Накануне встречи в редакции руководитель отдела трансплантации органов Российского научного центра хирургии им. академика Б.В. Петровского член-корреспондент РАМН Сергей Готье провел 265-ю операцию по пересадке печени. Пока готовился к печати этот материал, стало очевидным: все удалось. Мальчик-реципиент и его тетя-донор чувствуют себя нормально, процесс реабилитации проходит без осложнений.
Нет инструкции, нет пересадки
Российская газета: Сергей Владимирович, понятно, что всякая операция - езда в незнаемое. Никто не гарантирован от неудач, невольных ошибок. И все же, почему такая разница в цифрах у нас и в США? Почему нередко приходится всем миром собирать средства, чтобы отправить ребенка на пересадку органов за рубеж?
Сергей Готье : Вы задали очень больной вопрос. Однозначно ответить на него невозможно. Стану говорить о том, что мне ближе всего, о трансплантации донорской печени детям. Конечно, любой человек волен выбирать себе место для лечения, специалиста, которому он доверяет. Правда, если у него для этого есть деньги - большие деньги. В России трансплантация печени оценивается примерно в 806 тысяч рублей, то есть в 32 тысячи долларов. А подлинная ее цена 100 тысяч евро.
РГ : Как выходите из положения?
Готье : Сложно. Наш пациент за пересадку не платит ничего. Это абсолютно бюджетная процедура. Слава богу, нам удалось этого добиться. Я ни разу не видел, чтобы собирали деньги для взрослого пациента. Только для детей. Есть ли необходимость отправлять ребятишек на трансплантацию печени за рубеж? Если можно провести родственную пересадку, то однозначно - нет! Мы все делаем сами.
Наш отдел был пионером трансплантации печени. У нас наибольший опыт в России, хорошие - семнадцатилетние - отдаленные результаты. Многие пациенты перешагнули десятилетний рубеж.
Родственную трансплантацию мы начали в 1997 году. Ваша газета писала о той, первой операции. Тогда пересадили фрагмент печени от матери ее трехлетней дочке. Прошло одиннадцать лет. Обе живы. Все нормально. Раньше мы брали детей на такие операции после трех лет, когда они набирали больше десяти килограммов веса. Теперь берем всех нуждающихся, даже тех, у кого вес не более четырех килограммов. Мы их выхаживаем, они выздоравливают.
А вот если нет родственного донора, то стараемся организовать отправку ребенка за границу - для проведения трупной трансплантации. Дело в том, что нет у нас инструкции по констатации смерти мозга у детей. Без этого же в России изъятие органа у умершего ребенка невозможно, и, значит, нельзя провести трупную трансплантацию сердца или печени детям. В этом - вся проблема.
Принятие такой инструкции давно муссируется. Но не более того. Конечно, с точки зрения трансплантации почки, печени это не очень важное дело. Хотя, конечно, она должна быть. Ведь нередко у ребенка нет возможности родственного донорства, скажем, больные родственники, несовместимость по группе крови и прочие обстоятельства. Иногда и вовсе нет родственников. Тем не менее пациент имеет право на помощь. И тогда, конечно, нужно трупное донорство. А уж если речь о трансплантации сердца, то здесь без трупного донорства никак не обойтись. Родственной трансплантации сердца быть не может.
Обойдемся без дури
РГ : Если завтра примут инструкцию о трупном донорстве, ситуация поменяется?
Готье : Не сразу. Я бы не сказал, что принятый в 1992 году закон о трансплантологии работает хорошо. К этому нужно соответствующее понятие социальной необходимости развития трансплантологии. Нужно осознание обществом, что пересадка органов - это не плохо, а хорошо. Что это спасает жизни. Только на этой почве инструкции будут работать. Ну представьте родителей, у которых погиб ребенок. Они, конечно же, будут считать, что малыша плохо лечили. Что его специально не лечили, чтобы забрать у него органы. Это естественная реакция. Тут мы социально, ментально отстаем от развитых стран.
РГ : А в принципе детские органы можно использовать? Ребенок может стать, например, донором почки?
Готье : Трупные сердце, кишечник, печень использовать можно. А почки - о чем так часто извещают в СМИ - нет. Наш центр - единственное место, где малышам пересаживают почки. Но только взрослые! Детские почки неспособны взять на себя нормальные функции. Поэтому все разговоры о том, что украли ребенка, дабы взять у него почку, полная дурь.
РГ : Общественное мнение и по сей день, мягко говоря, не благосклонно к трансплантологии. То и дело появляются "страшилки" о торговле органами и так далее...
Готье: К нам в клинику, в НИИ трансплантологии, в другие центры пересадки нередко звонят и предлагают купить орган. В Интернете немало объявлений: "Ищу донора для пересадки почки". Или: "Продам почку". Я знаю, что в некоторых случаях можно продать почку. Могу предположить, что предлагают и фрагмент печени. Этим пользуются люди, которые нуждаются в деньгах. Есть сведения о том, например, что налажен поток таких желающих из Молдавии. Люди приезжают в Турцию, у них удаляют почку, им платят за это какие-то деньги. Не ахти, кстати, какие большие. В России подпольного рынка торговли органами нет.
На мой взгляд, закон о трансплантации 1992 года вполне адекватен, ставит все точки над "i". Он особенно приспособлен именно к нашему обществу, к нашему менталитету. В нем четко сказано, что торговля органами запрещена, что живым донором для какого-либо пациента может быть только его родственник. Причем генетически доказанный совершеннолетний родственник. Вот из этих двух позиций мы исходим, когда вообще говорим о трансплантации.
Я понимаю, что в исключительных случаях неродственное донорство можно допустить. Ведь есть не только родственники, которые любят своих родных и хотят их спасти. Но есть и не родственники, однако близкие люди, готовые отдать свой орган ради спасения человеку, который им дорог. Немало таких приходят и к нам в клинику. Мы вынуждены отказывать. Для такой стадии развития живого донорства общество наше должно дорасти.
Дорасти до донорства
РГ : Когда?
Готье: Когда дорастет? Не знаю. Мы не рассматриваем человека как собрание разных "мясных продуктов", которые можно использовать для пересадки. Если человек хочет заработать деньги, то, наверное, это можно сделать иным путем. Не рискуя своим здоровьем. Мы очень аккуратно относимся к живому донорству, очень прецизионно отбираем доноров, исключая возможные для него риски. Имею в виду даже не хирургические какие-то вещи, а неожиданный, например, обвал потолка, отключение электричества. У нас не было осложнений, не было ни одной смерти донора.
РГ : Досадно, что в области трансплантологии мы так отстаем от Запада. Ведь именно в России великий Владимир Демихов первым в мире провел пересадку органов... А умер в однокомнатной "хрущобе" в полном забвении...
Готье: Это удел многих великих, особенно тех, кто опережает время. Так вот, Демихов был первым, но клиническая трансплантация началась не у нас, а в США, где в Бостоне впервые пересадили почку от близнеца к близнецу. В нашей стране первую трансплантацию почки провел 15 апреля 1965 года Борис Васильевич Петровский. На десять лет позже американцев.
РГ : Что значит - клиническая трансплантация?
Готье : Борис Васильевич говорил так: трансплантация - "это не отсобачил и присобачил". Надо, чтобы пересаженный орган работал. И для этого нужны определенные диагностика, антибиотики, питание, искусство выхаживания. Это целый комплекс. Это особая медицинская дисциплина.
РГ : Ее где-нибудь преподают?
Готье: Единственная кафедра по трансплантологии есть в медико-стоматологическом университете Москвы, которой руководил академик Валерий Иванович Шумаков. Валерий Иванович, которого мы в январе похоронили, неоценимо много сделал для развития трансплантологии. Именно он в 1987 году провел первую в нашей стране успешную пересадку сердца.
Он был отмечен многими званиями, премиями, регалиями. Но, несмотря на все это, его путь не был усеян розами. Так называемое дело врачей-трансплантологов, длившееся больше двух лет, ускорило его уход из жизни. Гонения на трансплантологию, наложившиеся на ее десятилетнее первичное опоздание, привело к тому, что в тех же США - 200 трансплантационных центров, которые пересаживают печень, а в России они проводятся лишь в нашем центре, в Центре имени Шумакова, в НИИ имени Склифосовского и в поселке Песочном в Санкт-Петербурге.
РГ : Одна кафедра на всю Россию. А где же учиться? Где, например, учились вы?
Готье : Если говорить о трансплантации печени, то в 1990 году мы начинали буквально с нуля. Более того, вопреки всему: не было ни государственной поддержки, не было финансирования. Не было, что очень важно, поддержки общественного мнения. Не было людей, которые могли бы обеспечить, если угодно, инфраструктуру этой операции. Мы сами учились и учили. Сперва книжки читали. Потом съездили в Испанию, потом - в США...
Паспорт для почки
РГ : Обычно, когда говорят, пишут о так называемых черных трансплантологах, речь идет о почках.
Готье: Это понятно. Взятие почки наименее травмирующая операция. Ее можно быстро провести, донор быстро восстанавливается.
РГ : Поймать в подворотне бомжа, забрать у него почку...
Готье : Где? В подворотне? Кто это станет делать? Подобные рассуждения о приобретении донорских органов не выдерживают никакой критики. Донорский орган должен отвечать определенным критериям. Сам донор должен пройти специальное обследование. Его орган должен быть оценен. Любая донорская почка, полученная от умершего человека, имеет паспорт. Почка поступает в лечебное учреждение, где ее будут использовать для пересадки, с паспортом, в котором все данные о ней. Без этого никак нельзя. Без этого пересадка теряет смысл.
РГ : Бытует мнение о том, что доноры со временем становятся инвалидами.
Готье : Нет. Наше кредо: очень тщательное обследование потенциального донора. Исключение всех возможных факторов риска. Часто, например, к нам приходят с ожирением. Для них любое оперативное вмешательство - аппендицит, резекция желудка, тем более резекция печени - риск. У них склонность к различным осложнениям, в частности к тромбоэмболии. Мы проводим специальный курс лечения. Он занимает иногда месяцы. Пока не получим реабилитацию организма настолько, что, скажем, женщина, весящая 90 килограммов, ради спасения своего ребенка худеет на 25-30 килограммов, становится пригодной для выполнения операции по пересадке органа. Но худеет под строжайшим наблюдением специалистов.
Или, например, мужчина, который набрал лишний вес под влиянием пристрастия к алкоголю. У него - язвенная болезнь, у него - эрозия желудка. И его сперва нужно вылечить, полностью реабилитировать, иначе он не может стать донором. Мы убираем все факторы риска и лишь после этого берем какой-то орган.
127 сердец Шумакова
РГ : А если брать орган у трупа? Как к вам поступают трупные органы?
Готье: Существует Московский городской центр органного донорства. Есть команда специалистов, которая выезжает, чтобы осмотреть умирающего пациента. Обязательно проводится лечение потенциального донора. Человек погибает от травмы, большой кровопотери. Так вот для того, чтобы органы потом использовать для пересадки, эту кровопотерю необходимо восполнить, создать нормальные условия для органов. Для этого должна быть очень квалифицированная реабилитационная служба. Да, уже констатирована смерть мозга, уже нельзя спасти человека, но обязательно надо спасать его органы. Иначе они для пересадки не годятся.
РГ : Как констатируется смерть мозга?
Готье: Существует определенный набор тестов, которые позволяют сказать, что данный мозг умер. В частности, есть совершенно неопровержимые объективные доказательства, когда кровообращение в мозгу отсутствует. Его просто нет. Это констатирует компьютер. Только после этого данный труп с бьющимся сердцем считается потенциальным донором. И тогда решается вопрос - брать у него органы или нет. Учитываются сопутствующие заболевания, состояние того или иного органа. Почему Валерий Иванович Шумаков пересадил 127 сердец, а не 500? Да потому, что не каждое сердце подходит. Почему мы пересадили 32 трупные печени, хотя провели 256 трансплантаций? Да потому, что не каждая печень подходит. А нужен не только сам факт пересадки. Нужно, чтобы человек после этого жил.
РГ : Согласие родственников на изъятие трупных органов обязательно?
Готье : Наш закон говорит о презумпции согласия. То есть специального согласия родственников не требуется. Значит, если констатирована смерть мозга, то родственников можно ни о чем не спрашивать. Что, на мой взгляд, спорно. Но все зависит от степени подготовленности общества, от его менталитета.
Вот в США согласие родственников обязательно. Но примерно на 70 процентов есть уверенность в том, что такое согласие будет. Общество подготовлено. В Украине недавно принята поправка к закону о трансплантации, введена презумпция информированного согласия. То есть спрашивают согласие родственников. И... трансплантация на Украине закончилась - согласия никто не дает. Трансплантология - дело чрезвычайно деликатное. У нас в клинике есть этический комитет, который дер-жит ситуацию под своим контролем.
РГ : Если комитет скажет "нет"?
Готье : Значит - нет. Правда, такого не было ни разу, потому как меру ответственности наши специалисты осознают в полном объеме.
"Не берите органы на небо"
РГ : Когда говорят о пересадке органов, как правило, ссылаются на Испанию, на то, что там даже представители религии призывают не брать после смерти свои органы на небо, так как они нужны на Земле для спасения жизней...
Готье : Сам был свидетелем тому, как в Испании вели государственную пропаганду трансплантологии. По всем телевизионным каналам во всеуслышание рассказывали и показывали, как идет пересадка органов, шли прямые репортажи из операционных. На улицах Мадрида желающие могли сдать кровь, чтобы перелить ее донору или реципиенту. Создавался, если угодно, трансплантационный менталитет. И результат известен: Испания - один из мировых лидеров по пересадке органов. У нас же о трансплантации - только со знаком минус. Не замечаем того, что люди с пересаженными органами живут, нормально себя чувствуют.
Свинья - нам друг
РГ : Какие органы сейчас пересаживаются в мире?
Готье : Почка, печень, поджелудочная железа, сердце, легкие, кишечник.
РГ : А вот недавно пересадили лицо.
Готье : Попытки такие делаются. Оправданы ли они? Лицо, руки - это мышцы, это кость, это кожа, клетчатка, всякие сухожилия. Читал, что у пациентки с пересаженным лицом сейчас становится старческая кожа. Руку пересаживать? Только в том крайнем случае, если нет обеих рук. А так... Тут требуется такое мощное подавление реакции отторжения, такое подавление иммунитета, что могут развиться тяжелейшие осложнения, вплоть до рака. Человек становится совершенно незащищенным против инфекций. Нужно это? Очень сомнительно.
РГ : А пересадка органов от животных?
Готье : Такие попытки делаются во всем мире. Делают их и в центре, которым руководил Валерий Иванович. Самым близким к человеку донором оказалась свинья. Валерий Иванович вел работы и по созданию искусственных органов. В перспективе, наверное, станет возможным использование клонирования... Международный опыт свидетельствует, что, например, частота пересадок той же почки от родственных доноров за последние десять лет сравнялась с трупной трансплантацией.
Печень по блату
РГ : Вы провели много трансплантаций. Вы отслеживаете судьбы своих пациентов. Не замечали, что с пересаженным органом передаются какие-то черты характера, меняется поведение человека?
Готье : Черты характера не передаются. А вот поведение становится несколько иным - более бережным по отношению к собственной персоне. Почти все наши пациенты обретают привычку мыть руки, когда приходят с улицы, берегут себя от уличной заразы. Появляется привычка не сосать пальцы, не хватать в рот сметану, стоящую на подоконнике, почаще мыться, поменьше бывать в заполненных людьми аудиториях.
РГ: Срок жизни пациентов после трансплантации у нас и за рубежом разный или примерно одинаковый?
Готье: Средний срок одинаковый. Но не забудьте, на срок жизни влияют разные факторы. В том числе и тот, что в нашей стране продолжительность жизни оставляет желать... Сейчас весь мир борется за то, чтобы создавать более надежные иммунодепрессанты с наименьшим количеством побочных эффектов.
РГ : Очередь на пересадку есть? Лист ожидания забит? По блату можно кого-то в нем передвинуть и пройти без очереди?
Готье: Очередь есть. Думаю, без нее не обойтись. Вот мы сейчас делаем 60 трансплантаций печени в год. Очередь небольшая. Но даже если бы делали сто, очередь все равно бы была. Мы не знаем точно, сколько бы в ней было человек, потому что на местах не всегда есть возможности выявления тех, кто нуждается в пересадке.
То же относится и к пересадке почки. В стране пока даже диализных центров, в которых поддерживается жизнь людей, страдающих почечной недостаточностью, мало. И люди просто не доживают до пересадки. А насчет блата? Извините! Если речь идет о родственной пересадке, то об этом вовсе не может быть и речи. А если человек ждет трупный орган, то в листе ожидания возможны перестановки - они вызваны тем, что в данный момент получен орган, который подходит одному и не может подойти другому. Тут в силе не цифры очереди, а целесообразность. Только так!
РГ : Некоторые из присутствующих за этим столом были в вашей клинике. В разное время суток. Впечатление такое, что вы там просто живете...
Готье : Такая работа. Иначе невозможно. Сами операции идут долго. Подготовка к ним, выхаживание - все сложно. Потому никак не можем похвастаться количеством желающих работать именно в трансплантологии.
РГ : А материальные стимулы?
Готье : Вы имеете в виду оплату нашего труда? Медсестры получают около 12 тысяч рублей, врач - 15. Я сам - примерно 40-45 тысяч рублей. В одиннадцать раз меньше, чем мои коллеги в США.
Зачем дергать тигра за усы
РГ : Вы, Сергей Владимирович, суеверный человек?
Готье : В какой-то степени. Однажды со мной был такой случай. Предстояла одна из первых трансплантаций печени маленькому ребенку. Заезжаю, а я тогда на "Запорожце" ездил, в Абрикосовский переулок, где наша клиника. И вижу, как этот самый переулок чинно переходит толстый черный котина, который жил при нашей столовой. Будучи человеком, лишенным всяких суеверий, я поехал... Ребенок тот погиб. Операция прошла идеально, но что-то случилось в послеоперационном периоде, кто-то что-то проворонил. Так было больно! Так обидно!
Короче, я никогда не пересекаю путь черной кошке. Никогда! Жду, когда кто-то меня обгонит. Тут недавно едем с женой Ольгой домой. Уже поздно. И - черная кошка. Передо мной - джип, он останавливается. И я останавливаюсь параллельно с ним. Мы - два джипа - стоим. Смотрим. Сзади еще кто-то едет, начинает недоуменно сигналить. Я стою ближе к центру, нас объезжают. И мы вместе начали движение. Вот и все мои суеверия. Но это - железно. А зачем дергать тигра за усы?..
У директора Центра трансплантологии Сергея Готье нет проблем с правительством. У него собеседник посерьезнее - российское общество.
Трансплантология - дело исключительно государственное? Или частной инициативе в этой области тоже есть место?
Негосударственное лечебное заведение может получить лицензию на операции по трансплантации различных органов. Пример - известная клиника «Мейо» (Mayo Clinic) в Соединенных Штатах. Другое дело - система забора органов. Это прерогатива государства. Если обращаться к американскому опыту, то там существует федеральный регистр, который представляет собой свод информации о потенциальных донорах и наличии органов для трансплантации. По точности и своевременности предоставления данных это самая эффективная система в мире. Мы в России такой регистр пока только пытаемся создать. И конечно, это должна быть государственная, федеральная система.
- Кажется, степень государственного контроля в трансплантологии выше, чем в других отраслях медицины.
Так должно быть. Это ведь не случайность, что темой забора органов, их трафика и продажи занимается Интерпол, а в Европарламенте действует постоянная комиссия по этим вопросам, при которой, кстати, аккредитован представитель нашего центра. Хотя на моей памяти в России не было ни одного случая криминального изъятия органов. Другое дело, что наши граждане могут выезжать за границу и там становиться донорами - такое я допускаю.
- И такое перемещение органов контролировать невозможно?
Российское трансплантологическое общество придерживается принципов Стамбульской декларации, принятой в 2008 году и запрещающей трансплантационный туризм и куплю-продажу органов. Мы стараемся держать ухо востро и следить, чтобы такого не происходило.
Нельзя же всех, пересекающих границу, заставить задрать рубашку и проверить, есть у них операционные шрамы или нет.
Но можно поставить законодательные препятствия. Например, в Испании человек, продавший за границей, например, свою почку, нарушил закон, и ему грозит уголовное преследование. Сам по себе испанец - свободный человек, но его органы - достояние государства.
- Запчасти, которые могут понадобиться другим людям.
С точки зрения трансплантолога, всех людей можно разделить на потенциальных доноров и возможных пациентов. Каждый человек после смерти может стать донором и помочь тем, кто живет. В Испании это регулируется законодательно, и, кроме того, католическая церковь объявила донорство богоугодным делом, по этому поводу была даже выпущена папская энциклика.
- В России иначе?
Патриарх Кирилл прислал Центру трансплантологии грамоту со словами поддержки нашей работы, и мы ему благодарны. Правда, в ней ничего не сказано о такой важной вещи, как презумпция согласия (норма, позволяющая использовать для пересадки органы человека после его смерти, если при жизни он этого не запретил. - Ред.).
- А закон такую норму содержит?
Да, презумпция согласия в законе оговорена, и перечислены те родственники, которые после смерти человека имеют право воспротивиться использованию его органов.
Если закон идет навстречу трансплантологам и их пациентам, почему по количеству подобных операций Россия так существенно отстает от других стран?
Вот как выглядит статистика. В России в прошлом году на миллион населения - 3,3 донорских изъятия. В Испании - 34, в Штатах и во Франции - 25-27. А в этом году население России немного выросло, и этот показатель упал до 2,9. Поэтому проблема не в законе, а в недостатке образования. Причем это относится и к населению в целом, и к врачам. Нам всем не хватает главного - ответственности за благосостояние своей нации. Слишком много потеряно времени, которое надо было потратить на работу и с медицинским сообществом, и с населением.
- Существуют ли страны, которые можно назвать зоной трансплантологического благополучия?
Существуют, и там люди в подростковом возрасте уже имеют представление о донорстве. И получают они его не из телевизора и не от родителей, а в школе, где предусмотрен специальный курс. У нас же есть единственная кафедра трансплантологии в Московском государственном медицинском университете имени Сеченова, на которой мы работаем со студентами, а не со специалистами, уже имеющими опыт в других областях хирургии. Ведь трансплантология - наука комплексная, требующая знания и неврологии, и реаниматологии, и хирургии, и права.
- Социальная ответственность, которой так не хватает, не может появиться там, где нет сострадания.
Не может. Как его добиться - вот вопрос. И что делать с теми, кто на него не способен. Меня часто посещает крамольная мысль. Предположим, у человека умер кто-то из близких, встает вопрос о донорстве, и человек запрещает использование органов умершего. А через пару лет он заболевает и нуждается в пересадке. Имеет право этот человек быть включенным в лист ожидания?
Если человек в состоянии аффекта совершил ошибку, он должен быть прощен. Поскольку выяснить, была ли это ошибка, невозможно, в дело вступает презумпция невиновности.
Возможно. Но для того чтобы риск такой ошибки свести к минимуму, людей надо воспитывать и просвещать. В Европе и Штатах вопрос о посмертном донорстве большинством людей даже не обсуждается: это считается естественным развитием событий. И такое отношение к окружающим - результат работы со многими поколениями. Я помню, как тридцать лет назад в Испании, которая сейчас лидер в трансплантологии, каждая такая операция становилась телевизионной новостью номер один. А сейчас это информационная рутина, потому что дело сделано: благодаря общим усилиям донорство стало нормой поведения.
- Мы в начале этого пути?
Надеюсь. Наша главная проблема - недоверие всех ко всем. Не доверяют никому - ни врачам, ни журналистам, ни полиции… Какая-то тотальная презумпция виновности. Самое распространенное убеждение: врачи органы вырежут, продадут, причем обязательно за границу, полиция их покроет, журналисты напишут об этом неправду… Главная проблема - в головах. За такое отношение к трансплантологии надо отдельное спасибо сказать авторам криминальных сериалов, где следователь себя уважать не будет, если в качестве одной из версий убийства не предположит изъятие органов. Сейчас этого добра стало меньше, но стереотип в массовом сознании уже закрепился.
Можно ли проблему нехватки донорских органов решить деньгами? Сумма на руки - в обмен на согласие на посмертное донорство?
Ни в коем случае. При нашем умении хранить конфиденциальную информацию? Людей могут начать убивать. Цивилизованный мир отрицает любую коммерческую деятельность с органами. Но поддержание органов в рабочем состоянии после констатации смерти - кондиционирование - это очень сложная, филигранная работа высококлассного реаниматолога. Вот на это нужны деньги, и сейчас как раз решается, где их брать - из бюджетов субъектов федерации или из федеральных средств. Но без этих денег и без этой подготовительной работы трансплантологу будет просто нечем заниматься.
Вы считаете, что по отношению общества к трансплантологии, к донорству можно судить о степени цивилизованности страны?
Вот эта цифра - 2,9 случаев изъятия органов на миллион населения - она роковая. Это свидетельство отсутствия привычки думать об окружающих. Это ведь не персонализированное отношение, а показатель состояния общественной атмосферы. Человеку не приходит в голову, что он после смерти может быть кому-то полезен. Возможно, потому, что он при жизни слишком часто ощущал себя ненужным.
Проще говоря, главная проблема российского трансплантолога - не министерство здравоохранения, не Государственная дума и не режим в целом, а общество в его нынешнем виде.
Да. Ведь когда речь идет о родственном донорстве, никаких проблем не возникает. Отбоя нет от предложений, люди обижаются, если мы им отказываем в праве быть донорами для близких. Как только речь заходит о трупном донорстве, начинаются проблемы.
- Многие ли студенты медицинских вузов выбирают трансплантологию?
Единицы. Сложно, тяжело, эмоционально нагрузочно. Сложнее и тяжелее, чем во многих других местах в медицине.
Почему за последнее время Центр трансплантологии сделал такой количественный рывок? Раньше - 5-10 пересадок сердца в год, а в прошлом году - целых 60.
Опыт. Мы его копили, накопили, и он стал работать на нас. 60 пересадок сердца в год - это результат, которым не все и в Штатах могут похвастаться. Мы сейчас вошли в десятку мировых трансплантологических центров.
- Откуда столько органов для пересадки?
Часто возникает дилемма: или пересадить пусть даже поврежденный орган, скажем, сердце с недостаточностью митрального клапана или требующее последующего стентирования (операция, проводимая для восстановления коронарного кровотока. - Ред.) - или больной умрет. У нас вошло в привычку пересаживать даже органы с дефектами и потом с ними работать - чинить митральный клапан, стентировать… Вот так мы с начала этого года пересадили двадцать три сердца, и никто из пациентов не умер, а есть еще печень, почки, в общем - семьдесят пять пересадок за квартал. Иногда этот конвейер вдруг останавливается: нет органов - и все, мы стоим. Сначала раздражаешься, потом понимаешь: это значит, что никто не умер. Что хорошо.
ДОСЬЕ
Сергей Готье родился в Москве в 1947 году в семье врачей. Отец - Владимир Юрьевич Готье, полковник медицинской службы, судебно-медицинский эксперт.
Мать - Нина Петровна Пырлина, доцент кафедры судебной медицины.
В 1971 году окончил 1-й Московский медицинский институт имени И.М. Сеченова. Через пять лет защитил кандидатскую диссертацию.
В 1990-м стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России ортотопической трансплантации печени.
В 1996 году стал доктором медицинских наук.
В 2000-м стал руководителем отдела трансплантации органов в Российском научном центре хирургии РАМН.
В 2005-м избран членом-корреспондентом Российской академии медицинских наук.
С 2007 года - директор ФГУ «ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова» Минздравсоцразвития России.
Сергей Готье - главный трансплантолог Минздрава России, председатель общероссийской общественной организации трансплантологов «Российское трансплантологическое общество», член Совета Европейского общества трансплантологов, член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ, член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов.
Фамилия Готье известна в России с XVII века. Дед Сергея Готье - Юрий Владимирович Готье, директор библиотеки Румянцевского музея, заведующий кафедрой истории Московского государственного университета, академик АН СССР. Двоюродный прадед Сергея Готье - Эдуард Владимирович Готье-Дюфайе, известный врач-терапевт, работал в 1-й градской больнице Москвы, его именем названа аудитория, в которой обучаются студенты Российского государственного медицинского университета.
С.В. Готье – член Совета Европейского общества трансплантологов, член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ, член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов. С.В. Готье входит в состав редколлегии журнала «Анналы хирургической гепатологии».
Родился 23 сентября 1947 года в Москве. Отец – Готье Владимир Юрьевич (1911–1994), судебно-медицинский эксперт, полковник медицинской службы. Мать – Пырлина Нина Петровна (1916 г. рожд.), доцент кафедры судебной медицины Московской медицинской академии имени И.М. Сеченова. Супруга – Цирульникова Ольга Мартеновна (1962 г. рожд.), доктор медицинских наук. Дети: Готье Анна Сергеевна (1968 г. рожд.), дизайнер; Готье Сергей Сергеевич (1979 г. рожд.), врач-хирург; Готье Марина Сергеевна (1984 г. рожд.), студентка Российского государственного медицинского университета.
История семьи Готье прослежена с XVII века, ее представители оставили свой след в истории России, в частности, развивая книгоиздательство. Дед С.В. Готье – Юрий Владимирович Готье, директор библиотеки Румянцевского музея, заведующий кафедрой истории Московского государственного университета, академик АН СССР. Двоюродный прадед С.В. Готье – Эдуард Владимирович Готье-Дюфайе, известный врач-терапевт, работал в 1-й градской больнице города Москвы, его именем названа аудитория, в которой обучаются студенты Российского государственного медицинского университета.
Жизнь во врачебной семье предопределила профессиональный выбор Сергея Готье. В 1971 году он окончил лечебный факультет 1-го Московского медицинского института имени И.М. Сеченова, затем последовательно обучался в клинической ординатуре и аспирантуре по хирургии при Всесоюзном НИИ клинической и экспериментальной хирургии МЗ СССР, директором которого был академик Б.В. Петровский. В дальнейшем вся трудовая и научная деятельность С.В. Готье проходила в этой клинике, которая теперь носит название Российского научного центра хирургии имени академика Б.В. Петровского РАМН (РНЦХ РАМН). С.В. Готье – яркий представитель хирургической и научной школы Б.В. Петровского. В 1976 году С.В. Готье защитил кандидатскую диссертацию по теме хирургического лечения ран печени. К этому времени С.В. Готье уже являлся высококвалифицированным специалистом в области общей хирургии, владел всеми видами оперативных вмешательств на органах брюшной полости. Однако его основная профессиональная деятельность была связана с хирургией органов гепато-панкреато-билиарной зоны.
С 1989 года он углубленно занимается вопросами трансплантации печени, стажировался в клиниках Испании и США и стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России ортотопической трансплантации печени, которая состоялась в РНЦХ РАМН 14 февраля 1990 года. В 1996 году, работая в должности ведущего научного сотрудника отделения хирургии печени, желчных путей и поджелудочной железы, защитил докторскую диссертацию на тему «Ортотопическая трансплантация печени в хирургическом лечении ее диффузных и очаговых заболеваний». Эта работа впервые обобщила уникальный для России опыт клинического выполнения трансплантации печени. В то время С.В. Готье являлся единственным специалистом в стране, который успешно развивал это направление. В связи с необходимостью дальнейшего развития проблемы в сентябре 1996 года в РНЦХ РАМН было создано первое в России отделение трансплантации печени, которое возглавил С.В. Готье. Под его руководством разработаны два фундаментальных направления: трансплантация печени при ее тяжелых диффузных заболеваниях и лечение обширных очаговых поражений печени с помощью предельно больших радикальных резекций.
С.В. Готье имеет наибольший личный опыт в России по выполнению трансплантации трупной печени и является единственным хирургом, выполняющим родственную трансплантацию печени. Его опыт превышает 140 операций. Он является автором оригинальной методики трансплантации правой доли печени от живого родственного донора, которую впервые в мире выполнил в ноябре 1997 года. Эта методика запатентована и к настоящему времени получила широкое распространение в мире. Результаты трансплантации печени, выполняемой в РНЦХ РАМН, соответствуют наиболее успешным зарубежным программам, а в области родственной трансплантации результаты превосходят зарубежные.
Усилиями С.В. Готье и возглавляемого им коллектива на базе РНЦХ РАМН организован и функционирует единственный в России трансплантационный центр, обеспечивающий в федеральном масштабе население страны самостоятельным видом трансплантологической помощи – трансплантацией печени. Новым направлением, успешно развивающимся в этом центре, стала трансплантация печени в педиатрии, в том числе пациентам первого года жизни. С.В. Готье является единственным хирургом в России, выполняющим трансплантацию печени детям.
С.В. Готье располагает наибольшим в России опытом выполнения обширных и предельно больших резекций печени по поводу гигантских опухолей, имея уникальные результаты по выживанию пациентов – взрослых и детей. Он успешно сочетает возможности хирургии печени с различными трансплантационными технологиями, позволяющими расширить объем и повысить радикальность операции. Ему принадлежат единственные в России операции по аутотрансплантации культи печени после предельно больших резекций, а также по протезированию нижней полой вены в составе расширенной резекции печени.
В 2000 году С.В. Готье возглавил организованный в РНЦХ РАМН отдел трансплантации органов, в который, помимо руководимого им отделения трансплантации печени, вошли отделение трансплантации почки и лаборатория гемодиализа. В феврале 2002 года он стал первым в России хирургом, который выполнил мультиорганную трансплантацию – одномоментную пересадку печени и почки одному реципиенту, а в октябре 2003 года впервые в мире произвел одновременную трансплантацию правой доли печени и почки от живого родственного донора. Под руководством С.В. Готье в РНЦХ РАМН стало развиваться новое для России клиническое направление – трансплантация почки у детей раннего возраста, а также возобновлена программа родственной трансплантации почки.
С октября 2002 года С.В. Готье впервые в России начал выполнение родственной трансплантации фрагмента поджелудочной железы по поводу сахарного диабета 1-го типа у взрослых и детей. Таким образом, впервые в отечественной практике осуществлено радикальное лечение сахарного диабета.
Развитие высоких технологий в области трансплантации органов способствовало научному прогрессу в области смежных дисциплин – анестезиологии, реаниматологии, перфузиологии и т. д. Получены уникальные фундаментальные научные данные о патофизиологических и морфологических механизмах выживания печени в экстремальных ситуациях и ее регенерации.
Под руководством С.В. Готье трансплантация печени превратилась из эксквизитной для российской практики экспериментальной операции в рутинную процедуру, выполняемую еженедельно с прогнозируемым положительным исходом. Высокую хирургическую активность профессор Готье сочетает с успешной научной и педагогической деятельностью. Им создана школа специалистов-трансплантологов, разрабатывающих различные направления трансплантации органов, хирургии печени и поджелудочной железы. Под его руководством защищены 12 кандидатских и докторских диссертаций. Большое внимание С.В. Готье уделяет обучению специалистов из различных регионов России и зарубежных стран, осуществляя программу по организации новых трансплантационных центров. Ученики С.В. Готье уже осуществили первые операции по родственной трансплантации печени в Санкт-Петербурге и на Украине.
С.В. Готье – автор более 350 печатных работ в области хирургии и трансплантации печени, в том числе глав в монографиях «Клиническая трансплантология», «Введение в клиническую трансплантологию», «50 лекций по хирургии», «Практическая гепатология», «Руководство по гастроэнтерологии» и др. Более 150 работ опубликовано за рубежом. С.В. Готье является признанным специалистом среди зарубежных трансплантологов, выступает с лекциями и докладами на международных конгрессах и симпозиумах. Первая в России серия из 100 операций по трансплантации печени широко обсуждалась медицинской общественностью, а результаты получили высокую оценку.
Профессор Готье активно популяризирует возможности трансплантации органов среди населения и медицинской общественности, выступая в прессе и по телевидению.
С.В. Готье – член Совета Европейского общества трансплантологов, член правления Международной ассоциации хирургов-гепатологов России и стран СНГ, член Международной гепато-панкреато-билиарной ассоциации, член Международной ассоциации гастроэнтерологов и хирургов. С.В. Готье входит в состав редколлегии журнала «Анналы хирургической гепатологии». В 2001 и 2004 годах награжден дипломами национальной премии лучшим врачам России «Призвание». В 2005 году С.В. Готье избран членом-корреспондентом РАМН.
В короткие периоды отдыха Сергей Владимирович предпочитает слушать классическую музыку и рок-н-ролл. Любимые писатели – Л.Н. Толстой, А.Н. Толстой, Д. Голсуорси, Т. Драйзер, В. Гюго, А. Хейли. С удовольствием путешествует.
Живет и работает в Москве.
Вокруг трансплантологии последнее время возник, говоря модным ныне словом, необычайный хайп. Кажется, еще вот-вот - и мы получим возможность жить бесконечно, пересаживая и пересаживая себе новые органы. Не будет донорских - вырастим в пробирке, не получится в пробирке - напечатаем на биопринтере. Не сможем пересадить органы - пришьем голову к новому телу. Отделить мечты от реальной науки нам поможет академик РАН, профессор, доктор медицинских наук, директор Национального медицинского исследовательского центра трансплантологии и искусственных органов имени В.И. Шумакова Сергей Готье.
— С ергей Владимирович, прошло ровно 50 лет со времени первой пересадки донорского сердца человеку. Тогда казалось, еще немного, и каждый из нас получит возможность легко менять свой износившийся «пламенный мотор» на новый, чтобы и дальше жить припеваючи. Однако, как известно, это получилось только у миллиардера Рокфеллера, который сменил семь донорских сердец и успешно прожил до 101 года. А для остальных операция по пересадке сердца по-прежнему остается делом уникальным. Что изменилось к лучшему за это время? Что мы умеем делать сейчас из того, что раньше почти не умели?
— Ну почему не умели? К моменту первой пересадки сердца (это произошло, как известно, в Кейптауне в декабре 1967 года) уже были пересажены первые почки (в СССР такую пересадку осуществили 15 апреля 1965 года). Но, конечно, сама трансплантология тогда не могла похвастать выдающимися успехами в смысле создания препаратов, подавляющих иммунитет. Нужны были большие дозы стероидных гормонов, а это влекло осложнения и развитие онкологии. Вот в этом была проблема, которая долгое время решалась в основном за счет получения препаратов, избирательно действующих на иммунитет.
Но в конце концов такое лекарство было создано, и оно буквально перевернуло трансплантологию. Первые клинические результаты применения циклоспорина появились к концу 70-х годов. Очень большой опыт накопил сэр Рой Калне в Великобритании. Ему мы обязаны глубокими исследованиями применения циклоспорина для подавления иммунитета. С тех пор очень долгое время именно циклоспорин являлся базой для имунносупрессии. К нему добавляли гормоны, и это позволяло успешно проводить операции по пересадке органов.
А вскоре появился новый, более современный препарат такролимус. Он был изобретен в Японии, несколько отличался от циклоспорина и до сих пор является эффективным для подавления реакции отторжения пересаженных органов.
Но, кстати, этот эффективный препарат в СССР очень долго не появлялся: фирме-производителю просто было невыгодно к нам его везти — в нашей стране тогда было слишком мало трансплантаций.
Я тогда встречался с японцами и видел, что у них не было никакого энтузиазма насчет России. Ведь препарат нужно было здесь лицензировать, продвигать, вкладывать в это деньги, а экономического выхода для них — никакого.
Но время шло, и наконец-то и у нас был зарегистрирован препарат, а затем появились и дженерики (равнозначные заменители), сам препарат подешевел, и он сейчас абсолютно доступен.
— Барнард делал первые пересадки сердца, а у нас в то время...
— А у нас еще и не пахло возможностью изъятия донорских органов на бьющемся сердце при констатации смерти мозга. Не было даже понятия «смерть мозга». А само изъятие органов осуществлялось по спецразрешениям в особом порядке.
И все равно большинство пересадок были не слишком успешными. Только знаменитый академик Валерий Иванович Шумаков, именем которого сейчас назван наш Центр, добился успеха.
Спросите, почему столько неудач? Да потому, что в то время брали для пересадки уже остановившееся сердце, а средств, которые помогли бы этому сердцу заработать, и тогда не было, и сейчас нет. Валерий Шумаков был в то время директором Института трансплантологии. Он начал пересадки сердца в1986 году. И тоже поначалу неудачно. Понятно, что для Валерия Ивановича начались трудные времена. Но это был удивительно упорный человек, и он все-таки добился успеха — в марте 1987 года была выполнена первая успешная трансплантация, и больная прожила восемь с половиной лет.
После этого в основном все пересадки были успешными, и так началась эра трансплантации сердца в России. Но только в конце 1992 года был принят Закон о трансплантации, который обосновывал возможность посмертного донорства органов.
— С сердцем ясно, а сколько живет в организме пересаженная почка?
— Хотелось бы лет 15—20. Но я встречал случаи, когда она жила и тридцать лет, и больше! Во всяком случае, не менее пяти лет.
— Но это же очень мало!
— Совсем не мало, если учесть, что потом можно следующую почку пересадить. С пересаженной почкой женщина успевает и родить, и выходить ребенка. Ее жизнь значительно полноценнее, чем на диализе.
— А что труднее всего для пересадки — почка, печень, сердце?
— Ну, в общем, сейчас каждый хирург знает, что в том, чтобы пришить новое сердце, ничего трудного нет. Иногда труднее вынуть старое — особенно если на нем уже было несколько операций. А вот с печенью сложнее. Кстати, я был первым в России и в мире хирургом, который выполнил трансплантацию правой доли печени от живого донора, и с тех пор эта операция приобрела огромную популярность. Но вот мы ее сейчас делаем крайне выборочно. Мы считаем, что принятые в международной практике стандарты, разрешающие взять до 70 процентов печени у живого донора, превышают разумный риск для него. Очень сложная, но очень эффективная операция — пересадка небольшого фрагмента взрослой печени маленькому ребенку. Мы делаем много таких операций.
— А вот еще обсуждают возможность пересадки головы.
— Не пересадки головы, а пересадки тела к голове. Думаю, технически это вполне возможно. Но ведь еще нужно, чтобы эта голова управляла своим новым телом. Кстати, я знаком с молодым человеком, который якобы готовился к такой пересадке. Сейчас он принял решение о более предсказуемой операции по коррекции позвоночника. Я этому рад, не хотелось бы, чтобы этот мужественный человек подвергся непредсказуемому эксперименту.
— Ладно, когда родственники становятся донорами органов — это понятно. Но ведь в интернете на каждом шагу объявления «продам почку». Что, ее можно так легко продать?
— Полная брехня. У нас возможна пересадка только от родственников, и об этом уже сто раз писали и говорили.
— Да я за деньги куплю справку, что я ваш родственник.
— Спасибо, не надо. Тут все очень просто, справка — это не документ о родстве. Нужны только генетические родственники. В нашем Законе о трансплантологии написано, что донором может быть только генетический родственник — не жена дяди, а дядя, и не моя жена, а моя сестра, мать, дочь, сын.
— И все-таки органы продают .
— Но точно не в России. Вот в Турции сейчас бум пересадок, и там не спрашивают, чьи это органы. В Пакистане вам легко и не очень задорого пришьют какой-нибудь орган, а вы даже и не узнаете, от кого и что это за орган. Да и за последствия никто не отвечает. Кроме того, в России запрещено пересаживать органы от посмертных доноров гражданам других стран.
— А наши-то в другие страны ездят?
— За прошлый год уехало на пересадку пять человек. Это не много.
— И куда?
— Например, в Китай. Это называется трансплантационный туризм. Всемирное трансплантационное общество, Всемирная организация здравоохранения считают, что каждая страна должна быть самодостаточна по обеспечению своих граждан донорскими органами с точки зрения профилактики трансплантационного туризма. Нельзя поощрять человека получать органы в другой стране. Россия подписала Конвенцию, которая препятствует трафику органов.
— А вот есть вопрос, который вы, по-моему, как-то обходите стороной. Как развивать трансплантацию в России, если на пересадку органов нужно или спецразрешение, как раньше, или согласие родственников?
— Во-первых, вы мне этот вопрос еще не задавали. Во-вторых, «спецразрешение» было нужно в 70—80-х годах прошлого века. И дело не в согласии родственников. Точнее, не в этом главное. Трансплантология — это такая наука, которая как никакая другая зависит от состояния общественного гуманизма. Это когда человек человеку не волк, проще говоря.
В Европе этот путь проходили в течение многих лет, и сейчас там есть понимание необходимости помощи нуждающимся в пересадке людям. Это позиция такая — человек попал в беду, есть угроза его жизни. Будем ли мы его лечить, или оставим умирать в одиночестве? А если мы его спасаем, то какие средства для этого применимы? Готовы ли мы в случае собственной смерти помочь выжить другому человеку?
Вот именно, отвечая на этот вопрос, в 80-х годах прошлого века в Испании некий Рафаэль Матесанс, баск по происхождению, придумал и ввел в медицинскую практику специальные протоколы для донорства органов. Это целая система. В каждом лечебном учреждении страны появляются специальные сотрудники, которые отслеживают больных, поступающих с травмами — катастрофами головного мозга. Им обеспечивают полное лечение, но если прогресса нет и человек умирает, его вносят в специальный регистр, и после этого умершего человека невозможно потерять без обсуждения вопроса использования его в качестве донора. После смерти мозга органы поддерживают в жизнеспособном состоянии, а специалисты оценивают их качество. Вот что такое испанская система.
— А если родственники против?
— Я не случайно начал с того, что для развития трансплантологии важен уровень гуманности общества. В таком обществе родственники не могут быть против. Они просто не вправе распоряжаться чужим телом. Если им точно неизвестно, как человек при жизни сам отнесся бы к этому. Они могут только сказать, что при жизни он говорил о том, что не хотел бы этого.
— Вот и все. И ничего не пересадишь …
— Но в нормальном обществе, в гуманном обществе — это всего лишь проблема информированности. Родственникам надо просто объяснить, что своим отказом они обрекут как минимум четырех людей на верную смерть. Они могут об этом не знать. И есть специальные психологи, которые объясняют такие нюансы, после чего проблема не возникает.
В большинстве стран Европы, в Польше и в Белоруссии действует презумпция согласия — если ты не запретил при жизни донорство твоих органов, то считается, что ты согласен. И дальше это не обсуждается. Вот именно это дало гигантский рывок в трансплантологии. Например, в Австрии бум пересадок легких. Если ты при жизни не занес себя в регистр отказов, то в соответствующем случае становишься донором буквально автоматически, и общество это поддерживает! Но рекордсмен по пересадкам, конечно, Испания, где была впервые разработана и применена эта система.
— А мы? Где мы в этом ряду?
— А у нас, как я уже говорил, в 1992 году был принят Закон о трансплантации органов. Это хороший документ, и он тоже основан на прогрессивной презумпции согласия. Да я скажу больше: если б не этот закон, не сидели бы мы тут с вами — нечего было бы и обсуждать. Но один минус. Презумпция-то есть, а продолжения ее нет. Да, человек имеет право отказаться от донорства, но как ему это сделать? Где заявить? Об этом в законе ничего не написано.
— Вот сейчас прошло сообщение, что в Госдуме рассматривают возможность ставить в паспорт отметку о том, что человек согласен на пересадку своих органов после смерти. Это поможет?
— А если он поленится поставить такую отметку? То что? Не пересаживать? Нет, я не думаю, что это правильный путь. Так делают в США. Но там при выдаче автомобильных прав задают такой вопрос молодому человеку, и ставят ему штампик в правах. Нам не надо выдумывать новые штампики, когда есть опыт Европы. Поэтому и важен регистр отказа: кому это нужно, тот скажет — я отказываюсь.
— А в результате мы опять в хвосте у всего мира по пересадкам. Даже Белоруссия нас опередила?
— Вот вам такие цифры. В Белоруссии 18 изъятий органов на миллион населения.
— Это много или мало?
— В Испании 34—35.
— А у нас?
— В России в целом 3,3. Три целых три десятых!
— Минуточку. Это показатели по всей России. Зато в одной Москве на миллион населения — 19—20 изъятий.
— Но почему же только Москва? Да если бы по всей России это было нормально налажено, у нас на каждого больного и здорового было бы много всяких запасных органов.
— Да что вы говорите? (Смеется. ) Давайте про Санкт-Петербург. На пять миллионов населения 70 трансплантаций почек в год. А в Москве — 300—400. А дальше, вглубь России, еще хуже. Есть, конечно, места, где врачи стараются что-то сделать. Уральский регион, к примеру. Вот недавно в Челябинске успешно пересадили сердце. Но это скорее исключение. Никто не спрашивает с руководителей регионов. Пересадили почку — слава богу, не пересадили — пусть едут в Москву. Сколько лет я как главный трансплантолог России бьюсь с таким отношением. И вроде люди все хорошие — понимают, сочувствуют, но ничего сделать не могут.
А в Москве издали свой приказ об организации трансплантологической помощи, создали координационный центр органного донорства, и все отлично работает.
— Неужели все органы мы умеем изымать только в столице?
— Конечно нет. Работают 47 трансплантационных центров в 25 регионах страны. Просто Москва является лидером. Наш институт вообще на первом месте в мире по трансплантации сердца. В этом году уже было 132, а потом я перестал считать. Но к концу года посчитаем, конечно.
— Честно говоря, не вижу в этих рекордах ничего хорошего. Было бы больше таких институтов, нагрузка на специалистов-трансплантологов была бы меньше. Но вот у меня другой вопрос: ведь в основном все органы для пересадок — это печальный результат автоаварий. Но автомобили становятся все безопаснее, летальных случаев все меньше. Так скоро вообще без доноров останетесь?
— Во-первых, это не рекорды, а умение работать. Чтобы люди не умирали. Естественно, институтов (вернее, центров, где пересаживают органы) должно быть больше, я над этим много работаю. Но нагрузка будет только увеличиваться! Больных очень много.
Во-вторых, посмертное донорство это не только и не столько результат автоаварий. Мозгу угрожают и другие катастрофы — инсульты, например. Да и возраст доноров увеличивается. Недавно пересадили реципиенту сердце 70-летнего донора. И ничего, работает! Да и потом со временем, я надеюсь, количество пересадок будет уменьшаться. Медицина учится лечить все более эффективно.
— А я думал, биопринтеры нас спасут.
— На биопринтере можно пока успешно распечатать, например, часть черепа, возможно, и кости. Но распечатать почки или сердце так, чтобы все работало, пока невозможно.
— Всем известно, что операции по пересадке органов в России бесплатны. За все платит государство. А если кризис? И государство скажет — не могу больше платить. Что тогда?
— Бесплатны не только операции, но и препараты, подавляющие отторжение. И они бесплатны всю жизнь пациента. И я думаю, никогда государство не скажет что-то подобное. Потому что бесплатная трансплантология — это для государства честь мундира. Если ты хочешь быть в ряду цивилизованных стран, за трансплантацию нельзя требовать оплаты от того, чья жизнь висит на волоске. Это забота государства. Вот вы в начале разговора привели пример миллиардера Рокфеллера. Дескать, счастливчик-богач: ему пересадили семь сердец. Ну и что? У него даже при наличии обычной американской медицинской страховки была возможность пересадить сколько угодно сердец, если на то есть медицинские показания. Вот у нас есть пациентка, которой пересадили уже третье сердце. Но она отнюдь не Рокфеллер.
— Пока я шел на интервью, заметил, что весь забор вокруг и все лавки исписаны странными предложениями по покупке каких-то «лекарств».
— Это, видимо, не наш забор, да и лавки мы не контролируем. Иногда бывают проблемы с получением оперированными у нас больными лекарств в регионах — пишем письма.
Хуже другое. То и дело в интернете появляются сайты с объявлением, что наш институт набирает каких-то добровольцев в качестве платных доноров почки, например! Доверчивые граждане заходят на такой сайт, с них берут по несколько тысяч якобы для оформления документов, а потом, естественно, все это растворяется, концов не найдешь. Пару таких сайтов мы даже закрыли с помощью ФСБ.
Беседовал
Вячеслав Н
едогонов —
специально для «Новой»
Член-корреспондент РАМН, директор ФГУ Федеральный научный центр трансплантологии и искусственных органов имени акад. В.И.Шумакова Минздравсоцразвития России, главный специалист трансплантолог Минздравсоцразвития России, председатель Общероссийской общественной организации "Российское трансплантологическое общество"
Образование:
Окончил I Московский медицинский институт имени И.М.Сеченова в 1971 г.
Трудовая деятельность:
С 1971 работал в Российском научном центре хирургии им. акад. Б.В.Петровского РАМН (ранее - НИИ клинической и экспериментальной хирургии МЗ СССР) в должностях младшего, старшего, ведущего научного сотрудника (1975 - 1996 г.г.), руководителя отделения пересадки печени (1996 - 2000 г.г.), руководителя отдела пересадки органов (2000 - 2008 г.г.).
С 11 апреля 2008 года по настоящее время - директор ФГУ "Федеральный научный центр трансплантологии и искусственных органов им. акад. В.И.Шумакова Минздравсоцразвития России (ранее - ФГУ "НИИ трансплантологии и искусственных органов Росмедтехнологий").
С июня 2008 г. по настоящее время - заведующий кафедрой трансплантологии и искусственных органов лечебного факультета Первого московского государственного медицинского университета им. И.М.Сеченова (ранее - Московская медицинская академия им. И.М.Сеченова).
Член-корреспондент РАМН, доктор медицинских наук, профессор.
Главный специалист трансплантолог Минздравсоцразвития России, председатель профильной комиссии по трансплантологии Экспертного совета в сфере здравоохранения Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации, председатель Научного Совета по трансплантологии и искусственных органам Российской Академии медицинских наук.
С 1989 года начал углубленно заниматься вопросами трансплантации печени, стажировался в клиниках Испании и США и стал одним из организаторов и основных исполнителей первой в России ортотопической трансплантации печени, которая состоялась в РНЦХ РАМН 14 февраля 1990 года. С.В.Готье имеет наибольший личный опыт в России по выполнению трансплантации печени. Его опыт превышает 450 операций. Он является автором оригинальной методики трансплантации правой доли печени от живого родственного донора, которую впервые в мире выполнил в ноябре 1997 года. Эта методика запатентована и к настоящему времени получила широкое распространение в мире. В феврале 2002 года он стал первым в России хирургом, который выполнил мультиорганную трансплантацию - одномоментную пересадку печени и почки одному реципиенту, а в октябре 2003 года - впервые в мире произвел одновременную трансплантацию правой доли печени и почки от живого родственного донора. С октября 2002 года С.В.Готье впервые в России начал выполнение родственной трансплантации фрагмента поджелудочной железы по поводу сахарного диабета I типа у взрослых и детей. В мае 2006 года С.В.Готье выполнил первую в России трансплантацию тонкой кишки.
Председатель общероссийской общественной организации трансплантологов "Российское трансплантологическое общество".
Главный редактор журнала "Вестник трансплантологии и искусственных органов", член редколлегии журнала "Анналы хирургической гепатологии".
Награды:
Лауреат Премии Правительства РФ в области науки и техники за 2007 год.
Золотая медаль академика Бориса Петровского "Выдающемуся хирургу мира" (2008 г.).
Медаль "Совет Федерации. 15 лет" (2010 г.).
Благодарности и грамоты Совета Федерации и Государственной Думы Федерального Собрания РФ (2008 - 2010 г.г.).
Лауреат премий "Призвание" (2004 г.), "Профессия - жизнь" в номинации "Легенда мировой медицины" (2008 г.), Национальной премии "Известность" в номинации "Здоровье" (2010 г.), Премии "Самые авторитетные люди России - 2010" в профессиональной номинации "Врачи".