Православие, самодержавие, народность
Идеологическое обоснование «теории официальной народности», которую провозгласил в 1832 г. ее автор - вновь назначенный тогда товарищ министра (то есть его заместитель) народного просвещения граф Сергей
Семенович Уваров (1786-1855). Будучи убежденным реакционером, он взял на себя труд идейно обеспечить правление Николая I. искореняя декабристское наследие.
В декабре 1832 г., после проведенной им ревизии Московского университета, С. С. Уваров представил императору доклад, в котором он писал, что для ограждения учащихся от революционных идей необходимо, «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны, к разрешению одной из труднейших задач времени (борьбы с демократическими идеями. - Сост.), образование, правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплою верой в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».
В 1833 г. император Николай I назначил С. С. Уварова министром народного просвещения. И новый министр, извещая циркулярным письмом о своем вступлении в должность, в том же письме заявил: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности» (Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1862- 1S65 гг. СПб., 1908).
Позже, описывая свою деятельность за 10 лет в качестве министра в отчете под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843», опубликованном в 1864 г., граф писал в его вступительной части:
«Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить Отечество на твердых основаниях, на коих зиж-дится благоденствие, сила и жизнь народная, найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие (...)-.
Русский, преданный Отечеству, столь же мало согласится на утрату одного их догматов нашего Православия, сколько и на похищение одного перла из венца Мономахова. Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия |...|. Наряду с этими двумя национальными находится и третье не менее важное, не менее сильное - Народность. Вопрос о Народности не имеет того единства, как предыдущий, но тот и другой проистекают из одного источника и связуются на каждой странице истории Русского царства. Относительно к Народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но Народность не заставляет идти назад или останавливаться, она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста, черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться периодическому ходу вещей, довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к общественному воспитанию.
Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и с надеждами будущего, чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и не было чуждо европейского духа».
Фраза-символ официозной, спущенной «сверху», рожденной в чиновном кабинете "умозрительной идеологической доктрины, которая претендует на общенародный характер, на звание некой «русской» или «общенациональной идеи» (ирон.).
Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .
Смотреть что такое "Православие, самодержавие, народность" в других словарях:
Принципы официальной народности теории, провозглашённые министром народного просвещения С. С. Уваровым в 1834. Источник: Энциклопедия Отечество руководящие начала русской монархии. Впервые сформулированы Николаем I в указаниях, данных министру п … Русская история
Принципы, которым должно следовать народное образование. Изложены графом Сергеем Уваровым при вступлении в должность министра народного просвещения в своем докладе Николаю I «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении… … Википедия
- «ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ», принципы официальной народности теории (см. ОФИЦИАЛЬНОЙ НАРОДНОСТИ ТЕОРИЯ), провозглашенные министром народного просвещения С. С. Уваровым в 1834 … Энциклопедический словарь
Принципы официальной народности теории, провозглашенные министром народного просвещения С. С. Уваровым в 1834. Политическая наука: Словарь справочник. сост. проф пол наук Санжаревский И.И.. 2010 … Политология. Словарь.
Ср. Мы русские не пожалеем крови для защиты веры, престола и отечества. Гр. Л.Н. Толстой. Война и мир. 3, 1, 22. Ср. Девизом его (Николая I) царствования было: православие, самодержавие, народность. Граф С. Уваров. Мин. нар. пр. Ср. Une seule foi … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона
Православіе, самодержавіе, народность. Ср. Мы русскіе не пожалѣемъ крови для защиты вѣры, престола и отечества. Гр. Л. Н. Толстой. Война и Миръ. 3, 1, 22. Ср. Девизомъ его (Николая I) царствованія было: православіе, самодержавіе, народность.… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)
Формула, утверждавшая охранительные начала в царской России и выражавшая реакц. существо теории официальной народности. Впервые сформулирована С. С. Уваровым в 1832, получила иронич. назв. уваровской троицы … Советская историческая энциклопедия
Принципы официальной народности теории, провозглашённые министром народного просвещения России С. С. Уваровым в 1834 … Энциклопедический словарь
Православие, Самодержавие, Народность принципы, которым должно следовать народное образование. Изложены графом Сергеем Уваровым при вступлении в должность министра народного просвещения в своем докладе Николаю I «О некоторых общих началах,… … Википедия
Книги
- Православие. Самодержавие. Народность , Уваров Сергей Семенович. Граф Сергей Семенович Уваров (1786-1855) - один из ведущих российских государственных деятелей первой половины XIX века, знаковая фигура для понимания общественных и политических процессов…
Как известно, в Российской империи в качестве идеологии использовала знаменитая триада графа Уварова: «Православие, самодержавие, народность», называлось все это дело «теорией официальной народности».
Совершенно очевидно, что на практике данная идеологическая конструкция постоянно давала сбои, поскольку на самом деле все в большей мере зависит от политико-экономической системы, а не от чьих-то там идей, мнений или даже законов государства.
Можно использовать самую «демократическую» конституцию, но при этом сохранять совершенно варварские порядки на деле (например, во многих неразвитых странах так и происходит). Примерно так и отвечала современности сама триада, которая использовалась в большей мере с 30-х годов XIX века до ликвидации самодержавия.
Стоит отметить, что лозунг «Православие, самодержавие, народность» - это антитезис знаменитого лозунга Великой французской революции, которая изменила не только общественные порядки, но и гуманитарную науку (появился трезвый взгляд на развитие истории, что отразилось в появлении исторической школы периода реставрации, а затем и ряда наук, изучающих общество). К слову, лозунг Великой французской революции – «Свобода, равенство, братство».
Т.е. кризис самодержавия, естественно, появился задолго до известных событий, и идеология политической реакции действовала, вероятно, весь период самодержавия, когда было необходимо поддерживать несправедливую и отсталую систему при помощи аппарата насилия, а закреплять идеологическими надстройками вроде церкви.
И не просто так в триаде упомянуто православие, поскольку именно на православие надеялись монархи, даже такие, как Петр I и Екатерина II, несмотря на личное пренебрежение. Все они считали, что есть идеология элиты, а есть идеология «для масс», которые находились в полурабском положении.
И в данном случае хотелось бы продемонстрировать то, как главные идеологические работники государства, которые активнее прочих работали с населением, фактически агонизируют по поводу своего очевидного краха. Но до последнего (т.е. до февральской революции) защищают самодержавный строй.
В данном случае будут приведены отрывки из православных изданий в период начала XX века до революции 1917 года.
Волнения, как известно, начались еще задолго до революции 1905 года, и поэтому вопрос о сохранении самодержавной власти становился открытым. В частности, в высших кругах поговаривали о конституционной монархии. Реакция попов:
«Веруем, что боговенчанный наш царь есть отображение на земле божественного провидения... Царство самодержавное на земле есть снимок едино-властительства божия» (Кормчий, 1903, № 24 ).
Снимок – лучше и не скажешь. Вероятно, таким образом они опровергают слова Энгельса о том, что:
«Всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни,- отражением, в котором земные силы принимают форму неземных» (Энгельс. Анти-Дюринг).
«Образ царя земного в нашем государстве взят с образа царя небесного, так что кто противится власти царской и власти начальников, от него поставленных, тот противится божию установлению» (Вера и разум, 1905, № 2 )
Видимо, Грозный, т.е. первый официальный самодержец, прежде чем вступил в сей ранг, долгое время консультировался с божеством, дабы точно представлять, как на небесах все устроено. И поэтому не удивительно, что в этот период не было ни образования, ни медицины, ни науки, а еретиков, как известно, сжигали на кострах, согласно соборному уложению. В общем, как в сказке жили – не тужили, людей продавали, крестились и молились.
Впрочем, после событий 1905 года (кровавое воскресение), конечно, подобные аргументы вряд ли работали.
Церковникам постоянно приходилось подтверждать свою преданность, поскольку после 1905 года некоторые законы, которые карали за переход из православия в другой культ , были отменены. И поэтому власти, вероятно, ожидали, что попы могут взбунтоваться, и именно из-за этого нужно было писать, что все равно они за самодержца (православие ведь оставалось государственной религией, и попы получали деньги от правительства):
«Наша богослужебная проповедь была сплошь да рядом возведением самодержавия в абсолют... Пастыри и архипастыри являлись охранителями самодержавия едва ли не в такой же мере, как и православия» (Церковный вестник, 1906, № 2 ).
На самом деле в большей мере, поскольку самодержавная власть в России постоянно подстраивала церковь под свои нужды. Например, чего стоит только церковная реформа Петра Великого, и ведь смирились с этим попы.
Даже в самые сложные и переломные периоды, когда самодержавная власть все же пошла на уступки (например, манифест 17 октября 1905 года), попы продолжали свою линию. Причем не потому, что стояли за последовательное самодержавие, а потому, что сама власть была недовольна тем фактом, что пришлось идти на уступки, но все же сохранить самодержавие удалось:
«Царское самодержавие должно сохраниться в полной неприкосновенности и неограниченности»
(Вера и церковь, 1906, № 3
).
Совершенно очевидно, что если бы власть сама приветствовала те реформы, что были осуществлены (явно непоследовательные), то попы бы их приветствовали, а не критиковали.
В период реакции, т.е. после революционных событий 1905-07 гг., попы продолжали пропаганду. На этот раз они пытались отвадить от революции последних участников. Совершенно очевидно, что в этот период был заметен явный спад в среде революционеров:
«Мы своим неповиновением царской власти, своим непочтением к ней, восстаем против учреждения божественного, прогневляем бога и нарушаем его святую волю» (Проповеди, 1908, май ).
Важно сказать, что это попытка манипуляции, поскольку говорить «Мы» не совсем корректно, ведь говорит не революционер, а поп. Тем более что вряд ли кто-то из революционеров стал бы прислушиваться к подобному вздору. Дело ведь не только в народе, но и во власти, и в правящем классе, чего никак не хотели признавать попы весь период. К слову, свою роль они достаточно скромно замалчивают.
О врагах народа:
«Кто осмелится говорить об ограничении его (самодержавия), тот наш враг и изменник» (Церковные ведомости, 1911, № 5 )
А в ту пору об ограничении говорили даже правительственные чиновники, понимая выгоду от этого для себя лично.
Еще одно забавное «открытие»:
«Идея народовластия, или народоправия, как лицемерно нелепая, выдуманная, чтобы дать высшим сословиям незаметно держать в своих руках народ, чужда душе русского народа»
(Голос церкви, 1912, № 10
).
Примечательно, что русский народ в этом плане все равно остается, что называется, с носом. Однако изменение характера власти – это прогресс. Российская империя – преимущественно традиционное/неразвитое общество. Давно назрела потребность в индустриализации, и в этом плане ощущалась такая отсталость, которая стоила очень дорого, поскольку, как известно, пришлось все создавать не долгие годы, как в развитых странах, а резко, дабы догнать уровень развития наиболее развитых стран.
Лукавство попов в данном случае заключалось в том понимании, что переход от одной модели к другой попросту сулит явное снижение роли религии в жизни общества, по примеру как раз таки развитых стран, где в отдельных случаях уже было светское государство (например, Франция, США).
Думы о конституции:
«Всякая мысль о какой-то конституции, о каком-то договоре царя с народом является кощунством, непростительным оскорблением не только царя, но и бога» (Голос церкви, 1912 ).
Суть в том, что самодержавие «естественно», а также закреплено «на небесах». Просто абсурдно развиваться. Лучше уж заморозить исторический процесс и продолжать жить в недоразвитом государстве вместе с попами и помещиками.
В период войны пропаганда также не отличалась особенной оригинальностью:
«Единая, твердая, самодержавная власть, может предотвращать и усмирять народные страсти. Необходима могущественная, сильная власть монарха, самим богом поставленного и его силою сильного, могущего сдерживать и укрощать порывы страстей человеческих и водворять в государстве повиновение» (Кронштадтский пастырь, 1914, № 41 - 42 ).
Твердая власть не смогла ничего из вышеперечисленного подтвердить на практике. Войти в войну было можно, заручиться поддержкой некоторых западных держав тоже, однако воевать не получилось. Война показала истинное лицо самодержавной власти, когда по факту у людей не было ни еды, ни оружия, ни нормального командования, адекватного современным стандартам на тот исторический момент. Поэтому дезертирство было просто феноменальным. Т.е. если в первый месяц войны был некий «патриотизм масс», то он достаточно быстро испарился, и оставался только в среде попов, чиновников, помещиков и, кстати, буржуазии тоже. Видимо, война – один из основных факторов, почему буржуазия в целом потерпела поражение и перестала быть силой прогресса в ходе революционных событий, превращаясь в реакционную силу.
Война «довела до ручки» все. Вся та «мощь» экономики, которая была связана с открытием рынков (т.е. когда говорят, что резкий рост был только в Российской империи, то это явная ложь, резкий рост был во всех развитых странах сразу), тут же исчезла, инфраструктура разрушалась. А в обществе росло недовольство, и теперь простые выстрелы в толпу не каждый раз способствовали тому, чтобы ее «утихомирить». Толпа росла, и к ней присоединялись самые широкие массы, со временем и солдаты, и полицейские. Речь не шла о том, чтобы «показать революционность» или же приверженность определенной политической идеологии. Тут важнейший фактор – выживание, а объективный - развитие. Та сила, которая способствует развитию способа производства в конкретной ситуации – побеждает. Естественно, что в такой ситуации разного рода идеи: религия, философия, право, конституция и проч. и проч. не имеют особенного значения. Ими можно прикрываться от случая к случаю, но это ничего не изменит по факту.
Маркс писал в «К критике политической экономии»:
«Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что́ сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по её сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого́ старого общества»
А вот, видимо, последнее восхваление царской власти в тот период:
«царская власть - это богом данная власть» (Церковный вестник, 1917, № 7 - 8 )
После переворота церковники тут же сообразили, что:
«Совершившийся переворот был делом великой милости Божией к нашему отечеству»
А на церковных соборах указывалось, что церковники должны:
«открыто и прямо осудить то учение о якобы «божественном» происхождении царского самодержавия на Руси, которое от имени церкви веками публично, в проповедях с церковного амвона преподавалось, официально предписывалось и всеми мерами утверждалось носителями царской власти как богооткровенное» (Богословский вестник, 1917, № 6--7 ).
Так, собственно, и исчезла известная триада «Православие, самодержавие, народность». Церковники доказали, во-первых, что на исторический процесс они особенно не влияют, людей в случае волнения «усмирить» не могут, и в целом даже не отличаются преданностью к тому, что называют «божественной волей». Самодержавие, которому они служили несколько сотен лет, они предали мгновенно, а затем говорили о том, что временное правительство «
От редакции : 155-летие со дня кончины выдающего русского государственного деятеля министра народного просвещения, президента Императорской Академии наук графа Сергея Семеновича Уварова прошло почти незамеченным . К сожалению, приходится разъяснять, что день памяти выдающихся деятелей 19-го века нужно отмечать, прибавляя к дате кончины по юлианскому календарю не 12 дней (таким было расхождение юлианского и григорианского календаря в 19-м веке), как это делается у нас сплошь и рядом, а 13 дней. Мы исходим из того, что граф С.С.Уваров умер в день памяти Прор. Боговидца Моисея; сщмч. Вавилы, еп. Великой Антиохии, и с ним трех отроков: Урвана, Прилидиана, Епполония и матери их Христодулы, а потому отмечать день его памяти нужно в день, когда Святая Церковь чтит память этих святых, не обращая внимания на расхождение между календарями. Этому принципу мы следуем уже давно, встречая все большее понимание церковных людей.
День памяти графа Уварова РНЛ отметила двумя публикациями - статьями протоиерея Геннадия Беловолова и доцента Санкт-Петербургского университета диакона Владимира Василика . Сегодня мы предлагаем читателю два текста самого графа Сергея Семеновича, который получил известность, прежде всего, формулировкой Русской триады «Православие-Самодержавие-Народность». Этому и посвящена публикация. Заголовок дан редакцией.
Письмо Николаю I (1)
Государь,
С того самого момента, как Ваше Императорское Величество определили для меня важную и трудную сферу деятельности (2), я испытываю живейшую потребность прибегнуть к Его Августейшей персоне, чтобы открыть мое сердце монарху, повергнуть к Его стопам исповедание веры, изложение моих правил, которое, по меньшей мере, покажет Вашему Величеству, как я оцениваю объем тех новых обязанностей, которые возложила на меня Его Высочайшая воля. Я дерзаю привлечь Его внимание к этим строкам, набросанным с безграничной доверенностью, и умолять Его уведомить меня, понял ли я Его намерения и в состоянии ли я им соответствовать.
Вам известно, Государь, что двадцать лет тому назад я уже находился в положении, если не вполне схожем, то, по крайней мере, подобном тому, которое мне было недавно даровано. Десять или двенадцать лет моей жизни, когда я был молод и исполнен сил, были отданы Министерству народного просвещения (3). Не возвращаясь к особым обстоятельствам, заставившим меня с той поры посвятить себя как иной отрасли государственной службы, так и уединенным занятиям, в которых отчасти прошли мои последние годы, я ограничусь лишь тем, что замечу: время, миновавшее с поры, когда я почитал карьеру в области народного образования бесповоротно закрытой для себя, было исполнено событий огромной важности, оказавших исключительно пагубное влияние на развитие просвещения в нашем отечестве. События эти были неблагоприятны не только для нас, но в той же или в еще большей степени для всех стран Европы: это нравственная зараза, плоды которой все уже ощутили и еще продолжают ощущать. Всеобщее возбуждение умов служит ее самой характерной приметой; все гарантии существующего положения вещей обнаружили свою несостоятельность, все, что мы считали достигнутым, снова поставлено под сомнение, общество, которое, как оно полагало, вправе надеяться на прогресс, поколеблено в своих политических, нравственных и религиозных основаниях, и самый общественный порядок ежедневно стоит перед вопросом жизни и смерти.
Не забираясь слишком далеко, достаточно бросить взгляд в прошлое, чтобы проникнуться нынешним положением дел в Европе и его отношением к всеобщей цивилизации, ставшей тем очагом, без которого современное общество, такое как оно есть, не может существовать и который в то же время содержит в себе зародыш всеобщего разрушения.
Июльская революция(4), уничтожившая столько явлений, покончила в Европе, по крайней мере, на полстолетия со всеми идеями общественного прогресса и политического совершенствования. Она потрясла тех, кто тверже всего верил в будущее народов, вовлекла их в бесчисленные заблуждения, заставила усомниться в себе самих. После 1830 года нет мыслящего человека, который хотя бы однажды не спрашивал себя с удивлением, что же такое эта цивилизация?
Пособница ходу событий, она не послужила ему даже слабой преградой; и вот она превратилась в призрак, свелась к этому горестному вопросу, каждый из нас и как частное лицо, и как член общества уже в глубине души сверг ее с трона. Кто ни пытался взвесить то, что цивилизация дает, и то, что она отнимает у человека и общества, жертвы, которых она требует, и преимущества, которые она гарантирует, отношения просвещения к частному благу и общественному процветанию. Не провозгласил ли недавно с трибуны один из творцов июльской революции г. Гизо(5), человек, наделенный совестью и талантом: "У общества нет более политических, нравственных и религиозных убеждений"? - и этот вопль отчаяния, непроизвольно вырывающийся у всех благонамеренных людей Европы, каких бы взглядов они ни придерживались, служит единственным символом веры, который еще объединяет их в нынешних условиях.
Поторопимся сразу же сказать: Россия пока избегла подобного унижения. Она еще хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные - единственный залог ее блаженства, останки своей народности, драгоценные и последние останки своей политической будущности. Дело Правительства - собрать их в одно целое, составить из них тот якорь, который позволит России выдержать бурю. Но эти части рассеяны преждевременной и поверхностной цивилизацией, мечтательными системами, безрассудными предприятиями, они разобщены, не соединены в единое целое, лишены центра, и более того, на протяжении тридцати лет принуждены были противостоять людям и событиям; как согласить их с настоящим расположением умов, как соединить их в систему, которая заключала бы в себе выгоды нынешнего порядка, надежды будущего и предания прошедшего? - как приступить к тому, чтобы сделать образование одновременно нравственным, религиозным и классическим? - как идти в ногу с Европой и не удалиться от нашего собственного места? Каким искусством надо обладать, чтобы взять от просвещения лишь то, что необходимо для существования великого государства и решительно откинуть все, что несет в себе семена беспорядка и потрясений? Вот задача во всем ее объеме, жизненно важный вопрос, разрешить который требует от нас само положение дел и от которого мы не имеем возможности уклониться. Если бы речь шла только о том, чтобы обнаружить начала, поддерживающие порядок и составляющие особое достояние нашей державы (а каждое государство основано на собственных началах), было бы достаточно поместить на фасаде государственного здания России следующие три максимы, подсказанные самой природой вещей и с которыми напрасно стали бы спорить умы, помраченные ложными идеями и достойными сожаления предрассудками: чтобы Россия усиливалась, чтобы она благоденствовала, чтобы она жила - нам осталось три великих государственных начала, а именно:
1. Национальная религия.
2 Самодержавие.
3 Народность.
Без народной религии народ, как и частный человек, обречен на гибель, лишить его своей веры - это значит исторгнуть его сердце, его кровь, его внутренности, это значит поместить его на низшую ступень нравственного и физического порядка, это значит его предать. Даже народная гордость восстает против подобной мысли, человек, преданный своему отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов господствующей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха.
Мощь самодержавной власти представляет необходимое условие существования Империи в ее настоящем виде. Пусть политические мечтатели (я не говорю о заклятых врагах порядка), сбитые с толку ложными понятиями, выдумывают себе идеальное положение вещей, поражаются видимости, воспламеняются от теорий, одушевляются словами, мы можем им ответить, что они не знают страны, заблуждаются относительно ее положения, ее нужд, ее желаний; мы скажем им, что с этим безумным пристрастием к европейским учреждениям мы уже разрушили те учреждения, которыми мы располагали, что этот административный сен-симонизм уже породил бесконечную путаницу, поколебал доверенность и нарушил естественные отношения между различными сословиями в их развитии. Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представительства на европейский манер, мнимо-конституционной формы правления, колосс не протянет и двух недель, более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены. Эта важная истина более или менее очевидна большинству нации, только она одна способна объединить умы, самые противоположные между собой и самые несходные по степени просвещения. Ею должно быть глубоко проникнуто изучение государства или, вернее, никто не сможет изучать свое отечество без того, чтобы не приобрести этого ясного и искреннего убеждения. Тою же истиною должно руководствоваться в народном образовании, не в форме похвальных слов правительству, которое в них не нуждается, но как вывод рассудка, как неоспоримый факт, как политический догмат, обеспечивающий спокойствие государства и являющийся родовым достоянием всех и каждого.
Рядом с этим консервативным началом находится другое, столь же важное и тесно связанное с первым - это Народность. Чтоб одно могло удержать всю свою мощь, другое должно сохранить всю свою целостность; каковы бы ни были столкновения, которые им довелось пережить, оба они живут общей жизнью и могут еще вступить в союз и победить вместе. Вопрос о народности более сложен, чем о самодержавной власти, но он покоится на столь же надежных основаниях. Главное затруднение, которое он заключает, состоит в соглашении древних и новых понятий, но народность не состоит в движении назад, ни даже в неподвижности; государственный состав может и должен развиваться подобно человеческому телу: по мере возраста лицо человека меняется, сохраняя лишь главные черты. Речь не идет о том, чтобы противиться естественному ходу вещей, но лишь о том, чтобы не наклеивать на свое лицо чужую и искусственную личину, о том, чтобы сохранить неприкосновенным святилище наших народных понятий, черпать из него, поставить эти понятия на высшую ступень среди начал нашего государства и, в особенности, нашего народного образования. Между старыми предрассудками, не признающими ничего, что не существовало, по крайней мере, полвека назад, и новыми предрассудками, без жалости изничтожающими все, чему они идут на смену, и яростно нападающими на останки прошедшего, лежит обширное поле - там и находится твердая почва, надежная опора, основание, которое не может нас подвести.
Таким образом именно в сфере народного образования надлежит нам прежде всего возродить веру в монархические и народные начала, но возродить ее без потрясений, без поспешности, без насилия. Довольно руин нас уже окружает - способные разрушать, что мы воздвигли?
Утверждая, что эти три великих рычага религии, самодержавия и народности составляют еще заветное достояние нашего отечества, которое несколько лет специальных занятий позволили мне узнать ближе, я считаю себя вправе добавить, что безумное пристрастие к нововведениям без узды и разумного плана, к необдуманным разрушениям составляет в России принадлежность крайне незначительного круга лиц, служит символом веры для школы столь слабой, что она не только не умножает числа своих приверженцев, но и ежедневно теряет некоторых из них. Можно утверждать, что в России нет учения менее популярного, ибо не существует системы, которая оскорбляла бы столько понятий, была бы враждебна стольким интересам, была бы более бесплодна и в большей степени окружена недоверием.
Предавая всего себя, Государь, в волю Вашего Императорского Величества, я полагаю исполненным мой настоящий долг как по отношению к моему отечеству, так и по отношению к Августейшей Персоне Монарха, к которому, я позволю себе сказать, я привязан узами благоговейной привязанности и глубокого почитания, не зависящими от Его высокого предназначения. Я не стану возобновлять, Государь, уверений в моей верности, рвении и преданности; не скрывая от себя многочисленных трудностей предназначенного мне поприща, я нахожу в себе тем более решимости приложить все свои силы, чтобы оправдать в Ваших собственных глазах выбор, который Ваше Императорское Величество соблаговолили сделать. Или Министерство народного просвещения не представляет собой ничего, или оно составляет душу административного корпуса. Самыми счастливыми в моей жизни станут дни, когда я увижу эту задачу разрешенной к славе Вашего Императорского Величества, к выгоде отечества, к удовольствию всех людей, преданных монархии, проникнутых тем же чувством привязанности и почтения к трону, равно готовых служить ему с тем же жаром и число которых не столь ограничено, как это пытаются утверждать.
Вы повелеваете мне, Государь, закрыть собой брешь (в этом слове нет никакого преувеличения, ибо никогда еще консервативные идеи не подвергались столь жестокому нападению и не защищались так слабо). Ваше Величество можете быть уверены, что я буду стоять там до последнего.
В то же время я дерзаю надеяться, что Вы соблаговолите принять во внимание те обстоятельства, в которых Министерство народного просвещения оказалось вновь открыто для меня; положение учреждений, состояние умов и, в особенности, поколение, которое выходит сегодня из наших дурных школ и в нравственной запущенности которого мы, может быть надо признаться, должны упрекнуть себя, поколение потерянное, если не враждебное, поколение низких верований, лишенное просвещения, состарившееся прежде, чем оно успело вступить в жизнь, иссушенное невежеством и модными софизмами, будущее которого не принесет блага отечеству. При таком положении вещей я дерзаю надеяться, что Ваше Величество соблаговолите взять на себя роль моего поводыря и будете указывать мне путь, следовать которым Он полагает для меня необходимым; с другой стороны, я дерзаю надеяться, что если, по примеру стольких других, я буду превзойден силою вещей, окажусь неспособен совладать с ней, согнусь перед размахом событий и под тяжестью моей миссии, если мои успехи не будут отвечать моему мнению и ожиданиям Вашего Величества, чье доверие может быть оправдано только успехами, в этом случае я дерзаю надеяться, что Он соблаговолит разрешить мне признаться в моих слабости и бессилии с теми же искренностью и самозабвением, которые руководят моим поведением и направляют сегодня мое перо. Тогда я позволю себе испрашивать у Его Высочайшей справедливости соизволения вновь с честью удалиться в отставку и унести с собой убеждение в том, что, по мере своих сил, я заплатил свою дань преданности поддержанию порядка и славе царствования Вашего Императорского Величества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Черновой автограф письма (на французском языке) С.С.Уварова Николаю I, хранящийся в Отделе письменных источников государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ), датируется мартом 1832 г. и является тем самым первым из всех известных случаем употребления Уваровым формулы «Православие. Самодержавие. Народность». Будучи тогда еще товарищем (заместителем) министра народного просвещения, автор письма обращается к императору с изложением своих замыслов по преобразованию - посредством деятельности министерства народного просвещения - интеллектуального и нравственного состояния российского общества с целью формирования прочных духовных основ будущего великого и самостоятельного развития Российской Империи. Наиболее значимые фрагменты меморандума позднее почти без изменений вошли в официальные документы возглавлявшегося Уваровым министерства - доклад "О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерства Народного просвещения" (1833) и отчет "Десятилетие деятельности Министерства Народного просвещения" (1843). Текст документа был подготовлен к публикации А. Зориным (при участии А. Шенле) и под заголовком "Письмо Николаю I" впервые опубликован в 1997 г. в журнале "Новое литературное обозрение", N 26. Здесь публикуется по данному изданию: Уваров С.С. Письмо Николаю I // Новое литературное обозрение. М., 1997. N 26. С. 96-100.
2. Уваров говорит о своем назначении в начале 1832 г. товарищем министра, а с 1833 г. - министром народного просвещения.
3. Имеется в виду период службы С.С. Уварова в Министерстве народного просвещения на посту попечителя Санкт-Петербургского учебного округа.
4. Речь идет о революции во Франции 26-29 июля 1830 г., свергнувшей реставрационный режим династии Бурбонов и установившей буржуазную монархию во главе с Луи Филиппом.
5. Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787-1874), французский государственный деятель, историк, публицист. Один из основателей теории борьбы классов в рамках т. н. "буржуазной историографии периода Реставрации". Идеолог и видный деятель июльской революции, член кабинета министров ряда правительств Франции после 1830 г.
Примечания Д.В.Ермашова
О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения
По вступлению моему с высочайшего Вашего Императорского Величества повеления в должность Министра народного просвещения, употребил я, так сказать, заглавным, местом, лозунгом моего управления, следующие выражения: «Народное воспитание должно совершаться в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности».
Вместе с сим, считаю себя обязанным представить Вашему Величеству краткий, но чистосердечный отчет в моих понятиях о важном начале, мною принимаемом в руководство:
Посреди всеобщего падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, не взирая на повсеместное распространение разрушительных начал, Россия к счастию сохранила доселе теплую веру к некоторым религиозным, моральным, и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим. В сих понятиях, в сих священных остатках ее народности, находится и весь залог будущего ее жребия. Правительству, конечно, в особенности Высочайше вверенному мне министерству, принадлежит собрать их в одно целое и связать ими якорь нашего спасения, но сии начала, рассеянные преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами, сии начала без единодушия, без общего средоточия, и коим в течение последних 30-ти лет предстояла беспрерывная борьба продолжительная и упрямая, как согласить их с настоящим расположением умов? Успеем ли мы включить их в систему общего образования, которая соединяла бы выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и надеждами будущего? Как учредить у нас народное воспитание, соответствующее нашему порядку вещей и не чуждое Европейского духа? По какому правилу следует действовать в отношении к Европейскому просвещению, к Европейским идеям, без коих мы не можем уже обойтись, но которые без искусного обуздания их грозят нам неминуемой гибелью? Чья рука и сильная и опытная, может удержать стремление умов в границах порядка и тишины и откинуть все, что могло бы нарушить общее устройство?
Тут представляется во всем объеме Государственная задача, которую мы принуждены решить без отлагательства, задача, от коей зависит судьба Отечества - задача столь трудная, что одно простое изложение оной приводит в изумление всякого здравомыслящего.
Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия т может благоденствовать, усиливаться, жить - имеем мы три главных:
1) Православная Вера.
2) Самодержавие.
3) Народность.
Без любви к Вере предков, народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле. Довольно одной народной гордости, чтобы почувствовать негодование при такой мысли. Человек, преданный Государю и Отечеству, столько же мало согласится на утрату одного из догматов нашей Церкви, сколько и на похищение одного перла из венца Мономаха.
Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не тают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный. Эту истину чувствует неисчислимое большинство между Русскими; они чувствуют оную в полной мере, хотя и поставлены между собой на разных степенях и различествуют в просвещении и в образе мыслей, и в отношениях к Правительству. Эта истина должна присутствовать и развиваться в народном воспитании. Правительство не нуждается конечно в похвальных себе словах, но может ли оно не пещись о том, чтобы спасительное убеждение, что Россия живет и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещенного, обращалось в неоспоримый факт, долженствующий одушевлять всех и каждого, во дни спокойствия, как и в минуты бури?
Наряду с сими двумя национальными началами, находится и третье, не менее важное, не менее сильное: Народность. Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее. Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет вопрос о Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и совокупляются на каждой странице Истории Русского народа. Относительно Народности, все затруднение заключается в соглашении древних и новых понятий; но Народность не состоит в том, чтобы идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид по мере возраста: черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Безумно было бы противиться сему периодическому ходу вещей; довольно того, если мы не будем добровольно скрывать лицо под искусственной и нам не сродной личиной; если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если мы примем их за основную мысль Правительства, особенно в отношении к Народному Воспитанию. Между обветшалыми предрассудками, восхищающимися единственно тому, что было у нас за полвека и новейшими предрассудками, которые без жалости стремятся к разрушению существующего, посреди сих двух крайностей, находится обширное поле, на коем здание нашего благосостояния - твердо и невредимо укрепиться может.
Время, обстоятельства, любовь к Отечеству, преданность Монарху, все должно нас уверить в том, что пора нам, особенно касательно народного воспитания, обратиться к духу Монархических учреждений и в них искать той силы, того единства, той прочности, коих мы слишком часто думали открыть в мечтательных призраках равно для нас чуждых и бесполезных, следуя коим нетрудно было бы наконец утратить все остатки Народности, не достигнувши мнимой цели Европейского образования.
К составу общей системы Народного Просвещения принадлежит много других предметов, как-то: направление, данное Отечественной Литературе, периодическим сочинениям, театральным произведениям; влияние иностранных книг; покровительство, оказываемое художествам; но разбор всех сил отдельных частей повлек бы за собою довольно обширное изложение и мог бы легко обратить сию краткую записку в пространную книгу.
Конечно, принятие такой системы требовало бы более, нежели жизнь и силы одного или нескольких человек. Не тому, кто посеет сии семена, определено Промыслом пожинать плоды оных; но что значит жизнь и силы одного, когда дело идет о благе всех? Два или три поколения быстро исчезают с лица земли, но Государства долговечны, пока в них сохраняется священная искра Веры, Любви и Надежды.
Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор Гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала? Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошедшего, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях. Но если Отечеству нашему - как нам Русским и сомневаться в том нельзя - охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Русского Монарха, залог невредимой силы Государства, должно устоять против порывов бури ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности составляет бессомненно одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством.
Русская идея – это идея русского монархиста August 25th, 2016
Писатель Игорь Евсин об Уваровской триаде «Православие, Самодержавие, Народность».
Граф Сергей Семёнович Уваров, при вступлении в должность Министра народного просвещения 19 ноября 1833 года подал Государю Императору Николаю I Всеподданнейший доклад «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения». В нем он утверждал, что «собственными началами России являются Православие, Самодержавие и Народность, без коих она не может благоденствовать, усиливаться и жить».
Благодаря выведенной в докладе триаде, имя графа Уварова прочно вошло в историю государственного самосознания русского народа. За сформулированный закон существования Российской Империи и его обоснование Сергея Семеновича можно поставить в один ряд со старцем Филофеем из Спасо-Елеазаровского монастыря, который сформулировал идею Московской Руси в словосочетании «Москва - третий Рим». По сути граф Уваров продолжил дело старца Филофея в новых исторических условиях.
Конечно же триада Сергея Семеновича возникла не на пустом месте. Вот что говорил патриарх Гермоген, в своем послании к русскому народу во время Великой Смуты, когда поляки захватили Кремль: «Благословляю верных русских людей, подымающихся на защиту Веры, Царя и Отечества. И проклинаю вас изменники!» «За Веру Царя и Отечество» шли освобождать Москву Козьма Минин и Димитрий Пожарский. Также и Император Петр I, в приказе, отданном накануне Полтавской битвы, призывал русских солдат воевать за Веру, Царя и Отечество.
Но в триаде «Православие, Самодержавие и Народность» содержится не только девиз: «За Веру, Царя и Отечество», но и его конкретное выражение - «за русского Бога, русского Царя и русский Народ». И в отличие от этого девиза в триаде сформулирован закон национального русского бытия. Она выражает как политическую форму русской государственности - Самодержавие, так и ее духовное содержание - Православие. А Народность является той основой, без которой ни первое, ни второе существовать не может. Так же, как и русская народность не может существовать без Православия и Самодержавия.
Суть триады заключается в следующем.
ПРАВОСЛАВИЕ. Без любви к православию, к вере предков считал Сергей Семенович Уваров, «народ, как и частный человек, должны погибнуть; ослабить в них Веру, то же самое, что лишать их крови и вырвать сердце. Это было бы готовить им низшую степень в моральном и политическом предназначении. Это было бы измена в пространном смысле».
САМОДЕРЖАВИЕ. По утверждению Уварова, самодержавие - это главное условие политического существования России, ее государственности. Россия живёт и охраняется спасительным духом Самодержавия, сильного, человеколюбивого, просвещённого.
НАРОДНОСТЬ. По Уварову «дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее».
Здесь все настолько гениально взаимосвязано, что более четкого, более ясного выражения русской идеи никто до сих пор не придумал и уже не придумает. Хотя мы и живем в совершенно других исторических условиях, уваровская триада, так же, как и филофеевская идеологема «Москва - Третий Рим» настолько прочно живет в самосознании православного русского, что при благоприятных условиях обязательно начнет претворяться в жизнь.
Проявление идеи «Православие, самодержавие, народность» может быть во всех формах нашего бытия. В политической, как «Церковь, Православная власть, народ». В социальной, как «Архиереи, элита, народ» (или «Священник, начальник, крестьянин»), и философской, как «Вера и верность русским идеалам». Но ее главное наполнение - это естественно «Церковь, Монарх, Народ». В виде «За веру, Царя и Отечество» она есть боевой девиз русских монархистов. И, в конечном счете, уваровская триада - это историческая основа для нашего национального бытия. Это именно то, что должен возрождать русский человек. ИМЕННО ЗА ЭТО ОН ДОЛЖЕН БОРОТЬСЯ.
«Православие, Самодержавие и Народность... суть такая же жизненная истина для России, как крылья для птицы, как воздух для тех, кто дышит», - проникновенно взывал поэт и пламенный монархист конца XIX - начала XX в. В. Л. Величко. А святитель Феофан, Затворник Вышенский писал: «Издавна охарактеризовались у нас коренные стихии жизни русской, и так сильно и полно выражаются привычными словами: Православие, Самодержавие и Народность, вот что надобно сохранять! Когда ослабеют или изменятся сии начала, русский народ перестанет быть русским. Он потеряет тогда свое священное трехцветное знамя».
Уваровская триада «Православие, самодержавие, народность» СОДЕРЖИТ В СЕБЕ ВСЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ РУССКОЙ ИДЕИ. И православный патриотизм, и имперскую идеологию, и русский национализм. В совокупности это есть идеология русского народа, его национального государственного и общественного устройства, практическим воплощением которой является русский миропорядок - ПРАВОСЛАВНАЯ РУССКАЯ МОНАРХИЯ.
Игорь Евсин
Источник: «Русский монархист»
Recent Posts from This Journal
Образование. Война. Возрождение. ОльгаЧетверикова
У студентов нет интереса потому что нет знаний и способностей. Преподаватели раздражаются, настраиваются против студентов, а те настраиваются против…
-
Сейчас Европа и США - завтра Россия, Украина и Белоруссия. Детям без прививок стали запрещать ходить в школу в Европе Бойкот вакцинации попал в…
РЕАЛЬНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ ПУТИНА: жид Фридман стал самым богатым жителем Лондона
54-летний путинский Фридман помимо российского гражданства имеет израильское и при этом является налоговым резидентом Великобритании. Совладелец…
ПУТИН ЗАПУСТИЛ ГЕНЕТИЧЕСКУЮ ПАСПОРТИЗАЦИЮ НАСЕЛЕНИЯ. Не сдавайте ДНК-анализы!
11 марта 2019 года, Путин издал Указ об осуществлении генетической паспортизации населения и формировании генетического профиля населения. Это самое…
Путин довел врачей: "Мы устали молчать! Мы будем перекрывать федеральные трассы!"
Медработники бунтуют по всей России и выразили своё недовольство - что не хотят объединяться с другими больницами, и так уже нет персонала, все ушли!…
Историка Андрея ЗУБОВА о графе Уварове и его знаменитой «триаде» рассказывалось о самом персонаже, его взглядах, личных качествах, круге общения. А также о том, что подвигнуло его к созданию формулы «Православие, самодержавие, народность». В заключительной части статьи, предлагаемой читателю, автор комментирует «каждое из слов» триады.
Андрей ЗУБОВ , ведущий рубрики, доктор исторических наук, профессор МГИМО, ответственный редактор двухтомника «История России. ХХ век»:
— Сергей Семенович Уваров (1785—1855) — министр народного просвещения в течение 17 лет (1833—1849), бессменный с 1818 года до самой смерти президент Академии наук, возведенный 1 июля 1846 г. в графское достоинство, - более всего известен как автор формулы «Православие, самодержавие, народность». Но хорошо ли мы понимаем сейчас, через 180 лет, смысл этой уваровской триады, которую так часто вспоминают и политики, и публицисты? Чтобы постичь мысль, надо прежде узнать человека, эту мысль высказавшего. Сейчас, когда наш народ вновь ищет себя, постепенно соглашаясь с забытым принципом, что «не хлебом единым жив человек», поговорить об этом значительном русском государственном деятеле, ученом, мыслителе мне кажется весьма своевременно.
 |
| Герб графов Уваровых |
Он был убежденным противником принципа, сформулированного Уильямом Гладстоном, — «Свободе может научить только свобода». «Освобождение души через просвещение должно предшествовать освобождению тела через законодательство», — утверждает он в знаменитой своей речи в Педагогическом институте. В докладе же 1832 г. Уваров пишет: «В нынешнем положении вещей и умов нельзя не умножать где только можно числа умственных плотин. Не все оныя, может быть, окажутся равно твердыми, равно способными к борьбе с разрушительными понятиями; но каждая из них может иметь свое относительное достоинство, свой непосредственный успех».
Александр I желал обогнать деструктивную пропаганду социалистов и иллюминатов и просветить народ прежде, чем те успеют взбунтовать его. Уваров стремится к тому же. Он формулирует свой принцип — ограждать плотинами незрелый ум народа и одновременно давать ему «образование правильное, основательное, необходимое в нашем веке», соединяя его «с глубоким убеждением и теплой верою в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности». Уваров сознает, что это — «одна из труднейших задач времени». Но в положительном решении этой задачи — «последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».
И разве Уваров был не прав? Разве преследовал он, так формулируя свои принципы, какие-то «узкоклассовые крепостнические интересы», в чем обличала его сначала левая печать старой России, а потом — советская пропаганда? Ведь победа большевицкого заговора в 1917 году, победа, погубившая Россию и ввергнувшая в неисчислимые кровавые муки русский народ, победа эта была достигнута именно из-за дикости, необразованности подавляющего большинства русских людей и однобокого, неправильного, внерелигиозного и непатриотического воспитания множества из тех, кого привычно называли в России «интеллигенцией». «Безрелигиозное отщепенство от государства, характерное для политического мировоззрения русской интеллигенции, обусловило и ее моральное легкомыслие и ее неделовитость в политике», — констатировал в 1909 г. в «Вехах» Петр Струве.
Конечно, в том, что русское общество стало противогосударственным и безрелигиозным — огромная и преимущественная вина самой русской императорской власти. Но исправление ошибок прошлого было вовсе не в отбрасывании униженной православной веры и опозоренного абсолютизмом и крепостным рабством государства, но в восстановлении достоинства Церкви, как Тела Христова, как «столпа и утверждения Истины», и в восстановлении русских людей в их гражданском и политическом достоинстве. Во второй четверти XIX столетия так думали немногие. Уваров был одним из них. Не забудем, что свою «триаду» Уваров сознательно противопоставлял триаде революционной Франции — свобода, равенство, братство. Рассмотрим коротко каждое из слов «триады», наверное, глубоко продуманных и взвешенных Уваровым.
Православие. Речь не идет здесь ни о казенной внешней религиозности, ни о каком-то конфессиональном шовинизме. Речь об ином — отвергается безбожие XVIII столетия, глумление над верой и Церковью. Для абсолютизма было характерно считать религию только средством для нравственного обуздания простонародья, не способного руководствоваться в своих действиях чистым разумом и нуждающегося в мифах. Абсолютизм также требовал личной лояльности государю и не обосновывал эту лояльность никакими религиозными мотивами. Абсолютная монархия объявлялась благом сама по себе, как рациональный факт. Религиозная санкция если и провозглашалась абсолютными монархами, то только для простаков.
Уваров утверждает иное. Государственная власть, не основанная на вере в Бога, не сообразующаяся с господствующим в народе исповеданием, из этого исповедания не исходящая в своих действиях, — это не богоданная законная власть, а узурпация. И такая узурпация или будет прекращена самим обществом, или погубит его. В статье «Общий взгляд на философию литературы», как это было принято по цензурным обстоятельствам времени, заменяя словом «литература» слово «политика», Уваров пишет: «Если литература сбросит с себя провиденциальные узы христианской морали, она разрушит себя собственными руками, ибо христианство несет идеи, без которых общество, такое, какое оно есть, не сможет просуществовать ни мгновения». Он предупреждает: «Без любви к вере предков народ, как и частный человек, должен погибнуть».
Уваров здесь вполне искренен. Историк С.М. Соловьев не стеснялся утверждать, что «Уваров безбожник, не верующий во Христа даже и по-протестантски». Это — явная неправда. Такая же, как и другое его утверждение, что «за всю жизнь Уваров не прочитал ни одной русской книги». Вообще желчный и часто необъективный в своих суждениях о современниках, Соловьев особенно желчен и крайне необъективен к Уварову, который в первые годы научной карьеры историка всячески благодетельствовал ему и до последних дней жизни высоко ценил его талант. О личном благочестии Уварова мы просто ничего не знаем, но нигде он не показал себя религиозным скептиком, и тем более «безбожником». В научных исследованиях Уварова большое внимание уделяется переходу от греческого язычества к христианству, от неоплатонизма к патристическому миросозерцанию, и всегда он подчеркивает значительность этого перехода. Особую работу Уваров посвящает интересному автору V века — Нонну Панополитанскому, — автору двух сохранившихся поэм «Деяния Диониса» и «Евангелие от Иоанна», переложенное гекзаметрами*. Обращение высокообразованного языческого мистика в самое возвышенное христианство и совершенное оформление этого обращения гекзаметрической поэмой, скорее всего, было близко самому Уварову. Вера христианская в ученых построениях Уварова всегда выступает как высшее достижение человеческого духа, как окончательный итог духовного развития, к которому человечество долго шло через умозрения Индии, греческие мистерии, поиски Платона, Плотина, Ямвлиха, Прокла, Нонна.
Именно поэтому, а не из-за политических пристрастий николаевского царствования, ставит Уваров «православие» в свою триаду. Православие было ценимо Уваровым не только как русская национальная версия христианства и его личная вера — он видел в православии то культурное основание, то наследие греческой античности, которого лишен был латинский Запад. Культура Древней Индии, которая только начала тогда открываться Европе, как родственная европейской арийская цивилизация, переработка индийской традиции языческой греческой древностью и, наконец, расцвет всей предшествующей культуры и ее нравственно-религиозное завершение в греческой версии христианства — православии — вот то сокровище, которое Уваров стремился передать России. Не забудем, что Уваров был учеником и корреспондентом Фридриха Шлегеля, который в 1808 г. опубликовал знаменитую работу «О языке и мировоззрении индийцев», в которой потряс европейский культурный мир доказательством того, что культурные идеи Запада в конечном счете имеют индоарийское происхождение. Уваров планирует создание Азиатской академии и чуть позже создает Лазаревский Институт восточных языков в Москве, чтобы развивать востоковедные знания. Он убеждает Батюшкова, Жуковского, Гнедича, Дашкова вернуть России ее античное наследство, переводить с греческого классиков и издает в 1820 г. греческую поэтическую антологию. Великий труд перевода русским гекзаметром «Илиады» и «Одиссеи» был осуществлен Гнедичем и Жуковским при постоянной заботливой поддержке Уварова, о чем оба переводчика пишут в предисловиях к первым изданиям переведенных ими поэм. Уваров сам 15 лет изучает у Фридриха Грёфе греческий язык и овладевает им в совершенстве. Всё это — только подоснова, необходимая, чтобы принять России свое законное наследие — православие во всей его духовной и культурной полноте. Не псевдоправославное обрядоверие, но, по слову апостола, «премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей» (1 Кор. 2, 7).
Таков культурный аспект «православия» триединой формулы. Но есть еще и аспект политический. Уваров ставит православие прежде самодержавия. Неслыханная для абсолютизма вольность. Христианство должно ограничивать самовластие монархов. Христианский закон выше закона царского. Уваров был уверен, что культурное православное общество естественно будет ограничивать автократию, давать ей рамку, а, с другой стороны, будет создавать нравственную рамку и для самого себя.
Не случайно в противопоставлении уваровской формулы революционной французской «православие» соответствует «свободе». Истинная свобода без Христа, без веры, без любви к ближнему — невозможна в принципе. Такая свобода — только самообольщение. Французская революция, объявив свободу своим принципом, поработила людей больше, чем любой старый королевский порядок. Человек стал рабом страха, заложником гильотины, пленником безумных идеологий. А за свободу духа пришлось платить жизнью. Уваров был уверен, что глубокая православная образованность — единственное надежное основание для свободы политической и гражданской. Он не противопоставлял православие свободе, но созидал свободу православием.
Самодержавие для Уварова вовсе не являлось синонимом монархического абсолютизма. В своих политических эссе Уваров всегда подчеркивал, что абсолютизм — несовершенная политическая форма. Иногда он называл ее вынужденной, иногда — навязанной. Идеальной формой полагал он конституционную монархию. «Русская система», разработанная Уваровым еще в царствование Александра I, предполагала поступательное движение от абсолютной монархии к «зрелому» парламентскому государству, образцом которого для мыслителя была Великобритания, с ее неписаной конституцией, и Франция после реставрации, с конституционной хартией 1814 г. Как ученый филолог Уваров прекрасно знал, что в греческом языке слово «самодержец» — «автократор» понималось не в смысле «абсолютный монарх», но в смысле независимого, дееспособного, не ограниченного никем субъекта, например, юноши, вышедшего из-под опеки, или государства, не подчиняющегося никакому иному. Фанатичный приверженец неограниченного абсолютизма император Николай Павлович мог вкладывать в понимание второго члена уваровской триады свой смысл и действительно вкладывал его, тем более что в классических языках был он не силен. Уваров знал это, царя не разубеждал, но сам действовал в соответствии с более глубоким и верным пониманием термина. Он знал, что «история есть верховное судилище народов и царей», что «дух времен, подобно грозному Сфинксу, пожирает не постигающих смысла его прорицаний» и что «безрассудно стараться заключить возмужающего юношу в тесные пределы младенческой колыбели».
В конце 1840-х гг. Уваров предает гласности свой спор с корсиканским дворянином, заклятым врагом Наполеона, идеологом неограниченного абсолютизма графом Поццо ди Борго, в котором ставит ему в вину «непреодолимое отвращение к стихии демократической». Свою же приверженность этой демократической стихии он объясняет так: все люди равны перед Богом, все — дети своего Создателя, а потому имеют равное личное достоинство.
Самодержавие Уваров не случайно поставил против французского ugalitu. Здесь опять же, как и в случае с православием и свободой, не противопоставление, но дополнение. Уваров был убежден, что республика, равно демократическая или аристократическая, порождает крайнее неравенство, и в результате — бунт. Монарх же, как наследственный правитель, равно удален от всех своих подданных и равно близок ко всем. Монарх, но только монарх мудрый и богобоязненный, сможет сохранить в народе истинное равенство — равенство перед верховной властью. Природные же способности, происхождение, связи, удача всегда творят неравенство, а неравенство, не сдерживаемое независимым от людей монархом, будет стараться упрочить и умножить себя. Без царя богатые будут становиться еще богаче, бедные — еще беднее; властвующие — еще полновластнее, безвластные — еще безвластнее. Поэтому, убежден был Уваров, только самодержавие монархическое в состоянии обеспечить равенство, столь естественное для христианского государства. Но самодержавие должно контролироваться народом. Ведь монарх может оказаться и не мудрым, может, поработясь греху, потерять страх Божий. В некотором смысле самодержавным, самостоятельным, по представлениям Уварова, должен быть не только монарх, но и каждый гражданин, пользующийся политическими правами. То, что подразумевал Уваров под понятием «самодержавия», было предвосхищением идеи народной монархии.
Третий принцип триады — «народность» остался столь же не понятым, как и первые два. «Под народностью разумелось одно лишь крепостное право», — утверждает в статье «Уваров С.С.» Брокгауз и Ефрон. Уваровскую «народность» окрестили «казенной». Всё это бесконечно далеко от взглядов Уварова. «Народность» — общеромантический принцип начала XIX века. Романтики старались внимательно проявлять то, что присуще их народу, собственную народность, так как искажения чужеродными влияниями могут повредить народной душе, помешать ее естественному взрослению, развитию. Но при этом романтики ясно различали уникальность каждого народа и универсальность мировой культуры. Душа национальная — образование европейское. Это был общий для романтиков принцип, и ему следовал Уваров. Он мечтал развивать правильным европейским образованием душу русского народа и, не покладая сил, трудился над изучением истоков русской культуры, искал их в Индии, у греков, в платонизме. Профессор Михаил Каченовский, считавший все русские письменные источники дотатарского времени — грубой подделкой, высмеивал Уварова за его причисление к русской поэзии древнегреческих лириков. Но Уваров видел культурное и даже языковое преемство между эллинами и русскими, и надеялся, что Россия, обратившись к своим духовным истокам, переживет Ренессанс, обретет собственные культурные основания, совершенные и прочные. Он мечтал видеть русских нацией не менее культурной, но при том и не менее самобытной, чем итальянцы, англичане, немцы, французы. В этом был главный смысл его понятия «народность». Размышляя после смерти Уварова о его деятельности, Грановский писал: «Исключительное и вредное преобладание иностранных идей в деле воспитания уступило место системе, истекшей из глубокого понимания русского народа и его потребностей… Неоспоримые факты доказывают, как быстро двинулась у нас наука в эти семнадцать лет и насколько стала она независимее и самостоятельнее… Умственная связь России с европейской образованностью не была ослаблена; но отношение изменилось к нашей выгоде».
В начале ХХ века, как бы продолжая дело Уварова, к греческому и латинскому языкам в гимназиях начали добавлять санскрит. 1917 год прекратил это национальное культурное строительство и, уничтожив культурный слой общества, превратил русских в никогда до того не существовавших дикарей Михаила Каченовского.
Но у «народности» Уварова были еще и политические задачи. Противопоставляя свое понятие республиканскому французскому, он ставит народность против «братства» — fraternitu. Можно объявить, что все люди братья, но такое родство мало кем будет ощущаться. Намного сильнее ощутимо братство внутри одного народа. Не случайно именно гражданской войне свойственно именоваться братоубийственной. К общечеловеческому братству можно прийти только через братство семейное, родовое, национальное, то есть через «народность». Если бы глубже был усвоен урок уваровской «народности», быть может, смогли взаимными уступками воссоединиться высшие с низшими в России, и не дошли бы мы до безумия многомиллионного братоубийства в ХХ веке. Но уваровская триада не стала официальной идеологией России. Как и сам ее создатель, она была отвергнута, а то, что внешне оставлено от нее, — было изолгано.
Когда-то Пушкин и Уваров были друзьями и соратниками по Арзамасскому братству. Позднее их пути разошлись. Уваров ревновал к славе Пушкина, завидовал его неформальной, необременительной приближенности к Двору, тому, что в обход Уварова сам Царь объявил себя цензором поэта. Пушкин платил Уварову тем же: называл его «большим подлецом», издевался над министром в едких и злых эпиграммах, намекая даже на кражу богачом Уваровым каких-то «казенных дров». Но, в действительности, никто не определил принципы Уварова, его триаду, лучше гениального поэта в знаменитом наброске 1830 года: «Два чувства дивно близки нам…» Самодержавие — самостоянье человека, основанное на народности — любви к родному очагу, к отеческим гробам, — коренится в воле Самого Бога, в истинном православии. Можно ли сказать лучше?
*S.S.Ouvaroff. NonnosvonPanopolis, derDichter. SPb. 1818.