание на важные преимущества русского уклада жизни.

«Россия еще хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные – единственный залог ее блаженства, останки своей народности, драгоценные и последние гарантии своей политической будущности», – писал Уваров государю, и указанные качества и он, и император считали основой российских побед.

В первом же своем письме Николаю I Уваров задиристо определил лидерскую роль Министерства народного просвещения в административном корпусе империи. А в марте 1833 года, при вступлении в новую должность, он распорядился о рассылке по учебным округам циркуляра, в котором так сформулировал свое кредо и кредо министерства:

«Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и народности».

Иван Сусанин. Худ. К.Е. Маковский. 1914. Общенародным героем, олицетворяющим все ценности триады «Православие, самодержавие, народность», стал крестьянин Иван Сусанин, в Смутное время спасший боярина Михаила Романова – будущего царя

Слово с маленькой буквы

Знаменательно, что слово «народность» – единственное в триаде – все-таки писали с маленькой буквы. Народность казалась наиболее спорной стороной триады. В понимании Уварова народность – это русский аналог европейского «национального начала». Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания, преимущественно крестьянского, Уваров ждал единения с царем и верой. Но для этого и правящий класс должен был сделать шаг навстречу «черни».

«Каковы бы ни были столкновения, которые им довелось пережить, оба они живут общей жизнью и могут еще вступить в союз и победить вместе». Речь шла о союзе консервативного начала (религии и самодержавной власти) и народности.

Не раз исследователи отмечали, что формула Уварова вытекала из российского военного девиза «За веру, царя и Отечество!», появившегося еще в конце XVIII века. Но стоит подчеркнуть, что его министерство в своих общественных стараниях не только брало на вооружение, но и популяризировало этот лозунг.

В первом номере «Журнала Министерства народного просвещения», выходившего с 1834 года, говорилось, что «наставляемое повелениями монарха, неусыпно пекущегося о пользе Богом врученной ему страны, министерство вменяет себе в прямой и священный долг давать полезное направление читателям своего журнала, да удовлетворится истинных сынов Отечества справедливое желание знать, каким образом они могут лучше содействовать высоким намерениям Отца России».

В 1843 году Уваров составил капитальную записку, в которой подводились итоги его десятилетней работы во главе министерства. Это сочинение было издано в Петербурге в 1864-м под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833–1843».

И через 11 лет после рождения легендарной формулы ее автор оставался ей верен. И Россия привыкла к триаде. Значит, политика, которую целое десятилетие проводили министр, министерство, вверенная ему пресса, не потерпела банкротства.

Напротив, уваровские идеи внедрялись в массы; в начале 1840-х приверженность им стала признаком хорошего тона и для российской политической элиты. Но Уваров добивался большего. Он мечтал сплотить страну вокруг своей триады, сплотить ради блага России, ее могущества, ее просвещения.

Ему хватало честолюбия и распорядительности, чтобы внедрять свою идеологическую программу по всей империи. О лучшем министре Николай не мог и мечтать. Министерство народного просвещения отвечало и за идеологию, и за пропаганду, и за связь с Церковью, и, по инициативе Уварова, за репутацию России в мире. Напомним, что после Венского конгресса (1814–1815) участие России в событиях европейской жизни стало будничным, едва ли не рутинным делом.

Уже не только торговля, шпионаж и войны составляли повестку дня в международной политике империи. Император всероссийский старался следить за политическими тенденциями, за идеологической конъюнктурой по всему Старому Свету. Следить и воздействовать на ситуацию в духе поддержания монархической законности.

Несправедливый приговор историка

Не всем по душе пришелся характер министра, которого царь за верную службу в 1846 году наградил графским титулом. К тому же Уваров унаследовал миллионное состояние тестя, иными словами, слыл невыносимо удачливым господином.

Впрочем, Сергей Семенович, обремененный государственными делами, не избежал нервных срывов. Обостренное самолюбие иногда ослепляло министра. Знаток русской старины П.И. Бартенев писал:

«Живы еще лица, помнящие, как С.С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились».

Ведь в то же самое время Уваров принимал энергичные меры по нейтрализации студенчества, которое он не хотел допускать до прощания с Пушкиным. Было объявлено, что в день похорон университет посетит сам министр, чтобы отследить прогульщиков. Попечителя Московского учебного округа графа С.Г. Строганова Уваров наставлял:

«По случаю кончины А.С. Пушкина, без всякого сомнения, будут помещены в московских повременных изданиях статьи о нем. Желательно, чтобы при этом случае как с той, так и с другой стороны соблюдаема была надлежащая умеренность и тон приличия. Я прошу ваше сиятельство обратить внимание на это и приказать цензорам не дозволять печатания ни одной из вышеозначенных статей без вашего предварительного одобрения».

Вроде бы резонные слова, государственная позиция. Умеренность действительно необходима, когда речь идет о властителе дум, погибшем на преступной дуэли. Но при сопоставлении этого послания Уварова с его будущими словесами о пушкинском гении становится очевиднее лицемерие министра народного просвещения. Трагические дни всегда срывают «все и всяческие маски»…

Историк Сергей Михайлович Соловьев (кстати, постоянный автор «Журнала Министерства народного просвещения») отзывался об Уварове ядовито:

«Он был человек, бесспорно, с блестящими дарованиями, и по этим дарованиям, по образованности и либеральному образу мыслей был способен занимать место министра народного просвещения и президента Академии наук; но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. Представляя из себя знатного барина, Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического; напротив, это был слуга, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце слугою; он не щадил никаких средств, никакой лести, чтоб угодить барину (императору Николаю); он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, т. е. слова: православие, самодержавие и народность; православие – будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски; самодержавие – будучи либералом; народность – не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки. Люди порядочные, к нему близкие, с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще умном, поражали, однако, крайнее самолюбие и тщеславие; только, бывало, и ждешь – вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана».

Портрет императора Николая I. Худ. В.Д. Сверчков. 1856. Николай I считал очень важной задачу создания государственной идеологической доктрины

В ПОНИМАНИИ УВАРОВА НАРОДНОСТЬ – ЭТО РУССКИЙ АНАЛОГ ЕВРОПЕЙСКОГО «НАЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА» . Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания Уваров ждал единения с царем и верой

Что ж, суровый приговор великого историка, показавшего себя здесь и страстным сатириком, и сторонником либерализации. Но думается, приговор не во всем справедливый. Неудивительно: автор и объект его критики принадлежали к разным идеологическим лагерям.

К тому же ужиться с Уваровым действительно было нелегко, а его пресловутый «аристократизм», уже в 1820-е вызывавший споры, не могли ему простить и писатели пушкинского круга. Правда, их коробила прежде всего, скажем так, легковесность уваровского аристократизма.

Они любили вспоминать, что отцом сиятельного графа был «выскочка» Сенька-бандурист, всем обязанный Григорию Потемкину . Поговаривали, что Уваров являлся незаконнорожденным сыном генерала С.С. Апраксина. И для Сергея Соловьева граф тоже был «слугой с повадками барина». В этом замечании историка – следы пушкинского снобизма. А важную роль пропаганды, сознательно использованной Уваровым в создании действующей триединой формулы государственной идеологии, еще предстояло разглядеть потомкам Соловьева в ХХ веке.

Сын историка, философ Владимир Сергеевич Соловьев , уже не был столь категоричен в оценке Уварова. Напротив, он брал министра под защиту от пушкинской язвительности, замечая некорректность стихотворения «На выздоровление Лукулла», в котором поэт постарался высмеять автора триады в ювеналовом стиле. В.С. Соловьев писал:

«В публичной своей деятельности Уваров имел большие заслуги: из всех русских министров народного просвещения он был, без сомнения, самый просвещенный и даровитый, и деятельность его – самая плодотворная. Для серьезной сатиры, внушаемой интересом общественным, Уваров не давал повода, и, в самом деле, Пушкин обличает только частный характер министра, и его обличение представляет скорее пасквиль, нежели сатиру».

Наследие графа

В 1996 году, после отнюдь не бесспорно проведенной президентской кампании, Борис Ельцин публично дал задание изобрести национальную идею. Но объединительный, всенародный осознанный образ невозможно вывести в лаборатории: гомункулус в качестве национальной идеи не приживется. Тут нужно уловить природу государства, народной культуры и выхватить нечто, органически присущее большинству.

«Новое» здание Московского университета на Моховой улице, построенное в 1835 году. Фотография 1912 года

У соратников Ельцина не получилось то, что удалось Уварову. Россия – воинская держава. Сергей Семенович вспомнил боевой клич «За веру, царя и Отечество!». Он понял: придумывать ничего не требуется, надо только уловить и обобщить.

Уваров хорошо знал законы пропаганды, осознавал эффективность революционных лозунгов, мятежной французской журналистики. Он не побоялся позаимствовать у революционеров форму. У них – «Свобода, равенство и братство», у нас – «Православие, самодержавие, народность». Агитационную силу прессы он понимал как никто в тогдашней России.

Азбуку триады разъясняли и священники в проповедях, чтобы каждый человек в стране воспринимал эти основы как суть государственного устройства. Программные выступления министра публиковались также в европейских столицах, чтобы повсюду знали, что триада – палладиум Российской империи. Вспомним, что именно Уваров оперативно перевел на французский пушкинское стихотворение «Клеветникам России» и постарался, чтобы в дни Польского восстания в 1830–1831 годах до европейских «верхов» дошли патриотические формулы русского поэта.

Триада строилась на века, но действовала в полную силу лишь до 1855 года. После поражений в Крыму, после смерти императора Николая ситуация резко изменилась. Империя усомнилась в собственных силах и приступила к революционным преобразованиям. Какой уж тут апофеоз исконного самодержавия!

Прошло еще 10 лет – и великие реформы изменили отношение и к монарху, и к народу. В России проявлялась прослойка крупных собственников, они боролись за политическое влияние. На этом фоне росли и социалистические протестные настроения.

В науке осталось нелестное, критическое определение – «теория официальной народности». «Официальной» – значит во многом фальшивой, искусственной. Это академик А.Н. Пыпин – талантливый историк литературы и социолог левого толка – так окрестил николаевскую идеологию уже в пореформенные годы. Сторонники обновления – и либералы, и социалисты – разбивали концепцию Уварова в пух и прах. За реакционность, за консервацию отсталости.

Развитие событий с 1855 по 1917 год во многом подтверждает правоту критиков. После падения Севастополя Россию уже трудно было назвать тихой пристанью по сравнению с мятежной Европой. Торжества процветающего консерватизма не состоялось. И учебные заведения даже в условиях цензурного давления не стали кузницей лояльности. Идея триады потерпела крах.

С другой стороны, император Николай I и его министр Сергей Уваров создали продуманную, взвешенную охранительную идеологию, основанную на изучении народной культуры. И хотя триада не стала вечной панацеей для трона, сам опыт той плодотворной идеологической работы бесценен. В мирное время власть попыталась сплотить миллионы подданных, проявила пропагандистскую инициативу.

И не императора и его министра вина, что следующему поколению управленцев Российской империи недоставало поворотливости. Консерваторов в Министерстве народного просвещения и после хватало, но они, по большому счету, умели только «подмораживать», когда следовало по-уваровски опережать оппонентов.

Арсений Замостьянов

05.10.2016 08:24

Идеи официальной народности были впервые изложены Сергеем Семёновичем Уваровым при вступлении в должность министра народного просвещения в докладе императору 19 ноября 1834 года:
Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить – имеем мы три главных:

Православная Вера,
Самодержавие,
Народность.

Мысль Уварова выражена ясно: он утверждает, что такова традиция, сложившаяся в России. Его мнение разделялось в консервативных кругах, и до сих пор разделяется некоторой частью российского общества.

Однако имеет ли эта точка зрения под собой исторические основания? Не выдается ли таким образом желаемое за действительное? В связи с тем, что теория официальной народности вновь поднимается на щит в контексте споров о характере необходимой нам идеологии, предлагаю разобраться: в какой мере мы можем считать уваровскую триаду нашими «началами»?

Долгое царствование Ивана Грозного, продолжавшееся в течение 50 лет и 105 дней с 1533 по 1584 год, можно считать правлением самодержавным, следовавшим византийской традиции союза монархии со средними слоями общества: детьми боярскими и торговым посадом. Однако куда нам поместить боярскую оппозицию этому правлению? Пятнадцать лет удача во всем сопутствовала Ивану или его партии: с 1545 по 1560 г. Но в 1560 году кто-то убивает Анастасию, его любимую жену. Иван был уверен, что Анастасию отравили. В это долго не верили историки, которым нужно было блюсти миф о необъяснимых жестокостях царя-самодура, и даже сейчас не так уж широко известно, что миф давно развенчан.
Два медицинских исследования, в 1963 и 2000 гг. показали наличие в останках царицы большого количества ртути и других тяжелых металлов. Видимо, ее старались отравить быстро, давали яд в нескольких больших дозах, и потому быстрое ухудшение здоровья трудно было объяснить естественными причинами. Тем более, мужу, в браке с которым Анастасия родила шестерых детей. Со старшим Иваном отравители были осторожнее, но и в его останках также обнаружили смертельное содержание ртути и свинца. Он умер в 1581 году.

Второй брак Ивана с Марией Темрюковной также был долгим, и продолжался 8 лет. Что послужило причиной ее смерти, неизвестно. А вот смерть Марфы Собакиной сразу после свадьбы, это уже явный криминал.

Самодержцем наш первый царь Иван стал именовать себя с 1575 г., однако, ему пришлось утверждать свой статус силой, в борьбе с внутренними противниками самодержавия из числа высшей знати – пусть даже средние слои общества его в этом и поддерживали.

Личную религиозность Ивана Васильевича мы вряд ли можем поставить под сомнение. Нет сомнений и в том, что при самом своем начале самодержавная Россия была также страной православной веры. Но связки первого и второго все же не получается. Отношения Ивана и Церкви не были, мягко говоря, безоблачными, о чем убедительно заявил покойный патриарх Алексий II: «Возможно ли в одно и то же время молитвенно прославлять и мучеников, и их жестоких гонителей? Ибо канонизация царя Иоанна Грозного фактически поставила бы под сомнение исповеднический подвиг святителя Филиппа и священномученика Корнилия Псково-Печерского».

С народным началом у Ивана дело шло много лучше: его правление его правление основаны 155 новых городов, включая Орел, Уфу, Чебоксары. Заселено северное Черноземье (территория Орловской, Курской, Липецкой, Тамбовской областей). Это были социально-экономические преобразования гигантских для той поры масштабов. А вот канонизации царь-реформатор у Церкви не заслужил и боярам не нравился. Не получается поместить его правление в уваровскую триаду без насилия над фактами.

Может быть, вековая традиция сложилась позже?

Наследовал Ивану на законных, т.е. вполне самодержавных основаниях, царевич Федор – с 1584 г. Церкви и олигархам он нравился больше отца, однако, при Федоре Иоанновиче потерялась самодержавное начало. Простой и слабоумный, приятный в обращении», – по мнению англичанина Джильса Флетчера. «Молитвами сохранивший землю от вражеских козней», – в оценке «книгочтеца и временных книг писца» XVII в. дьяка Ивана Тимофеевича Семенова. И, наконец, не обошел ученым вниманием личность блаженного царя историк Василий Осипович Ключевский: «один из тех нищих духом, которым подобает Царство Небесное, а не земное, которых Церковь так любила заносить в свои святцы».

Враги, внешние или внутренние, не спешили покупаться на кроткий нрав богомольца-правителя. За тихим Федором стоял более устрашающий союз родственников царя бояр Годуновых и Захарьиных-Юрьевых (позже – Романовых). На их стороне была также молодая экономическая власть русского посада, тогда как обезлюдевшие Прибалтика и Крым ясно напоминали всякому, что ссориться с Москвой не следовало.

После смерти Федора династия прервалась, а Годуновы и Захарьины-Юрьевы, родственники последнего царя не смогли договориться по-хорошему. Удачный тест для уваровской формулы. Тут бы и выступить Православию и Народному началу. Однако, ни то, ни другое не сработало.

Годуновы и Романовы могли бы созвать Земский собор. На поддержку средних слоев они, вероятно, могли рассчитывать. Однако традиции такого рода на Руси не существовало. Первый «собор примирения» 1549 г. был все же чрезвычайным событием, созвал его наследник Палеологов, Земский собор дал среднему слою детей боярских их правовой статус, а посадским людям – представительскую демократию. Но его решения были компромиссными, их, притом даже, что они были компромиссом, еще в течение долгих лет законному царю пришлось утверждать силой, причем половина царской семьи и около 3000 бояр и других внутренних врагов сгинуло в этой борьбе.

Теперь же приходилось начинать все с начала, да еще с выборов нового царя – такого в русской истории и вовсе никогда не было. В этом случае попытка парламентского решения могла обернуться еще более кровавой драмой.
Прежде всего, потому, что родственные последнему царю кланы Годуновых и Романовых имели примерно равные основания выдвинуть своих кандидатов. Годуновы обладали большей властью, зато родство Романовых с последней династией было на одно поколение старше.

Далее, обращение к родовому принципу престолонаследия ставило под сомнение все, за что боролись и те, и другие, – священноначалие самодержавной власти. Многие другие боярские кланы могли в такой ситуации заявить о своих исконных правах, включая право на верховную власть в государстве, – ведь рюриковичей, гедеминовичей и даниловичей на Руси хватало вплоть до революции 1917 г., а в XVII веке, на пороге смутного времени они были значительно сильнее.

Можем ли мы в истории мысли найти механизмы относительно мирного решения подобных проблем? Конечно. – Но не в России.

В Европе можно было бы обратиться к Церкви, обладавшей вселенской духовной властью, независимой от национальных и сословных границ. В той ситуации, с которой столкнулась Россия после смерти Федора, решение папы могло быть воспринято с религиозной точки зрения как указание, если не бога, то его наместника. Но русский патриарх наместником бога не был. Глава Православия воспринимался в обществе XVII в. в качестве советника по духовной части, но властью над решениями светской власти он не обладал.

Не было на Руси и аналогичной европейской схоластике собственной религиозно-юридической корпорации, способной рассматривать вопросы политики с точки зрения абстрактного знания, одинакового для всех интересов, и в отдельных случаях, независимо от того, что думали в Риме. Конечно, и в Европе к схоластам не всегда прислушивались, или же они могли вступать в противоречия с интересами властных особ, достаточно вспомнить Яна Гуса.

Но схоласты все же играли в ту эпоху ключевую роль в структурировании политических позиций среднего класса, и временами были способны навязать компромиссную точку зрения всему обществу, как то случилось по итогам Славной (и бескровной) Революции 1688 года, прекратившей гражданскую войну и создавшей условия для быстрого превращения Англии в великую державу.

Не только европейцы, но и некоторые другие общества располагают механизмами, позволяющими регулировать сложные вопросы, возникающие внутри блюстительной власти, и способные в чрезвычайных случаях диктовать как обществу, так и самой власти свою волю. В современном Иране такой силой выступает исламское богословие, подобным статусом в Израиле и вообще в еврейской среде пользуются авторитеты иудейской религиозной традиции, в Китае и Индии аналогичными вопросами ведают развитые национальные схоластические школы, столь древние, что они сами по себе приближаются к статусу священноначалия.

В России XVII века таких механизмов не оказалось.

Еще меньше шансом имеем мы обнаружить начало уваровской традиции в бурных событиях Смутного времени. У какого из многих правительств и у кого из двух патриархов могли бы мы спросить о началах?

После победы партии Романовых в течение почти всего XVII века практика принятия политических решений в России очень напоминает английскую договорную монархию после 1688 г., а по времени предвосхищает ее. Обе модели в действительности представляют собой разновидности византийского самодержавия.

В России 1613 – 1622 гг. непрерывно заседает большая дума, занятая вопросами стабилизации экономической системы, политическими переговорами с поляками, шведами и своими городами, присягнувшими ранее Владиславу или по каким-то еще причинам отпавшими от Москвы. После этого периода и вплоть до 1684 г. Земские соборы собираются реже, только по важнейшим вопросам. К таким вопросам относились принятие запорожского казачьего войска под руку царя в 1651 – 1654 гг. и вопросы войны и мира с Польшей – до 1684 г.

Как с православием? Не считая того времени, пока патриархом был Филарет, отец первого царя новой династии, но едва ли мощный религиозный авторитет, отношения власти и религиозных сообществ вновь обостряются, выливаясь в церковный раскол 1650 – 1660 –х гг.

Таким образом, времени на формирование «традиции» или «начал», как хотел представить свою теорию Уваров, остается все меньше.

Бурный русский XVIII век со всешутейшими «соборами», официальным низведением статуса Церкви до министерства, с бесконечными дворцовыми переворотами и пугачевским бунтом, для усмирения которого понабились усилия большей части армии, едва ли можно считать торжеством триединства Православия, Самодержавия, Народности. Что же остается?

Только сам Уваров, некоторая стабилизация системы после подавления очередного гвардейского бунта императором Николаем I, а дальше еще через 83 года наступит 1917-й год.

Получается, не было в нашей истории той симфонии идей или практик, которую, возможно, с надеждой хотел в ней увидеть Сергей Семёнович Уваров.

← Вернуться