Церковь в 20 годы. Хрущевские гонения - «коммунизм и религия несовместимы»

В СССР боролись с религиозным культом, как пишут в либерально-демократических изданиях. По разному было: и действительно были и необоснованные преследования со стороны местных властей и самих священнослужителей. и культовые здания закрывались. Но было и такое, как в ниже приведённых документах.

«5 сентября с.г. в 11 часов в здание Актюбинского Александро-Невского Собора вошла группа граждан во главе со служителем культа …»

Так эпически начинается заявление в президиум облисполкома Православной общины обновленческого направления. На шести листах текста обжалуют они постановление Актюбинского горсовета, заключившего договор аренды с общиной староцерковной ориентации тихоновского направления.

Фонд №85, опись №1, арх. дело №245

"Голова кругом. Ведь в СССР ни секса, ни, тем более, религии не было, как всем стало известно в демократические времена.

В общем, религиозный спор с участием светских властей. Кстати, как следует из Заключения №66 юрисконсульта при облисполкоме Смирнова, Горсовет был неправ. Правы жалобщики. Обновленцы, то есть. "

А здесь можно ознакомиться с ещё одной историей на эту тему:

"История закрытия Святогорской церкви: как решило население "

"В сельском совете одного из районов Актюбинской области решили закрыть церковь и передать помещение под клуб. Процесс этот долгий и начинался он только после того, как имелось решение общего собрания общины (населенного пункта). И вот удивительный документ. Список №1 и список №2. В первом подписи граждан, не верящих в бога и желающих отдать церковь под клуб, во втором - список граждан, верующих в бога и не желающих отдавать церковь. Если это не демократия, то, что тогда?

Документы из государственного архива Актюбинской области

Фонд №85, опись №1, арх. дело №377"

М.Б.Рогачев, М.В.Таскаев

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

трагедия Русской Православной Церкви. 20-30-е годы

Православие в начале XX в. играло ведущую роль в религиозной жизни Коми края. На территории современной Республики Коми в 1916 году было 112 приходов, 177 храмов, включая единоверческие и монастырские, два монастыря Русской Православной церкви. На приходах служили 116 священников. Число насельников, включая послушников, Ульяновского Троице-Стефановского мужского монастыря в 1913 году превышало 60. В Кылтовском Крестовоздвиженском женском монастыре обитало более 70 монахинь и послушниц.

Захват власти большевиками в октябре 1917 года положил начало одному из самых трагических периодов в тысячелетней истории российского православия. Особенно тяжелыми для церкви были 20-З0-е годы, когда советское государство сделало все, чтобы уничтожить Русскую Православную церковь. В борьбе с религией широко применялись политические репрессии. Но было бы неверным только к ним сводить политику Советского государства по отношению к церкви. Практика борьбы с церковью была намного многообразнее, и политические репрессии были “вплетены” в нее как составная часть.
Конфликт между Советским государством и церковью был предопределен воинствующим атеизмом марксизма - официальной идеологии советской власти. Религия определялась как фантастическое отражение “в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни”, “опиум народа”, а церковь рассматривалась как защитник интересов эксплуататорских классов. Однако это вовсе не означало, что конфликт выльется в разгром церкви и физическое уничтожение духовенства. По крайней мере, Маркс подчеркивал, что религия будет отмирать естественным путем, и не видел необходимости в репрессивных мерах: “Религия будет исчезать в той мере, в какой будет развиваться социализм. Ее исчезновение должно произойти в результате общественного развития, в котором крупная роль принадлежит воспитанию”. Но большевики не желали ждать, пока религия отомрет сама собой. С первых же дней советской власти административное давление на церковь и репрессии против духовенства стали обычной практикой нового правительства.

Уже в первые месяцы после революции был принят ряд декретов, касающихся церкви и коренным образом изменивших ее положение в обществе. Декретом “О земле” было ликвидировано церковное и монастырское землевладение владение. Государству передавались все учебные заведения духовного ведомства. Основным же был Декрет СНК РСФСР от 23 января 1918 года “Об отделении церкви от государства и школы от церкви”, установивший не только отделение церкви от государства и школы от церкви (с запрещением преподавания “религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы”), но и запрещение церкви владеть собственностью, лишение ее прав юридического лица. Все имущество церкви было объявлено народным достоянием, а “здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей” могли передаваться в бесплатное пользование общин только с разрешения государственных органов.

Эти положения декрета фактически лишали религиозные организации возможностей для нормальной работы, ставили церковь под жесткий контроль государства.

В Коми крае власть перешла к Советам только весной 1918 года, причем Советы эти были не большевистскими. Реально власть оказалась в руках большевиков в Усть-Сысольском уезде в конце июля, а в Яренском уезде - только осенью того же года. В Печорском уезде Архангельской губернии вся полнота власти была сосредоточена в руках большевиков и вовсе только после окончания гражданской войны. Поэтому в 1918 году постановления большевистского руководства относительно церкви в полной мере реализованы не были. Тем не менее, еще в марте Усть-Сысольский уездный земельный комитет принял решение о передаче в пользу земельных обществ причтовых и церковных земель, но конфискация их закончилась только в ноябре 1918 года. Во многих деревнях были муниципализированы принадлежавшие церкви дома и хозяйственные постройки. Но решение Северо-Двинского губисполкома о взятии на учет церковного имущества и регистрации религиозных обществ выполнено не было. Известен всего один договор, заключенный в 1918 году в с. Вомын, и несколько договоров, заключенных в январе - марте 1919 года. Ситуация во многом определялась отношением к этим вопросам православного коми крестьянства. Оно поддержало конфискацию и распределение церковных и монастырских земель между землепашцами (земельными наделами были наделены и сельские священники), но не хотело нести расходы по содержанию церкви.

Узкопрактический подход в решении этих вопросов проявился, например, в решении приходского собрания Слободской Никольской церкви (январь 1918 г.): “...желаем, чтобы духовенство было всецело обеспечено от казны. Причтовую землю желаем взять от духовенства самим. Постройки причтовые отнести на счет духовенства или государственной казны”. При этом крестьяне и в мыслях не держали возможность закрытия храмов.

В 1918 году были закрыты оба монастыря, а их земли конфискованы. В Ульяновском монастыре еще летом 1918 года, до закрытия, было изъято 419 пудов “хлебных излишков”. В сентябре и октябре монастырь подвергся экспроприации красными отрядами М.Мандельбаума и В.Чуистова. Первый конфисковал продовольствия, имущества и денег на сумму 64 тысячи рублей, а второй - имущества и продовольствия на 7,1 тысяч рублей и остатки монастырской казны. В конце 1918 года в Ульяновском Троице-Стефановском монастыре был образован совхоз. Правда, просуществовал он недолго, в ноябре 1919 года монастырь был занят белыми. В Кылтовском же монастыре монахини организовали трудовую коммуну. Храмы в обоих монастырях продолжали действовать. В 1918 году вообще было закрыто всего несколько храмов в старообрядческих районах на Печоре - жители-старообрядцы отказались их содержать.

Реакция церкви на захват власти большевиками и ограничение прав религиозных объединений, естественно, была негативной, но сдержанной церковь никогда не призывала к насилию, вооруженной борьбе. Показательно, что патриарх Тихон отказал в поддержке белому движению. Поместный Собор Русской Православной церкви (август 1917 - октябрь 1918 гг.) и новоизбранный патриарх Тихон в своих посланиях неоднократно призывали к прекращению кровопролития и братоубийственной войны. В послании Совету Народных Комиссаров в связи с первой годовщиной революции патриарх Тихон призывал прекратить красный террор, нападки на церковь, преследования за веру.

Особенно большой резонанс получило послание патриарха Тихона от 19 января 1918 года (уже были опубликованы тезисы декрета об отделении церкви от государства), в котором он анафематствовал всех, кто был повинен в “избиениях ни в чем не повинных... людей” и призывал верующих встать на защиту церкви, но не силой оружия, а словом, покаянием: “Спешите с проповедью покаяния, с призывом к прекращению братоубийственных распрей... устрояйте духовные союзы... которые силе внешней противопоставят силу своего святого воодушевления”.

Вологодская духовная консистория, как и положено, предложила огласить это послание во всех храмах епархии и “немедленно по всем приходам устроить пастырско-мирянские собрания для принятия мер к защите” церкви. В УстьСысольске указание консистории было получено 26 февраля, и благочинный 1-го округа протоиерей Александр Малевинский приказал прочесть его во всех храмах, а духовенству прибыть в Усть-Сысольск “для решения своей участи и линии поведения в эти тревожные дни”.

Местное духовенство выразило протест против декрета об отделении церкви от государства. В феврале 1918 года против декрета высказался полуепархиальный съезд духовенства и мирян (Великоустюжского викариатства), в котором принимали участие представители приходов Усть-Сысольского и Яренского уездов. Съезд обратился к Собору с просьбой “передать сущей власти от православного населения епархии мольбу отменить декрет об отделении церкви от государства”. Созданный в уезде для защиты церкви “Союз духовенства и мирян” в марте 1918 года обратился к приходам, призвав всех, “кто не отрекся от Христа, кто любит церковь, кто желает добра государству”, требовать, “чтобы закон об отделении церкви от государства был отменен”. Союз постановил обратиться во все приходы уезда с просьбой слать обращения патриарху “с слезной мольбой принять меры к тому, чтобы декрет Совета Народных Комиссаров о свободе совести не приводился в исполнение”, поскольку он “крайне вреден для православной церкви”.

Вполне естественное отрицательное отношение к действиям советской власти, как видим, не выражалось в призывах к борьбе с ней. Тем не менее действия церкви были расценены как контрреволюционные. ЧК были арестованы приходские священники о. Клавдий Тюрнин из Усть-Сысольска, о. Стефан Куратов из Визинги, о. Александр Козлов из Слободы, обвиненные в антисоветской пропаганде, заключавшейся в том, что они читали в храмах послания Собора и патриарха, т.е. выполняли свои пастырские обязанности. Ревтрибунал признал обвинения доказанными, но все же освободил их от наказания - молот “красного террора” еще не начал крушить всех подряд. За Противо-Советскую агитацию под видом “Религиозно-нравственных бесед” на три года условно был осужден иеромонах М.Ф.Митюшев.

Власти раздражал большой авторитет церкви. Петроградские агитаторы И.Мельников и Н.Медаков, работавшие в конце 1918 года в привычегодских волостях Яренского уезда, отмечали, что “сильно развитое религиозное влечение в деревне многому мешает и часто парализует все начинания крестьянина в области строительства жизни на новых началах”.

Эти аресты - первые, еще слабые раскаты грома. В сентябре 1918 года было официально объявлено о начале “красного террора”. Начиналась гражданская война, и ожесточение нарастало. Расстрелы священников шли по всей России. Внес свою печальную лепту и Коми край.

Первой жертвой “красного террора” среди священнослужителей Коми края стал священник Мординского прихода тридцатилетний о. Владимир Николаевич Юшков. 20 августа 1918 года он был арестован и увезен в Усть-Сысольск. Только через год жене сообщили, что о. Владимир расстрелян 5 сентября 1918 года “за агитацию против советской власти”. Приговор был вынесен архангельской губЧК.

В сентябре 1918 года ЧК отправило из Усть-Сысольска группу “ненадежных граждан”, и среди них православного миссионера, бывшего депутата IV Государственной думы Степана Николаевича Клочкова. По приговору Революционного полевого трибунала Котласского района они были расстреляны 24 сентября 1918 года “за организацию восстания против Советской власти и агитацию за Временное правительство”.

В годы гражданской войны репрессии против духовенства стали массовыми. Симпатии духовенства были на стороне белого движения, что вполне естественно - белые выступали под знаменем России православной, восстанавливали права церкви. Но прямого участия в белом движении духовенство, за редким исключением (служба полковыми священниками в белой армии), не принимало. Причем, православные священники были не одиноки в своих симпатиях к белым - по крайней мере, на начальном этапе войны их разделяла значительная часть крестьян, разочарованных неспособностью красных решить продовольственную проблема, начавшимся террором и экспроприациями, особенно деятельностью комбедов.

Особенно прославился своими зверствами командующий Печорским краем Мориц Мандельбаум. Первой его жертвой стал священник с. Усть-Нем о. Дмитрий Спасский. Он был арестован 15 сентября 1918 года отрядом Мандельбаума, направлявшимся из Усть-Сысольска на Печору. В своем донесении в Котлас от 5 октября 1918 года Мандельбаум отмечал, что “священник Спасский произносит проповеди против Советской власти, называя ее властью грабительской. Арестовав священника Спасского, я с отрядом отправился далее. В пути был произведен допрос священнику Спасскому, который подтвердил свое выступление в церкви, но уклонился и сказал, что это только было сказано по отношению местного Усть-Немского волостного совета. Заседание совместно с членами Усть-Сысольской Чрезвычайной комиссии решило: приговорить священника Спасского к расстрелу, каковое постановление и было немедленно приведено в исполнение”. Местные крестьяне рассказали дочери о. Дмитрия о его последних днях: “Они (красноармейцы - авт.) все время били его нагайками. И пока везли на пароходе, все время били за то, что он не отрекся от веры Христовой, а их называл слугами сатаны. Пароход остановили под утро на безлюдном месте. На опушке леса велели батюшке выкопать себе могилу. Да, видать, не глубоко смог он выкопать... Когда расстреляли его и забросали песком яму, дождь, ливший целый день, размыл песок, и кисть руки его торчала из могилы, как будто и мертвый он проклинал их”.

27 сентября 1918 года при занятии с. Усть-Цильмы Печорского уезда красные арестовали настоятеля Усть-Цилемского Никольского собора о. Анфала Суровцева. Его обвиняли в принадлежности к Печорскому правительственному (белогвардейскому) комитету. О смерти священника сообщили архангельские газеты: “Настоятель Усть-Цилемского собора о. Анфал Суровцев претерпел от большевиков мученическую смерть: захваченному в конце сентября о. Анфалу Суровцеву сначала причинили невыразимые страдания, так как целых 10 дней его били нещадно плетьми, потом постепенно отрезали нос, уши, вырвали язык, застрелили на борту парохода и сбросили в реку”.

После отступления красных временно исполняющий обязанности настоятеля Усть-Цилемского соборного прихода о. Иоанн Серебренников представил в Архангельский Епархиальный Совет рапорт о жертвах “красного террора” среди лиц духовного звания Печорского уезда за первые месяцы 1919 года: “9 января ст. ст. священник Кипиевского прихода о. Владимир Зуев был взят красноармейцами и увезен в Кычкар и здесь выстрелом из ружья - разрывной пулей в голову - убит. Умер он, как говорят очевидцы, от руки своего прихожанина, ставшего красноармейцем, истинно геройски: благоговейно перекрестившись, он благословил по направлению с. Кипиево. Красноармеец грубо закричал на него: “Что ты машешь рукой?”, прибавив к этому площадную брань. Раздался выстрел, и о. Владимира не стало. Тело священномученика две недели валялось на снегу, и после того, как жена почившего уплатила красноармейцам 800 рублей, дали ей возможность положить в могилу. После ухода красных о. Владимир похоронен в ограде Кипиевской церкви 7 марта о. Николаем Истоминым. Все имущество о. Владимира Зуева разграблено красноармейцами. Второю жертвою духовенства стал 19 февраля ст. ст. псаломщик Кычкарского прихода Петр Алексеевич Таратин, преклонных лет старец (св. 70 лет) (ему было 65 лет авт.). Его красноармейцы расстреляли в лесу за то, что будто бы он радовался приближению белоармейцев. Его также похоронил 11 марта ст. ст. священник Кычкарского прихода о. Николай Истомин. После почившего Петра Алексеевича осталась многочисленная семья: старший сын в белоармейцах, второй сын взят красноармейцами и увезен в Ижму, где и расстрелян. Вечная память мученикам... Священник Бакуринского прихода на Печоре о. Иосиф Распутин был схвачен красноармейцами, увезен в Ижму и там, привязанный к телеграфному столбу - расстрелян. Несмотря на мольбы жителей, его не дозволили похоронить. Труп священника был обглодан собаками. О. Иосиф прослужил в этом приходе 23 года, за мягкость и кротость характера был особенно уважаем прихожанами...”

В заключении своего рапорта Серебренников писал: “В Ижемском районе духовенству грозит от красных страшная опасность, и едва ли кто из них останется в живых, так как красные озверели”.

К расстрелу был приговорен и настоятель Ижемского Преображенского прихода благочинный о. Василий Новиков. Однако в последний момент расстрел был отменен. Но в живых о. Василия не оставили - он умер 9 марта 1919 года, уморенный голодом. Все его имущество было разграблено. На протяжении всей гражданской войны красные использовали священников в качестве заложников. Так, при отступлении Вашко-Мезенского советского полка с Удоры весной 1919 года в заложниках оказался священник о. Федор Клепиков, захваченный в с. Важгорт (он был вывезен в Яренск, дальнейшая судьба не установлена). При отступлении из Усть-Сысольска в ноябре 1919 года местные чекисты взяли в заложники священнослужителя В. Катаева. Есть также непроверенная информация, что при отступлении из Яренска в ноябре 1919 года красные вывезли из города всех священников в качестве заложников и сожгли их заживо в с. Лена (это утверждали, например, жители с. Айкино).

Неоднократным арестам подвергались монахи Ульяновского монастыря, не покинувшие обитель после ее закрытия большевиками. В октябре 1919-го начальником уездной милиции было обнаружено и конфисковано 500 пудов хлеба, спрятанных на территории монастыря. Были арестованы игумен Амвросий (Морозов), казначей иеромонах Мелетий (Федюнев), эконом иеромонах Тихон (Лапшин) и еще три монаха. Их вывезли в Устюг, в губернскую ЧК. В начале 1920 года священнослужителей освободили под письменное обязательство находиться в Лальске до окончания следствия. Но вскоре они были вновь арестованы в стенах Устюжского Иоанно-Предтеченского монастыря. Освободили их только в мае 1920 года. К этому времени гражданская война закончилась, белые из монастыря ушли.

Возвратившиеся красные устроили массовое судебное разбирательство в отношении братии, поддерживавшей белых во время их трехмесячного (с ноября 1919 по март 1920 годы) пребывания в монастыре. Из 35 бывших насельников 20 были осуждены на различные сроки лишения свободы, в том числе и иеромонах Платон (Колегов), избранный на должность настоятеля после ареста Амвросия. Восемь осужденных были отправлены в Усть-Сысольскую тюрьму, 14 человек во главе с иеромонахом Платоном - на пять лет в великоустюжский концлагерь.

Репрессиям за поддержку белого движения были подвергнуты и приходские священники. Так, в Яренском уезде в марте 1920 года были арестованы и приговорены к различным срокам работы в трудармии священники о. Петр Антоновский из Жешарта, о. Алексей Козлов, о. Николай Тюрнин из с. Гам, о. Борис Попов из с. Коквицы, о. Павел Богословский из с. Шежам, В.Ржаницын. Арестованы были полковые священники белых о. Борис Едский, о. Александр Шумков (его за годы войны арестовывали неоднократно), В.Попов. Приговоры были сравнительно мягкими, а некоторых и вовсе вскоре отпустили. Новая власть была пока еще снисходительна к “старому миру”, не могла не учитывать симпатии крестьян к церкви. Однако по Конституции РСФСР 1918 года “монахи и духовные служители церквей и религиозных культов” были лишены избирательных прав (ограничение в правах сохранялось до 1936 года).

Первый концентрированный удар по церкви был нанесен в 1922 году. Засуха 1921 года в Поволжье привела к массовому голоду. В общенародную кампанию по спасению голодающих включилась и Православная церковь. Патриарх Тихон 22 августа 1921 года обратился к верующим с воззванием “О помощи голодающим”, в котором характеризовал голод как наказание за грехи и призвал жертвовать в фонд помощи голодающим. В воззвании 19 февраля 1922 года патриарх разрешил жертвовать церковные украшения и предметы, не используемые при богослужении.

Однако правительство не было заинтересовано в добровольной помощи церкви. Вопрос о помощи голодающим был вопросом политическим. Необходимо было найти повод для удара по церкви. И тогда появился провокационный Декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года “О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих”, предписывающий изымать все находившиеся в распоряжении церкви предметы из драгоценных металлов и украшенных драгоценными камнями. Патриарх Тихон в послании от 28 февраля 1922 года отметил, что церковь и дальше будет помогать голодающим, но пойти на изъятие богослужебных предметов не может, поскольку “с точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства”.

Стихийное сопротивление верующих было поставлено в вину духовенству и использовано как повод для репрессий против церкви и православного духовенства. 19 марта 1922 года, после трагических событий в г. Шуе, где при столкновении верующих с красноармейцами было убито четверо и ранено десять человек, В.И.Ленин направил строго секретное письмо членам Политбюро ЦК РКП(б), в котором с циничной откровенностью сформулировал цели кампании (в нашей печати оно было опубликовано только в 1990 году): “Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем... провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления... Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе* в особенности, совершенно немыслимы. Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий”. И далее дал подробные инструкции по проведению изъятия. В письме и речи нет о помощи голодающим. Кстати, большевистское руководство просчиталось: было собрано всего 21 пуд золота и 23 тысячи пудов серебра - церковь уже была основательно ограблена в 1918 году, а многое “прилипло” к рукам чекистов.

Удар по церкви был нанесен жестокий: погибли во время инцидентов и были расстреляны по приговору судов 2691 священник,1962 монаха, 3447 монахинь и немало мирян. В мае 1922 года был арестован патриарх Тихон, но в июне 1923 года освобожден - советское правительство побоялось расправиться с главой церкви. Патриарх же был вынужден сделать заявление о лояльности к советской власти.

Духовенству Коми АО “повезло”: прихода в крае были бедные, поэтому насильственное изъятие ценностей началось довольно поздно, в мае, когда основная волна репрессий уже прошла. По крайней мере, до арестов и расстрелов дело не дошло. Власти действовали на удивление мягко, в основном уговорами.

Поначалу немало верующих отнеслось к изъятию ценностей неодобрительно. В ряде приходов священники призывали верующих защитить храмы, и проповедь их была небезуспешной. Отказались добровольно выдать ценности верующие Усть-Кулома, Сизябской волости. В Серегове группа верующих пыталась отобрать у членов комиссии реквизированные предметы. “Нежелательными явлениями со стороны попа и лидеров групп верующих” сопровождалось изъятие ценностей в Выльгорте. Но такие случаи были немногочисленными. В отчетах с мест сообщалось, что в основном изъятия ценностей прошли спокойно. В Усть-Сысольске “особого затруднения в работе комиссии не встречалось, массового недовольства со стороны групп верующих не было”, духовенство к изъятию отнеслось спокойно. В Усть-Вымском уезде, по сообщению членов комиссии, “представители верующих, духовенство относятся весьма доброжелательно” к проводимой акции. В пяти общинах разрешили заменить церковную утварь, подлежащую изъятию, собранными верующими монетами и вещами из драгоценных металлов того же веса, в четырех была разрешена частичная замена.

К началу августа 1922 года работа по изъятию церковных ценностей в основном была закончена. В бедных храмах Коми края было собрано всего около четырех фунтов золота и более 34 пудов серебра.
Дальнейшая судьба собранных ценностей неизвестна.

Трудно сказать, почему изъятие ценностей прошло так спокойно и не дало возможности спровоцировать репрессии против духовенства. Возможно, верующие были запуганы “проведенными беседами” или действительно поддались уговорам о “гуманной” сущности декрета. Возможно, местные власти не получили соответствующих указаний из центра и старались проводить акцию достаточно корректно.

Но отголоски репрессий против духовенства дошли и до Коми области. Уже в первые годы советской власти Коми край вновь стал местом политической ссылки, только теперь сюда ссылали противников (или тех, кого считали противниками) большевиков. Среди политических ссыльных немалую долю составляло духовенство. Иные из них попали сюда “напрямую”, будучи осужденными к ссылке, иные - после отбытия срока наказания в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). В 1927 году в Коми АО в ссылке находились 57 священников, в их числе “епископы Платон (Руднев), Пашин, Брянских, Кедров, Дернов, Зернов, Смирнов (попали из Соловков)”.

Как отмечали составители “Обзора религиозных церковных и сектантских группировок области Коми”, “...тогда как ссыльные представители антисоветских политических партий не пользуются доверием и уважением со стороны населения Коми, реакционное духовенство в глазах религиозно настроенных элементов Области окружено ореолом страдальцев за веру и правду”. С 1923 по 1925 годы в с. Визинга отбывал ссылку епископ Дмитровский Серафим (Звездинский). В это же время в Коми крае жили ссыльные митрополит Казанский Кирилл, о. Николай Дулов из Москвы, о. Филарет, о. Иоанн Суравьев, о. Петр Баженов (настоятель собора в Туле), о. Сергий, о. Николай из Сибири. Поток ссыльного православного духовенства не иссякал вплоть до конца З0-х годов.

Наряду с православным духовенством, в Коми край ссылались и представители других конфессий. Например, в 1930 году на учете ОГПУ находилось 211 ссыльных евангелистов, баптистов, трезвенников-чуриковцев.

После учиненного в 1922 году разгрома большевистское государство на время “успокоилось” - до конца 20-х годов массовых репрессий не было. Это не означает, что церковь оставили в покое. Русская Православная церковь испытывала постоянное давление со стороны государства, препятствовавшего ее нормальной деятельности. После смерти в 1925 году Тихона, церковь почти 20 лет оставась без патриарха, поскольку власти не давали возможности провести Поместный собор. Перед смертью патриарх Тихон назначил местоблюстителем патриаршего престола митрополита Казанского Кирилла, но он, как и следующий за ним митрополит Ярославский Агафангел, находился в ссылке (в Коми АО) и не мог приступить к своим обязанностям. Местоблюстителем патриаршего престола стал митрополит Крутицкий Петр, но и он был арестован в декабре 1925 года (в 1937 году - расстрелян). Фактическим главой церкви стал назначенный митрополитом Петром на случай своего ареста заместителем патриаршего местоблюстителя митрополит Нижегородский Сергий, также до этого неоднократно находившийся под арестом.

Лишь в 1927 году, после публикации Декларации митрополита Сергия, в которой он заявил о лояльности церкви к советской власти, была разрешена деятельность временного Синода.

Церковь потрясали внутренние нестроения и расколы. Крупнейший из них “обновленческий” - был спровоцирован властью. Воспользовавшись арестом в мае 1922 года патриарха Тихона и заручившись поддержкой государственных органов, сторонники “обновления” (“Живая церковь”, Союз церковного возрождения”, “Союз общин древнеапостольской церкви”) провели весной 1923 года собор, лишивший Тихона патриаршества. В конце 1923 года большинство обновленческих групп объединились в обновленческую “Русскую православную церковь”, возглавляемую Синодом во главе с митрополитом. По существу был совершен внутрицерковный переворот, проведенный с ведома и при организационной поддержке государственных структур, прежде всего чекистов: советское руководство стремилось использовать обновленчество для развала церкви изнутри. Но твердая позиция патриарха Тихона, поддержанного значительной частью клира и мирян, не позволила уничтожить Русскую Православную церковь - “тихоновскую”, как ее называли в советской печати. И хотя официально обновленческая церковь прекратила свое существование только в 1946 году, уже во второй половине 20-х стало ясно, что она не сможет серьезно противостоять “тихоновцам”.

Обновленческий раскол затронул и приходы Коми края. Поначалу обновленцы, опираясь на поддержку местной власти, даже добились некоторого успеха - скорее всего, из-за слабой информированности местного духовенства о происходящем в центре. В 1927 году даже была организована обновленческая епархия с центром в Усть-Сысольске, существовавшая до начала З0-х годов. Но к этому времени уже было ясно, что обновленцам не удалось одержать верх. К началу 1927 года из учтенных ста общин (явно не всех) обновленческими были только 26. В Ижмо-Печорском и Усть-Куломском уездах не было ни одной такой общины, в Усть-Вымском они составляли всего 27,6%, и только в Усть-Сысольске и Сысольском уезде обновленцы сумели подчинить себе более половины приходов (58,1%). Согласно отчету ОГПУ за 1930 год, из 101 действующей церкви области обновленческими были только 24. В 1932 году доля обновленческих приходов даже несколько возросла - до 38,9%. Но это связано с тем, что в это время уже началось массовое закрытие церквей, и в первую очередь закрывались “тихоновские” приходы (теперь их называли “сергиевскими”).

Местные партийные органы с сожалением отмечали, что “устойчивое положение тихоновцев объясняется наличием большого числа ссыльных духовников - попов и архиереев... Ссыльные более образованны и легко побеждают местных малообразованных обновленцев”. Добавим, что в то время один ссыльный священник приходился на двух местных.

Провал попытки создания “государственной”, “карманной” церкви только стимулировал усиление идеологического и административного давления на Русскую Православную церковь. В 1925 году был организован Союз безбожников (с 1929 года - Союз воинствующих безбожников, СВБ). Эта общественная организация своей основной задачей ставила борьбу с религией. Во главе ее стоял видный большевик Емельян Ярославский. Организация пользовалась безусловной поддержкой государства. Были созданы ячейки СВБ и в Коми АО. Атеистическая пропаганда, отличавшаяся бесцеремонностью, нападками и оскорблением духовенства и прихожан, была “развернута по всему фронту”. Да к тому же деятельность церкви постоянно ограничивалась.

Некоторые священники отваживались вступать в открытую полемику с “коммунистическим воспитанием”, видя в нем яд, разъедающий молодые души. Священник из с. Бакур о. Иоанн Артеев в одной из проповедей назвал коммунистов “язвой в стаде и грабителями”. В проповеди зеленецкого священника о. Иоанна Попова, прочитанной в январе 1924 года, прозвучал призыв бороться с “темными силами”, под которыми имелись в виду работники культуры и комсомольцы, ведущие антирелигиозную работу (разумеется, имелись в виду ненасильственные методы борьбы). Священник был арестован, но, правда, вскоре отпущен. Священник церкви с. Ёртома в 1923 году анафематствовал самодеятельных артистов, поставивших антирелигиозную пьесу. Духовенство возражало против передачи церковных домов под школы, старалось сохранить православное воспитание детей, создавало церковные библиотеки, пытаясь противопоставить их избам-читальням. В с. Деревянск священник просил родителей не отпускать детей в избу-читальню, поскольку там читают только “дьявольские книги”.

Разумеется, все подобные сведения тщательно собирались ОГПУ и передавались в партийные органы. Любое противодействие духовенства только давало лишний повод для обвинения его в “мракобесии”, контрреволюционной пропаганде, использовалось для отстранения священников от служения, закрытия храмов.

В партийных документах того времени не раз подчеркивалась недопустимость борьбы с религией административными методами. В августе 1924 года Президиум ВЦИК даже создал секретариат по делам культов для рассмотрения жалоб по церковным делам. Но это была лишь ширма. Административное давление на церковь в 20-е годы еще не приняло такого размаха, как десятилетие спустя, когда выпускалось не меньше постановлений о “недопустимости оскорбления религиозных чувств верующих”. Тем не менее стремление “подтолкнуть” борьбу с религией довольно часто приводило к нарушению закона, который и без того ограничивал деятельность религиозных обществ.

Бывало, что церковь закрывали под предлогом борьбы с эпидемией, а затем всячески тянули с открытием. Так было в 1925 году в с. Грива. За мизерные нарушения санитарных норм или правил совершения обрядов накладывались большие штрафы. Очень распространены были случаи чиновничьей волокиты с регистрацией православных общин, затяжки с оформлением документов, придирки к ведению отчетности и т.п. В Ильинской Косланской церкви еще в 1920 году нижний этаж власти временно забрали под склад, но решение о его возвращении верующим приняли только через семь лет. Были случаи, когда священников по явно надуманным поводам привлекали к суду якобы за хозяйственные и административные “преступления”. И только вмешательство областных органов приводило к прекращению липовых дел. “Тихое давление” на церковь давало свои плоды. По данным 0ГПУ, в 1930 году не действовало “за неимением попов 11 церквей, в т.ч. 1 обновленческая, 10 сергиевских”. Дело тут не только в арестах священников. Нетерпимая обстановка вокруг церкви, разнузданная атеистическая пропаганда, которая все же добивалась своего,- все это сокращало число прихожан. В некоторых селах священнику приходилось оставлять службу из-за огромных налогов. Содержание храма было целиком возложено на общину, причем эти расходы усугублялись постоянными штрафами. Доходы крестьян от своего хозяйства были невелики, и они часто просто не в состоянии были содержать храм и священника, хотя не отказывались от веры.

Газета “Югыд туй” 14 января 1925 года сообщила, что крестьяне с. Читаево отказались содержать священника. Этот случай преподносился как пример атеизации местного населения. Однако по официальным данным в 1922 году читаевская община состояла из 1589 человек.

Практически не действовала с 1925 года церковь в с. Ужга. В 1927 году ставился вопрос о ее закрытии, поскольку верующие из-за недостатка средств не могли отремонтировать свой храм. Опять же по сообщению газеты “Югыд туй” от 14 февраля 1929 года в с. Грива “по воскресным дням служба уже не ведется, в церкви холодно, крестьяне не подвозят дров, дьяк бросил службу, поп, ссылаясь на малые доходы, тоже собирается уходить”.
И все же в 20-е годы в Коми области было закрыто относительно немного храмов. В отчете ОГПУ за 1930 год значились только 19 храмов, закрытых за “революционный период”. В 1921 году, несмотря на протесты верующих и духовенства, были закрыты бесприходные Всескорбященская тюремная церковь и Стефановский храм подворья Троице-Стефановского монастыря в Усть-Сысольске. В 1923 году закрыты церкви Ульяновского Троице-Стефановского и Кылтовского Крестовоздвиженского монастырей, к тому времени уже ликвидированных. В Ульянове при храмах еще жили шесть монахов, в том числе и выпущенный на свободу в мае 1920 года последний игумен монастыря Амвросий. По настоянию директора размещенного в монастыре совхоза Ф.Бачуринского их просто выселили, чтобы не “оказывали разлагающего влияния на трудовой коллектив”, а храмы закрыли, поскольку не было общин, “желавших взять их на содержание”. Церковную утварь и священнические облачения раздали разным советским организациям. Впоследствии в монастыре были и исправдом, и сельхозтехникум, и психиатрическая лечебница, жили здесь и спецпоселенцы. Монастырь пришел в полное запустение, многие постройки были разрушены, в их числе и Троицкий собор.

Сложнее обстояло дело с храмами Кылтовского монастыря. С 1919 года при нем на законных основаниях обосновалась сельскохозяйственная коммуна из бывших монахинь и послушниц во главе с игуменьей Ермогеной. По существу это был тот же монастырь. Хозяйство процветало. Тем не менее в июле 1923 года общину закрыли. Основная причина откровенно изложена в докладной записке Обоно от 14 января 1924 года в ОИК: “Кылтовская сельскохозяйственная община, организованная на месте бывшего женского монастыря, за время ее существования с 20 июля 1919 года по день ликвидации, в отношении всего уклада жизни, практически оставалась центром религиозной пропаганды не только среди окружающего населения, но и всей Коми области”.

Однако насельницы не желали подчиняться беззаконию и сопротивлялись как могли. Они жаловались на произвол, укрывали от ликвидационной комиссии имущество... Но силы были неравны. Насельниц изгнали, игуменью Ермогену и часть послушниц судили, правда, пока оставили на свободе. Большинство послушниц поселились в соседних селах и сохраняли монастырский образ жизни. Впоследствии почти все они были арестованы. До 1930 года в монастыре разместили детскую колонию. При ней некоторое время работали и 60 бывших насельниц монастыря. Затем он был занят под лагерь для заключенных и спецпоселок (здесь умер заключенный митрополит Одесский и Херсонский Антоний).

Как с досадой отмечали власти, закрытие храмов тормозилось из-за сопротивления местных жителей. В Усть-Выми хотели без всяких оснований “изъять” один из храмов под помещение допризывников. Но, как отмечал один из сотрудников Коми областного отдела ОГПУ, “из-за начавшегося недовольства изъятие церкви приостановлено до осознания верующими необходимости в этом помещении и неимении особой надобности в нем для культа”. Совсем уж неприятная для властей история произошла с закрытием Стефановского собора в Усть-Сысольске. Этот самый большой в Коми крае храм, стоявший в центре города, раздражал руководителей области. Закон допускал в порядке исключения закрытие храмов по инициативе органов власти, “если эти мероприятия отвечают запросу трудящихся масс в форме многочисленных коллективных заявлений, резолюций, постановлений съездов и т.д.”. Вскоре появились заявления от различных городских организаций, школ, гарнизона с требованием о закрытии собора. В июле 1923 года собор был закрыт. Возражения верующих не приняты в расчет. Более того, в мае были арестованы и привлечены к суду за “контрагитацию” 16 членов церковного совета. Суд приговорил пять обвиняемых к различным срокам наказания (двоих условно), а остальных оправдал. Однако верующие и не думали сдаваться. Их жалобы дошли до ВЦИК СССР, который отменил решение о закрытии церкви. В августе 1924-го Стефановский собор был возвращен общине верующих. Еще раньше, в январе, кассационная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР отменила приговор в отношении осужденных членов церковного совета как необоснованный и возвратила дело в суд, а тот в июне 1924 года тихо закрыл его по амнистии.

Однако это была лишь временная уступка властей.

Новая массовая репрессивная кампания против церкви начинается в 1929 году. Для начала репрессий решающее значение имело обращение ЦК ВКП(б) от 24 января 1929 г. “О мерах по усилению антирелигиозной работы”, подписанное Л.М.Кагановичем. В духе теории усиления классовой борьбы по мере успехов строительства социализма, в нем указывалось на возрастающее сопротивление церкви социалистическим преобразованиям, а потому религиозные организации объявлялись единственной легальной контрреволюционной силой, пользующейся влиянием в массах. Особо подчеркивалась допустимость административных мер для пресечения антисоветской деятельности. По существу была открыта дорога для репрессий как против православных общин, так и против духовенства. 8 апреля 1929 года было принято постановление ВЦИК и СНК РСФСР “О религиозных объединениях”, ставящее церковь под еще более жесткий контроль государства, ограничивающее права религиозных обществ.

Заметно усиливается давление на церковь со стороны местных органов власти. То, что в 20-е годы было относительно редким - беспричинные временные закрытия церквей, надуманные штрафы, самовольное повышение налогообложения, запрещение богослужений,- теперь встречалось повсеместно. Например, в 1932 году верующие с. Вотча жаловались во ВЦИК СССР на председателя сельсовета, который запрещал проводить крестные ходы. А по упомянутому выше постановлению “О религиозных объединениях”, без разрешения местной власти “религиозные шествия, совершение религиозных обрядов и церемоний под открытым небом, равно как общие собрания религиозных обществ и групп (кроме молитвенных)” были незаконными. Разумеется, жалоба не подействовала. Вотченский председатель несколько раз закрывал храм, забирал церковные деньги, дал указание разломать церковную ограду.

С 1935 по 1937 годы регулярно закрывал церковь Семуковский сельсовет. В с. Позтыкерос в течение двух лет церковь была изъята из пользования общины, а зимой 1931-1932 года в ней был устроен пересыльный пункт для заключенных. Однако сельсовет постановил обязать общину уплатить за эти годы все налоги на сумму более 5 тысяч рублей. В с. Межог в 1932 году сельсовет самовольно закрыл церковь, а в здании организовал столовую, и только в 1933-м комиссия по вопросам культов при ОИК Коми АО отменила это самовольство.

Это всего лишь несколько примеров, имеющих документальное подтверждение.

Творя административный беспредел, власти были совершенно спокойны они отлично знали, что подобная самодеятельность поощряется “сверху”. Всего лишь маскировкой беззакония были документы, подобные разосланному в июле 1929 года за подписью В.Молотова письму ЦК ВКП(б), отмечавшему многочисленные случаи незаконного закрытия церквей и указывавшему на необходимость строгого соблюдения законности, или постановлению ЦК ВКП(б) 1930 г. “О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении”, обязывавшему партийные органы “решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения”. Все, что требовалось от местных органов власти, это грамотно оформить документы, чтобы соблюсти видимость “законного” закрытия храма.

В 1926 году, по данным газеты “Югыд туй” (1 августа 1926 г.), в Коми области было 104 православных общества с 34514 членами, на приходах служили 108 священников, 11 диаконов и 91 псаломщик. Число православных обществ примерно соответствовало числу православных приходов в 1916 году - тогда их было 112. К началу 1930 года из 131 храма в области действовали 101, в том числе 14 приписных. На приходах служило 90 священников, еще 19 были за штатом.

И храмы, и духовенство ожидала страшная судьба.

Одним из первых был вновь закрыт Стефановский собор в Усть-Сысольске - власти взяли реванш за поражение в 1923 году. Это пример того, как произвол власть предержащих облекался в законную форму. В августе 1929-го Усть-Сысольский райком ВКП(б) разослал обращение: “Всем ячейкам ВКП(б) и ВЛКСМ г. Усть-Сысольска. Усть-Сысольский райком ВКП(б) при сем препровождает тезисы по проведению собрания по изъятию Стефановского собора... При проведении необходимо обратить особое внимание на поставленные задачи и решительного проведения в жизнь. Собрания провести в месткомах, учреждениях, предприятиях, колхозах и земельных десятах”.

Райком открыто рекомендовал фальсифицировать результаты - на собраниях провести постановление, чтобы явочный лист зачесть за подписи. Известно, что при подобной системе голосования голоса несогласного меньшинства все равно входят в число проголосовавших “за”. Всю работу предписывалось закончить 5-6 сентября. Кампания шла вяло, и райком ВКП(б) торопил общественность: “Перед каждым партийцем, колхозником, комсомольцем, профсоюзником, бедняком, делегаткой поставить решительно вопрос и добиться во что бы то ни стало - изъять... до 12 сентября должны быть проведены собрания коллективов, профсоюзов, колхозников, делегаток (по линии профсоюза указания даны). На этих собраниях необходимо сделать доклад об изъятии и взять подписи. В порядке прений необходимо вменить в обязанность присутствующих собрать подписи у своих членов семьи неслужащих... совершеннолетних, нянь, прислуг и у хозяев дома. Пусть будет множество списков, но проделать нужно обязательно...”

15 октября 1929 года, “идя навстречу пожеланиям трудящихся”, ОИК Коми области удовлетворил ходатайство президиума горсовета о закрытии собора. Председатель облисполкома И.Коюшев в ответ на жалобу верующих во ВЦИК СССР сообщил: “Трудящиеся города подняли перед городским Советом вопрос об изъятии Стефановской церкви. Еще во время перевыборной кампании, проводившейся в связи с районированием в июле месяце с. г., избиратели давали составу горсовета наказ изъять из ведения верующих Стефановскую церковь под культурно-просветительное учреждение. После выборов этот вопрос неоднократно поднимался в печати, по инициативе избирателей обсуждался на общих собраниях рабочих, служащих и крестьян. Всего в горсовет поступило 44 ходатайства от собраний избирателей с количеством подписей за изъятие Стефановской церкви 2370”.

О том, как собирались эти подписи, разумеется, умалчивалось, равно как и о том, что среди них было около 500 подписей школьников, которые избирателями не являлись и не могли учитываться. Можно лишь догадываться, как в школе II ступени было обеспечено столь удивительное единодушие. Сегодня уже не определить, сколько подписей было сфальсифицировано, но то, что подлоги были, несомненно. Приведем один лишь эпизод. 20 сентября 1929 года газета “Югыд туй” напечатала заметку Виктора Савина о собрании 2-й десяты: “...Никто не сказал: вот, дескать, надо думать о будущем, о детях, о культуре. Все только орут: “не дадим”, “когда Дьяконова (член комиссии по проведению кампании - авт.) стала голосовать, большинство народа вышло из школы, громко переговариваясь”. Впрочем, отмечает Виктор Савин, “народу вообще-то и не было”, была сотня пожилых женщин - “слепые оводы”, как он их назвал. А вот сохранившийся протокол того собрания говорит о другом: из 100 присутствующих 64 проголосовали за изъятие, остальные воздержались. Стало быть, возражающих не было.

Протесты верующих ни к чему не привели, на них никто не обращал внимания. Дальнейшая судьба самой большой городской церкви печальна: горсовет так и не смог переделать ее под клуб, и в 1932 году она была уничтожена.

В Национальном архиве РК сохранилось 112 дел о закрытии церквей в 1930-1941 годах. За четыре года, до 1934-го, было закрыто сравнительно немного церквей - 23. “Пик” приходится на 1935-1938 годы - 72 церкви. Последние 17 храмов прекратили свое существование в 1939-1941 годах. Перед войной в Коми АССР не осталось ни одного действующего храма.

Обычный путь закрытия церквей - “по требованию трудящихся”. Как уже упоминалось, закон такую причину допускал. Организаторы же кампаний за закрытие церквей часто действовали незаконными способам. В Сыктывкаре, в местечке Кируль, подписи собирали по домам, причем, расписываться заставляли и несовершеннолетних. В с. Ыб подписи вообще собирали в магазине, к тому же покупателям не объясняли, за что они подписываются. Причиной закрытия ряда церквей было их аварийное состояние, невыполнение требований произвести ремонт, невыплата страховых платежей. При этом совершенно не учитывалось, что сельские общины не в состоянии вынести непомерные расходы на содержание храма. Ведь колхозники почти ничего не зарабатывали. Некоторые общины просто вынудили отказаться от содержания церкви и согласиться с ее закрытием, например, в селах Савинобор, Большое Галово, Синдор, Кельчиюр, Поромес. Закрытие храмов сопровождалось надругательством над ними: ломали купола, сбрасывали кресты, жгли иконы. В огне погибли ценнейшие церковные архивы. Судьба большинства храмов печальна - более половины из них полностью разрушены, большинство оставшихся переделаны, иногда до неузнаваемости. Церковные здания превращали в склады, клубы.

Документы о закрытии храмов хранят следы трагедии духовенства. Власти отмечали, что ко времени закрытия церквей многие из них уже не действовали, при них не было церковных советов, не проводились службы - не было священников. В конце 1937 года, например, бездействовали, но не были закрыты 13 церквей в Усть-Вымском, 6 - в Ижемском, 4 - в Сыктывдинском районах. Настоятели этих храмов были арестованы, а найти замену репрессированным священникам невозможно - их ожидал скорбный путь предшественников.

Репрессии против православного духовенства прошли двумя волнами - в 1930-1934 и 1936-1938 годах. Первая, связанная с коллективизацией, в основном ударила по сельским священникам. Вторая, самая страшная, захлестнула практически все оставшееся на свободе духовенство. Вместе со священно и церковнослужителями за веру пострадало и немало мирян, так называемый “церковный актив”. В эти же годы был нанесен удар и по старообрядцам, и по немногочисленным представителям других вероисповеданий.

В связи с расширением политических репрессий против церкви, к началу 30-х годов в Коми АО значительно возросло число ссыльных священников. В 1930 году на учете в ОГПУ стояли 272 ссыльных православных священника, т.е. втрое больше, чем служило на приходах области. Среди ссыльных были и католические, и лютеранские священники, и более 200 представителей христианских сект.

Скорее всего ссыльные православные священники были составной частью огромной волны “кулацкой ссылки”, докатившейся до Коми области летом 1930 года - к началу 1931 года в Коми области было 39 тысяч высланных раскулаченных. Их привозили на баржах по Вычегде и расселяли в южных и центральных районах Коми. По воспоминаниям старожилов Сыктывкара, в начале 30-х в город привезли целую баржу “людей в черной одежде”. Несколько дней они жили на лугу за рекой (“с городского берега весь луг казался черным”). Горожане тайком носили им еду. Затем высланных погнали дальше, и больше их никто не видел.

Следы этого этапа, возможно, обнаруживаются на верхней Вычегде. В записях о смерти по Керчемскому сельсовету за 1933 год - 18 фамилий “служителей культа”-ссыльных: Покровский Аркадий Семенович, Терновский Александр Федорович, Гучев Митрофан Яковлевич, Никольский Петр Антонович, Ильинский Николай Павлович, Гавриловский Александр Владимирович, Лавдовский Петр Алексеевич, Соколов Павел Николаевич, Лосев Яков Никитович, Чудский Александр Павлович, Державин Александр Иванович, Камышинский Василий Михайлович, Чернышев Александр Александрович, Озерский Василий Петрович, Лапин Михаил Дмитриевич, Кассенко Марк Андреевич, Ковтун Михаил Федорович, Орлов-Громогласов Сильвестр Иванович. Это жертвы голода 1932-1933 годов, унесшего жизни более 10 тысяч ссыльных и спецпоселенцев.

Оставшееся в живых ссыльное духовенство, как “старое”, высланное еще до коллективизации, так и “новое”, в 1936-1938 годах разделило судьбу местных священноцерковнослужителей.

С 1929 года по земле Коми края стала расползаться опухоль ГУЛАГа. Среди заключенных немало было и представителей духовенства различных вероисповеданий. В 1937-1938 годах, когда по лагерям прокатилась волна массовых расстрелов, многие из них были вновь осуждены и расстреляны. Это третья группа репрессированного духовенства.

К сожалению, и сегодня непросто восстановить во всех подробностях и полноте картину репрессий против духовенства, монашествующих и мирян. Особенно неполны сведения о священниках, погибших в лагерях. Но и имеющиеся документы позволяют представить, какой страшный удар был нанесен по духовенству в 30-е годы.

Удар по духовенству в период коллективизации был неизбежным, несмотря на то, что организованного противостояния со стороны церкви не случалось. Руководство Русской Православной церкви никаких решений по этому поводу не принимало и никаких акций не проводило. Сопротивление духовенства было стихийным и в основном выражалось в агитации против вступления в колхозы. И хотя в той агитации в основном использовалась религиозная аргументация (“колхоз - изобретение дьявола, наказание за грехи, вступающие в колхоз продают душу дьяволу”, и т.п.), причины сопротивления были скорее социально-экономическими. Духовенство ориентировалось на середняцкие и зажиточные слои деревни, которые были близки ему по материальному положению, от которых во многом зависело его благосостояние. А именно эти слои, и вместе с ними духовенство, коллективизацию не приняли. И не могли принять, поскольку коллективизация была направлена прежде всего против этих людей, составлявших основу крестьянства. Их хозяйства разорялись, семьи выгоняли из домов (из Коми области раскулаченных не высылали). Священники, по существу, были приравнены к кулакам. В колхозы их, разумеется, не принимали, как единоличников, обкладывали непосильными налогами. Редкий случай: по воспоминаниям дочери усть-вымского священника о. Николая Кириллова, отец хотел вступить в колхоз, предлагал вырастить в селе сад. Не приняли, а семью обложили таким налогом, который она была не в состоянии выплатить. Налог все же почти уплатили, осталось всего 40 рублей. Но в отсутствие главы семьи все имущество реквизировали и продали. Когда о. Николай вернулся со справкой об освобождении от уплаты задолженности, было поздно - в доме ничего не осталось. Разумеется, имущество не вернули.

Антиколхозные настроения были использованы советским руководством. Коллективизация шла трудно, а успехи колхозного строительства отнюдь не впечатляли. Основную причину неудач без труда нашли в “происках врагов”. И уж тут никак нельзя было пройти мимо духовенства и церковного актива. Духовенству приписывалась не только антиколхозная агитация, но и создание организованной оппозиции, занимавшейся убийствами, уничтожением скота, поджогами, и т.д. Священников обвиняли в антисоветской агитации, призывах к свержению советской власти.

В 1934 году органы ГПУ сообщили о разоблачении в Пожегодском сельсовете “контрреволюционной группировки” во главе со священником Покровским, пользующимся “громадным авторитетом среди местного кулачества и классово-чуждых элементов, пробравшихся в колхозы”. Чего им только не приписывалось! И срыв весенне-посевной кампании, и хищническое уничтожение скота, и расхищение социалистической собственности, и саботаж лесозаготовок!

В 1933 году в Сысольском районе трудами ОГПУ была “раскрыта” антисоветская организация “Союз возрождения крестьян”, состоящая из “эсеровсконароднической интеллигенции, духовенства, реакционного элемента и спецпереселенцев, ставивших своей целью путем вооруженного восстания свержение советской власти и установление буржуазно-демократического строя”. Чтобы сочинить такое “красивое” дело, местные чекисты пошли на провокацию, не говоря уж о фальсификации следственных документов и “выбивании” из арестованных нужных показаний. По делу были арестованы 119 человек, из них 100 привлечены к суду. Среди осужденных - ссыльные “служители культа” Сергей Васильевич Никифоровский, Никита (Никон) Леонтьевич Белокобыльский, Василий Федорович Лапенко, Михаил Иванович Захаров, Николай Васильевич Попов, Григорий Иванович Мустюлев, “бывший монах” Тихон Никитич Русаков, сын священника Павел Вавильевич Флоренский из с. Грива (учился в Вологодской духовной семинарии, работал учителем). В начале З0-х годов* расстрельные приговоры еще редки. Но уже звучат залпы. Расстреляны священники о. Николай Распутин из с. Бакур (приговор вынесен 1 июля 1930 года), о. Василий Вавилов из с. Пезмог (приговор вынесен 17 апреля 1931 года), о. Прокопий Шаламов из с. Вотча, бывший монах Новоспасского монастыря Чердынского уезда Пермской губернии псаломщик Глотовской церкви Михаил Яковлевич Коновалов (приговор вынесен 17 мая 1931 года).

Иерею Прокопию Николаевичу Шаламову, дяде известного писателя, узника сталинских лагерей Варлама Шаламова, было уже 55 лет. Более 30 лет он был священником Богородице-Рождественского прихода в с. Вотча - в 1899 году он сменил своего отца о. Николая Шаламова, служившего на этом приходе с 1867 года. О. Прокопий Шаламов в 1911 году издал “Церковно-историческое описание Вотчинского прихода”,- книгу уникальную, единственное столь подробное историческое исследование по одному из приходов Коми края. Арестовали его 25 января 1931 года. Свою вину он отрицал: “ Признаю, что члены церковного совета приходили ко мне и другие лица, из перечисленных по допросу, у меня бывают, но никаких бесед антисоветского характера с ними не вел. Разъяснял иногда им по вопросам политики и мероприятий только непонятные слова. Против коллективизации также не выступил нигде, так как мои интересы с интересами общественными не сходятся и я в стороне от общественной жизни”.

В то время и за более серьезные, с точки зрения власти, преступления, чем “антисоветские разговоры”, обычно давали до пяти лет заключения или ссылки. Но с о. Прокопием обошлись необычайно жестоко - наверное, боялись его авторитета у сельчан. Решением тройки при ПП ОГПУ Севкрая от 13 мая 1931 года он был приговорен к расстрелу. О. Прокопий Шаламов был расстрелян вместе с другими девятью приговоренными 28 мая 1931 года в местечке Дырнос около Сыктывкара.

Среди арестованных и осужденных по приговорам тройки при ПП ОГПУ Севкрая или ОСО при коллегии ОГПУ - местные священники о. Вячеслав Анатольевич Дьяков из с. Шежам (осужден 21.05.1933 к трем годам ссылки), о. Афанасий Васильевич Ермолин из с. Мыелдино (осужден 6.10.1931 к восьми годам лишения свободы), о. Алексей Григорьевич Мысов из с. Большелуг (осужден 05.09.1932 к трем годам лагерей), о. Феодосий Григорьевич Мысов из с. Грива (осужден 29.04.1930 на пять лет лагерей), о. Иоанн Александрович Никольский из с. Усть-Цильма (осужден 27.04.1933 к трем годам ссылки), о. Николай Евгеньевич Перебатинский из с. Деревянск (осужден 05.12.1932 на пять лет ссылки), о. Николай Николаевич Соколов из с. Озел (осужден 18.01.1930 на три года концлагеря), о. Евгений Алексеевич Тюрнин из с. Богородск (осужден 05.09.1932 на пять лет лагерей), о. Алексей Алексеевич Тюрнин из с. Помоздино (осужден 06.10.1931 на 5 лет лагерей). Ряд осужденных обозначены как “служители культа”: Тимофей Иванович Королев, Александр Дмитриевич Нечаев, Александр Семенович Полев, Иван Григорьевич Сидоров, Степан Афанасьевич Сизев, Александр Афанасьевич Ципович (ссыльный).

Власти вновь вспомнили о бывших монахах Ульяновского монастыря, служивших на приходах в священническом сане: осуждены игумен Амвросий (Афанасий Фадеевич Морозов), священник Вознесенской Кирульской церкви в Сыктывкаре (осужден 27.12.1930 на три года ссылки), иеродиакон Павел (Стефан Павлович Козлов), служивший при Никольской Кожмудорской церкви (осужден 25.01.1934 на пять лет концлагеря), иеромонах Власий (Василий Никитич Артеев), священник Святоказанской Кочпонской церкви (осужден 30.04.1930 на три года ссылки), иеромонах Тихон (Михаил Ерофеевич Лапшин), служил при Иоанно-Предтеченском храме в д. Кошки (осужден 27.04.1933 на пять лет ссылки).

Вместе с иеромонахом Тихоном 22 ноября 1932 года были арестованы еще 24 жителя окрестных деревень, в основном бывшие монахини Кылтовского Крестовоздвиженского монастыря, поселившиеся небольшими общинами в деревнях Половники и Кошки (в ходе следствия шесть монахинь были освобождены). Взятым под стражу монахиням приписали, ни больше ни меньше, как создание “контрреволюционной террористической группировки”, занимавшейся созданием подпольного женского монастыря, организацией подпольных собраний, на которых обсуждались методы борьбы с советской властью, антисоветской агитацией и пропагандой монархического строя, срывом сельскохозяйственных кампаний. Пытаясь спасти остальных, о. Тихон “признал”, что был руководителем “группировки”. Но это не помогло.

Особое совещание при коллегии ОГПУ 27.04.1933 осудило игуменью Ермогену (Дьячкову), бывших монахинь Анну Васильевну Байбородину, Анну Евграфовну Дьячкову, Марию Дмитриевну Кислякову, Екатерину Аристарховну Кобелеву, Евфалию Федоровну Куракину, Анну Алексеевну Лобанцеву, Татьяну Александровну Мальцеву, бывшую трудницу (чернорабочую) Матрену Семеновну Лодыгину - 10.05.1933 - по ст. 58-10,11 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) на три года высылки, а бывшую монахиню Марфу Андреевну Силину и “переписчицу” монастыря Анну (Александру) Николаевну Шергину - права проживать в 12 населенных пунктах Уральской области на три года.

ОГПУ особенно не мудрствовало, и остальным предъявляло обвинение по тем же статьям, разве что не приписывало организацию “контрреволюционных группировок”. В основном их обвиняли в осуждении колхозов и в разговорах о необходимости бороться за сохранение храмов. Иеромонах Власий (Артеев), например, обвинялся в том, что “вечерами в его доме собиралась группа людей (кулаков), с которыми он говорил о необходимости проведения совместных дружных действий в защиту церкви, которую решено было закрыть. Говорил о том, что если не закроется церковь, то и колхозы организовать не смогут, что колхозы должны появиться перед нашествием антихриста. Говорил о необходимости и других удерживать от вступления в колхозы, за что будет людям прощение грехов. Все вместе они решили ходить по домам и убеждать своих соседей не вступать в колхозы”.

А иеродиакон Павел (Козлов), оказывается, сколотил группу “антисоветски настроенных”, которая “вела работу среди населения по срыву сельхозкампании, в результате чего деревни Сюлатуй и Кожмудор являются самыми отсталыми в районе. У Козлова часто устраивались под видом церковных антисоветские собрания. Козлов говорил, что вот, мол, добились советской власти и говорим, что будем хорошо жить, а на самом деле стали от голода умирать, последний кусок отбирают, да и сельхозналог неверно берут”. В этот список - более 40 имен - не вошли священники, которых судили не по политическим обвинениям, а таких тоже было немало. Священников, как единоличников, обкладывали индивидуальным налогообложением и арестовывали, если они не могли уплатить налоги. Упомянутому выше о. Николаю Кириллову “повезло” - его просто ограбили. А, например, о. Николай Шумков в 1929 году был осужден на четыре месяца заключения за неуплату гос. сборов. В 1931 году его опять арестовали за “неуплату мясопродуктов” (правда, отпустили). Известно немало случаев, когда крестьян записывали в кулаки со всеми вытекающими отсюда последствиями только за то, что они “входили в церковный актив”.

Вскоре священники стали возвращаться - сроки у них были небольшими. Кто из ссылки, кто со строительства Беломоро-Балтийского канала. Но передышка была недолгой. Да и можно ли назвать 1935-1936 годы передышкой? Аресты продолжались, хотя и не такие массовые. В 1935 году, например, арестован о. Павел Катаев, бывший послушник Ульяновского монастыря, служивший в с. Деревянск. 8 февраля следующего года его осудили на десять лет лагерей. Вместе с ним осуждена ссыльная монахиня астраханского Иоанно-Предтеченского монастыря Анастасия (Мария Вацлавовна Жугаевич), жившая в с. Керчемья.

А духовенство ожидало новое испытание. Наступал 1937 год. Роковым для духовенства Коми АССР стал период с августа по сентябрь 1937-го. Скорее всего, акция по уничтожению оставшегося к этому времени на свободе местного духовенства была спланирована заранее. Иначе как объяснить такую “плотность” приговоров: 8 августа осужден о. Иоанн Сивков (с. Лозым), 11 августа - о. Константин Головков (д. Арабач), 13 августа о. Иоанн Лыюров (с. Выльгорт), о. Александр Тюрнин (с. Палевицы), иеромонах Платон (Петр Тихонович Колегов, с. Часово), 19 августа - последний игумен Ульяновского монастыря Амвросий (Афанасий Фадеевич Морозов), о. Николай Шумков (с. Ыб), 23 августа - о. Федор Веселков (с. Кочпон), о. Николай Доброумов (с. Дон), о. Николай Малиновский (с. Летка), о. Павел Малиновский (с. Усть-Вымь), о. Иоанн Мысов (с. Черныш), о. Иоанн Немчинов (д. Кошки), о. Федор Орнатский (с. Ношуль), 28 августа - о. Михаил Ерогодский (с. Важгорт), 29 августа - о. Стефан Куратов (с. Визинга), о. Григорий Бронников (с. Селиб), о. Илия Попов (с. Турья), о. Александр Сахаров (Сыктывкар), 10 сентября - о. Николай Кириллов (с. Усть-Вымь), о. Никандр Порфирьев (с. Ласта), 13 сентября - о. Фаддей Смирнов (с. Додзь), о. Стефан Ермолин (Сыктывкар), 16 сентября - о. Иоанн Павловский (с. Большое Галово), о. Александр Попов (Сыктывкар), о. Всеволод Потемницкий (с. Семуково), 21 сентября - о. Иоанн Захаров (м. Кируль, Сыктывкар), о. Иоанн Попов (с. Керчемья), о. Палладий Попов (с. Гам Ижемского р-на), о. Николай Селиванов (с. Усть-Нем), о. Геннадий Попов (с. Вотча), бывшие насельники Ульяновского монастыря иеромонах Мелетий (Михаил Михайлович Федюнев), монах Виталий (Туркин из с. Кужба), монахиня Евдокия Сорвачева (с. Тентюково, Сыктывкар), 29 сентября - о. Петр Никольский (с. Сизябск), о. Александр Соколов (с. Межадор), 7 октября - бывшие насельники Ульяновского монастыря Иллиодор (Надуткин) и Иоаникий (Латкин). Все они были осуждены тройкой при УНКВД Коми АССР (в редких случаях - тройкой при УНКВД Архангельской области, в одном случае - Верховным судом Коми АССР) по стандартному обвинению в антисоветской агитации (ст.58 п.10, 11 УК РСФСР). Из 38 человек 30 были расстреляны, 8 приговорены к десятилетнему заключению.

В это же время арестовывали и ссыльное духовенство. Самым известным было дело “Священной дружины”. 24 февраля 1937 года в с. Кочпон и Сыктывкаре были арестованы 12 человек: епископ Вязниковский Герман (Николай Степанович Ряшенцев), епископ Арзамасский Серапион (Серафим Макарович Шевалеевский), монахи Иоанн (Александр Васильевич Смурыгин), Михаил Николаевич Любимов, Иоаникий (Лука Дмитриевич Тарара), ссыльные миряне Рафаил Николаевич Амосов, Александр Игнатьевич Трофимов, Александра Федоровна Штоквич, Анна Ивановна Варун-Секрет, сыктывкарский священник о. Степан (Ермолин, уже упоминался выше), вдова расстрелянного в 1931 году о. Прокопия Шаламова Мария Александрована Шаламова, местный житель Павел Николаевич Елькин. 4 марта по этому же делу был арестован ссыльный иеромонах Мартемьян Сергеевич Васильев-Жуков. Некоторые из арестованных были едва знакомы друг с другом, а другие частые посетители епископа Германа из числа ссыльных монахов в число арестованных по этому делу не попали. Их обвиняли в “устройстве нелегальных контрреволюционных сборищ, систематической контрреволюционной агитации среди населения, агитации в пользу врагов народа троцкистов, составлении и распространении среди участников группы и населения города контрреволюционных документов, оказании систематической помощи участникам группы и адм. высланному и заключенному духовенству” и т.п. На самом-то деле “контрреволюционные сборища” были обычными собраниями по праздничным дням ссыльного духовенства в доме епископа Германа. Он был душой местной общины ссыльных священников и монахов, организовал хор при Святоказанском Кочпонском храме и был в нем регентом. Приходили к епископу и местные священники, и ссыльные миряне кто за благословением, кто за советом, за помощью.

Что было правдой, так это организация помощи ссыльным и заключенным священникам. И здесь нельзя не упомянуть о подвижничестве Марии Александровны Шаламовой. После смерти мужа она переехала в Сыктывкар и посвятила себя делу помощи ссыльным священникам: из своих скудных средств посылала им деньги, ездила по деревням, собирала для них теплые вещи, отправляла посылки в лагеря. В 1935 году Мария Александровна обратилась с прошением к епископу Великоустюжскому Питириму за благословением на принятие ею монашеского пострига. Епископ Герман отговаривал ее, но все же уступил настойчивым просьбам и дал рекомендацию. Но епископ Питирим, как и его преемник архиепископ Николай, отказали, считая, что принятие монашества неизбежно приведет к аресту. Письмо епископа Николая епископу Герману было конфисковано при аресте последнего. В нем говорилось, что, вступая в “священную дружину” (имеется в виду сообщество монашествующих), М.А.Шаламова рискует навлечь беду и на себя, и на ссыльное духовенство. Отсюда и появилось название организации: “Священная дружина”. Сначала же в чекистских документах ничего подобного не было.

В деле сохранилось провидческое письмо о. Дмитрия (Федорова), одного из тех, кому помогала Мария Александровна Шаламова: “...О. Прокопий взошел на свою Голгофу, уподобляясь Господу Христу. С ним вместе были и Вы... неужели непонятно, что незримо ставит за руку Вас тут Свят. Стефан. Теперь вся Родина наша едва ли не сплошная Голгофа, а У(сть)-С(ысольск) в особенности Голгофа... и Вы стояли сначала при кресте мужа на Вашей семейной Голгофе, а ныне находитесь на Голгофе более обширной: видите страдающее священство, монашество; стойте на Голгофе, не рвитесь с нее, тут хорошо”.

Обвинительное заключение было утверждено 3 июля, но еще более двух месяцев обреченные ждали суда. 13 сентября 1937 года тройкой при УНКВД Коми АССР все тринадцать обвиняемых были приговорены к расстрелу. Их расстреляли 15 сентября.

Последним в скорбном списке стоит арест в Сыктывкаре 14 июня 1938 года епископа Вологодского Стефана (Николай Иванович Знамеровский), архимандрита Филарета (Игнатий Васильевич Игнашкин), архимандрита Феогена (Василий Львович Козырев), о. Иоанна (Беляева), о. Василия (Самсонов) и мирянина Михаила Осиповича Шиманца - все ссыльные. Их обвиняли в “организации контрреволюционных сборищ” и, между прочим, в связи со “Священной дружиной” (владыка Стефан и владыка Герман были, естественно, знакомы). Судили их только 9 марта 1939 года. Верховный суд Коми АССР приговорил обвиняемых к различным срокам лишения свободы (“пик” расстрельных приговоров уже прошел).

Владыка Стефан три года провел в В.-Човской колонии НКВД Коми АССР. 14 июня 1941 года он был выпущен, но уже 15 августа вновь арестован. Теперь ему вменялось в вину, будто в колонии он “организовывал и проводил контрреволюционную агитацию и религиозную пропаганду совместно с заключенными Потаповой П.А., Ермолиной Д.П., Паршуковой К.П., направлял на поражение существующего строя СССР и восстановление капиталистического строя и религии”. На самом деле владыка выполнял в колонии свой пастырский долг - молился, исполнял требы. Арестованные вместе с ним коми крестьянки помогали и поддерживали владыку. Но этого было вполне достаточно для обвинения: 17 ноября 1941 года Верховный суд Коми АССР приговорил их к расстрелу. Расстреляли владыку Стефана и трех коми крестьянок только 18 марта 1942 года.

В 1937-1938 годах в Коми АССР по политическим обвинениям было осуждено более 1200 человек, включая и повторно осужденных в лагерях. Духовенство составляет среди них малую часть - нам известно всего лишь около 50 имен. Это явно неполный список. К сожалению, не установлены судьбы ссыльного духовенства, за небольшим исключением.

После 1938 года аресты местного духовенства неизвестны. Самому молодому из арестованных в 1937-м было 38 лет, большинство же - старше 50. Можно предположить, что в 1937 году было уничтожено все известное НКВД духовенство Коми АССР.

В 40-50-е годы были вновь открыты три православных храма (был еще один - молитвенный дом в Ухте, но его в начале 60-х закрыли). Возвращались из лагерей немногие оставшиеся в живых священники. Таких массовых репрессий, как в З0-е годы, больше не было. Но Советское государство по-прежнему ограничивало деятельность церкви.

Отношения между государством и церковью были нормализованы только в конце 80-х годов.

«Новые творцы жизни, откуда вы?! С легкостью безоглядной расточили
собранное народом русским! Осквернили гроба святых и чуждый вам прах
благоверного Александра, борца за Русь, потревожили в вечном сне. Рвете
самую память Руси, стираете имена-лики… Самое имя взяли, пустили по миру,
безымянной, родства не помнящей. Эх, Россия!
соблазнили Тебя – какими чарами? споили каким вином?!»
И.С. Шмелев, «Солнце мертвых».

Для Русской Православной Церкви XX век стал временем невероятных, чудовищных испытаний. Несчастья и беды, обрушившееся на православное духовенство и верующих в период двух революций и гражданской войны (как, впрочем, и в последующие затем годы) были во многом подобны сошедшему с гор оползневому потоку, погребающему под собой все и вся.

К 1917 г. в России насчитывалось 117 миллионов православных, проживавших в 73 епархиях. В 1914 г. РПЦ имела 54 174 храма со штатом более 100 000 священников, диаконов и псаломщиков, в число которых входили три митрополита, 129 епископов и 31 архиепископ.

Вопреки распространенному убеждению, гонения на Русскую Православную Церковь начались еще до прихода большевиков к власти, в период Февральской революции.

Либералы из Временного правительства показали себя врагами Русского православия, во многом предвосхитив большевиков в их отношении к религии и Церкви.

Временное правительство распустило старый состав Священного Синода, отстранило от кафедр 12 архиереев, подозревавшихся в нелояльности к новой власти. Была ликвидирована каноническая власть архиереев в своих епархиях, так как фактически вся церковная власть передавалась церковно-епархиальным советам. В состав нового Синода не вошел ни один из трех имевшихся тогда в России митрополитов. В нарушение канонов и иерархической дисциплины в состав Синода было включено 4 священника. Русская православная Церковь была лишена церковно-приходских школ. В ведение Министерства народного просвещения было передано более 37 тысяч церковно-приходских, второклассных и церковно-учительских школ, одно имущество которых оценивалась в 170 миллионов рублей.

С целью нейтрализации влияния православного духовенства, решением Временного правительства в некоторые епархии были направлены церковные комиссары. С целью ослабления влияния РПЦ новая власть инициировала проведение нескольких старообрядческих съездов. Эти действия правительства грубо нарушали церковные каноны и сам принцип отделения Церкви от государства.

Но подлинный размах гонения на Русскую Православную Церковь приобретают после Октябрьского переворота.

Необъяснимая, по сути своей иррациональная ненависть большевиков к православию и высокой русской культуре едва ли может быть объяснена с позиций материализма. Однако она легко объясняется, стоит посмотреть на действия узурпировавшей верховную власть космополитической клики взглядом верующего человека.

Не вызывает сомнений, репрессии против церкви были ничем иным как органичным продолжением человеконенавистнической политики замаскированных сатанистов, отравивших ядом марксистского лжеучения сознание миллионов людей.

Первые годы после прихода большевиков к власти ознаменовались массовыми убийствами представителей духовенства и поруганием церковных святынь. Вооруженные до зубов пьяные оравы революционных бандитов, возглавляемые затянутыми с головы до ног в кожу «товарищами», врывались в церкви и храмы, изымали церковные ценности, оскверняли святые дары и Евангелие, зверски пытали священнослужителей, насиловали и убивали монахинь…

Доселе запрятанная глубоко внутрь, ненависть исконных врагов православия ныне прорвалась наружу, и теперь уже ничто не могло остановить этот стремительно несущийся мутный поток нечеловеческой злобы. Последствия разгула слуг сатаны мы пожинаем и по сей день…

Скорбный список замученных большевиками деятелей церкви открывает убийство протоиерея Иоанна Кочурова, совершенное 31 октября 1917 года – в первую неделю после Октябрьского переворота. Далее аресты и убийства духовных лиц следуют почти безостановочно.

20 декабря 1917 года в Севастополе убит настоятель кладбищенской церкви Корабельной стороны отец Афанасий Чефранов. Он был казнен большевиками лишь только за то, что причащал Святыми Дарами и исповедовал человека, приговоренного к смерти. Священника расстреляли на паперти храма.

1918 год. В одном из селений неподалеку от Симферополя красногвардейцами был убит о. Иоанн Углянский. Революционные бандиты ворвались в храм, издевательски спросили у настоятеля, почему на лампаде лента зеленая, а не красная, после чего вывели священника на церковный двор и расстреляли.

Январь 1918 года. На паперти собора Александро-Невской Лавры застрелен протоиерей Петр Скипетров, пытавшийся с крестом в руках остановить вооруженный отряд, ломившийся в храм.

7 февраля (25 января по старому стилю) 1918 года в Киеве убивают митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского), 29 июня того же года большевиками утоплен с камнем на шее в реке епископ Тобольский и Сибирский Гермоген; эта же участь постигла делегацию прихожан, прибывшую в местный Совет просить освобождения архиерея. 8 февраля 1918 года расстрелян крестный ход в Воронеже. Убиты десятки людей.

6 марта 1918 года в слободе Ново-Астрахань Старобельского уезда расстрелян священник о. Курчий.

20 апреля 1918 г, г. Костроме: убит настоятель Борисо-Глебской церкви 87-летний протоиерей Алексей Васильевич Андроников, известный своим благочестием, уважаемый в городе человек. Убийцы ворвались к священнику в спальню, нанесли ему смертельную рану в голову, кинжалом ударили в сердце.
Когда об этом страшном злодействе стало известно, скорби прихожан не было предела. Почтить память мученика явились тысячи людей.

Весна 1918 года. В станице Владимирской Кубанской области, после многочисленных глумлений и избиений, зарублен иерей Александр Подольский, после чего тело священника выброшено большевиками на свалку. Прихожанин, пытавшийся его похоронить, был застрелен на месте.

Пасхальной ночью 1918 года в станице Незамаевской (Неломаевская) закапывают живьем в навозной яме иерея Иоанна Пригоровского, предварительно выколов ему глаза, отрезав язык и уши.

10 июня 1918 года на станции Синара в Екатеринбургской губернии зарублен протоиерей Василий Победоносцев.

13 июня 1918 года в Шадринском уезде расстрелян священник о. Александр Архангельский.

27 июня 1918 года убит на станции Далматово священник Александр Сидоров. В этот же день заканчивает свой жизненный путь иерей Григорий Никольский. Священнослужителя убивают после отслуженной им литургии за оградой Магдалинского монастыря Кубанской области, выстрелом в рот с криками: «И мы тебя приобщим».

8 июля 1918 года в селе Травянское Камышловского уезда расстрелян священник Александр Попов.

В начале сентября 1918 года в селе Верх-Язьва Чердынского уезда Пермской губернии продовольственным отрядом под командой Е.И.Черепанова на паперти церкви был убит священник Алексей Ромодин. Крестьяне, хотевшие его похоронить, были разогнаны. Тогда же был расстрелян священник села Пятигоры Михаил Денисов. 19 сентября по постановлению уездного ЧК были расстреляны монашки Вырубова и Калерина «пробиравшиеся для восстановления темных масс против власти советов».

В октябре 1918 года большевиками осуществляется разграбление Белогорского Свято-Николаевского мужского монастыря. Его настоятель, архимандрит Варлаам, в наволочке из грубого полотна утоплен в реке. 26 – 27 октября 1918 г. варварскому разгрому подвергается весь монастырский комплекс. Красные изуверы осквернили Престол (стол, находящийся в середине алтаря, освященный архиереем для совершения литургии), увезли святыни, разграбили библиотеку и монастырские мастерские. Монахи частью были расстреляны, частью – брошены в ямы и залиты нечистотами, частью под конвоем доставлены в Пермь для принудительных работ.

24 декабря 1918 года замучен епископ Соликамский Феофан путем неоднократного окунания в прорубь до полного обледенения.

5 августа 1919 года близ города Лубны расстреляны 17 монахов Мгарского Спасо-Преображенского монастыря. Сама святая обитель была осквернена и разграблена.

К концу 1919 года в одной только Пермской епархии было убито 2 епископа, 51 священник, 36 монахов, 5 диаконов и 4 псаломщика.

До сих пор остается невыясненным или, по меньшей мере, спорным вопрос об общем числе священнослужителей, убитых большевиками в годы гражданской войны. По одним данным, в 1918 году было расстреляно 827 священников и монахов, в 1919 году – 19 и заключено в тюрьмы 69. По другим данным, только в 1918 году было расстреляно 3000 священнослужителей, а к 1500 были применены другие виды репрессий. В 1919 году было расстреляно 1000 священнослужителей и 800 – пали жертвами иных карательных мер.

Показательно, что советское правительство никак не осудило эти убийства. Напротив, кровавые расправы над духовенством всячески поощрялись большевистскими лидерами, объявляя их «делом чести, гордости и геройства». Такую позицию занимал, в частности, В.И. Ленин, призывая под любым предлогом расстреливать как можно больше представителей духовенства.

Так, 1 мая 1919 года Ленин направил руководителю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому секретный документ, в котором требовал «как можно быстрее покончить с попами и религией».

По замыслу Ленина, представителей духовенства следовало «арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше».

Помимо призывов к убийству священнослужителей, в документе содержался ряд недвусмысленных указаний относительно монастырей и церквей.

«Церкви, – писал Дзержинскому Ленин, – подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады».

Вместе с пытками и убийствами священнослужителей воцарение новой власти ознаменовалось тотальным осквернением и поруганием святых мощей.

Первое подобное надругательство произошло 22 октября 1918 года в Александро-Свирском монастыре. Пытавшиеся помещать святотатству, настоятель монастыря о. Евгений вместе с группой священников были расстреляны без суда и следствия.

28 января 1919 года в 4 часа состоялось публичное вскрытие раки с мощами преподобного Тихона Задонского. После осмотра останки святого были уничтожены.

В Ярославле в кафедральном соборе произошло вскрытие мощей ярославских чудотворцев благоверных князей Василия и Константина, а в Спасском монастыре – князя Федора и чад его Давида и Константина.

3 февраля 1919 года производится вскрытие раки с мощами святителя Митрофана Воронежского. Перед началом литургии в Благовещенский собор Митрофановского монастыря вошли руководители местной большевистской ячейки в сопровождении большой толпы чекистов и красноармейцев, и объявили духовенству, братии монастыря и многочисленным богомольцам решение «трудового народа»: «покончить с поповскими баснями о святых мощах».

Красноармейцы оттеснили верующих от раки Святителя и вынули из нее кипарисовый гробик с мощами. Предложение владыки Тихона самому извлечь мощи было ими отвергнуто. Большевики с насмешками стали сдергивать пелены и покровы со Святителя, полностью обнажив его. При этом народу показывались специально принесенные большевиками для антирелигиозной пропаганды предметы, к мощам не относящиеся. Дескать, смотрите, что лежит в раке – никаких мощей, один мусор. Затем красноармейцы водрузили останки Святителя на штыки, и с глумливым хихиканьем потрясали винтовками в воздухе.

Не в силах вынести подобного издевательства над святыми мощами, монастырская братия и богомольцы плакали, и умоляли безбожников прекратить беззаконие. Игумен Владимир успокаивал братию: «Великая милость Божия проявлена Святителю: по истечении земной жизни претерпеть мученичество за Христа». После совершения надругательства большевиками был составлен акт вскрытия. Останки святого были внесены ими в опись имущества собора как «социалистическая собственность» и оставлены в соборе.

11 апреля 1919 года в Троице-Сергиевой лавре властями производится вскрытие святых мощей преподобного Сергия Радонежского. В присутствии президиума и членов местного губернского исполкома, представителей партии коммунистов, членов «технической комиссии по вскрытию мощей», представителей волостей и уездов, врачей, представителей Красной армии, верующих, членов профессиональных союзов и духовенства была разобрана рака с мощами Св. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре близ Москвы. В 20 час. 50 мин. по приказанию председателя Сергиевского исполкома Ванханена иеромонах Иона и игумен лавры вынуждены были приступить к кощунственному акту вскрытия мощей одного из наиболее чтимых святых угодников Православной Церкви, более пятисот лет назад благословившего русский народ на борьбу с татаро-монголами. Невзирая на протесты верующих, большевики продолжали свое черное дело.

Вскрытие мощей было запечатлено на кинопленку, и Ленин позднее посмотрел этот фильм с большим удовольствием.

Всего за период с 1 февраля 1919 года по 28 сентября 1920 года было произведено 63 публичных вскрытия святых мощей.

Далеко не всегда верующие безропотно смотрели на то, как чуждые русскому народу по воспитанию и по крови строители «нового общества» порочат и чернят духовенство и занимаются разрушением православных святынь.

По всей стране прокатилась волна антиправительственных выступлений. Так, 1 апреля 1919 г. в приход Верюжской Введенской церкви из г. Вельска прибыла комиссия с вооруженным отрядом с целью увезти серебряную раку с мощами праведного Прокопия, однако собравшийся народ не позволил этого сделать. Собрание приходского совета вынесло решение святые мощи ни в коем случае не отдавать и если потребуется, защищать их не щадя своей жизней.

Во время вскрытия мощей святого Князя Михаила Благоверного в раке с мощами комиссия обнаружила подброшенную записку: «Большевики, опомнитесь, одумайтесь, не вскрывайте завтра. Большевики погибните хуже, чем черви. Бог вас накажет, в аду вам мало места, ослепните завтра».

Вскрытия мощей продолжались и после 1920 года. Так, 12 мая 1922 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в Петрограде уполномоченные специальными партийными мандатами «товарищи Урбанович и Наумов» вскрывают раку с мощами великого князя Александра Невского, причисленного к лику святых.

Не ограничиваясь террором в форме массовых внесудебных убийств священников и иерархов, грабежами храмов и другого церковного имущества, советский режим выпустил ряд декретов, направленных против русского православия.

Одним из первых таких антицерковных законодательных актов, изданных большевистским правительством, стало принятое 4 декабря 1917 г. «Положение о земельных комитетах», в котором содержался пункт о секуляризации церковных земель. В соответствии с декретом от 11 декабря 1917 г. были закрыты все духовные учебные заведения от духовных академий и семинарий до школ грамоты, а их здания, имущество и капиталы были конфискованы. Декрет фактически ликвидировал всю систему духовного образования в России.

18 декабря 1917 г. принимается декрет «О гражданском браке и метрикации», 19 декабря 1917 г. – декрет «О расторжении брака». Согласно этим декретам, регистрация актов гражданского состояния, все бракоразводные дела передавались от духовно-административных учреждений в гражданские учреждения.

Несмотря на то, что эти декреты существенно ущемляли интересы Церкви, они не касались при этом вопросов веры и не разрушали церковную жизнь. Именно поэтому церковная общественность в подавляющей массе своей смирено встретила принятие этих законодательных актов. Действительно, в то время страшно было даже помыслить, что новая власть решиться посягнуть на вековые устои русского общества, взяв решительный курс на искоренение Церкви и всякой религии.

В начале января 1918 г. у Церкви была изъята синодальная типография, вслед за придворными были закрыты многие домовые церкви. 13 января 1918 г. был издан декрет о конфискации Александро-Невской Лавры в Петрограде. В рамках исполнения указанного декрета боевиками Красной гвардии на Лавру было осуществлено вооруженное нападение, во время которого был смертельно ранен протоиерей Скорбященской церкви Петр Скипетров, пытавшийся устыдить распоясавшихся революционных бандитов.

23 января 1918 г. советское правительство принимает декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», сделавший фактически невозможным само существование Церкви. В соответствии с этим декретом Церковь была лишена права юридического лица. Ей запрещалось иметь какую-либо собственность. Все имущество существовавших в России религиозных обществ декретом было объявлено народным достоянием, то есть было национализировано государством. После издания декрета у церкви было сразу же конфисковано около 6 тысяч храмов и монастырей, закрыты все банковские счета. Фактически, под предлогом отделения церкви от государства советское правительство пыталось сделать невозможным само существование русского православия.

Для практического претворения в жизнь декрета по решению СНК РСФСР в апреле 1918 г. создается Межведомственная комиссия при Наркомюсте. В мае того же года после роспуска комиссии образован VIII («ликвидационный») отдел Наркомюста во главе с П.А. Красиковым, призванный ликвидировать административно-управленческие церковные структуры.

Первым практическим результатом действия декрета было закрытие в 1918 году духовных учебных заведений, включая епархиальные училища и храмов при них. Исключение составила только Казанская Духовная академия, которая продолжала свою работу до 1921 года, исключительно благодаря стараниям ее ректора епископа Чистопольского Анатолия (Грисюка). Впоследствии ректор и преподаватели академии будут арестованы по обвинению в нарушении декрета об отделении Церкви от государства.

Было запрещено преподавание Закона Божия в школах. Запрещалось преподавание религиозных учений в храмах и на дому.

Поместный Собор Русской Православной Церкви ответил на декрет принятием 27 января 1918 г. Воззвания к православному народу, в котором говорилось, что «даже татары больше уважали православную веру, что нынешние властители, которые хотят управлять Церковью, не православные и даже не русские, и что они вместо Святой церкви хотят сделать поганую церковь». В воззвании содержался призыв ко всем православным не дать совершиться страшному кощунству, ибо, если это произойдет, «Русь превратится в духовную пустыню».

Также Собор постановил не признавать декретов советской власти о браке и разводе и предавать церковному осуждению всех, кто будет этим декретам повиноваться, расторгая церковные браки и вступая вместо них новые.

Весной 1918 года «Церковные ведомости» писали: «Декрет о свободе совести является началом планомерного законодательного похода против Церкви. В стране, покрытой на трудовую копейку тысячами православных храмов, монастырей, часовен, в стране, многомиллионный народ которой призывает благословение церкви на брак, рождение детей, обращается к ней за молитвой во все дни своей жизни и напутствием в последний земной путь, – провозглашается отделение церкви от государства, и последнее, как грезится оно совету народных комиссаров, под беспрерывную стрельбу пулеметов, стоны убиваемых, дикий разгул пьяных орд, носит безусловно атеистический характер».

Весной 1918 года образовывается «Делегация Высшего Церковного Управления для защиты пред правительством имущественных и иных прав Православной Церкви», занимающаяся сбором сведений обо всех случаях незаконных действий органов советской власти по отношению к православной церкви и сообщавшая о них представителям высших властных инстанций. Члены делегации обратились в СНК со специальным заключением, в котором давалась оценка декрету от 23 января 1918 года.

В частности, отмечались многочисленные факты «неправильного его понимания» со стороны представителей власти, когда декрет служил основанием не только для враждебного отношения к православной церкви, но и законодательной и идеологической почвой множества преступлений, что, по мнению членов делегации, никоим образом не могло вытекать из смысла и целей декрета. Члены Делегации призвали власть к коренному пересмотру декрета.

Примерно в это же время Совет объединенных приходов Москвы принял и распространил по приходам Москвы и ряду уездов постановление, согласно которому духовенству и верующим следовало оказывать активное противодействие проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства. Совет призвал население бить в набат и оказывать сопротивление представителям власти во время принятия ими на учет храмового имущества.

В годовщину Октябрьского переворота патриарх Тихон обратился к Совету Народных Комиссаров просьбой освободить заключенных, прекратить насилие и кровопролитие и обратиться не к разрушению, а к устроению порядка и законности. Обращение это, как и предполагал Патриарх, вызвало обратную реакцию – «злобу и негодование».

Что же касается отношений патриарха с силами антибольшевистского лагеря, то их нельзя назвать однозначными: с одной стороны, Святейший отказал в благословении командованию Вооруженных Сил Юга России, поскольку среди них были главные виновники отречения от престола и последующего ареста Государя Николая II, с другой – благословил на борьбу с большевиками Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака.

Однако в самый разгар Гражданской войны, 8 октября 1919 г. патриарх Тихон обращается с посланием к духовенству Русской Церкви с призывом о невмешательстве в политическую борьбу. Видимо, Святитель с присущей ему дальновидностью понимал, что вооруженным путем сокрушить большевиков их противникам не удастся, и потому стремился во что бы то ни стало сохранить единство и целостность Церкви, служители которой силою обстоятельств сделались проводниками тех или иных политических взглядов, и выступали скорее в качестве пропагандистов и агитаторов, нежели духовных пастырей своих чад. Все это не могло не опечаливать патриарха. Ведь несмотря на благословение, данное адмиралу А.В. Колчаку, борьба между красными и белыми была для святейшего ни чем иным, как междоусобицей, братоубийственной бойней.

Главного врага патриарх все же видел не столько в большевиках, сколько в общей настроенности русского народа, его отступничестве от веры.

Многочисленные несчастья и беды, обрушившиеся на Русскую Православную Церковь в годы гражданской войны, были только началом развернутых властью жесточайших гонений. Ужас развязанной большевиками братоубийственной бойни Церкви удалось пережить, в основе своей оставшись несокрушенной. Именно поэтому сразу же после окончания боевых действий разрабатываются коварные планы искоренения религии в Советской России. При этом главный удар был нанесен именно по православию, которое расценивалось Лениным и его окружением как исключительно враждебная режиму оппозиционная сила, все еще располагающая значительными материальными ценностями и по-прежнему, несмотря на репрессии и унизительные декреты, обладающая огромным влиянием на помыслы и души людей.

С подачи большевистских руководителей в прессе разворачивается настоящая травля православных священников и монахов.

«…Нам просто некогда было до сих пор обращать внимание на эту религиозную муть… но теперь времена меняются, и скоро хорошая метла начнет энергично выметать из нашей советской страны эту поганую нечисть», – такими настроениями была проникнута советская пресса в начале 20-х годов.

Большевики стремились во что бы то ни стало разрушить единство и целостность церкви, создав взамен нее множество мелких, независимых от центра общин.

Национализация монастырских имуществ и ликвидация монастырей являются одними из самых ужасающих и кровавых преступлений большевиков.

К лету 1920 года все основное имущество православной церкви было национализировано. Только в Москве у церкви было изъято:

551 жилой дом;
100 торговых помещений;
52 школьных здания;
71 богадельня;
6 детских приютов;
31 больница.

К концу 1920 года в стране было ликвидировано 673 монастыря, а 1921-м – еще 49. Насельники оказались на улице. На разрушение института монашества, строившегося духовными усилиями тысяч подвижников на протяжении многих веков, большевикам понадобилось лишь несколько лет.

Таким образом, подлинное наступление на Русскую Церковь начинается в 20-е годы, когда в стране уже не было организованной силы, способной помешать большевикам истреблять русский народ, его религию и культуру.

Наступлению на Русскую церковь также активно способствовал искусственно созданный голод, охвативший в 1921-1922 г.г. 35 губерний с населением 90 млн. человек. К маю 1922 года в 34-х губерниях России голодало около 20 млн. человек и около миллиона скончалось. Сводки тех лет пестрели сообщениями о самоубийствах на почве голода и массовом людоедстве.

Справедливости ради, надо признать, что голод, охвативший страну в 20-е годы, все же был вызван не только грабительской политикой коммунистов, но и природными факторами. Летом 1921 г. в Поволжье разразилась страшная засуха, ставшая причиной постигшего страну бедствия, принявшего масштабы подлинной катастрофы. Вместе с тем, людей, умерших от голода, могло бы быть значительно меньше, если бы советское руководство действительно было заинтересовано в оказании голодающим своевременной помощи.

В руках большевиков голод стал весьма эффективным и действенным инструментом подавления любого сопротивления, получше всяких пушек и пулеметов усмиряя многомиллионные массы непокорных крестьян.

В подтверждение того, что голод, унесший более 7 млн. человеческих жизней, был инспирирован представителями богоборческой власти, красноречиво говорят также слова вождя большевиков Ульянова – Ленина – Бланка: «Недалеко от Москвы, в губерниях, лежащих рядом: в Курской, Орловской, Тамбовской, мы имеем по расчетам осторожных специалистов еще теперь до 10 млн. пудов избытка хлеба. <…> Нам надо не только сломить какое бы то ни было сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационных государственных рамках. Мы имеем средство для этого… Это средство – хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность. <…> Потому что распределяя его (хлеб), мы будем господствовать над всеми областями труда» .

На практике теоретические построения Ленина практически сразу же показали свою несостоятельность. Значительная часть продовольствия, отобранного большевистскими продотрядами, ими же пожиралась, перепродавалась или пускалась на самогон. Награбленный у крестьян хлеб гнил в элеваторах, неприспособленных хранилищах, а зачастую и вовсе под открытым небом; скот издыхал, продукты питания портились…

Чуткая к страданиям простого народа, церковь сразу же начала искать пути спасения голодающих. Патриарх Тихон обратился к российской пастве, к народам мира, к главам христианских церквей за границей с призывом о помощи:

«…Величайшее бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и удивлявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы…
Во имя и ради Христа зовет тебя устами Моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата…
Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода…»

В храме Христа Спасителя и ряде приходов Москвы патриарх Тихон провел богослужения и призвал верующих к пожертвованию. Одновременно патриарх обратился к властям с письмом от 22 августа 1921 г., в котором заявил о готовности церкви добровольно помочь голодающим и организовать сбор денежных, вещественных и продуктовых пожертвований. Предложение Тихона представляло собой широкую программу помощи голодающим.

«Учитывая тяжесть жизни для каждой отдельной христианской семьи вследствие истощания средств их, мы допускаем возможность духовенству и приходским советам, с согласия общин верующих, на попечении которых находится храмовое имущество, использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления (подвески в виде колец, цепей, браслет, ожерельев и другие предметы, жертвуемые для украшения святых икон, золотой и серебряный лом) на помощь голодающим».

Но узурпировавшие власть в голодной, истощенной войной и продразверсткой стране, коммунистические вожди в массе своей отвергли саму мысль о сотрудничестве государства и церкви, решив максимально использовать голод для уничтожения последнего бастиона старой России. Ленин преподнес письмо патриарха как вызов коммунистическому режиму и вместе со своими соратниками разработал детальный план ликвидации духовенства, рассчитывая заодно таким образом осуществить пополнение партийной казны.

23 февраля 1922 года был обнародован декрет ВЦИК «О порядке изъятия церковных ценностей», согласно которому уполномоченным органам церковью должны были быть переданы все имеющиеся у нее в распоряжении ценности, а также богослужебные предметы.

Патриарх Тихон назвал этот акт святотатством. «Мы не можем одобрить изъятия из храмов священных предметов, употребления коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство: миряне – отлучением от нее, священнослужители – извержением из сана».

Слова патриарха Тихона советское правительство снова восприняло как прямой вызов режиму. «Для нас, – писал Ленин, – именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на многие десятилетия. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное количество крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету».

Ленин хорошо понимал, что его замысел может увенчаться успехом только при отсутствии сопротивления со стороны народных масс, а сделать это было можно исключительно в условиях тотальной разрухи и голода.

Но даже в этих критических обстоятельствах, которые, как думалось большевистской верхушке, должны были полностью исключить противодействие верующих декрету об изъятии церковных ценностей, власти практически повсеместно встречали жестокий отпор.

Один из первых фактов сопротивления прихожан изъятию церковных ценностей был отмечен 15 марта 1922 года в городке Шуе.

Шуя была одним из самых развитых уездных городов Владимирской губернии, в котором до революции было 9 церквей, театр, гимназии, мужское духовное училище. Это был город с прочными православными традициями, являвшийся центром паломничества. В Воскресенском Соборе города хранилась знаменитая чудотворная икона Шуйской-Смоленской Богоматери, собиравшая богомольцев со всей России.

В рамках развернутой большевиками кампании по изъятию церковных ценностей местные власти 3 марта 1922 года приняли постановление о создании соответствующей уездной комиссии. При этом предполагалось, что при проведении изъятия ценностей верующие не окажут противодействия.
Как выяснилось впоследствии, этот прогноз оказался ошибочным…

Когда отряд красноармейцев окружил Воскресенский собор, верующие ударили в набат, на площадь сбежались люди, в солдат полетели камни, поленья, куски льда.

Для усмирения возмущенной толпы властями было выслано два грузовика с пулеметами, из которых сначала была обстреляна колокольня, а затем был открыт огонь по толпе…

Позднее следствие установит, что со стороны верующих только зарегистрированных в больнице оказалось одиннадцать человек, из них пять убитых; со стороны красноармейцев – тяжело избитых три человека и легко – двадцать четыре.

Размах выступления верующих в Шуе поражал своими масштабами: по данным ГПУ, на площадь вышла примерно четверть жителей города.

На справедливое возмущение верующих власти ответили волной арестов и внесудебных расправ. Причем, репрессивная политика большевистского государства вызывала открытое недовольство даже среди самих представителей власти.

С этого момента использование в кампании по изъятию церковных ценностей красных курсантов, частей РККА, ЧОН станет обязательным для всех городов и губерний.

Выступления верующих против изъятия церковных ценностей имели место и в других городах. Так, ранним утром 28 марта 1922 года в Смоленске группа из 15 девочек-подростков, двух женщин и пяти мужчин, дабы предотвратить проникновение членов комиссии по изъятию ценностей на территорию городского собора, заперлась в нем изнутри. Одновременно на площади собралась толпа в несколько тысяч человек, которая стала теснить оцепивших собор красных курсантов. Подоспевшее подкрепление рассеяло толпу верующих выстрелами в воздух. Дверь в собор была взломана, и комиссия приступила к изъятию. В результате столкновения 6 человек было ранено, одна женщина скончалась.

Волнения среди верующих также наблюдались в Орле, Владимире и Калуге, где верующие фактически сорвали изъятие из древнего Успенского собора, расписанного Андреем Рублевым. В селе Белоречье Тамбовской губернии крестьяне, руководимые местным священником и, что удивительно, секретарем волостного исполкома, вступили в бой с ротой красноармейцев, которая была вынуждена отступить.

Всего за период 1922-1923.г.г. было зафиксировано 1414 столкновений властей с верующими.

Служители церкви хорошо понимали, что справедливое негодование православных людей отнюдь не ослабит, а напротив, заметно усилит натиск советской власти на православную веру в растерзанной, разоренной войной, некогда великой и могучей стране. Духовенством предпринимаются попытки предотвращения столкновений с властями, в частности, путем переговоров с комиссиями по изъятию.

Отнестись к происходящему с христианским смирением призвали паству своих епархий митрополит Новгородский Арсений (Стадницкий), псковский епископ Геннадий (Туберозов), предстоятели Суздальской, Витебской, Задонской епархий, духовенство Марийской области.

С воззванием воздержаться от насильственного сопротивления к верующим обратился митрополит Владимирский Сергий (Страгородский).

В целом за период 1921-1922 г.г. большевики изъяли у Церкви священные предметы и драгоценности на сумму свыше 4,5 миллионов золотых рублей.

При этом силой отобранные у церкви средства пошли отнюдь не в фонд помощи голодающим, а на укрепление режима и финансирование мировой революции.

В ноябре 1921 года, в самый разгар охватившего страну голода, на нужды компартии Германии советское правительство выделяет 5 млн. марок, а на развитие революции в Турции отводится миллион рублей золотом. В марте 1922 года, когда решался вопрос об изъятии церковных ценностей, в бюджет Коминтерна было внесено в общей сложности 5 536 400 золотых рублей.

На помощь голодающим советским правительством было выделено немногим более одного миллиона рублей!

В 1921 году Политбюро принимает решение «применять к попам высшую меру наказания». Каждый православный священник объявлялся врагом государства. В ряде городов большевиками организуются показательные процессы над священнослужителями: В Петрограде более 80 обвиняемых – 4 смертных приговора, в Москве – 54 обвиняемых – 11 казнено.

Судебные процессы над духовенством проходили по всей России. В связи сопротивлением изъятию церковных ценностей большевиками было сфабриковано 250 дел. Только к середине 1922 г. уже состоялся 231 судебный процесс, на скамье подсудимых оказалось 732 человека, многие из них впоследствии были расстреляны.

В 1923 г. в производстве VI отделения СО ГПУ находилось 301 следственное дело, арестовано было 375 человек и выслано заграницу 146 человек.

К концу 1924 г. в тюрьмах и лагерях побывало около половины всего российского епископата – 66 архиереев.

В 1922 году только по суду было расстреляно 2691 православных священников, 1962 монаха, 3447 монахинь и послушниц. Если говорить о жертвах внесудебных расправ, то в этот период было уничтожено не менее 15 тысяч представителей духовенства.

Всего в 20-30-е годы было убито более 200 тыс. служителей церкви. Около полумиллиона священников были брошены в тюрьмы или отправлены в ссылку.

6 мая 1922 года Московский революционный трибунал выносит постановление о привлечении Святителя Тихона к судебной ответственности. Аналогичные определения вынесли Новгородский, Петроградский, Донской и другие революционные трибуналы.

В мае 1922 года Предстоятель Русской Православной Церкви и члены Священного синода – Н.Г.Феноменов, А.Г. Стадницкий, П.В. Гурьев были арестованы ГПУ.

Определения о привлечении патриарха Тихона к судебной ответственности в 1922 г. вынесли многие губернские центры.

Для подготовки суда над Святителем была образована специальная комиссия, в состав которой вошли такие видные деятели партии, как М.И. Калинин, Н.В. Крыленко, А.И. Рыков и Е.М Ярославский.

Следствием же по делу патриарха руководила Антирелигиозная комиссия ЦК РКП (б). Именно она формировала обвинение против Патриарха Тихона, принимала решения о сроках процесса, обвинителях и защитниках, составе свидетелей и других остальных участниках процесса.

Общую режиссуру судилища осуществляло Политбюро ЦК РКП(б), оставив на время Святителя, перенесемся из Москвы в Петроград, где в этот самый момент происходит становление обновленческой церкви, всецело послушной велениям коммунистических заправил.

Еще в 1920 году решением Дзержинского, Лациса и Самсонова делается ставка на низшее поповство, «которое, непосредственно работая в верующей массе, будет вносить разложение в самую гущу верующих, а это все».

14 марта 1922 года ГПУ разослало в некоторые крупные губернские города шифротелеграммы о вызове в Москву представителей духовенства, изъявили согласие сотрудничать с ГПУ. Из Петрограда в Москву были вызваны священники Введенский и Заборовский, а из Нижнего Новгорода архиепископ Евдоким, а также некоторые другие священники, рангом пониже.

24 марта 1922 г. лидеры обновленчества А.И.Введенский, В.Д.Красницкий, Е.Белков, А.Боярский и другие (всего 12) выступили в петроградской прессе с обвинениями в адрес петроградского духовенства в контрреволюционных настроениях и требовали безусловной и немедленной передачи всего церковного имущества властям.

Теперь большевики могли злорадно потирать свои обагренные кровью руки. Раскол Церкви был налицо. Оставалось только всячески раздувать его и углублять, чем враги Русского Православия вскоре и занялись…

Письмо обновленческих заправил вызвало негодование петроградского духовенства, увидевшего в этом провокационном послании все признаки клеветнического грязного пасквиля. На состоявшемся многолюдном собрании духовенства авторы письма встретили жестокий отпор.

20 апреля 1922 года на квартире священника С. Калиновского состоялось совещание представителей ГПУ и «революционного духовенства» в лице Калиновского, Борисова, Николостанского и епископа Антонина (Грановского), которые полностью согласились с представителями ГПУ относительно борьбы против Патриарха и патриаршего управления.

Создается Высшее Церковное Управление (ВЦУ), которое возглавляли такие еретики и раскольники, как епископ Антонин (Грановский), священники А. Введенский, В. Красицкий и С.Калиновский. Обосновавшись в бывших патриарших покоях в Троицком подворье, ВЦУ вскоре разослало по епархиям 56 своих уполномоченных.

В мае 1922 г. обновленцы собирают свое «учредительное собрание», на котором провозглашается создание «Живой Церкви» и происходит избрание ее Центрального Комитета во главе с протоиереем В. Красницким.

Одновременно с Москвой захват обновленцами церковной власти происходит и в Петрограде, куда по обновленческой линии был послан ученик митрополита Вениамина протоиерей А. И. Введенский – чтобы перехватить у митрополита церковную власть.

25 мая он предъявил митрополиту удостоверение ВЦУ обновленцев о том, что он является его членом, командированным в Петроград для церковного управления. Митрополит не признал этого документа без подписи патриарха и 28 мая временно отлучил А. Введенского и Е. Белкова от церкви за самовольное принятие на себя высших церковных управленческих функций.

Ответом на этот мужественный и во всех отношениях правильный шаг стало появление петроградской печати многочисленных раздраженных статей, обвиняющих митрополита «контрреволюционности» и «предательстве интересов трудящихся».

29 мая митрополита Вениамина арестовывают в присутствии А. Введенского. Несмотря на свою, мягко говоря, сомнительную роль, будущий глава обновленцев приветствовал архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение. Но Владыка благословения не дал, а лишь произнес: «Оставьте, отец Александр. Мы ведь не в Гефсиманском саду…»

Сопровождавший Введенского председатель Петроградского ГПУ Бакаев в категорической форме потребовал от митрополита Вениамина отмены постановления об обновленцах, в случае отказа угрожая митрополиту расстрелом.

Однако Владыка проявил незаурядное мужество, и не отрекся ни от одного своего слова.

Судебный процесс над митрополитом Вениамином и другими неугодными власти церковниками открылся 10 июня 1922 г.

Допрос митрополита Вениамина длился в течение полутора дней – 11 и 12 июня 1922 г.

На вопросы Трибунала Владыка отвечал сдержанно и уклончиво, не вдаваясь в споры на канонические темы и всячески избегая бесед о политике.

Когда Вениамину задали вопрос о его отношении к советской власти, он дипломатично ответил: «Мое отношение к ней – отношение к власти. Все ее распоряжения и все декреты по мере своего разумения исполняю и принимаю к руководству».

Митрополита обвиняли в составлении писем, призывающих духовенство и прихожан противодействовать власти в процедуре изъятия церковных ценностей, а также в связи с зарубежной церковью. В ответ Вениамин заявлял о своей слабой осведомленности по поводу деятельности зарубежного духовенства, и более от него ничего не удавалось добиться.

Несмотря на неослабевающее давление и угрозы, Владыка держался на процессе с достоинством и в моральном отношении был выше своих судей.

5 июля 1922 г. митрополит Вениамин, а с ним еще девять священнослужителей были приговорены к смертной казни.

Подсудимые выслушали приговор, сохраняя ледяное молчание, так, словно происходящее касалось не их, а кого-то другого.

Впоследствии шести подсудимым расстрел был заменен длительным тюремным заключением.

Остальные священнослужители, в том числе митрополит Вениамин, в ночь с 12-го на 13-ое августа были увезены из тюрьмы и расстреляны неподалеку от Петрограда.

…16 июня 1922 года митрополит Владимирский Сергий (Страгородский), архиепископы Костромской Серафим (Мещеряков) и Нижегородский Евдоким (Мещерский) подписали декларацию о присоединении к обновленческой церкви («Меморандум трех»). Так окончательно оформляется сатанинская антицерковь, назвавшая Патриарха Тихона и всех неугодных большевикам священнослужителей контрреволюционерами, «вредителями», и призвавшая остальную часть духовенства лояльно относится к советской власти.

Всех, кто пытался открыто протестовать, как, правило, расстреливали либо сажали в тюрьму.

Епископ Алексий Симанский снял с обновленцев проклятие, наложенное митрополитом Вениамином, и созданная при содействии коммунистов «красная церковь» становится «канонической». В апреле 1923 года в храме Христа Спасителя состоялся ее первый «собор». Присутствовавшие на нем делегаты дружно восхваляли советскую власть.

«Прежде всего , – говорил В.Красицкий, – мы должны обратиться со словами глубокой благодарности к правительству нашего государства… Слова благодарности и привета должны быть высказаны нами единственной в мире власти, которая творит, не веруя, то дело любви, которое мы, веруя, не исполняем, а также вождю Советской России В.И. Ленину, который должен быть дорог и для церковных людей…
<…>Маркс ни слова не говорит о нравственности, но является бессмертным гигантом нравственности, гигантом, перед которым многие – жалкие болтуны нравственности».

«Мы их, не знающих имени Христа , – вторил Красицкому обновленческий митрополит А.Введенский, – должны благословить именем Христа. Мир должен принять через авторитет Церкви правду коммунистической революции. Это честь, это святыня, это конечная вершина, на которую может взойти Русская Православная Церковь…»

В соборном постановлении говорилось: «Церковным людям не следует видеть в советской власти власть антихристову. Наоборот, советская власть, одна во всем мире, имеет цель осуществить идеалы Царствия Божия».

«Собор» обновленцев принял решения о закрытии монастырей, допущении женатых епископов, второбрачии для духовенства, не признал святости мощей, а также лишил патриарха Тихона сана и монашеского чина и упразднил сам институт патриаршества.

Обвиняя Патриарха в деспотическом управлении церковью, Высшее церковное управление призывало на его голову «Божию кару и Божие отмщение».

Решения обновленческого «собора» посягали на основы канонического православия и с негодованием были отринуты подавляющим большинством верующих. Авторитет Патриарха Тихона, в глазах простых людей, наоборот, вырос в значительной степени.

16 июня 1923 года Патриарх Тихон обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором «окончательно отмежевался как от зарубежной, так и внутренней контрреволюции» и просил освободить его из-под стражи.

25 июня 1923 года судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР удовлетворила ходатайство Патриарха. Рассмотрение дела было отложено.

Освободившись из-под ареста, Святейший 1 июня 1923 года обратился к своей пастве с посланием, в котором говорилось об аполитичности Церкви, о том, что она должна «быть и будет Единою, Соборною, Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они не исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены».

Патриарх выступил с резким осуждением обновленчества, обвинив «живоцерковников» в отступлении от канонов, ереси и сектантстве.

15 июля 1923 года Святитель Тихон обратился к пастве с новым посланием, в котором объявил незаконными все действия обновленческого Высшего Церковного Управления.

С 1 по 10 октября в Москве обновленцы провели свой второй «собор», на котором присутствовало более трехсот человек. Главной и едва ли не единственной целью данного раскольничьего сборища было оклеветать Патриаршую Церковь и митрополита Петра. Выступая на соборе, Введенский заявил: «Мира с тихоновцами не будет, верхушка тихоновщины является контрреволюционной опухолью в Церкви. Чтобы спасти Церковь от политики, необходима хирургическая операция. Только тогда может наступить мир в Церкви. С верхушкой тихоновщины обновленчеству не по пути!»

В апреле 1924 года патриарх Тихон издал указ о запрещении в священнослужении и предании церковному суду иерархов обновленческой церкви Евдокима (Мещерского) и Антонина (Грановского).

Незадолго перед кончиной патриарха ОГПУ приняло решение возбудить против него дело, предъявив обвинение в составлении списков репрессированного духовенства. 21 марта 1925 года Патриарх был допрошен следователем. Но дело не получило развития ввиду смерти патриарха 7 апреля 1925 года. Ставший после смерти патриарха Тихона Патриаршим Местоблюстителем Митрополит Крутицкий Петр (Полянский) продолжил курс на преодоление раскола, заняв по отношению к обновленцам строго церковную позицию. «Присоединение к Святой Православной Церкви так называемых обновленцев возможно только при том условии, если каждый из них в отдельности отречется от своих заблуждений и принесет всенародное покаяние в своем отпадении от Церкви. И мы непрестанно молим Господа Бога, да возвратит Он заблудших в лоно Святой Православной Церкви…»

Справедливости ради надо заметить, что работа с отколовшейся от патриарха частью священноначалия большевикам удавалась далеко не всегда. Лояльность живоцерковников во многом обеспечивалась благодаря активному покровительству со стороны коммунистов. В тех же губерниях, где по каким-то причинам деятельность обновленцев не финансировалась, те сразу же занимали враждебную по отношению к режиму позицию.

Но показательные процессы над духовенством, ограбление церквей и лавр под предлогом помощи голодающим были отнюдь не единственными мерами, применяемыми богоборческой властью в деле искоренения православия и вообще всякой религии. Большое внимание советское руководство уделяло антирелигиозной агитационно-пропагандистской работе, ставя перед собой цель «полного обезбоживания страны» и «ликвидации всех остатков старого быта».

Проводником этой политики стал Емельян Михайлович Ярославский (Миней Израилевич Губельман).

Этот неоднократно арестовывавшийся при царе сын читинского ссыльного, в 20-е годы становится одним из главных историков партии и одновременно самым ярым погромщиком православия и вообще всякой религии.

В 1921 г. Губельман принимает самое живое участие в создании газеты «Безбожник», глумящейся над чувствами верующих и призывая к отказу от древних обычаев и традиций. На страницах газеты регулярно публиковались грязные клеветнические статьи о служителях церкви и верующих, а также пошлые безграмотные стихи.

В 1924 году по инициативе Ярославского в Москве образуется «Общество друзей газеты «Безбожник», которое в апреле 1925 торжественно переименовывается в «Союз безбожников», а еще спустя некоторое время – в «Союз воинствующих безбожников» (СВБ).

Представляя собой строго централизованную, работающую по единому плану организацию, «Союз воинствующих безбожников» строился по военному признаку, разбиваясь на ячейки, отряды и группы. Был принят устав безбожников, введены единый членский билет СВБ СССР, ежемесячные членские взносы, работники учреждений и предприятий Союза безбожников приравнивались по статусу к государственным служащим.

Особое внимание Губельман – Ярославский уделял духовному растлению молодежи, и в особенности детей. По инициативе этого «верного ленинца» создается организация Юных воинствующих безбожников СССР (ЮВБ), куда записывались дети, родившиеся от впавших в атеизм родителей. В 1929 г. юных безбожников насчитывалось более 1 млн.

15 августа 1929 г. Ярославский на страницах газеты «Безбожник» обратился к молодому поколению с напутственной речью: «Пионеротряды, принимайте всюду участие в борьбе за закрытие церквей! Во всех школах I и II ступени организуйте группы и ячейки юных безбожников… К борьбе с пьянством, хулиганством, с религиозным дурманом, юный пионер, будь готов!»

Члены «Союза Воинствующих безбожников» снимали колокола, срывали кресты, устраивали антирелигиозные карнавалы, сжигали иконы и священные книги…

Очень часто «антирелигиозные мероприятия» большевистских молодчиков оборачивалось настоящими грабежами.
Особую ненависть у космополитов-безбожников вызывали христианские религиозные праздники, такие как Пасха и Рождество. По замыслу большевиков, чтобы отвлечь «трудящиеся массы» от посещения Церкви накануне пасхальных и рождественских праздников, следовало произвести организацию массовых зрелищ с пением, музыкальными, драматическими и спортивными номерами, танцами, хороводами, военными играми.
Как эти мероприятия осуществлялись на практике?

Обрядившись в костюмы сатаны и чертей, ватаги комсомольцев-погромщиков, устраивали шумные демонстрации, скандировали антирелигиозные лозунги, горланили богохульные частушки и песни.

«…Комсомольское Рождество и крещение прошли удачно , – с удовлетворением отмечалось в месячном информационном обзоре Енисейского губернского отдела госполитуправления за январь – февраль 1923 г. – В Рождество демонстранты в довольно значительном количестве с чучелами попов, раввинов и изображениями церквей на автомобилях прошли по городу и на площади вблизи собора сожгли их. В Крещение демонстрация с ряжеными в поповские одежды и чучелами направилась к собору, где как раз встретилась с крестным ходом идущим с так называемой «иордани», участники крестного хода пустились бежать в Собор где и заперлись, часть же примкнула к демонстрантам. Молодежь была настроена с подъемом противорелигиозно. Работы антисоветских элементов не наблюдалось. Обыватели отнеслись к демонстрации отрицательно.
В Енисейске в противорелигиозную компанию состоялся выезд комсомольцев в с. Маклаковское, где по постановлению граждан небольшая часовня обращена в избу-читальню …»

В городе Боброве члены местной ячейки союза безбожников устроили на площади перед собором карнавальные шествия и военные игры. Во время крестного хода участники военных игр пускали над верующими ракеты, вызвав среди православных людей сильную панику. Дождавшись начала службы в соборе, нечестивцы взорвали неподалеку заранее приготовленный динамит. Взрывной волной в соборе выбило все стекла. На прихожан цветным дождем посыпалось множество мелких и крупных осколков, однако верующие остались молиться, говоря, что «лучше умереть в церкви, чем на улице».

В Воронеже члены ВЛКСМ завода им. Ленина в ночь перед Пасхой проникли в Вознесеновскую кладбищенскую церковь, развесив антирелигиозные плакаты и листовки на иконостасе и в алтаре.

Осенью 1929 года большевики объявляют о начале первой безбожной пятилетки, преследовавшей цель «полного обезбоживания страны» и «ликвидации всех остатков религиозного быта».

С самого начала развернутая безбожниками кампания по закрытию монастырей и церквей характеризовалась масштабностью и подлинно общероссийским размахом. Так, например, только в 1928 году было закрыто 534 церкви, а общее число приходов Русской Православной Церкви сократилось на одну треть. В 1929 году было закрыто 1119 церквей.

Еще в октябре 1924 года в Севастополе были закрыты все церкви Херсонесского монастыря, а 29 ноября 1929 года – знаменитый Георгиевский монастырь, расположенный на мысе Фиолент.

Не менее скорбная участь постигла Инкерманский Свято-Климентовский мужской монастырь. Начиная с 1924 г. постепенно закрываются монастырские храмы: Димитровский, Пантелеймоновский и Благовещенский – 20 мая 1926 г.; Никольский – 9 июля 1926 г.; 6 октября 1927 г. передана детскому саду часовня, воздвигнутая на месте захоронения воинов, погибших в Инкерманском сражении; 12 июля 1928 г. закрыт храм иконы «Всех скорбящих радость»; 3 февраля 1930 г. – Троицкая домовая церковь; 15 декабря 1931 г. прекратили свое существование древние пещерные храмы – Климентовский, Мартиновский, Андреевский…

Закрывая церкви и храмы, безбожники не щадили и удаленных обителей. Так, в 1925 году на долгие десятилетия прекратил существование расположенный близ села Терновка (бывшее Шулю) Спасо-Преображенский скит. Насельников святой обители, известных своим благочестием, погромщики выгнали прочь, а саму обитель закрыли.

Лишь летом 1996 года стараниями архимандрита Августина (15.11.1955 – 13.09.1996) Спасо-Преображенский скит был возрожден.

В сентябре 1927 года властями был закрыт храм Преображения Господня в Никитском Ботаническом саду. Безбожники разрушили купол и звонницу, сбросили колокола и кресты.

1928 год. Власти принимают решение о закрытии Топловского Троице-Параскеевского монастыря. Изгнав насельниц обители, коммунисты организовали на монастырских землях совхоз с характерным названием «Безбожник». Работникам этого совхоза понадобилось совсем мало времени, чтобы развалить монастырское хозяйство, которое монахини десятилетиями создавали своим упорным и кропотливым трудом.

1929 год. Постановлением Президиума Крымского ЦИКа от 25 декабря закрыт Свято-Никольский храм в поселке Зуя близ Белогорска. Впоследствии по предложению комсомольцев в храме устроили клуб.

В сентябре 1930 года уничтожен Александро-Невский кафедральный собор в центре Симферополя. В престольный праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня прогремел взрыв, оставив от величественного и прекрасного храма бесформенную груду камней.

Однако, пожалуй, наиболее отвратительным эпизодом проводимой коммунистами антирелигиозной компании было закрытие Киево-Печерской Лавры.

С 1922 по 1924 годы у монастыря были отобраны практически все храмы и некультовые сооружения вместе с имуществом. Тогда же из Лавры было изгнано большинство монахов; немногие оставшиеся насельники переквалифицировались в рабочих ремесленно-трудовой общины, образованной еще в апреле 1919 года, и лишь в этом качестве продолжали находиться на территории святой обители.

В 1925 году Лавра оказалась в руках еретиков-обновленцев, называющих себя Украинской автокефальной церковью. Эти отступники получили «автокефалию» согласно решению Второго поместного «собора» обновленческой церкви.

В 1929 году, когда устроенная большевиками антирелигиозная кампания ступила на новый виток, 9 августа в газете «Киевский пролетарий» публикуется статья некоего Н. Горячева под замысловатым, но, вместе с тем, весьма красноречивым названием «Гнезда «черного воронья» должны быть уничтожены. Пора проверить все киевские монастыри».

Автор статьи обвинял киевские монастыри в том, что монахи в них «орудуют бесконтрольно, укрывшись под вывесками сельхозартелей, общин, трудовых коммун», «снабжают продуктами не только частников Киева, Но и Москвы», мешая тем самым, «социалистическому культурному строительству».

Спустя десять дней после выхода в свет статьи Н.Горячева на городском пустыре было обнаружено расчлененное тело молодой женщины. В тот же день представители следственных органов отправились не куда-нибудь, а именно на территорию Лавры и быстро разыскали «виновного».

Им оказался один из насельников Лавры, архидиакон Успенской церкви Елладий (Чехун).

Священнослужителя обвинили в том, что он заманил к себе жертву, завел ее в одну из дальних пещер, изнасиловал и убил, а потом, заметая следы, разрубил ее труп топором на куски.

Спустя всего несколько дней в газете «Киевский пролетарий» было размещено объявление, извещающее, что «в начале сентября в помещении цирка начнется показательный судебный процесс над монахом Чекуном. Служитель Церкви – убийца. После убийства – молитва Богу» каждый трудящийся может присутствовать при разборе дела».

Заголовки газет запестрели призывами покончить с монашеством, «лазутчиками классового врага».

Публикуются десятки гнусных статей, обличающих православие и существующий веками церковно-патриархальный уклад.

Устраиваются шумные митинги, на которых принимаются резолюции «добиться закрытия очагов тьмы и невежества».

«Лучшим ответом, будет ликвидация тех очагов первобытной культуры, в которых взращиваются Чехуны и их преступления. Надо засыпать эти первобытные пещеры и посеять семена новой здоровой трудовой жизни…»

«Вскрыт огромный гнойник, сорвана мантия со святости и христианского всепрощения и обнажилось огромное зловонное болото, требующее немедленных и решительных мероприятий», – призывал на страницах газеты «Киевский пролетарий» некто В.Рогов.

Еще до окончания судилища подавляющему большинству киевлян было ясно, что обвинение против архидиакона Елладия шито белыми нитками. Поговаривали, что якобы убиенная Чехуном женщина на самом деле жива и здорова и обретается где-то в деревне, а найденные ОГПУ-шниками человеческие останки взяты из анатомички. Монаха же пытками и угрозами заставили признаться в этом жутком злодействе, поскольку для чекистов подобные меры были в порядке вещей.

Примечательно, что власти нисколько не пытались опровергать эти слухи – просто объявляли их «контрреволюционными».

На суде архидиакон держался достойно, предъявленных ему обвинений не отрицал, возлагая всю вину за содеянное лишь на себя. Пожалуй, это было единственное, что священнослужитель мог сделать, дабы уберечь насельников Лавры от рук клеветников и вандалов.

К сожалению, героический подвиг Елладия оказался напрасным.

Приговорив Чехуна к 10 годам заключения, киевский окружной суд издал постановление, согласно которому, «монастыри вообще, а Лавра и Флоровский монастырь в частности», объявлялись «рассадниками антисоциальной морали и очагами разврата; что они, как это доказано документально, были и сейчас являют собой твердыни контрреволюционной пропаганды… что широкая масса восстает против вредной для пролетарского государства деятельности этих ячеек религии… поставить перед соответствующими органами советской власти вопрос о закрытии Лавры и Флоровского монастыря и выселении оттуда монахинь и монахов».

5 декабря 1931 года в Москве был взорван храм Христа Спасителя, построенный в 1837-1883 годах на народные средства как памятник в честь победы России над армией Наполеона в Отечественной войне 1812 года.

На месте взорванного храма вначале предполагалось построить дворец Советов с венчающей его гигантской скульптурой вождя. По замыслу архитекторов, в бетонной голове Ильича должна была находиться центральная марксистско-ленинская библиотека, куда бы с помощью скоростных лифтов марксисты доставлялись бы для научной работы.

Однако осуществить сей «грандиозный» проект коммунисты в итоге так и не смогли. Стали закладывать новый фундамент, но бетонные блоки тонули в болоте, и что бы строители ни предпринимали – все тщетно. Против безумной затеи большевиков, казалось, взбунтовалась сама природа.

Упорно не желая принимать очевидное, власти не оставляли попыток построить на месте разрушенного ими храма новую Вавилонскую башню. Бессовестно транжиря народные средства, коммунисты вложили в строительство такое количество денег, что при рациональном использовании на них можно было бы построить не один многоквартирный дом.

Так продолжалось до 1941 года, когда начавшаяся война с нацистской Германией существенно поубавила «кремлевским мечтателям» их «революционный энтузиазм».

Доподлинно точно известно намерении власть предержащих очистить Красную площадь и от храма Василия Блаженного. Якобы он портил эстетический вид площади и мешал проведению демонстраций.

Однако, то ли благодаря заступничеству выдающегося русского архитектора и реставратора П.Д. Барановского, то ли благодаря личному распоряжению И.В. Сталина, храм остался стоять на месте, целым и невредимым.

Так или иначе, но к 1939 году вся церковная структура подверглась разгрому. От 37000 храмов, действующих в 1930 году, к 1938 году осталось лишь 8302. Причем, ввиду отсутствия духовенства, богослужения в большинстве из них не проводились.

Реально же на территории РСФСР к 1939 году функционировало около 100 приходов. Что же касается Украины, то здесь, на первый взгляд, дела обстояли несколько лучше – действовало не менее 3% от дореволюционного числа храмов…

Кроме систематических издевательств над верующими, осквернением и закрытием храмов, члены Союза Воинствующих безбожников подготавливали письма трудящихся в органы власти с требованиями «покончить с религиозным дурманом», «очистив площади и улицы городов от церквей».

Обрушившиеся на Россию страшные бедствия воспринимались многими верующими как кара Господня за отпадение от церкви и вступление в связь с темными силами.

Русские люди молились о судьбе Родины, каялись в своих грехах и просили у Бога прощения. Как знаки принятия Господом покаяния воспринимались явленные Его волей многочисленные чудеса и знамения.

В 1921-1923 г.г., в годы разрухи и страшного голода, в стране происходит массовое обновление чудотворных икон.

В городе Старая Русса в Спасо-Преображенском монастыре происходит обновление иконы Старорусской Божией Матери. В часовне деревни Овчинкино Астриловской волости обновляется икона Владимирской Божией Матери.

В июне 1921 г. в церкви села Боево Воронежского уезда обновилась старая икона под названием «Достойно есть», сразу ставшая объектом паломничества жителей окрестных селений.

В Рязанской губернии обновилась хранившаяся в Троицком монастыре чудотворная икона, которой в 1613 г. рязанский архиепископ Феодорит благословил на царствование Михаила Романова.

Немало святых образов обновилось и в Тамбовской губернии, особенно в Кирсановском уезде, где за период с марта по апрель 1922 года обновилось 37 икон.

2 сентября 1923 года в Крыму в доме у жительницы села Владиславовка Марии Акимовны Сорокалетовой обновилась икона, причем случилось это сразу после визита прибывшего из Старого Крыма монаха Кизилташского монастыря Петра (Осипова).

Увидев сие великое чудо, другая жительница села, Агриппина Григорьевна Ашихина, оповестила о нем всех верующих, которые вместе с отцом Константином Брянцевым пришли к Сорокалетовой в дом.

Об этом едва ли не сразу стало известно властям. Арестовав монаха Петра вместе с хозяйкой дома, милиционеры продержали их у себя в течение нескольких суток, но, в конечном итоге, так ничего и не выяснив, вынуждены были их отпустить.

8 октября 1923 года в Севастополе в 7 часов 20 минут утра обновилась икона святителя Николая на глазах у еврейской семьи. По свидетельству очевидцев, от иконы исходил ослепительный свет.

Обновлялись не только иконы, но и целые церкви. Так, в Оптиной пустыни обновились купола, со Святого Креста потекла кровь. В Ростове-на-Дону обновился собор и много церквей.

Многочисленные сообщения о чудесах и знамениях ставили в тупик даже закоренелых безбожников. Будучи не в состоянии объяснить проявления Божественной благодати, большевики обратились к неоднократно ими испытанным средствам. Наркоматом юстиции был издан особый циркуляр, обязывающий возбуждать судебное преследование при «обнаружении случаев шарлатанства, фокусничества, фальсификаций и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты».

Во исполнение этого циркуляра в октябре 1921 года в Воронеже состоялся показательный суд над группой верующих, обвиняемых в распространении слухов об обновлении в селе Боево чудотворной иконы, и над председателем исполкома, давшим разрешение на проведение крестного хода. Дело рассматривалось Воронежским губернским революционным трибуналом. Согласно его приговору от 22 октября 1922 года, семеро священнослужителей были приговорены к шести месяцам принудительных работ.

В приговоре также отмечалось: «Научно-психиатрическая экспертиза установила развитие эпидемии массового религиозного психоза, а судебное следствие установило извлечение материальных выгод из этого народного бедствия для черничек и церкви».

Революционный трибунал признал привлеченных к ответственности крестьян, а также некоторых священнослужителей «одержимыми религиозным психозом» и на этом основании освободил их от наказания.

В Воронежской губернии этот показательный процесс, был, увы, далеко не единственным. Аналогичный показательный суд прошел на станции Графской, где в доме одной из верующих обновились две иконы. Хозяйку икон и монахов Толшевского монастыря, совершавших над иконами молебные пения, признали виновными в контрреволюционной деятельности и нагнетании массовой истерии.

Как правило, обновленные иконы незамедлительно отбирались у верующих и вскоре уничтожались. Однако предпринимаемые безбожниками жесткие меры не приносили успеха. Иконы продолжали обновляться, и притом в значительно большем числе.

В атмосфере невероятных гонений, репрессий и массовых казней Русская Православная Церковь сумела не только выстоять, но и сохранила в целости свое духовное ядро. Подвиг сотен тысяч мучеников, во имя своих убеждений пошедших на смерть, морально возвысил православие в сравнении с другими конфессиями.

Посаженные за колючую проволоку, оклеветанные и оболганные, священнослужители и оттуда продолжали нести Слово Божие людям, вселяя надежду в их дрогнувшие сердца.

Планы большевиков по уничтожению русской церкви окончились полным провалом. Подтверждением этому служат данные переписи 1937 года, согласно которым, две трети сельского населения и одна треть городского по-прежнему продолжали считать себя верующими.
Дмитрий Витальевич Соколов

ПРОЧИТАНО И ПРОСМОТРЕНО (3247)

Введение

Глава 1. Положение Русской Православной церкви в начале 20-х гг. XX века

1.1 Особенности положения РПЦ в 1920-х гг.

1.2 Процесс обновленчества РПЦ: причины и сущность

Глава 2. Понятие процессов гонения на русскую православную церковь

2.1 Изъятие церковных ценностей во время голода 1921-1922 гг. Идеологическая борьба против Церкви

2.2 «Фронтальная атака» на Русскую Православную Церковь в 1929 - 1933 гг.

2.3 Идеологическая борьба в 1929 - 1941 гг.

Заключение

Библиографический список

Введение

Актуальность темы. В 1917 году в России произошел октябрьский переворот, в результате которого к власти в стране пришло коммунистическое правительство. Ее особенностью был ярко выраженный богоборческий антирелигиозный характер. Причиной этого являлась атеистическая идеология, принципиально отвергавшая религию. Неудивительно, что сразу после своего прихода к власти коммунисты начали широкомасштабную и бескомпромиссную борьбу с религией. Самый сильный удар обрушился на Русскую Православную Церковь, как доминирующую на территории России.

В XX веке Русская Православная Церковь (далее РПЦ) в России подверглась самым страшным гонениям, которые когда-либо обрушивались на христиан. Советской власти было необходимо уничтожить Православную Церковь, так как сам факт ее существования опровергал основы марксисткого мировоззрения. Таким образом, уничтожение РПЦ было важнейшей идеологической задачей богоборческой власти.

Гонение на РПЦ по масштабам и жестокости намного превысили все известные в истории гонения на христиан. Появились новые мученики, люди пострадавшие и уничтоженные за веру.

Имена святых Патриарха Тихона, митроп. Владимира (Богоявленского), митроп. Вениамина (Казанского), митроп. Петра (Крутицкого), архиеп. Луки (Войно-Ясенецкого), прот. Петра Скипетрова, прот. Философа Орнатского и других новомучеников и подвижников РПЦ XX века бесконечно дороги сердцу каждого русского православного человека.

Очевидно, что подробное изучение истории гонений на РПЦ в XX веке и подвигов ее защитников совершенно необходимо. Это имеет как духовно-назидательную, так и практическую ценность, поскольку нельзя исключать возможность новых гонений. Отсюда вытекает религиозно-нравственная актуальность данной работы. В связи с крахом Советского государства стали известны факты широкомасштабной и последовательной репрессивной политики коммунистической власти против Церкви. Ряд современных исследований проливают свет на эти события. Однако многое остаётся неизвестным и сейчас, тема полностью не разработана до сих пор. Многие источники стали доступны лишь в последнее время. Авторы имеющихся трудов часто пользуются разными источниками, что приводит к расхождениям (особенно это касается статистических данных). Наконец, исследователи постоянно расходятся в оценках поведения церковных деятелей той эпохи (полемика между Зарубежной и Русской Православными Церквями). Отсюда и вытекает научная актуальность работы.

Особый интерес представляет сопоставление данных из всех имеющихся в наличии источников и исследований, что в известной мере поможет избежать тенденциозности. Очень важно также обозначить чёткую статистическую схему репрессий в указанный период. Нужна единая «система координат», с помощью которой удалось бы решить поставленные задачи.

Объектом дипломной работы является Русская Православная Церковь.

В качестве предмета выступают гонения на Русскую Православную Церковь

Цель - проанализировать процесс гонения на Русскую Православную Церковь в 20-30-е годы.

Хронологические рамки определяются 1917-1941 гг. Первая дата обусловлена Октябрьским переворотом, приходом большевиков к власти и началом антирелигиозной политики государства. Вплоть до 1941г. Советская власть целенаправленно пыталась идеологически и физически уничтожить Церковь, используя для этого эффективную карательную машину. С началом войны интенсивность репрессий резко снизилась и через некоторое время государство даже пошло на реальную нормализацию отношений с Церковью (фактически это было поражение идеологии атеизма). Впоследствии в истории СССР уже не было столь жестоких гонений на Церковь. В соответствии с этим и взяты данные хронологические рамки.

Методологическую основу работы составили принцип историзма, цивилизационный подход, а также комплекс общенаучных, специально-исторических и междисциплинарных методов.

Реализация принципа историзма требует обращения к историческому контексту и заключается в рассмотрении отдельных явлений и фактов в их взаимосвязи, развитии и конкретно-исторических условиях. Принцип историзма нацелен также на обобщение процесса исторической эволюции страны.

Использование цивилизационного подхода, однако, должно быть дополнено интерпретацией общей направленности исторических изменений в новое и новейшее время, проявившейся в трансформации церковно-государственных и внутрицерковных отношений.

Использование междисциплинарных методов определяется, прежде всего, сочетанием исторического и религиоведческого подходов, что, в свою очередь, обусловлено тематикой данной работы.

Анализ литературы и источников .

Имеющиеся источники можно разделить на три части.

Во-первых, это документы, представляющие официальную позицию РПЦ, как-то: Деяния Поместного Собора РПЦ 1917--1918 гг.; изданные Высшим Церковным Управлением и нижестоящими церковными инстанциями постановления. Часть этих материалов была опубликована в церковной печати изучаемого периода, например, в «Журнале Московской Патриархии». Другие же содержатся в ряде недавно опубликованных сборников, например: «Деяния Священного Собора Российской Православной Церкви» (10 тт., М., 1994-2000), «Акты Святейшего Патриарха Тихона» (М., 1994)

Во-вторых, к числу основных источников относятся документы и материалы, изданные высшими и местными органами управления Советской власти. К данным властным структурам относятся Политбюро, Секретариат ЦК РКП (б), Антирелигиозная комиссия (АРК) при ЦК РКП(б), ЧК - ГПУ - НКВД. Здесь же следует назвать ведомства, прямо осуществлявшие политику Советского государства по отношению к РПЦ. Это 7-й «ликвидационный» отдел Народного Комиссариата юстиции РСФСР, постоянные комиссии по культовым вопросам при Президиуме ВЦИК и ЦИК РСФСР, административные отделы исполкомов Советов на местах. Эти источники находятся в ряде сборников, таких как: Русская Православная Церковь в советское время. Материалы и документы. Сборник. / Сост. Штриккер Г. Книга 1. М., 1995. Русская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917--1941 гг. Документы и фотоматериалы. / Сост. Васильева О. М., 1996, и других.

Сюда же следует отнести источники, отражающие гонения, направленные против конкретных лиц: духовенства и мирян. Это, например, книги «Материалы по церковному движению 1922-1929 годы» (Б/м), «Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий» (части 1-2, М., 1997-1998), «Душу не погублю. Исповедники и осведомители в документах» (составитель В. Королёв. М., 2001) и другие. О репрессиях на епархиальном уровне рассказывается в трудах «Симбирская Голгофа 1917-1938 годы» (Симбирск, 1996), «Мученики и исповедники Оренбургской епархии» (Саракамыш, 1999), «Санкт-Петербургский мартиролог» (Редактор прот. В. Сорокин, СПб., 2002) и другие. Здесь помещены ценнейшие сведения о судьбах конкретных подвижников.

В-третьих, в отдельную категорию следует выделить источники мемуарного характера, а также сочинения государственных и церковных деятелей изучаемого периода. Здесь исторические деятели выражают свою личную позицию по отношению к происходящим событиям.

Со стороны Церкви исключительный интерес представляет труд митр. Мануила (Лемешевского) «Русские Православные иерархи периода с 1893 по 1965 гг.» (Erlanger, части 1-6, 1979-1989), в котором собраны ценнейшие, во многом уникальные сведения о судьбах архиереев РПЦ в данный период. Хотя эта работа написана во времена Советской власти, в ней «эзоповым языком» говорится о репрессиях против епископата РПЦ.

Сюда же относятся сочинения таких авторов, как митр. Вениамин (Федченков) «Мои воспоминания» М. 1994, митр. Евлогий (Георгиевский) «Путь моей жизни» М. 1995, протопр. Зеньковский В., «Пять месяцев у власти» М. 1996, свщмч. Иувеналий (Масловский) «Письма из лагеря» (М., 1995), Краснов-Левитин «Лихие годы» (ИМКА-Пресс, 1997), Б. Рассел «Теория и практика большевизма. Визит в Россию» (М., 1991), архим. Феодосий (Алмазов) «Записки Соловецкого узника» (М., 1997) и многие другие. Важные сведения о поведении православных христиан в сталинских лагерях содержатся в книгах А. Солженицына «Архипелаг Гулаг» и В. Шаламова «Колымские рассказы».

Со стороны Советской власти здесь следует назвать сочинения Ленина, Сталина, Троцкого, Дзержинского и других руководителей страны. Сюда же можно отнести многочисленную антирелигиозную литературу, вышедшую в свет в 1917--1941 гг. Это сочинения А. В. Луначарского, Е. М. Ярославского, П. Г. Смидовича и других. Публиковались эти труды, как в общей советской прессе, так и в специальных антирелигиозных изданиях, как например: «Безбожник у станка», «Безбожник» и других. Вышло также огромное количество отдельных антицерковных книг и брошюр.

Следует отметить, что ежегодно в научный оборот входит большое количество новых наименований источников и литературы. Это приводит к постоянному уточнению многих недостоверных и спорных положений.

Историки предложили ряд периодизаций в гонениях против РПЦ в СССР. Так прот. И. Мейендорф и В. Мазар писали о 1917-1941 годах как эпохе преследования верующих. Г. Штриккер выделял три этапа: 1917-1941, 1941-1953, 1953-1988 гг. Российский исследователь М. Одинцов выделял лишь два периода: 1917-1941и 1941-1985 гг. Однако это общая периодизация, не отражающая важных этапов гонений.

1. Положение Русской Православной церкви в начале 20-х гг. XX века

1.1 Особенности положения РПЦ в начале 1920-х гг.

РПЦ вступила в период революционных потрясений внешне мощной организацией. По данным на 1914 г. в ней насчитывалось 1025 монастырей (550 мужских и 450 женских), в которых состояло 94 629 монашествующих мужчин и 73 299 женщин). Церквей, часовен и молитвенных домов было 78 488, из них 50 тысяч приходов. В составе приходского духовенства насчитывалось 51 105 священников и 15 035 диаконов, а также 46 489 церковнослужителей. В 67 епархиях РПЦ было 130 архиереев. Православными считалось 120 млн. человек или 70 % населения России Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь и Советская власть в1917-1927 гг. /О.Ю. Васильева // Вопросы истории. - 1993. - № 8. - С.52 .

В дореволюционной России был целый комплекс причин, способствовавших падению религиозности общества.

Во-первых, в результате капиталистических преобразований массы рабочих, - бывших крестьян, - оказались оторваны от традиционной религиозной культуры и в целом отошли от Церкви. Под влиянием антицерковной пропаганды, осуществляемой радикальной интеллигенцией через воскресные и земские школы, разваливалось и традиционное «бытовое» благочестие крестьянства.

Во-вторых, важным фактором падения авторитета РПЦ являлась синодальная система, при которой Церковь была полностью подчинена государству и в значительной степени оторвана от общества. Все стороны церковной жизни, вплоть до рукоположения духовенства и тем для проповедей, жестко контролировались государством. Церковь не имела возможности высказывать свое мнение по острым социальным проблемам, таким как:

Крепостное право (по сути дела рабство, сохранившееся в формально православном государстве до 1861 года),

Телесные наказания (окончательно отменены лишь в 1905 году),

Жестокая эксплуатация низших слоев общества (в начале XX века рабочий день на многих предприятиях составлял 12-14 и даже 16(!) часов).

По всем этим проблемам Церковь сохраняла почти полное молчание вплоть до самой революции. Хотя пастыри «на местах» и выступали иногда в защиту обездоленных, соборного голоса Церкви не было слышно.

Здесь же следует отметить и общее падение нравственности и в собственно церковной среде. К сожалению, многие представители приходского духовенства не соответствовали высокому званию пастыря. На приходах широкое распространение получили такие печальные явления как маловерие и неверие, отсутствие благоговения перед святыней, требоисполнительство и сребролюбие, формальное отношение к своему служению, равнодушие к нуждам паствы. Материальное положение духовенства было сложным: наряду с богатыми городскими приходами существовала масса бедных сельских храмов. Большинство клириков жило очень скромно, даже бедно и было вынуждено в первую очередь изыскивать средства на пропитание, а уже затем думать о религиозном воспитании паствы. Ради куска хлеба духовенству часто приходилось унижаться перед состоятельными прихожанами Ярославский Е. Против религии и церкви Т. 1-5 / Е. Ярославский. - М.: Юрайт, 1998. - С.88 .

Данные обстоятельства приводили к тому, что многие выходцы из священнической среды стремились порвать с духовным сословием, уйти «от мелкой, безыдейной и фальшивой поддельной жизни». В связи с этим большинство учащихся духовных школ не хотели принимать священнический сан и стремились устроиться на более высокооплачиваемую светскую работу. Из 2148 выпускников семинарий 1911 года только 574 приняли сан к 1913 году.

Общий итог рассуждениям о печальном духовном положении духовенства и мирян РПЦ перед революцией подводит митр. Вениамин (Федченков): «Духовная жизнь и религиозное горение к тому времени начали слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией. Огня не было в нас и в окружающих».

Все эти обстоятельства резко понизили авторитет РПЦ среди российского общества и не позволили ей выступить в качестве консолидирующей силы во время революционных потрясений. Вместо этого в разгар революции Церковь была вынуждена заняться внутренним реформированием. Но было уже слишком поздно.

В-третьих, не подлежит сомнению, что революции в России не было бы, если бы не первая Мировая война. Самый надежный оплот монархии, - кадровая армия, и лучшие сыны России, пополнявшие ее, были убиты, ранены или попали в плен. Общие потери России в войне составили 1 миллион 800 тысяч человек убитыми и 2 миллиона 500 тысяч человек пленными.

После Февральской революции к власти в стране пришло Временное правительство, осознаваемое в обществе как переходное от монархии к буржуазной республике. Предполагалось, что оно будет править до созыва Учредительного Собрания, - всенародного законодательного органа, который был должен собраться в конце 1917 года и решить дальнейшую судьбу России. Временное Правительство предприняло ряд мероприятий, направленных на решение самых актуальных проблем, назревших в стране. К сожалению, и во Временном Правительстве никому и в голову не пришло предоставить РПЦ хотя бы некоторую свободу, и оно продолжало руководить церковной жизнью административными методами.

Новая власть провела ряд мер по секуляризации общества. 20 марта 1917 г. были отменены национальные и вероисповедные ограничения. Теперь для занятия важных государственных должностей и для коммерческой деятельности не требовалось принадлежать к православной вере. 14 июля был принят закон о свободе совести, в котором впервые в российской истории предусматривалось и вневероисповедальное состояние. Это было нормальное буржуазное законодательство, однако оно свидетельствовало о глубокой секуляризации в обществе. 25 июля Временное правительство наконец-то отменило синодальную систему управления. Однако, вместо нее было создано министерство по делам религий, в подчинении которому продолжала оставаться Церковь. И все же, несмотря на все эти издержки, РПЦ получила по сравнению с Синодальным периодом гораздо большую самостоятельность и смогла организовать созыв Собора Русская Православная Церковь в советское время. Материалы и документы. Сборник / Сост. Штриккер Г. Книга 1. - М.: Юнити, 1995. - С.85 .

Следует отметить, что своеобразная «революционная ситуация» сложилась к 1917 г. внутри самой Церкви. С 1905 г. значительная часть духовенства, в том числе епископата, проявляла недовольство системой синодального управления. Развивалось движение за реформирование церковной организации, создавались многочисленные кружки и общества, в которых шли дискуссии о необходимых переменах. В ходе внутрицерковных реформ в епархиях образовывались исполнительные епархиальные комитеты, ограничивавшие власть епископата, вводился выборный порядок замещения духовных и административных должностей. Таким образом, в жизнь Церкви вводилось соборное начало, при чем происходило это по инициативе «снизу». Если в царское время соборы не собирались более 200 лет, то теперь на организацию собора ушло всего несколько месяцев. Но состоявшийся вскоре приход к власти большевиков остановил церковное возрождение.

Несмотря на откровенно антирелигиозный характер Советской власти, следует признать, что значительную часть ответственности за ее появление несет царское правительство, осуществлявшее по отношению к церкви неправильную политику. Вполне возможно, что здравая религиозная политика царской России могла бы предотвратить появление богоборческой власти.

Поместный собор РПЦ 1917-1918 годов открылся в праздник Успения Пресвятой Богородицы 29 августа 1917 года в Успенском соборе Кремля. Всего в Соборе принимало участие 564 депутата, либо избранных, либо назначенных по должности.

На Соборе были приняты важнейшие постановления по возвращению к соборному началу в жизни Церкви и восстановлению патриаршества, а также по реформированию жизни РПЦ в связи с давно назревшей необходимостью внутрицерковных преобразований в связи со стремительным изменением ситуации в стране.

Важнейшим деянием Собора, осуществленном в самом начале его деятельности, было восстановление патриаршества, совершенно необходимое для нормального функционирования Церкви. После продолжительных дискуссий 10 ноября 1917 Собор принял историческое решение о необходимости избрания патриарха Лихачев В. Положение и состояние РПЦ в 1918-1924 гг. по материалам фонда Патриарха Тихона и Священного Синода. Части 1-2. Курсовое сочинение /В. Лихачев. - СПб.: Лань,1999. - С.112 .

В самый разгар деятельности Собора произошло самое трагическое событие в истории России - 7 ноября (25 октября) осуществился государственный переворот, в результате которого власть в стране захватила партия большевиков во главе с В.И. Лениным. В соответствии с марксисткой идеологией, которую исповедовала эта партия, новая власть попыталась осуществить совершенно утопическую авантюру: создать совершенное бесклассовое общество. Так как в основе марксизма лежит богоборческий атеизм, отрицающий бытие Бога и утверждающий возможность построения “рая на земле” исключительно человеческими силами, то, естественно, новая власть начала бескомпромиссную борьбу с религией. Эта борьба с самого начала носила принципиальный характер, так как само существование Церкви в советском обществе опровергало идеологию большевиков.

С точки зрения коммунистов РПЦ являлась орудием управления и господства эксплуататорских классов над трудящимися классами. В соответствии с таким подходом Советская власть ставила перед собой задачу как можно быстрее ослабить влияние РПЦ на общество и полностью уничтожить ее. Следуя программным установкам своей партии, большевики с первых же дней своей власти повели решительное наступление на позиции Церкви в обществе. 11 декабря 1917 г. декретом наркома просвещения, подписанного и Лениным, у РПЦ конфисковались все учебные заведения, а их имущество переходило государству.

Таким образом, по РПЦ был нанесен страшный удар - она лишалась возможности осуществлять религиозно-нравственное образование и воспитание народа, готовить образованные кадры духовенства. Система духовного просвещения в России была уничтожена одним росчерком пера.

17-18 декабря были приняты декреты по брачному законодательству. В соответствии с ними, юридическую силу получал лишь гражданский брак. Регистрация рождений, браков, разводов и смертей осуществлялась теперь только государственными органами. Церковный брак отныне становился «частным делом брачующихся». Интересно, что при этом процедура заключения браков и разводов максимально упрощалась. Это привело к общему падению нравственности и в значительной мере обусловило появление беспризорных детей.

16 января 1918 г. новым декретом был ликвидирован институт духовников в вооруженных силах. Таким образом, Церковь последовательно вытеснялась из всех сфер общественной жизни. Представители духовенства выбрасывались на обочину жизни, часто оставаясь без средств к существованию.

23 января 1918 г. был опубликован декрет «О свободе совести», в котором последовательно проводился принцип отделения Церкви от государства и школы от Церкви. В соответствии с этим документом, РПЦ теряла свой привилегированный статус. Провозглашалась свобода совести, отменялись преимущества или привилегии на основания вероисповедания. Школа отделялась от Церкви, преподавание религиозных вероучений в государственных, общественных и частных учебных заведениях, где преподавались общеобразовательные предметы, было запрещено. Обучать и обучаться религии можно было только частным образом. Все религиозные общества стали относиться в глазах государства к частным обществам и союзам и подчинялись соответствующему законодательству.

В основном эти нормы соответствовали конституционным основам светских государств новейшего времени. Принципиальная новизна заключалась в последних параграфах декрета: “Никакие церкви и религиозные общества не имеют права владеть собственностью, прав юридического лица они не имеют Политбюро и Церковь 1921-1925 гг. Сборник документов. Части 1-2. М.:Проспект, 1998. - С.83 .

Следующие постановления Советской власти еще более усугубили дискриминацию РПЦ. 10 июля 1918 г. появилась первая советская конституция, которая объявила духовенство и монашествующих лишенными избирательных прав. Многих прав лишались и дети духовенства (в частности, им запрещалось поступление в высшие учебные заведения). 24 августа 1918 г. инструкцией к декрету от 23 января ответственность за приходскую жизнь возлагалась на группу мирян из 20 человек («двадцатка»), чем подрывалась власть настоятеля. Более того, настоятель теперь был поставлен под контроль мирян, на которых, как надеялись большевики, им будет легче воздействовать.

Эти постановления подвели первые итоги большевистского законодательства в области религии и определили позицию коммунистического государства по отношению к РПЦ вплоть до падения Советской власти. Следует отметить, что даже это дискриминационное законодательство постоянно не выполнялось.

После опубликования этих документов, советское правительство решило образовать специальное учреждение, которое непосредственно занималось бы решением связанных с Церковью вопросов или, точнее говоря, осуществляло бы руководство в борьбе с ней.

19 апреля 1918 г. была создана специальная «ликвидационная» комиссия при народном комиссариате юстиции для проведения в жизнь декрета от 23 января. Из названия этого отдела видно, что большевики рассчитывали на быстрое отмирание религии в новом обществе.

25 января 1918 г. Собор принял постановление, угрожавшее анафемой всем, кто принял бы участие в реализации декрета от 23 января, так как этот декрет есть «акт открытого против Церкви гонения».

28 февраля 1918 г. Собор принял постановление, направленное на предотвращение грабежа церковного имущества. В соответствии с ним на местах для этой цели предлагалось создать союзы из прихожан. Разумеется, защита осуществлялась мирными средствами и в условиях беззакония была неэффективна.

Одновременно с государственными мероприятиями законодательного характера, по стране проходили массовые репрессии против РПЦ, санкционированные властью. В связи с этим 26 марта 1918 г. постановлением Собора была создана Комиссия «для выяснения истинных масштабов террора, развязанного против членов Церкви».

Предполагалось вести учет репрессированным и помогать их семьям, что на практике оказалось неосуществимым. 18 апреля Собор решил осуществлять поминовение новомучеников в храмах за богослужением и установить их ежегодное поминовение 25 января. В той ситуации это было открытое осуждение гонений богоборческой власти.

19 апреля Собор принял постановление о мероприятиях по «прекращению нестроений церковной жизни». В соответствии с ним церковным наказаниям подвергались те члены Церкви, которые не повинуются священноначалию и идут на сотрудничество с богоборческой властью (к сожалению, были и такие).

Несмотря на все более ухудшающуюся обстановку в стране: начало Гражданской войны, уничтожение коммунистами всех демократических свобод, преследование ими инакомыслящих, Собор смело пытался продолжать свою деятельность, принимая важнейшие решения, обличавшие преступления коммунистов, а также позволявшие хоть как-то противостоять гонениям. Одним из наиболее мужественных поступков Собора и Патриарха было принятие решения от 19 июля о служении панихид по расстрелянному Императору (о гибели всей Царской Семьи тогда еще не было известно).

1.2 Процесс обновленчества РПЦ: причины и сущность

Движение за «обновление» Российской Церкви возникло явственно весной 1917 г.: одним из организаторов и секретарём Всероссийского Союза демократического православного духовенства и мирян, возникшего 7 марта 1917 г. в Петрограде, был священник Александр Введенский - ведущий идеолог и вождь движения во все последующие годы Простите, звезды Господни. Исповедники и соглядатаи в документах. Сборник документов / Сост. Королев В. М. - М.:Приор, 1999. - С.98 .

В годы революции 1905 - 1907 гг. конфликт церкви и власти полностью и проявился. Группа 32 выражала коллективное недовольство белых священников, хотя поднятые ими проблемы касались всей Православной Церкви. Пользуясь обстоятельствами 32 священника и развернули в столице активную общественно - политическую деятельность, создав свою организацию и стремясь сделать её Всероссийской. Главной задачей «Союза Церковного Обновления» провозгласили всемерное содействие созыву Церковного Собора, имея ввиду, конечно же, Поместный Собор, причём весной или осенью 1906 г. Предполагалось, что в работе Собора на равнее с епископами примут участие миряне и белое духовенство. Члены «Союза» заботились составлением и опубликованием программы, специально подчеркнув необходимость полного обновления современного им Церковного строя и обновления Церковной жизни. В дальнейшем эта программа была помещена в сборнике к Церковному Собору. Эта программа была представлена в исправленном виде и первоначальное название «Союза Церковного Обновления» было изменено на «Союз Ревнителей Церковного Обновления».

Государственные идеалы Православного государства не воспринималось клириками, как идеалы Православия, а само государство Российской Империи характеризовалось, как преходящее учреждение. Разумеется, всё это было так, но как столь откровенное заявления могли восприниматься преходящими властями, к тому же в условиях революции? Понятно, что лишь как подрыв устоев и расшатывания традиции симфонии властей.

Кроме церковно - государственных отношений, в программе много внимания уделялось соборности, утверждение которой по мнению членов союза возможно было лишь в случае скорого восстановления выборного начала при замещении всех церковных служений, включая и епископское. Более того, программа содержала указание и на то, что соборность требует уничтожение сословных и групповых привилегий, и безусловно отрицает неразрывность епископской власти и монашества. Это важное замечание. Предполагалось реформировать духовно - учебные заведения, обратив низшие и средние то бишь, училища и семинарии в общеобразовательные. Высшее богословское образование должно было стать делом свободного избрания окончившего среднюю школу. Отрицалось так же всякое право господства над наследием Божьем, то есть господства кого бы то ни было над кем бы то ни было, епископата ли над священниками, клириков ли над мирянами или мирян ли над клиром.

В основу христианских отношений к внецерковным организациям союз полагал положить Закон Любви и взгляд на весь мир, как на область подлежащую претворению христианами в Царство Божие. Членами союза могли быть лица согласные с основными положениями программы, причём как светские, так и духовные. Новая религиозная организация строилась не только по религиозному, но и по идеологическому принципу Акты Святейшего Патриарха Тихона Сб. в 2-х ч. / Сост. Губонин М.Е.; Гл. ред. Воробьёв В. ; Православный Свято-Тихоновский Богословский Ин-т, 1994. -- С.39 .

Как показала эволюция церковного обновленчества в советском обществе, события февраля-октября 1917 г. стали одним из наиболее значимых и переломных рубежей в истории обновленческого движения. С одной стороны, февральская революция, реанимировала обновленческие силы, сформировавшиеся еще в годы первой русской революции. В начале марта 1917 г. в Петрограде был создан «Союз прогрессивного петроградского духовенства», который 7 марта преобразовался в «Союз демократического православного духовенства и мирян». Первоначально, в его состав входило шесть человек: Д.Я. Попов (председатель), М.С. Попов, И.Ф. Егоров, А.П. Рождественский, А.И. Боярский и Введенский (секретарь). Собрания «Союза демократического духовенства и мирян» проходили в доме № 67 на Гороховой улице, а начиная с апреля 1917 года, по предложению обер-прокурора В.Н. Львова, вступившего в «Союз» 13 апреля 1917 года, в Обер-прокурорском доме на Литейном проспекте.

19 апреля 1917 г. состоялось общее собрание «Союза демократического духовенства и мирян», на котором присутствовало несколько десятков либеральных священников. Собрание избрало своим новым председателем А.П. Рождественского и утвердило программу, согласно которой «Союз» выдвигал следующие требования:

1. Демократизация церковная (т.е. отделение церкви от государства, проведение в жизнь принципов соборности, утверждение выборного начала, организация духовного управления епархий на выборных началах, активное участие клира в жизни прихода, богослужение на родном языке, упрощение богослужения, организация проповеднических кружков и т.п.);

2. Демократизация политическая (т.е. уничтожение самодержавия и провозглашение демократической республики);

3. Демократизация социально-экономическая (т.е. уничтожение капитализма, сословий, провозглашение равноправия женщин, бесплатное образование, участие рабочих в прибыли производства, передача земли трудовому народу).

Одновременно с организацией «Союза демократического духовенства и мирян» в Москве, на прошедшем 21 - 23 марта 1917 г. Чрезвычайном съезде духовенства и мирян московской епархии, был организован «Союз объединенного духовенства и мирян» города Москвы. По мнению его председателя Н.В. Цветкова, «Союз» должен был «сорганизовать все приходы московской епархии и образовать из них приходские общины», «дать им самобытность и самоопределение», провести в жизнь «выборное начало по отношению к клиру», а также подготовить условия для создания «Всероссийского союза клира и мирян»Бутовский полигон 1937-1938 гг. Книга памяти жертв политических репрессий / Под ред. Блинов Ю.П., Лебедева С.В., Головкова Л.А. - М.: Институт экспериментальной социологии, 1997. - С.75 .

Однако выработка программы «Союза объединенного духовенства и мирян» на мартовском епархиальном съезде оказалась невозможной, и в апреле 1917 г. очередное собрание московской группы духовенства утвердило программные положения «Союза демократического духовенства и мирян».

25 апреля 1917 г. в Петрограде состоялась собрание четвертой обновленческой организации - «Кружка 32-х», возглавляемого М.П. Чельцовым. Собрание постановило дать кружку историческое название бывшего «Союза Церковного обновления» и приняло уже ранее разработанную им программу. В своем выступлении товарищ председателя «нового» «Союза Церковного обновления» А.П. Обновленский, обратился с призывом к «Союзу демократического духовенства и мирян» и «Союзу церковного единения», объединиться под общим девизом. Однако стремление М.П. Чельцова сохранить специфику задач «Союза Церковного обновления», а также отрицательное отношение «Союза демократического духовенства и мирян» к «Союзу церковного единения», сделало это объединение, как и в 1905 - 1907 гг., невозможным.

С другой стороны, на фоне возрождения либерально-обновленческих идей, популярных в годы первой русской революции, в феврале-октябре 1917 г., формируется новое поколение церковных обновленцев, еще не утративших связь со своими предшественниками, но уже по новому видящих будущее церковных реформ и роль православной церкви в политической и социально-экономической жизни российского общества.

Началом данного разделения стал прошедший 1 - 10 июня 1917 г. I Съезд демократического духовенства и мирян, собравший более 700 делегатов. Первые разногласия на съезде возникли по вопросу организации «Всероссийского союза объединенного православного духовенства» - профессионального органа, призванного изыскать средства для духовно-нравственного возвышения православных священнослужителей и улучшения их правового, и материального положения. Окончательно раскол Съезда демократического духовенства и мирян оформился 8 июня 1917 г., в день, когда было принято постановление по вопросу положения православной церкви в российском государстве. Оно содержало следующие положения:

1. Отделение церкви от государства не может быть допущено, но должна быть последовательно проведена свобода вероисповеданий;

2. Православие признается первой среди других исповедуемых в России религий;

3. Православная вера пользуется преимуществом во всех актах государственной жизни, в которых государство обращается к религии и в публичных богослужебных действиях, а равно сохраняет силу православный богослужебный календарь;

4. Глава русского государства и министр вероисповеданий должен быть православным от рождения;

5. Православная церковь является институтом публичного характера, поэтому государство оказывает ей покровительство в законах и материальную поддержку.

Выработанный I Всероссийским съездом демократического духовенства и мирян проект явно противоречил обновленческой идее о полном отделении церкви от государства. Более того, его сторонниками в большинстве своем являлись представители дореволюционных либерально-обновленческих кругов: Н.Д. Кузнецов, П.М. Кремлевский, П.Н. Лахосткий, С.А. Соллетерский, М.П. Чельцов, Н.В. Цветков. Данная позиция, вызвала резкую критику со стороны представителей «Союза демократического духовенства и мирян», и особенно священников, впервые громко заявивших о себе в годы первой мировой войны и событий февральской революции: А.И. Боярского, А.И. Введенского, И.Ф. Егорова. Как позднее отмечал А.И. Введенский, оценивая ситуацию, сложившуюся в либерально-обновленческом движении в 1917 г., «сочувствие церковных прогрессистов было на стороне только внешнего сдвига государства, а не внутренней подлинной революции. … Церковь принимала февраль, но боялась, не хотела, а впоследствии не приняла октябрь». В результате представители «Союза» покинули съезд, который вслед за их уходом, 10 июня 1917 г., прекратил свою работу, отложив принятие всех основных решений до созыва Всероссийского Поместного СобораБелов А. В. Правда о православных «святых» / А.В. Белов. - М.: Наука, 1968. - С.45 .

После закрытия I Всероссийского съезда демократического духовенства и мирян прекращает свою работу «Союз Церковного обновления». Позиция «Союза церковного единения» становится все более консервативной, в связи с чем уже 10 августа 1917 г. «Союз» был преобразован в «Общество православно-церковного единения клира и мирян», которое ставило теперь перед собой задачи «защищать и укреплять святую православную веру, изучать запросы и нужды церковно-общественной жизни и находить способы и средства для их удовлетворения на началах Святого Евангелия и канонов Святой Церкви».

Происходящие перемены в настроении представителей церковно-обновленческого движения в этот период можно попытаться объяснить следующим образом. Февральская революция высвободила инициативу «снизу», благодаря которой и началось возрождение православной церкви, в обход высшей церковной власти. С другой стороны, постановление Временного правительства «О свободе совести», ставило ранее официальную религию в крайне неблагоприятное положение по отношению к другим вероисповеданиям. Поэтому, как и отмечал один из идеологов обновленческого движения Б.В. Титлинов, «в церковной среде, за исключением левых группировок, замечалось очевидное непонимание создаваемого революцией положения. Большинство склонно было думать и требовать, чтобы новый строй признал за церковью все прежние права и преимущества, чтобы государство сохранило все свои обязательства по отношению к церкви и только освободило ее от своей стеснительной опеки». В результате, в церковных кругах, в том числе и обновленческих, получила распространение идея «канализировать» революцию в церкви (термин А.В. Карташева), под которой понимались необходимость вмешательства государства в церковные вопросы и санкционирование государством любых церковных реформ.

«Союз демократического духовенства и мирян», особенно в лице его молодых представителей, также не отрицал роль государства в церковном переустройстве. Однако, по их мнению, государство должно не проводить и контролировать церковные реформы, считаясь исключительно с интересами православной церкви, а помочь ей освободиться от бюрократического засилья, от сторонников старого понимания церковной жизни, путем внутреннего церковного переворота. «И, раз болезнь церкви есть перерождение ее тканей, то эти ткани не могут быть ничем иным удалены, как внешним, насильным путем. В этом новому духовенству должно помочь государство, которое исправляет перед церковью свои старые грехи, помогает очиститься».

О глубокой эволюции церковного обновленчества в 1917 г. говорит также рост популярности в нем идей христианского социализма, его растущая связь с движением социального протеста. Согласно утверждению членов «Союза демократического духовенства и мирян», главная цель движения «быть в единении с народом в великой работе по созданию нового государственного строя, при котором наилучшим образом были бы разрешены все наболевшие религиозные, культурные, политические и социально-экономические вопросы Государство и Церковь в годы войны. Докладные записки председателей Совета по делам РПЦ.1945. Публикация М.И. Одинцова. // Исторический архив. - 1995. - №3. - С.57 .

Таким образом, мы видим, что события февраля-октября 1917 г., стали одной из наиболее значимых и переломных вех в истории обновленческого движения. Во-первых, за это время были подведены итоги либерально-обновленческого движения начала XX века и были созданы условия для появления нового поколения церковных обновленцев, что убедительно доказывает глубокую взаимосвязь между движением периода первой русской революции и движением 1920-х гг. Во-вторых, революция 1917 г. показала, что церковное обновленчество, это не просто внутренний конфликт в церкви, впоследствии использованный советской властью в своей антирелигиозной политике, а развивающийся в рамках традиционной религиозной системы новый религиозный феномен. Он возник в эпоху великих социальных потрясений и характеризуется активизацией социальных функций религии, а также глубокими религиозно-мистическими исканиями, проникшими в либерально-обновленческую среду в рассматриваемый период.

Однако попытки обновленцев во главе с А. Введенским сразу же после ареста митрополита Вениамина взять в свои руки церковную власть в Петрограде не удалась. Не выдержали давления и перешли к обновленцам летом 1922 г. 37 из 74 архиереев. Сильно повлияло на расстановку сил в пользу обновленцев решение о поддержке их «дела» тремя известными архиереями - митрополитом Сергием (Страгородским) и двумя архиепископами - Евдокимом и Серафимом, которые в этой связи даже опубликовали «меморандум трёх» с признанием законности обновленческого ВЦУ. Правда, вскоре митрополит Сергий и архиепископ Серафим (Мещеряков) порвали с обновленцами и вернулись в Патриаршию Церковь, объявляя свои связи с обновленцами своеобразным маневром для того, чтобы самим встать во главе этого движения и привести паству в лоно истинной Православной Матери-Церкви.

Итак, обновленцы с помощью властей рвались к власти в РПЦ. Однако в правительственных кругах ни на один момент не допускали мысли о продолжительном существовании в Советском государстве «Живой Церкви» после разгрома Православной. Борьбу и склоку, разгоревшуюся внутри Церкви РКП должно использовать не для того, чтобы удалить ту или иную из группировок, став на её сторону, а для того чтобы:

1) Лишить контрреволюцию возможности получать пушечное мясо для себя при помощи Церкви и духовенства и

2) Чтобы отрывать массы от всякой религии, заменять ее научным пониманием природы и общества».

Глава 2. Понятие процессов гонения на русскую православную церковь

2.1 Изъятие церковных ценностей во время голода 1921-1922 гг. Идеологическая борьба против Церкви

В результате утопической экономической политики большевиков и вследствие Гражданской войны в 1921-1922 гг., в стране бушевал голод, от которого погибло около 5 млн. человек. Даже советские историки не смогли полностью замолчать этот факт и признали гибель I млн. человек. К сожалению, этой заниженной в пять раз цифре до сих пор иногда доверяют даже серьёзные современные историки, приводящие в своих трудах эти данныеРусская Православная Церковь и коммунистическое государство 1917-1941 гг. Документы и фотоматериалы / Сост. Васильева О. - М.:Юрайт, 1996. - С.45 .

РПЦ не осталась в стороне от народного бедствия: 22 августа 1921 года Патриарх Тихон выпустил Послание, в котором призывал верующих людей всех конфессий, как в России, так и во всем мире к помощи голодающим. Правительство долгое время колебалось, опасаясь роста авторитета Церкви но в конце концов все же решило принять ее помощь: 8 декабря 1921 года ВЦИК разрешил религиозным организациям сбор средств на помощь голодающим. Православные люди отдавали последние, остававшиеся у них ценности для помощи голодающим.

Казалось, отношения Церкви, и государства должны были нормализоваться. К февралю 1922 года Церковь собрала более 8 млн. 962 тыс. рублей, - огромную по тем временам сумму, не считая драгоценностей и натуральней помощи голодающим. 19 февраля 1922 года Патриарх выпустил новое послание, в котором приходские советы призывались жертвовать голодающим предметы, не имеющие богослужебного значения.

Совершено неожиданно, словно в ответ на это послание, 26 февраля вышел декрет ВЦИК, который аннулировал добровольный характер пожертвований: местным Советам предписывалось изъятие всех драгоценностей, не исключая и предметов, имеющих богослужебное значение.

15(28) февраля Патриарх выпустил послание, в котором выразил протест против того, что правительство, не обращая внимания на борьбу Церкви с голодом, принуждает её совершать канонические преступления, так как каноны запрещают использование богослужебных предметов не для священных целей (Апост. 73, Двукратного Вселенского Собора 10-е). В послании отмечена неоправданная антицерковная пропаганда в печати.

Причина такого поведения правительства заключалась в самой сути богоборческой власти: ей не нужен был диалог с Церковью, а нужно было полное её уничтожение. Такова была позиция всего высшего партийного руководства. Постановление о насильственном изъятии ценностей имело своей целью заставить верующих начать сопротивление и жестоко расправиться с ними.

Несмотря на желание верхов спровоцировать столкновение с Церковью, первый период кампании по изъятию ценностей прошёл спокойно. По свидетельству местных властей, духовенство делало всё, чтобы избегать конфликтов. Однако сами власти нарочито вызывающими действиями спровоцировали ряд столкновений, самым серьёзным из которых был инцидент в г. Шуе, Иваново-Вознесенской губернии, где 15 марта 1922 года солдаты расстреляли безоружную толпу, стихийно пытавшуюся воспрепятствовать кощунственному изъятию, которое проводилось очень вызывающе. Погибло 5 человек. Столкновения народа с властями произошли и в ряде других мест.

Советская власть получила долгожданный повод к началу новых гонений против РПЦ. Подоплеку кампании по изъятию церковных ценностей можно проследить по недавно рассекреченным документам Политбюро. Начало организованных гонений положило письмо Троцкого в Политбюро от 17 марта 1922 года, в котором он выступил с предложениями о порядке изъятия церковных ценностей. Троцкий предлагает создать секретные комиссии по подготовке сбора ценностей, провести интенсивную агитацию в народе, обвинить духовенство в нежелании отдавать ценности. При этом для власти, - явствует из документа, - весьма желательны конфликты с верующими, чтобы разгромить всякое сопротивление и дискредитировать Церковь в глазах народа Черепнина Н.Ю. Шкаровский М.В. Санкт-Петербургская епархия в 20 веке в свете архивных материалов /Н.Ю. Черепнина. - СПб.: Лань, 2000. - С.90 .

Ленин решительно поддержал инициативу Троцкого. 19 марта он направил в Политбюро свое знаменитое письмо по поводу Шуйских событий, в котором с ясностью показаны планы большевиков по уничтожению Церкви и цинично-равнодушное отношение к своему народу. Ленин писал: «Именно сейчас, когда в голодных местностях на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной энергией «…» не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьян будет либо за нас, либо не будет поддерживать горстку черносотенного духовенства «…» мы должны подавить его (духовенства) сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли об этом в течение нескольких десятков лет. «…» Чем больше представителей реакционного духовенства и буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо так проучить эту публику, чтобы они на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении не смели и думать». За Патриархом Ленин предлагал установить строгую слежку.

Из этого документа следует, что в этой кампании главной задачей правительства была отнюдь не забота о голодающих, а нанесение РПЦ мощнейшего удара со стратегической целью: полностью предотвратить даже возможность какого-либо выступления духовенства против правительства, нейтрализовать его авторитет.

Весной 1922 года ГПУ впервые серьёзно занялось идеей создания раскола в Церкви. По сути, изъятие ценностей было ещё одним «внешним» ударом по Церкви, которым её сокрушить не удастся, - что большевики понимали. В борьбу искусно вводилась новая сила, - под прикрытием кампании по изъятию ценностей власть вводила в церковное общество обновленцев.

Итак, можно сделать вывод, что 1922 году в действиях властей стали преобладать карательные методы. Политбюро активно давало общие директивы об обязательных расстрельных приговорах и расстрелах, время от времени на своих заседаниях возвращаясь к текущему руководству репрессиями. Массовый террор против Церкви стал официальной политикой Советского государства. В 1922 году по всей стране прошло 250 судебных процессов, сфабрикованных в связи с изъятием церковных ценностей, 732 человека оказалось на скамье подсудимых, многие были расстреляны. Активно применялась административная ссылка, которую ВЦИК ввёл своим декретом от 10 августа 1922 года.

В апреле-мае прошёл известный процесс над духовенством в Москве, на который в качестве свидетеля вызывался Патриарх Тихон. Одиннадцать человек приговорили к расстрелу (шесть помиловали, опасаясь общественного мнения Запада). 4 мая Политбюро приняло решение о привлечении к суду самого Патриарха, чтобы устроить показательный процесс (причина, - желание обезглавить Церковь накануне начала обновленческого движения). 19 мая Патриарх был арестован и посажен под домашний арест в Даниловом монастыре. Этот арест внес сильнейшую неразбериху в церковную жизнь.

Следует отметить, что, хотя сообщение об аресте Патриарха было с негодованием встречено церковной общественностью, но широкомасштабных акций протеста не последовало. По воспоминаниям современников, у Данилова монастыря постоянно дежурило лишь несколько десятков женщин, надеявшихся хоть издали увидеть своего любимого Владыку. К сожалению, здесь снова приходится констатировать печальный факт духовной слабости большинства православных христиан, искренне сочувствовавших Патриарху, но даже не попытавшихся устроить акции протеста чтобы хоть как-то защитить своего ПредстоятеляЗа Христа пострадавшие: гонения на Русскую Православную Церковь в 1917-1956 гг. Биографический словарь. - М.: Проспект, 1997. - С.78 .

Тем временем власть нанесла по Церкви еще один сокрушительный удар. В июне - августе состоялся знаменитый процесс над митр. Вениамином Петроградским и группой духовенства и мирян. Формально их судили за сопротивление изъятию ценностей, хотя Митрополит сделал всё для мирного решения проблемы, за что даже получил благодарность от местных властей. Реально его судили за противодействие обновленчеству, так как жесткая позиция Святителя препятствовала его распространению. На судилище, благодаря самоотверженной работе адвокатов (интересно, что одним из них был ортодоксальный иудей) была установлена полная невиновность обвиняемых. Однако, судьба их была уже решена советским правительством: Митрополит и с ним еще шесть человек были приговорены к расстрелу. Святитель вел себя как мученик Древней Церкви, заявив: «Что бы со мной ни случилось, я скажу: «слава Богу»». Митрополит Вениамин и еще 3 человека были расстреляны в ночь с 12 на 13 августа 1922 года. Это еще более осложнило внутрицерковную обстановку.

Как же реагировал простой народ на кампанию по изъятию ценностей? Советские авторы заявляют, что широкие народные массы в целом поддерживали кампанию. Но секретные документы свидетельствуют об обратном. Опираясь на данные самой Советской власти, не склонной преувеличивать религиозность русского народа, можно с уверенностью заявить, что к чести православного русского народа, стихийное сопротивление изъятию церковных ценностей было весьма активным. Несмотря на сильнейшее давление со стороны властей, широкие народные массы выступали в защиту Церкви. Это подтверждается сводками ГПУ, в которых постоянно упоминается о протестах и выступлениях против изъятия:

Подобные документы

Исследование положения православной церкви в годы правления И. Грозного, в период опричного террора. Митрополиты русской церкви в 60-70-е гг. XVI века. Монастыри и земельные владения церкви во время опричнины. Карательные меры против Новгородской епархии.

контрольная работа , добавлен 18.06.2013


Личность патриарха Никона, влияние его преобразований на общество и на Русскую Православную Церковь. Борьба приходского клира за церковную реформу. Понятие раскола. Церковь как орудие господства дворянского государства в XVII в. Протопоп Аввакум.

курсовая работа , добавлен 12.04.2009


Историческая оценка положения Русской православной церкви до и во время монгольского ига в периоды XIII-XV вв. и XIII-XV вв. Финансовая помощь русской церкви в борьбе с монгольскими нашествиями. Состояние церкви на Руси в период упадка в Золотой Орды.

контрольная работа , добавлен 09.12.2013


Выяснение аспектов взаимодействия власти, церковных реформаторов и ревнителей церковных традиций. Изучение неясных моментов в истории обновленческого раскола в Русской Православной Церкви в XX веке. Решения обновленческих лжесоборов 1923–1925 годов.

дипломная работа , добавлен 04.09.2014


Становление советской власти и ее влияние на русскую православную церковь. Гонение нового государства на религиозные организации во времена "Воинствующего безбожия". Государство и церковь во время Великой Отечественной войны и в послевоенное время.

курсовая работа , добавлен 18.01.2017


Утверждение автокефалии Русской Православной Церкви и разделение ее на две митрополии. Участие церковных иерархов в политической борьбе в первой половине XVI века. Роль Православной Церкви в формировании идеологии централизованного русского государства.

дипломная работа , добавлен 26.02.2010


Краткая биография Григория Ефимовича Распутина. Распутин и церковь. Отношение церкви к Распутину. Мученик за царя. Распутинщина и её последствия. Кризис, постигший народ, церковь и интеллигенцию в начале XX века. Современные взгляды церкви на Распутина.

реферат , добавлен 20.11.2008


Факторы, дающие основание для утверждения новой автокефальной церкви. Флорентийский собор, невозможность принятия его догматических постановлений. Шесть лет Русской церкви без митрополита. Назначение и деятельность Исидора, отделение Русской церкви.

контрольная работа , добавлен 08.11.2012


Изменение государственной политики по отношению к православной церкви в ходе революции и гражданской войны. Организация, характер и последствия репрессивных мер советской власти против церкви в 1925–1937 гг. Политика отделения церкви от государства.

курсовая работа , добавлен 12.04.2013


Анализ истории отношений государства и церкви, ее патриотической деятельности в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Патриотическое служение Русской Православной Церкви в военные годы. Прагматизм сталинской политики в "религиозном" вопросе.

Придя к власти, большевики сразу же начали войну против Церкви. Мотивом гонений они объявили ее контрреволюционность, но на самом деле с момента установления советской власти и конца гражданской войны "большевики не могли указать ни одного факта" контрреволюционной деятельности Церкви в России1.

Однако гонения только укрепляли поддержку церковным народом именно гонимой части Православной церкви, т. е. так называемых "староцерковников" или "тихоновцев". К концу 20-х гг., как мы видели, ряды "тихоновцев" тоже заколебались в связи с распоряжением митрополита Сергия возносить за литургией молитвы за существующую власть (хотя это было всего лишь повторением такого же распоряжения патриарха Тихона 1923 г.2) и с публикацией Декларации лояльности митрополита Сергия. Но массовые закрытия церквей всех ориентации в 30-х гг. привели к тому, что верующие шли в ту церковь, которая уцелела, будь то "сергианская", "иосифлянская" или даже обновленческая. Именно в этих условиях стало возможным всеобщее признание Церкви, возглавляемой митрополитом Сергием, после того как в 1943 г. был заключен устный "конкордат" между ним и Сталиным.

По-видимому, митрополит Сергий надеялся, что в ответ на его Декларацию о лояльности правительство разрешит Церкви расширить ее общественную, культурную и просветительную деятельность. В июле 1928 г. в эмигрантской прессе появилось сообщение о специальной программе, составленной епископом Евгением (очевидно, по поручению самого Сергия), в которой рассматривались вопросы о религиозном воспитании детей, о специальных проповедях для детей, о пастырских и богословских семинарах для родителей, о церковных спортивных организациях, экскурсиях и публичных лекциях3. Но новое законодательство о религиозных объединениях, изданное 8 апреля 1929 г., и постановление Народного комиссариата внутренних дел от 1 октября 1929 г. положили конец этим надеждам. Сергий совершил тактическую ошибку, подписав Декларацию, не добившись предварительно уступок от советского правительства. Как уже было указано в предыдущей главе, новые законы запрещали всякую церковную деятельность вне церковных стен. Такая деятельность рассматривалась как пропаганда, право на которую отныне имели только атеисты. Религиозные объединения были лишены права устраивать специальные детские, юношеские, женские молитвенные и другие собрания, организовывать группы для обучения религии, а также кружки библейские, литературные или рукодельные. Запрещалась организация экскурсий, спортивных площадок, библиотек, читальных залов, санаториев и медицинской помощи. Деятельность священнослужителей была ограничена их местожительством и местожительством членов нанимавшего их прихода. Миссионерские поездки в места, где не было церкви и духовенства, рассматривались как нарушение закона. Вне церковных стен деятельность духовенства ограничивалась посещением больных и умирающих, на все другое требовалось специальное разрешение от местного Совета. Несмотря на то что Церковь не получила статуса юридического лица, все действовавшие в то время на территории РСФСР религиозные объединения были обязаны зарегистрироваться в течение одного года. Местные власти имели право отказать в регистрации, в случае чего приход закрывался и церковное здание у верующих отбиралось. Больше того, местные власти сохранили право контролировать состав "двадцаток" и отвергать неугодных, избранных приходом должностных лиц. Религиозные объединения не имели права организовывать какие бы то ни было центральные кассы для сбора добровольных пожертвований, устанавливать какие бы то ни было обязательные сборы и заключать какие бы то ни было контрактные соглашения. Запрещалась также всякая благотворительная деятельность, даже по отношению к нуждающимся священнослужителям и их семьям4.

При строгом соблюдении этих законов Церковь явно не смогла бы выжить, по крайней мере экономически. Так, например, в том же законодательстве было указано, что, поскольку Церковь не является юридическим лицом, договоры о ремонте церковного помещения могут заключаться только отдельными членами церковных органов, а не всем приходом и поэтому рассматривались как частные коммерческие сделки. Как таковые они облагались чрезмерным налогом, как и все частные предприятия в то время. Для того чтобы выжить, церковным органам приходилось обходить эти законы и жить в постоянном страхе, что их уличат в незаконных действиях. Таким образом, подчинение Церкви государству было достигнуто путем административных мер.

Во время первой пятилетки, когда в 1929 г. развернулась кампания против частного предпринимательства, Церковь рассматривалась как частное предприятие. Священники, епископы и приходы облагались совершенно непомерным налогом, как "доходные" частные предприятия. В случае неуплаты налога священники, епископы и члены приходского совета могли быть арестованы и их приходы закрывались.

В государственных архивах можно найти множество жалоб с мест на такие репрессии. Вот, например, письмо дочки арестованного священника М. П. Крыловой, адресованное М. И. Калинину (19.11.1930 г.): "Отца - священника Борщовской церкви...

Костромского округа... арестовали более месяца назад". Причин не сообщили сведений нет. Семья обобрана, даже тулуп отобрали. "Когда я, после произведенных над нами бесчинств, спросила у председателя Рогова, что нам делать, он ответил: "Лучше всего идите в наложницы к какому-нибудь мужику". Без имущества и средств к существованию остались больная мать, больная сестра-подросток, брат 10 лет и пишущая письмо, 24-летняя девушка. Судя по ее письму, они были обречены на голодную смерть.

Характерен ответ прокурора округа на запрос ВЦИКа по этому делу: "Арестован Крылов и выслан в концлагерь на 5 лет по постановлению... тройки ОГПУ... правильно", ибо агитировал крестьян не вступать в колхозы, "внедряемые евреями, которые хотят закрывать русские церкви"5. А лишение семьи арестованного имущества прокурор объяснял налоговыми недоимками.

Оставим на совести прокурора Кулакова (если она вообще у него была) утверждение об антиколхозной агитации священника Крылова, но что "раскулачивание", т. е. уничтожение всех зажиточных крестьян, вело к гибели Церкви на селе, это бесспорно. Кто иной, кроме самостоятельного крестьянина, а тем более зажиточного, мог выручить сельского священника, обложенного налогом, превышающим его доходы или близким к тому? А что налоги зачастую были такого калибра, об этом свидетельствует и подборка выдержек из 26 "жалоб служителей религиозного культа, поступивших на имя тов. Калинина", очевидно в те же 29-30-е гг. Так, выписка из письма епископа Ижевского Синезия митрополиту Сергию гласит: священники "задавлены непосильными обложенит ями... задушены принудительными работами... обложение производится мясом, льном, маслом, яйцами, живностью, дичью... денежные взыскания: с.-х. налог, на индустриализацию, облигации госзаймов, на приобретение инвентаря, тракторизацию, самообложение и пр. За невыполнение в срок, часто исчисляемый часами, - опись имущества, выселение из домов, отдача под суд, ссылка и пр. Все духовенство безотносительно к возрасту и здоровью мобилизуется на лесозаготовки, без оплаты труда. ...Епископ Синезий... сам, при получаемом им содержании в 120 р. в месяц, обложен суммою в 10 703 р., каковую он должен уплатить в 2-дневный срок". В других выписках говорится об отказе местных властей зарегистрировать присланного Церковью сельского священника, выселении его властями из села среди ночи с угрозой быть судимым и отправленным в ИТЛ, если не подчинится приказу. Священникам, не имеющим ни поля под зерновыми, ни овец или коз, приказано в виде налога внести шерсть и рожь. "За неуплату оба (священнослужителя) осуждены нарсудом к 2 годам тюрьмы и на 5 лет высылки". У другого священника за то, что он звонил в колокола на Рождество, отобрано все имущество (от коровы до подушек, кочерги и ведра), "а самого его выгнали из церковной сторожки, где он проживал... Кроме того, им уплачено всех налогов 500 р." Священник А. Ярцев села Толвицы Псковского округа пишет митрополиту Сергию: "Сегодня ночью пришел ко мне заведующий Елизаровской коммуной Двинский и взял у меня крест с шеи... часы, сапоги и др. домашние вещи". Другого священника обложили налогом в 250 пудов картошки. 31 октября он сдал 103 пуда, но ему приказали сдать остальное. Когда при помощи трех женщин ему удалось, работая всю ночь при фонарях, собрать нужный картофель, на ссыпном пункте отказались его принять под предлогом, что там есть и гнилой картофель. "За это священник Покровский был приговорен к 8 мес. тюремного заключения и конфискации имущества на 1000 р. Сейчас он сидит, а картошка, не принятая в ноябре, была принята в феврале этого года"6.

Как на такие жалобы реагировал митрополит Сергий? Как известно, в том же году он дает интервью иностранным журналистам, в котором заверяет их в наличии церковной свободы и отсутствии гонений. Но вот как описывает этот эпизод митрополит Сергий-младший (Воскресенский) - экзарх Прибалтики, оставшийся там под немецкой оккупацией:

Митрополит Сергий согласился исполнить это требование большевиков под условием, что православные священники не будут подвергнуты так называемому раскулачиванию, как раз тогда происходившему, и это условие было действительно большевиками выполнено. Ценою унизительного интервью, во время которого за стеной присутствовал агент ГПУ, митрополит Сергий спас множество сельских священнослужителей - в те времена они еще исчислялись десятками тысяч - от разорения и гибели7.

И действительно, 19 февраля 1930 г., через четверо суток после вышеупомянутого, далекого от истины интервью, митрополит Сергий направил советскому правительству секретный меморандум с перечислением гонений, требуя их прекращения, права на открытие духовных учебных заведений, церковных печатных изданий и нормального функционирования церковных управлений на всех уровнях. Одновременно, чтобы убедить советские власти в своей дальнейшей лояльности, митрополит Сергий принимает решение в отношении митрополита Евлогия в Париже. За его отказ гарантировать, что впредь он не будет участвовать в публичных экуменических молитвах за гонимых верующих в СССР (которые в официальной переписке митрополит Сергий толковал как акт политический, а Евлогий - как пастырский), митрополит Сергий лишает Евлогия звания экзарха и требует его ухода на покой. Помимо отсрочки уничтожения многих представителей духовенства ИГ сельских приходов до второй половины 30-х гг., этими актами митрополит Сергий добивается возобновления печатания в 1931 г. ежемесячного Журнала Московской патриархии, который был закрыт четырьмя годами позднее, выходившего нерегулярно и незначительным тиражом в 3000 экз., и кратковременного открытия нескольких пастырских училищ. Хотя митрополит Сергий и "наказал" митрополита Евлогия за экуменические молитвы за верующих в России, однако не может быть сомнения, что все выступления в защиту верующих СССР, в том числе и папы римского (за которыми довольно быстро последовала знаменитая статья Сталина в марте 1930 г. "Головокружение от успехов"), помогли митрополиту Сергию добиться приостановки фронтальной атаки на Церковь10.

И действительно, в 1930-1931 гг. появляется целый ряд секретных инструкций ВЦИКа и Наркомфина с требованиями снизить ставки налогов с духовенства регулированием максимальных пределов налогов и пр. Так, циркуляр ВЦИКа от 20 июня 1930 г. указывает на главные нарушения законов о культах:

1. Произвольное изъятие у верующих культовых зданий и одностороннее расторжение с ними договоров.

2. Чрезмерное налоговое обложение зданий и духовенства.

3. Неправильное лишение духовенства жилплощади.

4. Незаконное чинение препятствий духовенству в "отправлении культа".

Циркуляр требует восстановления справедливости в трехмесячный срок: возвращения неправильно отобранных храмов, пересмотра страховых сумм, взимаемых с храмов и приведения их в соответствие с подлинной стоимостью зданий (каждое повышение обложения с 1928-1929 гг. должно быть мотивировано). "Не должны допускаться сборы и налоги, не установленные законом, как-то: сбор за исполнение песнопений под видом оплаты авторского гонорара, налог за продажу в молитвенных зданиях свечей и т. п.; виновные... должны привлекаться к ответственности". Циркуляр требует приведения налоговых обложений с духовенства в соответствие с их подлинными доходами. Каждое его увеличение должно быть обосновано. "Не допускать лишения служителей культа жилплощади в муниципализированных зданиях... лишение избирательных прав не может служить основанием к выселению. ...Плата за жилую площадь и коммунальные услуги... не должна превышать 30% общего дохода служителя культа". Дальше говорится, что нельзя с духовенства взимать поборы, относящиеся к организациям, в которых духовенство не имеет права по советскому закону состоять, как-то: кооперативные взносы, колхозные сборы (самообложение, тракторные сборы и пр.). "Лишенство" не лишает священника права на землепользование; но нельзя за это возлагать такие трудовые повинности на священнослужителя, которые приводили бы "к невозможности отправления культа". Раскулачивание священников допускается только в тех случаях, когда у священнослужителя налицо "кулацкое хозяйство"". Следовало бы здесь заметить, что, поскольку никогда за историю советской власти не появлялось официального и точного определения, что такое кулацкое хозяйство, последний пункт оставлял возможность для широкого произвола как по отношению к духовенству, так и к крестьянам. Двумя месяцами позднее появляется уже секретное постановление Президиума ВЦИК "О налоговом обложении настоящих и бывших служителей культа за 1930-1931 гг.". Оно, во-первых, освобождает от сельхозналога всех бывших духовных лиц, снявших сан до 1 мая 1930 г. А дальше следуют налоговые правила, касающиеся духовенства, которые уже сами по себе говорят об узаконенном притеснении духовенства не меньше, чем вышеприведенный циркуляр говорил об объеме и масштабах незаконных преследований. По доходам от сельского хозяйства налог на священнослужителя не должен превышать налог крестьянина с таким же доходом больше чем на 100%. Даже если доход священнослужителя не увеличился по сравнению с 1928-1929 гг., налог может быть увеличен максимум на 75% по сравнению с предыдущим годом. Сумма общего налога по "нетрудовым доходам" (т. е. содержание, выплачиваемое приходом) не может превышать налог 1928- 1929 гг. больше чем на 75%12. Документ кончается распоряжением Наркомфину разработать соответствующие инструкции. 20 февраля 1931 г. опубликован циркуляр Наркомфина союзным комиссариатам финансов за № 68, повторивший, в основном, уже перечисленные условия, правила и ставки взимания налогов с духовенства13.

Итак, приблизительно на пять лет сельское духовенство во всяком случае, да и в какой-то степени вся Церковь получили относительную передышку. Что передышка была весьма относительной свидетельствуют и вышеприведенные, фактически ограничительные документы, и продолжавшееся, хотя и не так интенсивно, как в 1929 г., закрытие храмов, и окончательное уничтожение монастырей к 1934 г., о чем еще будет сказано. Кроме того, как показывают некоторые секретные документы, изъятие церковных ценностей не ограничилось кампанией 1921-1922 гг. и возобновилось с новой силой в 30-х гг. В вышеприведенной подборке жалоб духовенства митрополиту Сергию на гонения есть и весьма любопытное письмо благочинного Камышинского округа священника В. Серебрякова о том, что "из некоторых церквей берутся священнические облачения, напрестольные кресты и евангелия для устройства спектаклей и карнаваловн, по-видимому, не только для этого. Во-первых, в это время повсеместная конфискация колоколов под предлогом меди для программы индустриализации. Во-вторых, идут изъятия остающихся церковных ценностей "на нужды государства", в том числе и икон. Причем государственные учреждения, такие например, как сектор науки Наркомпроса, возмущаются только тем, что "при закрытии церквей много икон и других ценностей уничтожается, тем самым теряется доход от их возможной продажи за границу"14.

Но вернемся к одному из главных завоеваний митрополита Сергия 1930 г. - к Журналу Московской патриархии, в котором тоже можно найти отражение атмосферы террора тех лет. В нем публиковались очень серьезные и даже блестящие богословские статьи, почти всегда написанные самим редактором - митрополитом Сергием. В большинстве епархиальных и приходских отчетов не указываются ни имена епископов и священников, ни названия епархий и приходов. Неясно, было ли это наивной попыткой митрополита оградить свое духовенство от слишком пристальной слежки ГПУ, или это была работа цензуры, охваченной шпиономанией. В журнале часто публиковались доклады о нарушениях церковных канонов и дисциплины, например о принятии в клир священнослужителей-обновленцев без предварительного ознакомления с их моральным обликом, без требуемого покаяния и даже без уведомления епархиального архиерея. Бывали среди таковых и вступившие во второй брак. Митрополит настаивал на соблюдении канонов и церковной дисциплины, отменяя все местные решения, нарушавшие эти правила. Общее падение церковной дисциплины в то время позволяет понять, почему Сергий шел на такие уступки властям ради восстановления центрального церковного управления.

В Журнале Московской патриархии можно найти и много других интересных материалов, например постановление Сергия о заочных похоронах в исключительных случаях, когда умерший был и умер христианином, но совершение церковных похорон оказалось невозможным". Один из номеров открывается посланием Сергия патриарху Константинопольскому Фотию II относительно принятия последним в свою юрисдикцию западноевропейских русских приходов Московской патриархии. Сергий оспаривает притязания Вселенского патриарха.

В 1932 г., когда Сергий, в невероятно трудных условиях, старался восстановить церковный порядок и дисциплину, началась новая кампания против церкви, особенно в городах. В 1934 г. последовала небольшая передышка, хотя уже в этом году произошли первые аресты обновленческого духовенства. В 1936 г. началась массовая ликвидация всех религиозных учреждений; к 1939 г. эта цель была почти достигнута.

В 30-е гг. Сталин завершал построение монолитного тоталитарного государства. В таком государстве не было места для Церкви, в особенности Церкви, сохранившей до некоторой степени внутреннюю независимость. (Даже после 1927 г. в своих письмах митрополит Сергий подчеркивал, что его требование лояльности имеет только гражданский и политический характер и что в своей вере, в своей духовной жизни, в богослужении и моральном учении Церковь сохраняет свою свободу.) Причиной перехода к политике массовой ликвидации религии было то, что все предшествовавшие антирелигиозные меры оказались недостаточными. Лишенная имущества и не признаваемая законом, Церковь не умирала и самим своим существованием опровергала марксистское учение о религии как о классовом явлении, обусловленном экономическими факторами". Больше того, как уже было сказано выше, в 20-е гг. началось значительное церковное возрождение, которое продолжалось не только во время нэпа, но и в 30-е гг. В это трудное время между мирянами и духовенством было достигнуто небывалое дотоле взаимное понимание, чувство единства, любви и согласия. Количество и качество проповедей, вопрос о которых рассматривался уже на соборе 1917-1918 гг., достигло высокого уровня. Епископов охраняли организованные приходами группы добровольцев. Левитин пишет: "...когда наши епископы разъезжали в нарядных каретах, их так не встречали. А теперь они смиренно ходят пешком... а с каким почетом и благоговением встречает их народ. Отошли от них все блага мирские, и сами они стали не от мира сего"17.

Организованные популярными епископами и священниками христианские группы молодежи, молодежные хоры и съезды стали обычным явлением. Левитин говорит, что если бы его спросили, как он представляет себе "идеальную христианскую общину", то он всегда вспомнил бы Петроград 20-х гг. Проповеди читались не только по воскресеньям, как до революции, но и в будние дни. Во многих церквах, раз или два в неделю, после короткого богослужения устраивались серьезные богословские лекции и дискуссии между мирянами и духовенством, для этого в церковь приносили скамейки и стулья. Почти в каждом приходе был по крайней мере один такой популярный священник, проповедник или учитель, вокруг которого собирались верующие. В 20-е гг., когда аресты и ссылки были еще краткосрочными, на свободе оставалось еще достаточно популярных священнослужителей. В то время не было еще закона об обязательной регистрации, так что священники и епископы, часто только что выпущенные на свободу, могли заключать договор с приходским советом и приступать к своей работе18. Закон о регистрации сделал это невозможным. Как патриарх Тихон, так и его заместители выступали против этого закона, но в 1927 г. Сергий пошел на уступки. Этот закон, как и законодательство 1929 г., показывает, что в своей борьбе с Церковью правительство могло рассчитывать только на грубую силу, террор и преследования.

Советские данные о религии и атеизме за эти годы не внушают доверия. Так, например, в одном из документов говорится, что в 1929 г. атеисты составляли не больше 10% населения страны, в другом число атеистов в 1930 г. определяется в 65%, а в третьем приводится цифра в 98,5%. Цифры эти явно вымышленные. Наряду с этим появлялись и более надежные данные - например, об участии московского населения в совершении церковных обрядов.

1925 1926 1927 1928

крещение детей 56% 59% 60% 58%

неизвестно (было ли совершено крещение) 2 1 7 4

церковные похороны 58 59 67 66

неизвестно (были ли церковные похороны) 1 0 3 1

церковные браки 21 22 16 12

Принимая во внимание условия того времени, в том случае, когда указано "неизвестно", можно предположить скрытое от властей совершение церковного обряда. Обращает на себя внимание падение числа церковных браков. В то время как крещение детей можно было объяснить инициативой верующих "бабушек", а церковные похороны "отсталыми взглядами" стариков, церковные браки были делом самих молодых, которым грозили очень серьезные последствия.

В одном из советских источников содержится признание, что "в тридцатых годах патриаршая Церковь начала расти". Это подтверждает и секретный внутренний доклад Союза воинствующих безбожников, в котором говорится о новом религиозном подъеме в 1929-1930 гг.". Это было время насильственной коллективизации, раскулачивания и депортации миллионов крестьян в отдаленные районы страны или прямо в концлагеря. Вышеупомянутые источники представляют эти меры как подавление4 эксплуататорских классов и считают церковное возрождение доказательством того, что религиозные организации являются органами контрреволюционно настроенных нэпманов и кулаков. Но те же источники противоречат сами себе, признавая, что церкви удается вербовать заводских рабочих и беднейших и безземельных крестьян в члены приходских советов и на другие выборные церковные должности20. Таким образом, если допустить прямую связь между коллективизацией и религиозным подъемом, как это делают вышеупомянутые источники, то необходимо признать, что недовольство режимом охватило не только имущие классы, но и все население страны.

Опросы школьников в 1927-1930 гг. показали, что от 11 до 92% детей были верующими, причем процент верующих не зависел от того, были ли это городские школы или сельские. Наивысший процент верующих оказался в одной из московских школ. Среди призывников в армию 70% были верующими21. Даже в 1937--1940 гг. вожди советского атеизма считали, что число верующих составляет от 80 до 90 млн, т. е. от 45 до 50% всего населения22.

Согласно данным митрополита Сергия в 1930 г., патриаршая Церковь насчитывала 30 тыс. храмов. Очевидно, это была прикидка, учитывающая массовые закрытия 1929 г., так как, по данным НКВД, только по РСФСР в 1928 г. еще действовало более 28 тыс. патриарших церквей. Впрочем, вот данные:

Патриаршая Церковь

Обновленцы

Старообрядцы

Римско-католическая церковь

Мусульмане

Евангельские христиане-баптисты

Правда, к концу 1930 г. данные митрополита Сергия уже были значительным преувеличением, если верить вождю Союза воинствующих безбожников Е. Ярославскому (Губельману), который утверждал, что в течение года численность церквей сократилась в некоторых районах на 50%. В то время Союз сделал заявление: "В течение 1930 г. мы должны превратить нашу красную столицу в безбожную Москву, наши деревни в безбожные колхозы... колхоз с церковью и попом достоин карикатуры... Новой деревне церковь не нужна".

Для осуществления этой программы в дополнение к драконовским законам 1929 г. был принят ряд административных постановлений, направленных против священнослужителей. В 1929 г. священники были лишены возможности дополнительного заработка, так как специальное постановление разрешало местным властям увольнять с работы все элементы, враждебные советскому обществу и рабочему классу. В их число входили не только священники, но и миряне, открыто исповедовавшие свою веру. Больше того, 3 января 1930 г. в "Правде" было напечатано постановление о том, что все ограниченные в правах лица (священники, а также лица, принадлежавшие к дореволюционным эксплуататорским классам) должны быть выселены из всех национализированных и принадлежащих государству помещений, а также помещений, принадлежащих кооперативам и промышленным предприятиям. Необходимо напомнить, что все церковные и приходские здания были к этому времени национализированы24, хотя, как мы видели, в июне-августе последовали распоряжения, отменяющие выселение духовенства из муниципализированных домов. Статья в "Правде" была у всех на виду, а принятые позже распоряжения - секретные инструкции. Учитывая, что запретительные меры против религии, верующих и духовенства гораздо больше соответствовали всему духу, направлению государственной политики и политической атмосфере в стране, можно смело предположить, что восстановление справедливости по отношению к духовенству было гораздо более редким явлением, чем противоположные процессы. Духовенство, обремененное совершенно непосильными налогами, было еще вынуждено платить втридорога за наем частного жилья в условиях страшного жилищного голода и страха граждан иметь дело с духовенством. И даже в таких условиях, по сообщениям Журнала Московской патриархии, священники продолжали возвращаться в патриаршую РПЦ, в т. ч. и отказавшиеся ранее от сана, через покаяние15.

Террор, вышеупомянутые административные меры привели к тому, что к концу 30-х гг. правительству почти удалось осуществить свою цель и создать безбожное государство или, вернее, видимость такого государства. Число открытых церквей катастрофически уменьшалось. Так, например, между началом 20-х гг. и 1933 г. число действующих церквей в Москве сократилось с 600 до 100, т. е. открытыми оставались всего лишь 15% церквей. В провинции открытых церквей сохранилось еще меньше, например в Каргополе из 27 церквей не действовала ни одна2*. К концу 1936 г. положение было еще плачевнее. От дореволюционного числа "культовых зданий" действовали: на Украине - 9%, в Азербайджане - 4,3, в РСФСР - 35, в Белоруссии - 11, а всего по СССР - 28,5%.

"К началу 40-х гг. ...в 25 областях РСФСР не было ни одного действующего православного храма, в 20 функционировало не более, чем по 5 церквей. На Украине ни одной православной церкви не было в Винницкой, Донецкой, Кировоградской, Николаевской, Сумской, Хмельницкой областях; по одной... действовало в Луганской, Полтавской и Харьковской"27. В 1941 г., не по пропагандистским заявлениям ТАСС, а по внутренним данным НКВД, во всей стране оставался всего 3021 действующий православный храм, из коих почти 3 тыс. были на территориях, присоединенных к СССР в 1939-1940 гг.28 Таким образом, на коренных советских территориях к 1941 г. оставалось немногим больше сотни действующих православных храмов. Характерные примеры: в Тамбовской епархии из ПО церквей (на конец 20-х гг.) оставалось 2 открытых храма29. А ведь Е. Ярославский в это время признавал, что верующих около 50% населения! Данные ТАСС за июнь 1941 г. были: 8338 действующих культовых зданий всех религий, из коих 4225 православных (возможно, что последняя цифра включала обновленческие храмы).

Что до судеб духовенства, то, согласно некоторым западным источникам, между 1918-м и концом 30-х гг. погибло до 42 тыс. православных священнослужителей30. Точные статистические данные нам все еще недоступны, но кое-что можно приблизительно вычислить. Согласно митрополиту Сергию, в 1930 г. в патриаршей Церкви было больше священников, чем действующих храмов. Кроме того, было еще около 10 тыс. обновленческого духовенства (по всей стране) и еще несколько тысяч находившихся в расколе справа. Сколько, мы не знаем, но их число сокращалось не только из-за репрессий - "сергияне" подвергались репрессиям, как свидетельствует одна из активнейших участниц церковной жизни в России 30-х гг., не в меньшей степени, чем раскольники справа, - а из-за постепенного присоединения к митрополиту Сергию многих из первоначально отколовшихся. По ее свидетельству:

"Все годы... по день отъезда моего из России в 1942 г. основной по количеству чад своих, монолитной и нерушимой оставалась одна патриаршая Церковь (подч. в оригинале. - Д. П.). ...чада ее и себя называли и отколовшимися группами именовались "тихоновцами" и... "староцерковниками". И лишь особо враждебные нам группы называли нашу Церковь "сергиевской"...

Отколовшихся группировок было довольно много... Все они возникли в результате большевистской сатанинской работы, имеющей целью раздробить единство Церкви, посеять недоверие к духовенству и расшатать веру.

Большевистские агенты натравляли их всех на патриаршую Церковь, раздувая ненависть и клевету. Но основная масса народа... относилась к ним недоверчиво и оставалась верной патриаршей Церкви".

Свидетельница, покойная Наталия Китер, указывает, что мученики за веру были и у отколовшихся групп, и у патриаршей Церкви31, но, напоминая о словах апостола Павла, что даже мученичество неблагодатно, если оно без любви, замечает, что раскольники справа были полны ненависти и гордыни (так, "кирилловцы" себя называли "Восходящей Церковью"). "Каждая группировка в большинстве своем считала, что "благодать только у них". "На все нападки, - продолжает Китер - патриаршая Церковь отвечала молитвой об их вразумлении". Китер отвергает как клевету утверждения карловацкой церковной печати о том, что митрополит Сергий запрещал возносить молитвы на литургии за находившегося в ссылке митрополита Петра и за арестованных церковнослужителей. До дня смерти митрополита Петра, пишет она, во всех "сергиевских" церквах первым возносилось имя "Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра", а затем его заместителя, Сергия. Служились панихиды по убиенным епископам и священникам и "читались бесконечные синодики "убиенных", "умученных", а также и "заключенных"... при каждом имени говорилось это - в алтаре и всенародно - дьяконом". Отрицает она и наличие когда-либо проповедей просоветского политического характера или восхваления "вождя" в церквах "до самого прихода немцев"32.

Но возвращаясь к нашему подсчету духовенства (общему числу епископов, священников и дьяконов) в начале 30-х гг., даже если считать, что правых антисергианцев среди духовенства было меньше обновленческого, мы придем к примерно 50 тыс., а то и больше, т. е. к цифре, близкой дореволюционной. Это - учитывая все противодействующие явления той поры - еще раз свидетельствует о динамичности церковной жизни начала 30-х гг.

В 1941 г. в Советском Союзе было 5665 официально зарегистрированных священников. В это число входят и обновленцы, и священники, находившиеся на незадолго до этого присоединенных к Советскому Союзу западных территориях; последние составляли, по-видимому, значительно более половины общего числа священников. Таким образом, в течение 30-х гг. число священников на исконной территории Советского Союза понизилось на 95%. Положение было настолько безнадежным, что в Одессе, где сохранилась только одна церковь, не было постоянного священника. Церковь эта сохранилась только благодаря ходатайству академика Филатова, лечившего Сталину глаза. (Филатов был верующим и просил Сталина оставить в городе хотя бы одну церковь.) Вначале, по воскресеньям, среди присутствующих оказывался священник, который и совершал литургию. На следующий день этот священник исчезал в застенках НКВД. Потом литургии стали совершаться только на Пасху. Когда священников не стало, на их место стали дьяконы, которые могли совершать все богослужения, кроме литургии. Со временем исчезали и они. Их заменили псаломщики, впоследствии тоже пропавшие. В последние месяцы перед немецкой оккупацией на церковные молитвы собирались только миряне33.

Даже если предположить, что в 30-х гг. рукоположения священников не совершались и что до 30% священников, служивших в начале 30-х гг., умерли своей смертью, то остается еще 37 тыс. пропавших без вести священников. Но рукоположения совершались и в 30-х гг. Так, например, в некоторых монастырях епископы успели рукоположить всех монахов, до того как монастыри были закрыты, а монахи - расстреляны, сосланы или в немногих случаях просто разогнаны. Одним из таких священников был, по-видимому, и патриарх Пимен. В 1927 г. он был пострижен в монахи в одном из скитов Троице-Сергиевской лавры. В 1930 г., очевидно при закрытии монастыря, он был рукоположен в священники в одном из московских приходов34.

Митрополит Сергий, беседуя с американским журналистом Уолласом Кэрролом, сказал, что при отсутствии семинарий юноша, желающий стать священником и окончивший как минимум среднюю школу, подает заявление в патриархию или ближайшему епископу, получает список литературы, которую ему следует усвоить, а затем сдает экзамен по необходимым дисциплинам у данного архиерея35. В вышеуказанное число пропавших без вести священников входят также и те, которые скрывались, ушли в тайные катакомбные церкви или просто оставили священство. Даже если допустить, что их число доходило до 10 - 15% духовенства начала 30-х гг., то окажется, что в 30-е гг. было уничтожено или арестовано от 30 до 35 тыс. священнослужителей36.

Пример Ленинграда наводит на мысль о том, что число пострадавших было значительно выше. В начале 30-х гг. в Ленинграде было 150 священников (100 патриарших и 50 обновленческих). К 1941 г. это число сократилось до 19. Если предположить такое же положение и во всей стране (нет оснований думать, что террор в Ленинграде был особенно жестоким), то окажется, что в течение десяти лет всего было ликвидировано или арестовано от 80 до 85% священников, т. е. более 45 тыс. К этому числу нужно прибавить еще от 5 до 10 тыс. расстрелянных и арестованных между 1918 и 1929 г., а также несколько тысяч священников, большей частью катакомбных, арестованных между 1941 и 1964 г. Принимая во внимание то, что в сталинских лагерях выживало не больше 20-30%, а также то, что у тех, кто выходил на свободу, здоровье было подорвано голодом и непосильной работой, а следовательно, они умирали преждевременно, можно заключить, что за первые сорок пять лет советской власти, включая и новую волну гонений при Хрущеве, погибло не менее 50 тыс. священнослужителей.

По прикидке Левитина, между концом 20-х и серединой 50-х гг. погибло по меньшей мере 670 епископов (280 патриарших, 390 обновленческих). Он, однако, не учитывает долю естественных смертей, которые за четверть века могли унести до 50% архиереев, учитывая преклонный возраст многих из них; вернее было бы оценить число скончавшихся насильственной смертью в 30037. Хейер дает картину почти полной ликвидации епископата всех направлений на Украине.

← Вернуться