Введение
Допустим, что право вообще и международное право в частности – социально детерминированное явление. Известно, что современная система международного права основывается на Уставе ООН, поэтому для нас важно определить, какие общественные условия сопутствовали принятию этого документа.
Устав ООН был подписан в июне 1945 г.: Вторая мировая ещё не закончилась, но её итоги уже были налицо, и они, вероятно, должны были отразиться на содержании документа. Обратимся к тексту, уже первые слова преамбулы подтверждают нашу мысль: «Мы, народы объединённых наций, преисполненные решимости избавить грядущие поколения от бедствий войны, дважды в нашей жизни принесшей человечеству невыразимое горе…». Иначе говоря, человечество устами учредителей ООН заявляет, что усвоило урок двух мировых войн и не допустит подобного в будущем. Для этого создана ООН, для этого написан Устав и это является основным назначением международного права.
Поскольку международное право в своей сущности является «правом мира» (по выражению Г.И. Тункина), следовательно, проблема обеспечения мира и безопасности одна из наиболее актуальных.
Положение преамбулы развито в п. 1 ст. 1 Устава ООН, где в качестве одной из целей организации названо поддержание международного мира и безопасности. Отметим, что «международный мир» следует понимать как состояние «без войны» (об этом говорится в процитированном выше фрагменте преамбулы), также в п. 1 ст. 1 используется термин «международная безопасность». Безопасность – состояние защищённости от потенциально и реально существующих угроз, или отсутствие таких угроз. Дабы ограничить понятие, оговоримся, что упомянутые «угрозы» действуют в отношении субъектов международного права, получаем: международная безопасность – состояние защищённости субъектов международного права от потенциально и реально существующих угроз, или отсутствие таких угроз.
С конца XIX до 1991 г. главной угрозой была возможность вооружённого столкновения противостоящих друг-другу военно-политических блоков, в конце 40-х гг. частью этой угрозы стала ядерная война и сопутствующая гибель цивилизации. Назови мы эту угрозу не «главной», а «единственной», картина не изменилась бы, т. к. все прочие на её фоне не были заметны. Поэтому возникает подозрение, что в те времена международное право было ориентировано на противодействие именно такой угрозе, и в таком виде оно формализовано в Уставе ООН и других нормативных актах. Итак, удалось ли избежать большой войны? – да, удалось. Велика ли в этом роль права? – мы считаем, что да, и сомневаемся, что доказать обратное возможно.
С ликвидацией мировой системы социализма опасность глобальной войны исчезла, но человечество столкнулось с новыми угрозами. Об этом много говорят и пишут, постараемся привести возможно более подробный перечень: региональные конфликты, международный терроризм, организованная преступность, распространение оружия массового поражения, глобальные финансово-экономические кризисы, экологические угрозы, наркоторговля, эпидемии, торговля людьми, неконтролируемое международным сообществом применение силы. Мы не берёмся оценивать реальность или значимость каждой из этих угроз и в дальнейшем постараемся приводить в качестве примеров наиболее очевидные случаи, например, вооружённые конфликты.
Итак, мы предположили зависимость формализованного права от социально-политических, исторических условий, сопутствующих принятию конкретного документа, указали на сущность современного международного права, оценили его эффективность в деле противодействия угрозам миру и безопасности в прошлом и перечислили наиболее заметные современные угрозы.
Наконец, возможно сформулировать цель и задачи нашего исследования. Основной вопрос, который мы ставим перед собой: сколь эффективно международное право, основанное на Уставе ООН, в деле поддержания международного мира и безопасности на современном этапе развития человечества? Чтобы ответить на него, во-первых, рассмотрим международную безопасность с точки зрения теории международного права, во-вторых, охарактеризуем важнейшие в контексте нашей темы нормативные акты, в-третьих, с точки зрения права постараемся взглянуть на некоторые вооружённые конфликты последнего десятилетия.
Наша тема ввиду её актуальности весьма популярна, подробно исследована и продолжает разрабатываться, причём не только и не столько юристами. В нашей работе мы использовали работы следующих учёных: Батршин Р.Р., Бирюков П.Н., Боуринг Б., Гайстлингер М., Глебов И.Н., Д’Алемберт Т., Иваненко В.С., Каламкарян Р.А., Калинин А.В., Капустин А.Я., Колодкин А.Л., Колосов Ю.М., Кропачев Н.М., Кузнецов В.И., Лазутин Л.А., Лухтерхандт О., Малинин С.А., Мутон Ж-Д., Решетов Ю.А., Тункин Г.И., Ушаков Н.А., Швайсфурт Т.
Нормативную базу исследования составили некоторые международные договоры, в т.ч. Устав ООН и акты Организации Объединённых наций. Подробнее нормативный аспект рассматривается в гл. 2.
Силы в международных отношениях и запрещении навечно применения ядерного оружия» (1972 г.) или «Определение агрессии» (1974 г.) Важное место в комплексе источников права международной безопасности занимают взаимосвязанные многосторонние и двусторонние договоры. Их можно разделить на 4 группы: 1. Договоры, сдерживающие гонку ядерных вооружений в пространственном отношении. Это: ...
И их зарубежные коллеги, обращают все более пристальное внимание и на вопросы, связанные с возникновением новых вызовов международной безопасности. 2. Изменение среды безопасности и новые глобальные угрозы В условиях распада жесткой биполярной структуры, определявщей степень и характер участия акторов не только...
Что И.Н.Смирнов достаточно упорно отстаивает свою точку зрения по поводу государственности ПМР – он считает его реально существующим государством, а не квазигосударством. Так, на Международной научно-практической конференции «Международное право и реалии современного мира. Приднестровская Молдавская Республика как состоявшееся государство» 16 февраля 2006 г. И.Н. Смирнов заявил «…в результате...
Средние века был накоплен определенный опыт неправового нормативного регулирования международных отношений, что впоследствии сыграло немаловажную роль в формировании классического международного права. Что касается подходов к разрешению вопроса обеспечения международной безопасности, то соответствующие попытки носили в основном локальный характер и отражались в договорах с крайне ограниченным...
Как-то по-будничному, незаметно, вступил в свои права 2017 год. Канул в Лету его високосный предшественник, с которым связывались определенные надежды на положительные перемены в мире.
Перемены состоялись, как положительные, так и не очень.
Итоги-2016
Прежде всего, необходимо отметить, что закончившийся год придал некоторым мировым процессам импульс, достаточный, чтобы их влияние ощущалось на глобальном уровне в течение всего нынешнего года.
По нашему мнению, к таковым процессам можно отнести:
- центробежные движения в Европе;
- результаты президентских выборов в Соединенных Штатах Америки;
- внешняя политика России и отношение к ней международного сообщества.
Это именно те факторы, которые, по нашему мнению, и самостоятельно, и во взаимодействии друг с другом будут оказывать наиболее ощутимое влияние на развитие международной обстановки, и вокруг которых из глобализационного хаоса будут постепенно формироваться устойчивые островки новой системы международных отношений и международной безопасности. Итак, как мы отмечали ранее, евроскептицизм (в том числе Brexit, как его наиболее яркое практическое проявление) – это, в первую очередь, результат тех просчетов, которые были допущены в ходе становления Европейского Союза, особенно в постбиполярный период. После двух с половиной десятилетий экстенсивного роста ЕС впервые всерьез столкнулся с проблемами самоидентификации, коллективного управления и обеспечения безопасности на освоенном им политическом пространстве. И если до июня 2016 года в европейском строительстве интеграционные процессы считались безальтернативными, то после британского голосования стало ясно, что ситуация не так однозначна. И что постепенно негативные факторы, вызванные объединительными движениями, начали превалировать над положительными моментами, особенно на национальном уровне. По нашим оценкам, центробежные процессы и евроскептицизм в Европейском Союзе будут продолжаться. И союзному руководству придется приложить немало усилий для того, чтобы удержать ситуацию в руках, переломить негативную тенденцию и найти оптимальный выход из создавшегося положения.
Для большинства мировых политиков, в том числе высшего ранга, политических экспертов и аналитиков победа Дональда Трампа на президентских выборах в Соединенных Штатах Америки стала полной неожиданностью. Хотя мы и не исключали такого поворота событий. Эта победа, в силу ряда объективных и субъективных причин, фактически, стала своеобразной визуализацией наличия в политической системе США ряда новых факторов, способных оказывать определяющее влияние на ситуацию внутри страны в обозримом будущем. И главным из них, по нашему мнению, является коллективный поиск новой национальной идентичности, постепенно утраченной американцами после исчезновения двухполюсного мира. Этот фактор в сочетании с субъективными характеристиками нового американского президента, а также с некоторыми внешними факторами (о которых речь пойдет ниже) сулит немало нового и неожиданного в сфере международной политики США в наступившем году.
Стремление России любой ценой превратиться во влиятельного международного актера в течение 2016 года обрело новые формы и получило более адекватные оценки со стороны мирового сообщества. Сразу несколько влиятельных международных организаций обвинили официальную Москву в агрессивном поведении, в том числе и в отношении Украины. В частности, Парламентская ассамблея Совета Европы приняла две резолюции №14130 от 12.10.2016 года «Политические последствия российской агрессии в Украине» и №14139 от того же числа под названием «О нарушениях прав человека на территориях, неподконтрольных правительству Украины». После этого Генеральная ассамблея ООН приняла свою резолюцию «О ситуации с правами человека в Автономной республике Крым и в городе Севастополе (Украина)». В этих документах впервые без излишних политических эвфемизмов охарактеризовано состояние украинско-российских отношений и даны непредвзятые оценки действий России в отношении Украины. Таким образом, можно констатировать, что эти события в сочетании с ранее обнародованными предварительными результатами расследования причин катастрофы малазийского «Боинга» (рейс МН-17) и действиями России в Сирии стали своеобразной предварительной визуализацией отношения мирового сообщества к агрессивной политике, проводимой Кремлем в последние годы.
Перспективы-2017
Итак, даже беглый анализ итогов прошедшего года по выделенным нами процессам свидетельствует о том, что год наступивший будет богат на событийный ряд. А еще он будет насыщен лихо закрученными внешнеполитическими сюжетами и интригами. Особенно в свете намеченных на текущий год парламентских выборов в ФРГ и президентских во Франции, а также грядущих в 2018 году выборов президента в России.
И как представляется, главные события в начале года (точнее, после 20 января т.г.) будут разворачиваться на российско-американском театре внешнеполитических действий. Уж слишком много нерешенных (а, порой, и неразрешимых) проблем накопилось в двусторонних отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки за годы правления демократической администрации Б.Обамы и российского дуэта Путин-Медведев. И можно с уверенностью утверждать, что начало своеобразному «межгосударственному диалогу» уже положено. А тональность в нем была задана уходящими из Белого дома демократами в виде обвинений России в электронном вмешательстве в избирательную кампанию 2016 года. В настоящее время уже нет особой нужды выяснять все обстоятельства вмешательства. Событие начало жить своей собственной жизнью. А после «интригующего» доклада американской разведки, состоящего из открытой и закрытой для общественности частей, оно и вовсе перешло в разряд конспирологических со всеми вытекающими последствиями.
Стартовую позицию для нового американского президента никак нельзя назвать благоприятной. Трамп и его команда поставлена перед непростым выбором: или признать факт вмешательства, о котором их официально уже успела предупредить разведка, и посеять сомнения в его легитимности, как президента. Или отрицать данный факт и прослыть первым в истории американским президентом, отвергнувшим выводы национальной разведывательной службы и, фактически, обвинившим собственных разведчиков, по крайней мере, в непрофессионализме, а в худшем – в диффамации и дезинформировании высшего должностного лица государства. Надо прямо сказать, что выбор для неофита в политике Трампа не слишком велик. И если в случае признания факта вмешательства ситуация будет развиваться в рамках парадигмы «легитимен-нелегитимен», то во втором случае дело грозит перерасти в импичмент за государственную измену. Перспектива не слишком радужная, особенно, принимая во внимание тот факт, что Трамп не пользуется особым расположением не только у демократов, но и у довольно внушительной части республиканцев.
Это первая часть интриги. И надо признать, что счет пока – в пользу Москвы. Посеянные ею зерна недоверия упали на благоприятную внутриполитическую почву и дали свои отравленные плоды. Означает ли это хоть сколь-нибудь долговременную победу? Вряд ли. Просто, своими действиями Кремль открыл своеобразный «ящик Пандоры» и симметричный, а может быть и не совсем, ответ не заставит себя долго ждать. Надеждам на то, что новый американский президент станет более лояльным к Москве вряд ли суждено сбыться. Прагматичным, отстаивающим интересы США, да. Но лояльным, нет. Даже в силу изложенных выше причин.
Застигнутый врасплох американский политический истеблишмент постепенно придет в себя. И начнет наводить свои порядки во внешней политике, в том числе и в американо-российских двусторонних отношениях. Как это было после Перл-Харбора, 7 декабря 1941 года, и после 11 сентября 2001 года. А более масштабный ответ уже начал формироваться после июльского саммита НАТО в Варшаве. В виде переброски в Европу американских вооруженных сил и вооружений (в т.ч. и тяжелых). При этом сами же европейцы стали инициаторами этих мероприятий и взяли обязательства по компенсации связанных с ними расходов. Это помимо увеличения расходов на собственные военные нужды со стороны европейских стран.
Исходя из этого, как представляется, России в ближайшее время предстоит столкнуться с новыми реалиями в международных отношениях. Что, казалось бы, должно вынудить ее к соответствующему реагированию. Однако, исповедуемый Кремлем жесткий внешнеполитический и военный курс вряд ли позволит внести сколь-нибудь радикальные изменения в российскую внешнюю политику. Рассчитанный на внутреннее потребление этот курс не предполагает даже временных остановок, а тем более отступлений. Он «заточен» на эскалацию глобальной напряженности или, по крайней мере, на поддержание на соответствующем уровне уже существующих конфликтов. А поэтому именно так официальная Москва и будет действовать. И очередными «жертвами» российского вмешательства, по логике, должны стать Франция и Германия в связи с выборами (апрель-май и август-сентябрь, соответственно). В этих странах Кремлем уже созданы необходимые позиции для осуществления действий, аналогичных тем, что проводились в ходе избирательной кампании в США. А учитывая, что арсенал сил и средств «влияния» в Европе у России намного более разнообразный, то считается, что и эффективность воздействия на германское и французское политические пространства будет выше, чем на американское. Снова же, со всеми вытекающими последствиями.
А возникшие в результате внешнего вмешательства разногласия внутри национальных политических элит этих стран, без всякого сомнения, скажутся на настроениях внутри Европейского Союза. Не только потому, что ФРГ и Франция – главные локомотивы (в том числе и экономические) евроинтеграционных процессов, но еще и по причине того, что как уже было подчеркнуто выше, внутри самого ЕС, если и не доминируют, то играют существенную роль евроскептические настроения. Тем более, Brexit требует формализации и конкретизации процедур «развода», что еще сильнее усугубляет и без того удручающую евроинтеграционную картину. Приблизительно так, в нашем понимании, будут развиваться главные процессы в мире в текущем году.
Выводы
Несмотря на то, что прогнозы получаются довольно-таки мрачными, мы считаем, что все описанные нами процессы, при определенных условиях, могут сыграть и положительною роль, в частности, запустить процесс формирования новой системы международных отношений и международной безопасности. Т.е., сделать то, о чем мы говорим уже довольно продолжительное время. Тем более, что мир объективно поставлен перед выбором: или усиление рисков возникновения различных конфликтов, как это следует из доклада разведки США, обнародованного в понедельник, 9 января с.г. Или попытка мирового сообщества обуздать ситуацию и направить ее в конструктивное русло. Хотя во второй вариант верится с трудом, все же он, по нашему мнению, возможен. Мы считаем, что дальнейшее развитие ситуации будет, во многом, зависеть от того, осознает ли новая американская администрация тот факт, что нынешнее тяжелое положение дел в сфере международных отношений и международной безопасности сложилось, во многом, как результат неопределенной внешней политики, проводившейся администрацией Б.Обамы, на протяжении двух сроков ее правления.
И чем быстрее новый американский президент и его команда придадут расплывчатым контурам американской политики времен Обамы более четкое и понятные для других глобальных игроков очертания, тем быстрее мир из фазы конфронтации перейдет сначала к состоянию успокоенности, а затем приступит к формированию новой системы международных отношений, основанной, исключительно, на международном праве, а не на экономической и финансовой выгоде. И в основание этой политики в обязательном порядке должен быть положен принцип отказа от новых глобальных разделительных линий и зон ответственности.
Петр Копка , руководитель исследовательских программ
Поэзия – дама неординарная, капризная, с характером, непредсказуемая и изменчивая. И любимая всеми, хотя каждым понимаемая и оцениваемая по-разному. Несомненной остается поэтическая суть: этот вид искусства при помощи определенного способа речевой организации передает мысли и чувства, событийную важность и философскую значимость. А стихотворная строка, метр, рифма усиливают поэтическое воздействие на творческую личность. В метафорическом значении поэзия – это изображение красоты и изящества при помощи поэтического языка, так как и прозаический текст, также может содержать элементы поэтики.
Нередко тематическая направленность стихотворений отображает суть реальной прозаической жизни человека, передает его настроение и мировосприятие. Оказывая брокерские услуги
, находясь на рабочем месте в офисе, оформляя юридические документы, можно пытаться отразить суть и восприятие своей работы в стихах, которые, конечно, будут не лирического, а, скорее, философского звучания.
Доля
Работа – и дом. Снова дом – и работа...
И так уже сколько годков
В исканьях, в печалях, в трудах и в заботах,
Без нежных и ласковых слов.
Лишь изредка запахом терпким повеет,
Почудится лучший финал.
Но, только воскреснув, надежда истлеет.
И снова – привычный аврал.
Работа – и дом. Снова дом – и работа...
Не так, чтоб совсем не везло...
Но что-то ушло. Не исполнилось что-то.
Добро не осилило зло.
Реалии повседневной жизни таковы, что часто для поэтических тем выбираются далеко не поэтизированные образы, а то и вовсе стихи пишутся на темы профессиональной направленности. Век компьютеризации и нанотехнологий врывается все активнее в поэтический мир, диктует свои образы и символы. Мировой кризис, катастрофы и катаклизмы заставляют человека больше думать о материальных благах, о своей работе: о деятельности франчайзи
, о службе в нотариальной компании или успешном ведении собственного бизнеса. Но поэтическая струнка, если она есть, так или иначе проснется в душе поэта и выплеснется на бумагу.
Профессий много в жизни нашей,
Не обозначен им предел.
А мне всего милей и краше
Библиотечный мой удел.
Такой вот, значит, выпал козырь.
Бог милость мне свою явил.
«Аптеку для души» он создал
И книги людям подарил.
В культуре современного времени поэзия уже не имеет того значения (лирики, пластики), какое у неё было в веке восемнадцатом или девятнадцатом. Сегодняшние авторы пишут другим языком, мыслят другими образами, по-иному воспринимают действительность. Стихотворными могут быть любые тексты и на медицинские, и на научные темы. И все-же это – не обыденная речь, а поэтическое творение, отражающее современные взгляды и современные события.
Просто?
Все в этой жизни как будто бы просто:
Просто ответы – и просто вопросы.
Что непонятно – спроси у людей.
Ночь – просто ночь. И день – просто день.
Просто – весна на дворе. Очень просто.
Просто комфортно, нисколько не жестко.
Планы, надежды и встреч ожидания...
Просто разлуки и просто свидания.
Очень удобно и очень приятно
Выглядеть добрым, красивым, опрятным...
Все слишком мило. Но тот прав, кто знает:
Полосы белой и черной бывают.
Просто все было – и просто ушло.
Солнце светило, но вскоре зашло.
Днем все казалось простым и понятным.
К ночи удача пошла на попятный.
Вовсе непросто, мучительно долго
Нужно искать в стоге сена иголку.
Вывод простой: не спеши обольщаться.
Все не так просто, как может казаться...
Несмотря на то, что к изучению международных отношений люди обращались еще во времена Античности, понятие международных отношений сложилось относительно недавно – на рубеже XVIII–XIX вв. Его автором стал английский философ Дж. Бентам. Задержка понятийного оформления международных отношений была вызвана, вероятно, как неразвитостью гуманитарных наук, формирование которых завершилось в Европе лишь в середине позапрошлого века, так и относительной слабостью национальных государств – с начала XIX в. главных действующих лиц (акторов) международных отношений.
По определению Бентама, международные отношения – это прежде всего стихийно организованные отношения крупных национальных государств. Их сердцевиной выступали международные политические отношения (т. е. отношения, затрагивающие самый высокий уровень государственной власти), которые в этом качестве в истории международных отношений просуществовали примерно до начала 70-х гг. ХХ в. С этого времени на ведущие позиции начинает выходить та модель международных отношений, в которой государства оставались ведущими, но не господствующими субъектами международной жизни, а мировое пространство предстало не разорванным на многочисленные фрагменты, а тесно связанным.
Наиболее адекватно содержание современных международных отношений раскрывает термин «мировая политика», который отражает глобальный размах, сложность, многовекторность и многосубъектность обозначаемого предмета. «Мировая политика, – отмечал С.А. Ланцов, – включает и международную политику, но не сводится к ней, она шире по своей проблематике и по числу задействованных в ней субъектов» 1 . По мнению М.М. Лебедевой, «мировая политика… в качестве участников международного взаимодействия рассматривает не только государства (которые признает в качестве главных акторов) и межправительственные организации, но и негосударственных акторов (неправительственные организации, ТНК, внутригосударственные регионы и т. п.), …не делает резкого противопоставления между внутренней и внешней политикой» 2 . Как видно, понятие мировой политики является весьма обширным, что способствует более тесному контакту теории международных отношений с комплексом социальных дисциплин.
Чтобы лучше представить содержание современных международных отношений, рассмотрим основные подходы к их определению. Но сначала немного истории.
Постоянное изучение международных отношений началось в 20-х гг. прошлого века с образованием в 1918 г. в Уэлльсском университете в г. Эйберсвит (Великобритания) кафедры истории и теории международных отношений. В дальнейшем подобные кафедры открылись и в других университетах Европы и США. Мощным стимулом к началу систематического изучения международных отношений стала Первая мировая война.
Развитие европейской науки о международных отношениях поначалу шло вполне успешно, но пришедшие к власти в 20–30-е гг. ХХ в. в Италии, Германии и других странах фашистские или профашистские режимы затормозили этот процесс; исследования становятся политически ангажированными, сближаются с пропагандой. По мере усиления межгосударственных противоречий в Европе в 30-е гг. ХХ в. и, особенно, в период Второй мировой войны, эта тенденция задела и демократические страны Старого и Нового Света. Испытав на себе губительное влияние тоталитаризма, многие европейские ученые-международники уехали в США, где существовали наилучшие условия для работы. Эта «утечка умов» из Европы позволила американским школам уже в 40-е гг. ХХ в. выйти на лидирующие позиции в мире, которые они сохранили за собой и по сей день. Отметим, что успеху американской науки способствовала и ведущая роль США в мировых делах на протяжении почти всего новейшего времени.
Представления о природе, движущих силах и характере международных отношений в наиболее общем плане распадаются на четыре направления – классический реализм/неореализм, либерализм/неолиберализм, марксизм/неомарксизм и постструктурализм (постмодернизм).
Несмотря на различные, порой противоположные подходы к изучению своего предмета, данные направления в конечном итоге решают общую задачу, которая связана с поиском путей выживания или укрепления позиций национального государства в условиях быстроменяющейся международной обстановки. Специалисты пытаются выявить те процессы и явления, которые могут нанести наибольший вред государству, одновременно решая вопрос о том, какой тип ресурсов на данный момент является определяющим для укрепления его позиций, на чем политическим лидерам нужно сосредоточиться в своей внутренней и внешней политике, а чем можно пренебречь.
Понятно, что правильное решение этой проблемы является сложным и ответственным делом. Ведь история знает немало примеров того, как политические ошибки в определении характера и источников угроз приводили к необратимым, порой фатальным для судеб государств последствиям. Одним из них является трагическая участь советского государства, распавшегося на исходе ХХ в. из-за внутренней неспособности адаптироваться к требованиям времени.
Как правило, разработка правящим классом конкретных внешнеполитических решений не обходится без методологического участия одного из первых трех направлений. Но есть и другие факторы (уровень общетеоретической подготовки правящего класса; особенности международной ситуации; степень компетентности общественного мнения в своей стране и др.), которые принимают участие в поиске решений внешнеполитических проблем.
Большое значение общетеоретической подготовки правящего класса обусловлено тем, что планируемый внешнеполитический шаг до его реализации на практике невозможно воспроизвести экспериментально. Уровень же этой подготовки тесно связан с признанием принципа единства законов бытия; когда законы естествознания, общества и международных отношений образуют в сознании лидеров единую картину мира, внешнеполитическое мышление становится дальновидным и последовательным, а проводимый внешняя политика своевременно находит эффективный курс и удерживает его, невзирая на тактические трудности.
Вероятно, главным признаком эффективности внешней политики государства является эквивалентный и справедливый характер его ресурсного обмена с внешним миром; отметим, при этом, что оценка этой эквивалентности всегда очень субъективна, поскольку зависит от интеллектуальных характеристик субъектов международных отношений.
Технология эффективной внешней политики предусматривает следование принципу эквивалентности, или, по крайней мере, создание такой видимости; первый случай обычно характеризует отношения одноуровневых партнеров, второй – разноуровневых. Во внешних связях, поэтому, весьма важную роль играют внутренние стандарты, которые определяют меру доминирования \ подчиненности государства в мировых делах. Умение правдоподобно имитировать справедливый характер отношений, как правило, основывается на высоких внутренних стандартах и эффективно проявляет себя лишь в условиях явного интеллектуального неравенства субъектов международных отношений.
Международная ситуация представляет собой определенную совокупность действующих лиц, которые связаны между собой отношениями соперничества или партнерства. Эти отношения могут различаться по целям, которые ставят перед собой акторы, остроте противоречий, соотношению элементов известного и неизвестного, объему вовлекаемых ресурсов и пр. Данные характеристики определяют не только значимость международной ситуации, но и влияют на очередность использования тех или иных способов ее разрешения.
Анализ международной ситуации должен выявить объективную картину протекающих процессов в условиях лимита достоверной информации и времени; эта задача поглощает огромные интеллектуальные и материальные ресурсы. Программа исследования обычно включает в себя сбор точных сведений об акторах (их возможностях, стиля внешнеполитического поведения и пр.), конкретизацию национальных интересов, выяснение текущих позиций союзников, оппонентов и нейтральных государств, поиск путей минимизации собственных рисков, усиления политического влияния / экономических дивидендов. Глава государства (правительства) из нескольких вариантов решения проблемы выделяет тот единственный, который реализуется на практике.
При всей тщательности работы вероятность ошибки достаточно велика. Каковы причины ошибок? Понятно, что большая сложность этого вопроса не позволяет ответить на него исчерпывающим образом; отметим лишь некоторые моменты. Предварительно следует отметить, что виновниками ошибок часто становятся не столько субъективные, сколько объективные причины, благодаря чему ошибки приобретают систематический, трудноустранимый характер.
К числу факторов возникновения ошибок можно отнести механизм рационализации, уровень компетентности общественного мнения, явление избыточной эффективности и иерархическую природу информации.
Механизм рационализации действует как в живой природе, так и в человеческом обществе. Суть его состоит в том, что всякая функционирующая система стремится решить серийную задачу наименее затратным способом. В сфере политики этот механизм меняет уровень интеллекта правящего класса в сторону его понижения или повышения, при этом изменяя и другие его характеристики. Люди – политические деятели – становятся здесь настоящими «инструментами», каждый из которых приспособлен для решения только своей задачи.
Складывается следующая закономерность: если цель внешней политики может быть достигнута преимущественно «данными» ресурсами (высокий уровень лояльности населения и его многочисленность, выгодные характеристики территории и пр.), то уровень интеллекта политической элиты снижается; «система» как бы «экономит» интеллектуальные ресурсы, что проявляется как на политическом, так и на государственном уровне. Снижение уровня интеллекта власти часто компенсируется повышением ее внешних волевых признаков – деловой стиль становится нарочито серьезным и основательным, беднеют эмоциональные реакции, с возрастом лидеры приобретают некую «окаменелость», которая легко выдает их профессиональную принадлежность. Присущее им внешнеполитическое мышление часто видит источник угрозы несвоевременно, ошибается в выборе способов его нейтрализации; принципиальной характеристикой внешней политики становится краткосрочность, которая нередко становится системной характеристикой всего общества в целом.
При сокращении «данных» ресурсов повышается значение «создаваемых», что способствует повышению уровня интеллекта власти; лидерский стиль становится живее и проще, власть приобретает способность к долговременному планированию, ее решения сохраняют функциональность на протяжении многих десятилетий. Примечательно, что длительный жизненный цикл производимых идей, услуг и товаров становится характеристикой и всего общества.
Весьма активную роль в определении уровня внешнеполитической эффективности власти играют компетентностные характеристики общественного мнения. Зависят они в свою очередь от целого ряда условий, главные из которых – преобладающая в обществе логика целедостижения – автономная или синкретичная, а также существующие нормы насилия.
Автономная и синкретичная логики целедостижения были присущи всем общественным типам, но в разных пропорциях, которые в ходе истории постоянно менялись. Под их влиянием менялись критерии выбора лучших способов решения проблем – автономная логика способствовала укреплению, а затем и внедрению в жизнь одних, а синкретичная – совершенно других способов решения схожих задач. Долевое соотношение этих логик во многом формировало тип всего общества в целом.
Автономная логика целедостижения находится в прямой связи с такими инструментальными технологиями, которые позволяют человеку идти к практической цели по индивидуальной траектории (в одиночку или в составе небольших групп). Синкретичная же логика, напротив, связана с такими «инструментами», которые вынуждают человека действовать только в составе крупных, сплоченных коллективов. Обе логики очень специфичны, но при этом как та, так и другая по-своему рациональны, правильны, а потому устойчивы. Известная мысль Карла Маркса о том, что «человечество, смеясь, расстается со своим прошлым» по существу отражает факт точного соответствие логики именно «своей» ситуации, историческая смена которой делает эту самую логику неправильной, неэффективной, а значит, глупой и «смешной».
Наиболее заметным отличием данных логик является «противофазный» тип отношений между людьми, который присутствует в автономной и отсутствует в синкретичной логике, использующей только «прямой» тип отношений. Заметим, немного забегая вперед, что слово «присутствие» означает существование на уровне самой реальности; «отсутствие» же означает наличие этого типа только на уровне языкового текста.
Данный тип отношений реализуется тогда, когда одно и то же явление на одного человека оказывает положительное влияние, на другого – отрицательное, а на третьего не действует никак. Результаты: во-первых, происходит «локализация» истины (правильная мысль часто становится таковой только для кого-то одного, а для другого она является заблуждением); снижается роль «чужого» знания и возрастает значение «своего» (человек должен самостоятельно найти правильное решение именно для самого себя); во-вторых, происходит «массовизация» асоциальных поступков (человеку ведь необязательно соотносить свои деяния с благополучия других людей) и, одновременно, развитие социальных механизмов защиты от них.
Автономная, часто «агрессивная» среда повышает уровень компетентности общественного мнения. Общественность начинает проверять на достоверность всю «входящую» информацию, смотрит на несколько шагов вперед, способна четко отличать границы «своего» и «чужого» пространств и, что самое главное, эффективно ограничивать произвол частного эгоизма, в том числе и такого, который существует в форме государственного эгоизма. Играя на противоречиях внутри правящего класса, автономное общественное мнение добивается такого положения вещей, при котором возможности государства начинают использоваться в интересах народа, а не бюрократии; так складываются предпосылки для повышения эффективности как внутренней, так внешней политики.
Норма насилия – это тот порог физических страданий, который конкретное общество признает естественным и нормальным; этот порог не вызывает у людей негативной реакции, привычен для них. Зависит он прежде всего от того, насколько необходимым для выживания людей является умерщвление ими других живых существ. Высокие нормы насилия обычно характерны для аграрных обществ, в которых люди публично и в явном виде забивают сельскохозяйственных животных. Вид крови живых существ сопровождает жителя аграрного общества с раннего детства, что способствует выработке у него относительно терпимого отношения к насилию.
В городских обществах явления забоя животных публично не происходят, хотя имеется телевизионное и компьютерное насилие, которое, впрочем, не оказывает такого же мощного воздействия на сознание, как «натуральное». Соответственно, в регионах, где аграрный тип хозяйства преобладает над городским, можно отметить более высокие нормы насилия. Процесс урбанизации снижает этот уровень.
Нормы насилия определяют предпочтения способов решения как внутренних, так и международных проблем. Страны с низким уровнем насилия обычно сначала полностью исчерпывают возможности экономики, дипломатии, правовых механизмов, а уже затем используют силу, которой они уделяют весьма большое внимание, но используют ее как последний аргумент. Страны с высоким уровнем насилия либо быстрее проходят дипломатическую и правовую фазу, либо вовсе исключают ее, сразу переходя к силовому сценарию; противоречия здесь приобретают более разрушительные формы, чаще перерастая в открытый конфликт. Отметим, что нормы насилия определяют не только более или менее разрушительный тип внешней политики, но и влияют на развитие общества в целом.
Фактор «избыточной эффективности» можно показать на простом примере популярных сегодня компьютерных игр. Геймер пытается выиграть у компьютера, непрерывно совершенствует свое игровое мастерство. Но начав однажды выигрывать постоянно, он обнаруживает утрату интереса к игре; игра, порой, становится невыносимой. На самом деле, игра приносит удовольствие лишь тогда, когда выигрыш дается с достаточным усилием, а его вероятность примерно равна вероятности проигрыша. Для восстановления интереса к игре геймер переходит на более высокий ее уровень, то есть добровольно и сознательно создает себе трудность, которую затем преодолевает. Такая ситуация часто встречается и в жизни, и в политике.
Например, слишком успешная внешнеполитическая программа может ввергнуть ее авторов в состояние уныния, подтолкнув их к созданию трудностей и их преодолению. Внешнеполитическая ошибка становится в этой связи сознательным иррациональным поступком, который восстанавливает интерес лидеров к своему делу, как таковому; но она часто бывает фатальной. История показывает, что наиболее крупные внешнеполитические ошибки государства совершали как раз на пике своего могущества, в условиях, когда международная среда не создавала для них необходимого напряжения.
Еще одним фактором ошибки является иерархическая природа информации о реальности, которая мешает правильному пониманию таковой; в сознании людей формируется искаженная картина, в которой одни фрагменты реальности кажутся более, а другие менее значимыми, чем они есть на самом деле.
Как известно, представление об окружающем мире человек получает из шести информационных каналов. Это – зрение, слух, обоняние, ощущение, вкус и, шестой канал, – язык, который в текстовом виде через какой-то один канал информации может передать содержание всех остальных. Поэтому возникают два информационных уровня – физиологический, образуемый прямым восприятием реальности, и текстовый, существующий в виде языковых символов, которые поддерживают контакт сознания с реальностью опосредованным образом.
Принципиальное их различие заключается в том, что физиологический уровень дает хотя и локальную, но очень четкую, чистую «картинку», а текстовый, при более широком охвате, формирует менее четкое изображение. Отсюда – разная сила воздействия уровней на сознание: «физиологическая» информация оказывается более действенной, чем текстовая, даже в том случае, если последняя достоверна, а первая – нет.
Это явление является одной из важнейших причин не только ошибочных выводов, но и трудностей их устранения, так как изменение физиологического уровня практически всегда синхронизируется с процессами в том фрагменте реальности, который касается человека напрямую. Иными словами, локальный контекст как бы «запирает» сознание в границах наработанных стереотипов, способствуя необоснованному применению практического опыта в тех ситуациях, которым он не соответствует.
Известно, например, как легко человек из благополучной среды становится жертвой преступника – физиологический уровень дает ему идиллическую картину мира, а предостережения, представленные в форме языкового текста (например, в форме телевизионных передач о преступности и пр.), на него не действуют. Отметим, что механический перенос практического опыта из одной области в другую в первую очередь особенно часто происходит внутри «синкретичного» общественного мнения.
Специалисты знакомы с данным типом ошибки и, как правило, избегают ее, но полностью исключить негативное влияние иерархии знаков им не удается. В этой связи, весьма серьезной помехой экспертных оценок становится иерархия языка, которая в свою очередь обусловлена наличием точных и вероятностных методов исследования (точно представить или рассчитать можно лишь некоторую часть реальности; значительная ее часть не поддается точному описанию из-за бесчисленного количества переменных и отсутствия необходимой полноты информации об объекте исследования).
Наиболее точным является язык математики (цифра), относительно точным – язык грамматики (слово). По силе воздействия на сознание цифра преобладает над словом, которое люди нередко воспринимают как расплывчатое, «не доказанное», а потому не заслуживающее большого доверия. Используя точный язык, оказывается, проще не только обосновывать определенную точку зрения, но и при необходимости оправдывать ее ошибочность. Поэтому в экспертных обсуждениях, обычно протекающих в форме эмоциональной полемики, чаще доминирует та сторона, которая оперирует точным языком.
Соответственно, обсчитываемую часть, например военного потенциала (количество населения, объем производства продовольствия, стали, танков, самолетов и пр.), аудитория начинает воспринимать преувеличенно, в то время как необсчитываемую – боевой дух войск, готовность мирного населения терпеть страдания военного времени, самопожертвование, природно-климатические условия и др. – недооценивает. Эффективность экспертного обсуждения зависит, следовательно, от умения его участников грамотно взвешивать точную и вероятностную информацию.
Отметим, что в ХХ в. иерархия языка завела в тупик некоторые крупные внешнеполитические программы. Например, такие региональные конфликты периода «холодной войны», как вьетнамская война США или война СССР в Афганистане, закончились вопреки первоначальным прогнозам потому, что необсчитываемые слагаемые военного потенциала противоположной стороны не получили у лидеров тогдашних сверхдержав адекватной оценки.
Давно уже не является секретом, что человечество не может жить без войн. Вся известная мировая история, по некоторым подсчётам, на протяжении 6 тысячелетий насчитывает всего 235 абсолютно мирных дней - в течение которых нигде на планете не было вооружённых конфликтов. После 1945 года - таких дней было всего 26 .
Со временем и развитием науки и техники менялись методы и способы ведения войны и решения геополитических проблем при помощи оружия. За несколько тысяч лет люди проделали долгий путь от холодного оружия - к ядерному, постоянно оттачивая стратегические и тактические приёмы его применения. К 21 веку человечество подошло к порогу новой оружейной революции, сравнимой по своим масштабам с той, которая произошла с массовым внедрением огнестрельного оружия в 15-17 веках.
Боевые действия, к которым мы «привыкли», меняют свое лицо и саму логику. Помимо стандартных вооружённых конфликтов, мы все чаще говорим о кибер-атаках, террористических актах, этносепаратизме, финансово-торговых блокадах, актах гражданского неповиновения и пропаганде в массмедиа. Попытки квалифицировать все эти процессы приводят к появлению новой терминологии: от гибридных и асимметричных войн до информационных операций с идеологическим уклоном и боевых действий вне условий войны. Всё это можно объединить под одним названием - бесконтактная война.
В ней уже нет необходимости выводить сотни танков на поле под Прохоровкой, проводить фронтовые операции силами воинских формирований, насчитывающих сотни тысяч единиц личного состава. В конце концов, бесконтактная война гораздо менее затратна для бюджета страны, которая применяет такой способ ведения войны, и не приводит к большим потерям и разрушениям. Но, конечный результат таких войн не сравним с победой в «обычной войне» - побеждённая страна достаётся выигравшей стороне конфликта с полностью сохранившейся инфраструктурой и населением.
Самой первой войной в истории современного военного искусства, сочетавшей элементы контактного и бесконтактного ведения боевых действий, стала операция «Буря в пустыне» в 1991 году. Иракские вооруженные силы в 90-е годы представляли собой типовую армию периода второй половины 20 века, имеющую организационную структуру, сформированную под влиянием Второй Мировой и Холодной войн - с истребительной и бомбардировочной авиацией, мотострелковыми и танковыми подразделениями, артиллерией и средствами ПВО, которые на поле боя должны были взаимодействовать друг с другом при проведении фронтовых операций. По мнению как западных, так и советских военных аналитиков, Ирак мог достаточно долго оказывать сопротивление коалиционным силам и нанести им значительные потери. Но, как оказалось на практике, иракские военные не смогли ничего противопоставить той форме войны, которую им навязал противник в лице США.
На тактическом уровне военнослужащие коалиционных сил избегали прямого участия в боевых действиях (кроме пилотов авиации, которая наносила удары по объектам Саддама Хусейна), что, безусловно, было на руку политикам, стоящим за рычагами войны. Впервые военные действия демонстрировались в прямом эфире: по CNN таким образом показывали всему миру военную мощь США и отрабатывали технологии манипуляции информацией в режиме онлайн. Именно первое вторжение в Ирак привело к появлению такого термина, как «телевизионная война». Также, впервые было применено высокоточное оружие - так называемые умные бомбы и ракеты, использовалась спутниковая навигация (тогда - впервые для поддержки вооруженных сил была применена технология GPS). В ходе первых часов боёв были повреждены и выведены из строя системы связи иракской армии, из-за чего целые подразделения фактически «ослепли», а командование фактически утратило управление войсками. Действия подразделений коалиции специального назначения деморализовали военнослужащих армии Ирака, а на население оказывалось серьезное информационное воздействие путем массированной дезинформации и подачи информации из зоны конфликта в трактовке, отображавшей интересы и задачи армии США. В итоге, Ирак войну проиграл, даже не успев задействовать значительную часть своих вооруженных сил и мобилизационных ресурсов. Современные на тот момент танки, самолёты и артиллерийские системы фактически оказались бесполезными перед такой формой ведения войны.
Автором новой военной концепции, которую мир впервые мог наблюдать в Ираке, был полковник ВВС США Джон Уорден. Позже Уорден продолжил разработку своей теории пяти колец, которая была обнародована в специализированном издании ВВС США под названием «Враг как система». На основе сравнений и исторических примеров он составил убедительную логическую концепцию, в которой помимо кольцевой структуры употреблялся термин «стратегический паралич». «На стратегическом уровне мы достигнем наших целей, вызывая изменения в одной или нескольких частях физической системы противника, так что он будет вынужден адаптироваться к нашим целям, или мы физически не позволим выступить ему против нас. Мы назовем это «стратегическим параличом», - отмечал автор. Итак, нужно всего лишь просчитать центры тяжести в системе врага и нанести по ним точечные удары.
Пять колец, подлежащие воздействию при неконтактном ведении боевых действий, по концепции Джон Уордена
Генерал Дэвид Дептула расширил взгляды Уордена на операции нового типа - от их применения исключительно в вооружённых силах США до всех национальных уровней, включая дипломатический, информационный и экономический. Самое главное - он призывал сделать упор на понимании врага как системы и считал, что невоенные действия являются неотъемлемой составляющей новой теории конфликта. Неслучайно в США были созданы спецгруппы для работы в Ираке и Афганистане, куда входили социологи, этнографы, лингвисты и другие узкие специалисты. Команды Human Terrain общались с местным населением, создавали благоприятный имидж оккупационных сил и целенаправленно занимались проникновением в сознание врага, посылая отчёты в центр, где детально описывались привычки, поведение, иерархическая структура, слабые и сильные стороны той или иной этнической и религиозной группы.
На практике эта концепция реализуется путем применения так называемого организационного оружия, представляющего собой систему организационных (согласованных по целям, месту и времени - разведывательных, пропагандистских, психологических, информационных и др.) воздействий на противника, заставляющих его двигаться в угодном активной стороне русле. С помощью системы подобных воздействий можно направить политику противостоящей стороны в стратегический тупик, измотать экономику объекта агрессии неэффективными и непосильными программами, развалить социальную сферу, исказить основы национальной культуры, создать среди интеллигенции «пятую колонну» и т.п. В итоге, в государстве создается обстановка внутриполитического хаоса, ведущая к снижению его социально-психологического потенциала, экономической и военной мощи.
Мероприятия психологической военной операции носят дифференцированный, избирательный характер, имеют конкретного адресата. Объектом воздействия являются все составляющие элементы общественного сознания. Причём, если рассмотреть концепцию «пяти колец», то американские теоретики предлагают основной психологический удар наносить как раз не по вооружённым силам, которые, по их мнению, менее всего подвержены психологической обработке, а по нарастающей схеме - воздействуя на население путём психологических атак, на базовое производство - экономическими санкциями, на инфраструктуру - путем её физического вывода из строя и, наконец, - сочетание всех перечисленных методов применить против военно-политического руководства страны. Противопоставлять такой форме ведения боевых действий «классические формы» - знакомые по Второй Мировой войне - практически бесполезно. По сути, такая война приводит к тому, что государство «взрывается изнутри»: власть теряет доверие населения, руководство страны и вооружённых сил дезориентировано, поскольку любое управленческое решение вызывает саботаж при исполнении на местах, и как итог - в стране армию противника встречают как освободителей. Даже если армия такого государства сохранит морально-психологическую устойчивость и боевую мощь, то, не имея поддержки населения и управленческих решений, идущих от руководства страны, она, в лучшем случае, сможет оказать лишь очаговое сопротивление - организованное на свой страх и риск отдельными командирами. Что, собственно, и наблюдалось во время второй операции коалиционных сил в Ираке в 2003 году .
К слову, побочным продуктом такой военной концепции стали известные по последним событиям на Украине и в Грузии «цветные революции» - это, в принципе, тоже разновидность бесконтактной войны, в которой вообще не требуется непосредственное участие вооружённых сил.
Лишним подтверждением того, что «цветные революции» - это прежде всего война, ведущаяся новыми методами, стало однотипное оружие, применяемое в их ходе.
Листовки-наставления по ведению «мирных протестных акций» с площади Тахрир в Египте и киевского Майдана
Как показала практика, армия в обоих случаях - просто дистанцировалась от происходящих внутриполитических процессов, даже несмотря на то, что они имели явные признаки вмешательства извне, пусть и производимого невоенным путём.
Государство, побежденное в информационно-психологической войне, гораздо более выгодная добыча, чем разрушенная в ходе «классических» боевых действий страна. Победитель, сохранив ресурсы, армию и население такого государства, может их использовать по своему усмотрению - например, в информационной или «классической» войне против своих геополитических противников. Война чужими руками - по сути, логическое продолжение концепции бесконтактной войны, когда превратившееся из потенциального противника в зависимого сателлита государство становится основной используемой военной силой в глобальном противостоянии.
Именно поэтому, в последнее время опасения противников России вызывает не столько разработка и принятие на вооружение новых перспективных образцов боевой техники, сколько идеологическое противодействие политике Запада и НАТО, которое ведёт наша страна. Например, нападкам подвергаются средства массовой информации , ведущие вещание за рубежом, блогеры и активисты , отражающие отличную от интересов США точку зрения, ведется психологическое воздействие на российских политиков. Кстати, попытки искажения истории , причём, в нужном для потенциальных противников России направлении - это такой же элемент новой концепции ведения войны, как и другие рассмотренные выше способы психологических операций.
Что Россия может противопоставить такой бесконтактной агрессии? Понятное дело, что танки, боевые самолёты и подводные лодки, хоть и являются по прежнему грозным оружием и играют роль серьёзного фактора, сдерживающего военную угрозу - хороши только для применения в прямом, классическом военном конфликте, но практически бесполезны против новых методов ведения войны, которые сейчас уже совершают революцию в деле решения геополитических противоречий. В перспективе - им будет отведена роль вспомогательных сил, дополняющих новую военную концепцию ведения психологических войн Западом и США. На линию фронтов войн нового типа выйдут специалисты по психологической, идеологической и информационной борьбе.
Поэтому специалистов по противодействию методам ведения бесконтактных войн необходимо готовить уже сейчас, тем более, что такие войны активно ведутся уже у самых границ России. Этих специалистов надо искать в среде аналитиков, историков, журналистов, этнографов, психологов, специалистов в области компьютерных технологий и защиты информации, наконец, просто неглупых и неравнодушных граждан - которые могут противопоставить свои знания новой военной концепции. Конечно, сохранится, претерпев некоторые изменения, и классическое военное искусство, поскольку концепция бесконтактных войн не отрицает проведение точечных военных операций силами подразделений специального назначения, мобильными армейскими подразделениями авиации и флота. Они, несомненно, будут выводить из строя инфраструктуру, разрушать системы связи и телекоммуникации, компрометировать военное и политическое руководство страны, блокировать системы обороны. Но, вряд ли в такой войне «нового типа» будет место стратегическим фронтовым операциям, которые были характерны для прошедших мировых войн. Действия вооружённых сил будут дополнять и сочетаться с психологическими операциями, стремясь к максимальному усилению их эффекта, что уже было неоднократно продемонстрировано не только в Ираке, но и в Югославии , Ливии и Афганистане. Поэтому России необходимо уже сейчас быть готовой к новым формам ведения войны, которые появляются, и ещё наверняка появятся в ходе новой революции в военном искусстве.
Владимир Безбородов
Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.