Максим Соколов в своё время заслуженно стал звездой отечественной журналистики. Он занял нишу ироничного комментатора событий, находящегося над схваткой, точнее где-то не очень высоко, но сбоку. Для газетной культуры, где ещё недавно журналисты избегали самого слова «я» («мы приехали в колхоз», «мы с удивлением узнали, что...»), такое поведение было само по себе интересно. А кроме того Соколов был человеком образованным и вполне культурным. Так что журналистика Соколова стала «явлением».
Однако прошло время, эпоха Ельцина ушла, сам Соколов утолил первичные и вторичные потребности постсоветского человека и потихоньку-полегоньку перевалил через социальный забор, отделявший класс интеллигенции от класса буржуа. Дело это обычное, в обычных странах для этого есть культурная калитка. Калитки в первобытной РФ пока нет, приходится на глазах у всего честного народа карабкаться. Многие это делают ночью, по приставной лестнице. А вот Соколов, то ли из-за природной неэлегантности, то ли ещё по каким причинам, стал это делать прилюдно, с каким-то задиранием нижних конечностей, кряхтением. В общем, брюки лопнули на самом невыгодном месте.
Последнее время окрестности российской публицистики оглашают сентенции озверевшего мещанина:
Нас здесь и так хорошо кормят.
Пороть их надо.
Почему у горничной фартук не наглажен? А ещё Бавария.
Комизм в том, что сам Соколов продолжает себя считать не филистером, а чутким отзывчивым выпускником филологического факультета МГУ.
Вот и по моему поводу Соколов отметился. Мол, а чего Галковский безобразит. Ну уволили его в пять минут. Назвали сволочью. Это ж кто уволил - ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР. Это ж понимать надо.
Но это ладно. Важно другое. Светило российской журналистики пошло в своих умозаключениях дальше. Теперь у Соколова оказывается, что вот такие галковские и мешали брежневу-андропову строить социализм, оттого-то всё и пошло на перекосяк. Миллион кегебистов работал не покладая рук, а кучка скандалистов-шизофреников шмыгала по стране и мешала людям выполнять пятилетний план. Мол, у вас нарушаются права человека, мол, существует какая-то тайная полиция, мол, нет выборов и свободы прессы.
Он так и пишет:
«Если бы философ, получив от редактора голубой конверт, мирно расстался с РЖ, никакого волчьего билета, естественно, не было бы. Люди не сработались, с кем не бывает. Но бесконечный гундеж в ЖЖ есть эффективный способ оформления волчьего билета самому себе по интернету. Любой потенциальный работодатель, прочтя все это, подумает: "На хрена мне такое счастье" -- и вежливо откажет. Ибо кому охота сделаться очередным героем бесконечного гундежа.
Вообще же правозащитная практика показала, что львиная доля облученных приходила к этому состоянию через длительные трудовые тяжбы по поводу увольнения. Со временем исходный пункт тяжбы забывался, облученность же угрожающе прогрессировала».
В общем, бегает городской сумасшедший, качает права. А КАКОЕ МНЕ ДЕЛО? Дела Соколову, конечно, никакого нет. ДРУГОЙ КЛАСС.
Только... не совсем. Ведь можно было бы ночью... по приставной лестнице... Ну, работает Соколов в проправительственной газете, ну получает хорошую денюжку. Никто же подписывать петиции под ссылкой Сахарова или изгнанием Солженицына не заставляет. Времена ещё вегетарианские. Можно писать про птичек или рыбок, можно про чиновников, проштрафившихся перед Кремлём, и конечно время от времени в дозволенных законом рамках звонить из кабинета по телефону: «Сидорова не трогайте - литератор».
Вроде и капитал на месте и невинность. Ан, нет. Соколов чем-то НЕДОВОЛЕН. Спится ему плохо. И он прилюдно выдавливает из себя капля за каплей интеллигента.
Это возможно. Но вот выдавить из общества сам КЛАСС... Такие социальные эксперименты у нас пробовали. Например, уничтожали класс капиталистов. Однажды цыган уже совсем приучил лошадь не есть. КАК ВДРУГ. Не окажется ли так, что полное отсутствие русской интеллигенции обернётся социальным переворотом. И что тогда скажет неосторожный Соколов? Не получится ли так, что в глазах интеллигенции он сам себе выписал волчий билет?
СССР → Россия Россия К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)Макси́м Ю́рьевич Соколо́в (10 сентября , Москва) - российский журналист, обозреватель ВГТРК и журнала «Эксперт ». Многолетний обозреватель еженедельника «Коммерсантъ » и газеты «Известия ». Бывший ведущий программы «Однако » (Первый канал).
Биография
По итогам международного фестиваля mass-media «Гонг-94» признан лучшим пишущим журналистом 1994 года .
Взгляды и политическая позиция
В политических организациях не состоял. К любым формам общественной активности - избирательным кампаниям, забастовкам, голодовкам, митингам и так далее - проявляет интерес исключительно как журналист. Свои политические взгляды именует «буржуазно-либеральными». Является сторонником умеренного прогресса в рамках законности: «Как ни нелепо наше сусло бродит, в конце концов является вино» . Называет себя «спокойным националистом», по этому поводу говорит: «Другие народы и сами устроятся, а я бы хотел, чтобы и мы неплохо жили» .
В январе 2003 года совместно с Михаилом Леонтьевым , Александром Приваловым и Валерием Фадеевым подписал Меморандум Серафимовского клуба «От политики страха к политике роста» .
О своём отношении к власти во время подъёма протестных выступлений 2011-2013 годов высказался так: «Я не испытываю по поводу нынешней власти никакого восторг, но мне доводилось видеть вещи, которые вызывали ещё меньше восторга» . Свою консервативную позицию Максим Соколов иллюстрирует словами Пушкина , написанными после изучения истории пугачевского бунта: «Лучшие и прочнейшие изменения - те, которые происходят от постепенного улучшения нравов». «А те, кто хочет всевозможных переворотов, либо молоды и не знают нашего народа, либо люди уж совсем бессердечные, которым «чужая головушка - полушка, да и своя шейка - копейка» .
Критика
- Андрей Зорин . // «Неприкосновенный запас» 2000, № 4(12)
- Ольга Славникова . // «Новый Мир» 2000, № 6
- Андрей Цуканов . // «Знамя» 2000, № 12
- Николай Руденский . (рус.) . Grani.ru (15.11.2006). Проверено 25 мая 2009. .
- Олег Проскурин . Максим Соколов: генезис и функции «забавного слога». // «Новое литературное обозрение» 2000, № 41
- Сергей Козлов . Заметки о стиле Максима Соколова. // «Новое литературное обозрение» 2000, № 41
Список произведений
- Соколов М. Ю. Поэтические воззрения россиян на историю: В 2 кн. - М .: SPSL: Русская панорама, 1999. - Т. 1: Разыскания. - 504 с. - (Очерки новейшей истории). - 6000 экз. - ISBN 5-93165-018-0 .
- Соколов М. Ю. Поэтические воззрения россиян на историю: В 2 кн. - М .: SPSL: Русская панорама, 1999. - Т. 2: Дневники. - 432 с. - (Очерки новейшей истории). - 6000 экз. - ISBN 5-93165-019-9 .
- Соколов М. Ю. Чуден Рейн при тихой погоде. Новые разыскания. - М .: SPSL: Русская панорама, 2003. - 544 с. - (Очерки новейшей истории). - 2000 экз. - ISBN 5-93165-098-9 .
- Соколов М. Ю. Удовольствие быть сиротой // История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко. - М .: Языки русской культуры, 2000. - С. 76-81 . - ISBN 5-7859-0146-3 .
- Леонтьев М., Привалов А., Соколов М., Фадеев В. (рус.) . ИА REGNUM (14.01.2003). Проверено 25 мая 2009. .
Напишите отзыв о статье "Соколов, Максим Юрьевич (журналист)"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Соколов, Максим Юрьевич (журналист)
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее. Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее, эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
«В России 1990-х было сходное сочетание резкого увеличения народной нужды и всяческого «отречёмся от старого мира». В том числе и в области монументальной. Не все памятники советской эпохи были снесены, и не все советские названия городов были упразднены, но весьма многие. Вопрос в том, что гражданам больше запомнилось: инфляция, закрытие заводов и фабрик, тяжёлая нужда значительной части населения или бодрое «отречёмся от старого мира». Если бы Парубий был любознательным, ответ скорее бы его огорчил».
«Народно-утопическая легенда о невидимом граде Китеже, о сталинском СССР, об Опоньском царстве не имеет отношения к истории, она есть выражение современных людских чаяний о славе, о справедливости, о праведной власти etc. Ненаучная фантастика, но исполненная горячей веры. Взыскующие праведного царства. Можно по примеру Доренки, Сучкова и гозманов не на жизнь, а на смерть бороться с такой фантастикой. А можно, памятуя, что все легенды преходящи (Кто сейчас грезит о «маленьком капрале»? А ведь как захватывало когда-то!) - прейдёт и эта, заняться чем-нибудь более насущным».
«Не будем уже приводить в пример 1757 год, когда во время Семилетней войны Людовику XV, отделавшемуся в ходе покушения царапиной, воевавшие с ним государи прислали выражение сочувствия. Положим, это был дикий XVIII век. В более просвещённом XX веке ни Рузвельт, ни Сталин, ни Черчилль 20 июля 1944 года уже не поздравляли Гитлера, избежавшего смерти от адской машины. Но тем не менее традиция приличий, несомненно, была. В 1916 году о смерти враждебного императора Франца-Иосифа I русские газеты писали корректно, и возгласов «Собаке собачья смерть», а равно «Вау!» в дикой России не позволял себе никто».
«В мире спецслужб и тайных обществ всё бывает, но только не бывает так, чтобы о скрывшемся человеке время от времени писали в газетах (причём в газетах дружественных), как он поживает и как его здоровье. По очень простой причине: если задача в том, чтобы исчезновение и появление под другим именем и в другом облике прошло успешно, то любое сообщение о том, как он живёт-поживает, может содержать в себе необходимые зацепки, которыми не преминут воспользоваться Петров и Боширов, а равно Юстас и Алекс».
«Между тем существует распространённое представление, будто неурегулированные территориальные проблемы желающего записаться в альянс автоматически означают отказ как длинный шест. Сперва признайте свои фактически существующие границы (или отвоюйте спорные земли), а потом и вступайте. Но распространённость не означает, что представление соответствует действительности. В самом деле, бывают безусловные запреты, например (в европейском праве) на двоежёнство. Сперва урегулируйте отношения с первым супругом, а затем вступайте в новый законный брак. Правило, не знающее изъятий. Тогда как ни Устав НАТО, ни документы съездов и пленумов альянса не содержат такого однозначного запрета».
Прошли те времена, когда ежедневная газета, сообщавшая свежие новости, считалась в нашей стране партийным органом, а чтение этого средства информации - чем-то вроде глотка полезного рыбьего жира. Основополагающие принципы отношения советского человека к окружающей действительности: оптимистический взгляд на все происходящее в СССР и беспощадная критика хищного мира капитала,- сменились на многообразие противоречивых воззрений на одну и ту же проблему. Читать газеты стало так же интересно, как решать кроссворд. При этом появились люди, делающие это на свой манер и предлагающие свое мнение на суд широкой общественности. Их назвали красивым словом “обозреватели”. Максим Соколов, отвечающий сегодня на вопросы нашей газеты,- как раз такой обозреватель. Политический. И, пожалуй, самый известный из всех своих собратьев по перу.
Как-то в одной из своих заметок Максим Юрьевич написал: “Умение пользоваться словом отличает нас от скотов”. Его умение пользоваться словом выдает наследника русской и европейской культуры. И - носителя христианского мировоззрения, которое так или иначе проявляется даже сквозь самые беспощадные строчки, написанные им на актуальную политическую тему. Как соединяются такие, кажется, несоединимые вещи - публицистика, христианство и политика? Что за человек смог их соединить? Каково его мнение по животрепещущим вопросам современной жизни Церкви? Это основные моменты, которые были затронуты в беседе с Максимом Соколовым. На заданные вопросы журналист “Известий” отвечал кратко, но емко, по существу. В своей обычной манере.
Максим Юрьевич, после окончания филологического факультета Вы долгое время работали программистом. Потом оказались в сфере журналистики. Как и почему это произошло? Отчего Вы выбрали именно жанр фельетона, публицистической заметки “на злобу дня”?
Не сказать, чтобы очень долго работал, да и “работал” - громко сказано. Как говорили тогда, “где бы ни работать, лишь бы не работать”. А в отношении журналистики… Просто какая-то склонность к перу у меня всегда была. В конце 80-х такая склонность была востребована, и в 1989 меня позвали принять участие в создаваемой тогда газете “Коммерсантъ”. Так оно и пошло. А в газетах всегда пишут преимущественно на злобу дня - таков уж жанр.
В Ваших заметках и очерках нет-нет, да мелькнет слово о “правде Христовой”. При этом даже в фельетонах, посвященных “узкому” поводу, так или иначе, без морализаторства и пафоса, всегда дается указатель: “Выход к свету”. Вы - верующий человек? И если мое предположение верно, то что это для Вас значит?
Для меня это значит, что я - православный верующий, и эта вера в той или иной степени отражается в моих размышлениях, ибо при рассуждении о существенных проблемах нашей жизни никак невозможно вовсе удаляться от вопросов религиозной истины. Другое дело, что верующий я ленивый и неисправный, и это не делает мне чести.
Каким образом Вы определяете “злобу дня” в многоголосом и порой хаотичном потоке информации? Как находите свою тему? Вы вольны выбирать ее самостоятельно или приходится “соответствовать” формату издания, для которого пишете, его приоритетам?
Есть какие-то темы, которые давно уже свои, и тут достаточно отслеживать их развитие. Есть темы, важность которых определяется интуитивно - все-таки, когда пятнадцать лет при этом деле, появляются автоматические навыки. В подавляющем большинстве случаев тема определяется мною самостоятельно, хотя, если редактор спросит, что я думаю по такому-то вопросу, и если вопрос в самом деле интересен, можно и написать, что я думаю.
- Как обычному человеку не заблудится в джунглях информации, дезинформации? Как прийти к верному заключению?
Наверное, ему придется тратить время на сбор каких-то сведений и на их логическое осмысливание. Главное - не бояться собственных логических суждений. Оболваниватели достигают своей цели, когда они имеют дело с людьми, чей образ мысли определяется принципом “будьте кротки, как змии, и мудры, как голуби”, тогда как Спаситель заповедал обратное.
- Для кого Вы пишете? Как Вы себе представляете своего читателя?
У меня не получается собирательного образа. Наверное, мои читатели довольно разные. Единственное, что может объединять их,- это любовь к чтению, потому что у меня довольно запутанный синтаксис. Человек, и вообще-то читающий без охоты, меня читать не станет тем более.
После прочтения Ваших заметок остается не только знание о том, что думает по поводу того или иного события умный человек, но и ощущение какой-то странной уверенности, спокойствия, ясности. Откуда Вы сами берете эту ясность: ясность изложения, мысли? Ясность принципов, наконец?
Когда я начинал свое газетное поприще, мне несколько раз указывали, что писать надо по возможности спокойно и рассудительно, ибо рвать страсть в клочья - это негодный стиль. Возможно, указания возымели некоторое действие.
Вы пишете и говорите о себе: “консерватор”, “спокойный националист”. Объясните, пожалуйста, что это значит. Ведь в наше время подмены понятий слово “националист” звучит как-то устрашающе…
- “Консерватор” - тот, кто любит созидание, не любит разрушения и понимает всю ограниченность человеческих планов и человеческих деяний. “Пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших” (Ис. 55, 9).
“Спокойный националист” - в том смысле, что любить свою землю и отстаивать ее интересы необходимо, но превращать эту любовь и эту защиту в неистовое беснование недопустимо. Всякая любовь бывает удобопревратна, и любовь к родной земле - тоже. Если при слове “националист” иным представляется озверевший субъект с дрекольем, то отчасти это результат сознательной лжи тех, кто в силу тех или иных причин не любит Россию, отчасти же - расплата за грехи тех, кто любит Россию, но каким-то антиобщественным образом.
Максим Юрьевич, Вы не боитесь собственных слов. Не боитесь своей беспощадности в суждениях. Эта беспощадность - оправдана? Это стилистическая необходимость или принцип?
Есть французский оборот “disons le mot”. Дословно - “скажем слово”, то есть “назовем вещи своими именами”. Думаю, что называть кошку кошкой - это принцип.
Вам все равно, что думают о Ваших нетипичных взглядах, принципах? Как Вы относитесь к своим идеологическим, если это слово уместно, противникам?
Подвергаться критике, когда справедливой, когда не очень - удел всякого человека, выступающего публично. С этим надо жить и относиться к этому спокойно. Что до противников, то они бывают разные. Сильный противник изощряет ум и помогает усовершенствовать свою позицию. Глупый противник хуже, потому что соблазняет впасть в грех самодовольства.
Максим Юрьевич, если внимательно следить за Вашим творчеством, складывается ощущение, что Вы редко выезжаете дальше МКАД. Однако при этом хорошо знаете, чем дышит Россия (а иногда уже не дышит). Как это получается?
Все-таки постоянно езжу в свою тверскую деревню - 250 км от Москвы, сейчас, в распутицу, последние пять километров - в тракторной телеге. Что-то при этом видишь, что-то узнаешь. Хотя, конечно, езжу по родной стране очень мало, гораздо меньше, чем следует. Возможно, дело не в том, что я езжу много и знаю много, а в том, что многие мои коллеги ездят и знают еще меньше. Что, конечно, ни меня, ни их не украшает.
Формы жизни бывают разные. Политическая жизнь - тоже форма. Но можно ли жить в политике по евангельским заповедям, или ее законы такой возможности для человека не оставляют?
В полной мере по евангельским заповедям жил лишь один Человек, все остальные против них более или менее погрешали. Если говорить о политике, то задача в том, чтобы, по крайней мере, помнить о евангельских заповедях и не считать, что занятия политикой дают абсолютную индульгенцию.
Верно ли ощущение, что Ваша позиция как публициста, журналиста - позиция арбитра, который равно воздает всем конфликтующим сторонам, если они того достойны. Эта позиция сознательна?
В общем и целом - да. “Пристрастной ревности друзей не в силах снесть, я знамени врага оказывал бы честь”.
- Игра формой - дань филологическому образованию или… так просто получилось?
Любовь к русскому языку и русской словесности появилась, наверное, раньше, чем я поступил на филологический факультет университета.
Максим Юрьевич, сегодня много говорят о “православном фундаментализме”? Что это такое, как Вы полагаете? Где, в чем коренится это явление, какие последствия оно будет иметь, если разрастется и окрепнет?
Словом “православный фундаментализм” разные люди обозначают разные вещи. Для одних православный фундаментализм - все, что хоть на йоту отклоняется от теплохладной политкорректности. Такие способны объявить фундаментализмом и крестный ход, и колокольный звон на Пасху - не говоря уже об открытом исповедании Никео-Цареградского Символа Веры.
Такого рода расширительные толкования фундаментализма способны затушевать действительно реальный соблазн подмены веры злобным и нетерпимым обрядоверием, зачастую сводящимся к сугубому этнославию. Другое дело, что для различения православной веры от этнославного соблазна надо самому обладать толикой веры и толикой разума. У огульных критиков “православного фундаментализма” это не всегда получается.
Чем обусловлен современный разрыв между “властью и народом” в России, между светской и церковной интеллигенцией? Или это явление не сегодня возникло? Есть ли у двух крайностей общая платформа? Смогут ли они мирно и плодотворно совместно существовать?
Возникло явление, конечно же, не сегодня. А найти общую платформу всегда можно - при наличии разума и доброй воли. Церковной интеллигенции, наверное, надо больше помнить о своей ответственности, чтобы не оправдалось на ней слово апостола “Ради вас имя Божие хулится у язычников” (Рим. 2, 24), интеллигенции светской - больше уважать отеческие предания. На почве общей любви к России, ее истории и культуре тогда отчего же не сосуществовать?
- Как нам обустроить Россию? И каково место Православной Церкви в этом обустройстве, на Ваш взгляд?
Вопрос не на маленькое интервью, а на большой трактат. Если же вкратце, то, страшно сказать, ответ был дан Вольтером: “Il faut cultiver son jardin” - “Надо возделывать свой сад”. Надо любить, строить, работать, и, хоть не сразу, но дело сладится. А место Церкви в том, чтобы благословлять добрых работников, молиться за них и помогать в различении бесов. Потому что в обустройстве родной страны бесы - плохие помощники.
В одной из Ваших биографий прочитала, что Ваши любимые занятия - “собирание грибов, путешествия, кулинария и чтение книг”. Не хочется все бросить, уехать в деревню Александровку, поросшую лесом, собирать не только грибы, но и ягоды, ходить пешком, солить огурцы и рыжики, перечитывать “Князя Серебряного”?
Очень хочется, но деревня - это прорва, пожирающая деньги, и в городе приходится зарабатывать пищу для этой прорвы.
Беседовала Наталья Волкова
Cправка
Максим Юрьевич Соколов родился в 1959 году в Москве. В 1981 окончил филологический факультет МГУ. Специалист по русскому фольклору и русской литературе XVIII-XIX веков.
После окончания университета работал программистом в столичных научно-исследовательских институтах. В 1988-1989 гг. занимался частным репетиторством. С момента создания в 1989 году еженедельника “Коммерсантъ” являлся его корреспондентом - до мая 1997. Кроме “Коммерсанта”, печатался в “Независимой газете”, газетах “Атмода” (Рига), “Сегодня” и журналах “Век XX и мир”, “Октябрь” и “Soviet analyst” (Великобритания). Выступал с комментариями в телепрограммах “Намедни” (НТВ), “Пресс-экспресс”, “Однако” (ОРТ).
За освещение событий августа 1991 был награжден медалью “Защитнику свободной России”. По итогам международного фестиваля СМИ “Гонг-94” признан лучшим пишущим журналистом 1994 года.
С момента основания в 1997 и до закрытия в 1998 работал политическим обозревателем в газете “Русский Телеграф”. С января 1998 - автор журнала “Эксперт”. С 1998 - автор журнала “Культ личностей”. С того же года и до сего дня - политический обозреватель газеты “Известия”.
В политических организациях не состоит. К любым формам общественной активности - избирательным кампаниям, забастовкам, голодовкам, митингам и так далее,- проявляет интерес исключительно как журналист.
Ты - не раб!
Закрытый образовательный курс для детей элиты: "Истинное обустройство мира".
http://noslave.org
Материал из Википедии - свободной энциклопедии
Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
| Максим Соколов | |
| Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). | |
|
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
|
| Имя при рождении: |
Максим Юрьевич Соколов |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Дата рождения: | |
| Гражданство: |
СССР 22x20px СССР → Россия 22x20px Россия |
| Подданство: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Страна: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дата смерти: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Место смерти: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Отец: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Мать: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Супруг: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Супруга: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дети: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Награды и премии: | |
| Автограф: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Сайт: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Разное: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). | |
| [[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке | |
Макси́м Ю́рьевич Соколо́в (10 сентября , Москва) - российский журналист, обозреватель ВГТРК и журнала «Эксперт ». Многолетний обозреватель еженедельника «Коммерсантъ » и газеты «Известия ». Бывший ведущий программы «Однако » (Первый канал).
Биография
По итогам международного фестиваля mass-media «Гонг-94» признан лучшим пишущим журналистом 1994 года .
Взгляды и политическая позиция
В политических организациях не состоял. К любым формам общественной активности - избирательным кампаниям, забастовкам, голодовкам, митингам и так далее - проявляет интерес исключительно как журналист. Свои политические взгляды именует «буржуазно-либеральными». Является сторонником умеренного прогресса в рамках законности: «Как ни нелепо наше сусло бродит, в конце концов является вино» . Называет себя «спокойным националистом», по этому поводу говорит: «Другие народы и сами устроятся, а я бы хотел, чтобы и мы неплохо жили» .
В январе 2003 года совместно с Михаилом Леонтьевым , Александром Приваловым и Валерием Фадеевым подписал Меморандум Серафимовского клуба «От политики страха к политике роста» .
О своём отношении к власти во время подъёма протестных выступлений 2011-2013 годов высказался так: «Я не испытываю по поводу нынешней власти никакого восторг, но мне доводилось видеть вещи, которые вызывали ещё меньше восторга» . Свою консервативную позицию Максим Соколов иллюстрирует словами Пушкина , написанными после изучения истории пугачевского бунта: «Лучшие и прочнейшие изменения - те, которые происходят от постепенного улучшения нравов». «А те, кто хочет всевозможных переворотов, либо молоды и не знают нашего народа, либо люди уж совсем бессердечные, которым «чужая головушка - полушка, да и своя шейка - копейка» .
Критика
- Андрей Зорин . // «Неприкосновенный запас» 2000, № 4(12)
- Ольга Славникова . // «Новый Мир» 2000, № 6
- Андрей Цуканов . // «Знамя» 2000, № 12
- Николай Руденский . (рус.) . Grani.ru (15.11.2006). Проверено 25 мая 2009. .
- Олег Проскурин . Максим Соколов: генезис и функции «забавного слога». // «Новое литературное обозрение» 2000, № 41
- Сергей Козлов . Заметки о стиле Максима Соколова. // «Новое литературное обозрение» 2000, № 41
Список произведений
- Соколов М. Ю. Поэтические воззрения россиян на историю: В 2 кн. - М .: SPSL: Русская панорама, 1999. - Т. 1: Разыскания. - 504 с. - (Очерки новейшей истории). - 6000 экз. - ISBN 5-93165-018-0.
- Соколов М. Ю. Поэтические воззрения россиян на историю: В 2 кн. - М .: SPSL: Русская панорама, 1999. - Т. 2: Дневники. - 432 с. - (Очерки новейшей истории). - 6000 экз. - ISBN 5-93165-019-9.
- Соколов М. Ю. Чуден Рейн при тихой погоде. Новые разыскания. - М .: SPSL: Русская панорама, 2003. - 544 с. - (Очерки новейшей истории). - 2000 экз. - ISBN 5-93165-098-9.
- Соколов М. Ю. Удовольствие быть сиротой // История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко. - М .: Языки русской культуры, 2000. - С. 76-81 . - ISBN 5-7859-0146-3.
- Леонтьев М., Привалов А., Соколов М., Фадеев В. (рус.) . ИА REGNUM (14.01.2003). Проверено 25 мая 2009. .
Напишите отзыв о статье ""
Примечания
Ссылки
- ЖЖ-автор - Максим Соколов в «Живом Журнале »
- ЖЖ-автор - Максим Соколов (первый вариант, архив до 7 сентября 2007) в «Живом Журнале »
- на телеканале «Россия-24 »
- // Гражданские манифесты. «Афиша» , 18 мая 2012
Для улучшения этой статьи желательно :
|
Отрывок, характеризующий Соколов, Максим Юрьевич (журналист)
– Чтобы спасти своих малышей, их родителям пришлось убить других людей... За это здесь и платили посмертно. Как и все мы... Но сейчас их уже и здесь больше нет... Их нигде нет более... – очень грустно прошептал Светило.– Как – нет нигде? А что же случилось? Они что – и здесь сумели погибнуть?! Как же такое случилось?.. – удивилась Стелла.
Светило кивнул.
– Их убил человек, если «это» можно назвать человеком... Он чудовище... Я пытаюсь найти его... чтобы уничтожить.
Мы сразу же дружно уставились на Марию. Опять это был какой-то страшный человек, и опять он убивал... Видимо, это был тот же самый, кто убил её Дина.
– Вот эта девочка, её зовут Мария, потеряла свою единственную защиту, своего друга, которого тоже убил «человек». Я думаю, это тот же самый. Как же мы можем найти его? Ты знаешь?
– Он сам придёт... – тихо ответил Светило, и указал на жмущихся к нему малышей. – Он придёт за ними... Он их случайно отпустил, я ему помешал.
У нас со Стеллой поползли по спинам большие-пребольшие, шипастые мурашки...
Это звучало зловеще... А мы ещё не были достаточно взрослыми, чтобы кого-то так просто уничтожать, и даже не знали – сможем ли... Это в книгах всё очень просто – хорошие герои побеждают чудовищ... А вот в реальности всё гораздо сложнее. И даже если ты уверен, что это – зло, чтобы побеждать его, нужна очень большая смелость... Мы знали, как делать добро, что тоже не все умеют... А вот, как забирать чью-то жизнь, даже самую скверную, научиться ни Стелле, ни мне, пока ещё как-то не пришлось... И не попробовав такое, мы не могли быть совершенно уверены, что та же самая наша «смелость» в самый нужный момент нас не подведёт.
Я даже не заметила, что всё это время Светило очень серьёзно за нами наблюдает. И, конечно же, наши растерянные рожицы ему говорили обо всех «колебаниях» и «страхах» лучше, чем любая, даже самая длинная исповедь...
– Вы правы, милые – не боятся убить лишь глупцы... либо изверги... А нормальный человек к этому никогда не привыкнет... особенно, если даже ещё не пробовал никогда. Но вам не придётся пробовать. Я не допущу... Потому что, даже если вы, праведно кого-то защищая, мстить будете, оно сожжёт ваши души... И уже больше никогда прежними не будете... Вы уж поверьте мне.
Вдруг прямо за стеной послышался жуткий хохот, своей дикостью леденящий душу... Малыши взвизгнули, и все разом бухнулись на пол. Стелла лихорадочно пыталась закрыть пещеру своей защитой, но, видимо от сильного волнения, у неё ничего не получалось... Мария стояла не двигаясь, белая, как смерть, и было видно, что к ней возвращалось состояние недавно испытанного шока.
– Это он... – в ужасе прошептала девчушка. – Это он убил Дина... И он убьёт всех нас...
– Ну это мы ещё посмотрим. – нарочито, очень уверенно произнёс Светило. – Не таких видели! Держись, девочка Мария.
Хохот продолжался. И я вдруг очень чётко поняла, что так не мог смеяться человек! Даже самый «нижнеастральный»... Что-то в этом всём было неправильно, что-то не сходилось... Это было больше похоже на фарс. На какой-то фальшивый спектакль, с очень страшным, смертельным концом... И тут наконец-то меня «озарило» – он не был тем человеком, которым выглядел!!! Это была всего лишь человеческая личина, а нутро было страшное, чужое... И, была не была, – я решила попробовать с ним бороться. Но, если бы знала исход – наверное, не пробовала бы никогда...
Малыши с Марией спрятались в глубокой нише, которую не доставал солнечный свет. Мы со Стеллой стояли внутри, пытаясь как-то удержать, почему-то всё время рвущуюся, защиту. А Светило, стараясь сохранить железное спокойствие, встречал это незнакомое чудище у входа в пещеру, и как я поняла, не собирался его туда пропускать. Вдруг у меня сильно заныло сердце, будто в предчувствии какой-то большой беды....
Полыхнуло яркое синее пламя – все мы дружно ахнули... То, что минуту назад было Светилом, за одно лишь коротенькое мгновение превратилось в «ничто», даже не начав сопротивляться... Вспыхнув прозрачным голубым дымком, он ушёл в далёкую вечность, не оставив в этом мире даже следа...
Мы не успели испугаться, как сразу же за происшедшим, в проходе появился жуткий человек. Он был очень высоким и на удивление... красивым. Но всю его красоту портило мерзкое выражение жестокости и смерти на его утончённом лице, и ещё было в нём какое-то ужасающее «вырождение», если можно как-то такое определить... И тут, я вдруг вспомнила слова Марии про её «ужастика» Дина. Она была абсолютно права – красота может быть на удивление страшной... а вот доброе «страшное» можно глубоко и сильно полюбить...
Жуткий человек опять дико захохотал...
Его хохот болезненным эхом повторялся в моём мозгу, впиваясь в него тысячами тончайших игл, а моё немеющее тело слабело, постепенно становясь почти что «деревянным», как под сильнейшим чужеродным воздействием... Звук сумасшедшего хохота фейерверком рассыпался на миллионы незнакомых оттенков, тут же острыми осколками возвращаясь обратно в мозг. И тут я наконец-то поняла – это и правда было нечто наподобие мощнейшего «гипноза», что своим необычным звучанием постоянно наращивало страх, заставляя нас панически бояться этого человека.
– Ну и что – долго вы собираетесь хохотать?! Или говорить боитесь? А то нам надоело вас слушать, глупости всё это! – неожиданно для самой себя, грубо закричала я.
Я понятия не имела, что на меня нашло, и откуда у меня вдруг взялось столько смелости?! Потому, что от страха уже кружилась голова, а ноги подкашивались, как будто я собиралась сомлеть прямо сейчас, на полу этой же самой пещеры... Но недаром ведь говорят, что иногда от страха люди способны совершать подвиги... Вот и я, наверное, уже до того «запредельно» боялась, что каким-то образом сумела забыть про тот же самый страх... К счастью, страшный человек ничего не заметил – видимо его вышиб тот факт, что я посмела вдруг с ним так нагло заговорить. А я продолжала, чувствуя, что надо во что бы то ни стало быстрее разорвать этот «заговор»...
– Ну, как, чуточку побеседуем, или вы и можете всего только хохотать? Говорить-то вас научили?..
Я, как могла, умышленно его злила, пытаясь выбить из колеи, но в то же время дико боялась, что он нам таки покажет, что умеет не только говорить... Быстро глянув на Стеллу, я попыталась передать ей картинку, всегда спасавшего нас, зелёного луча (этот «зелёный луч» означал просто очень плотный, сконцентрированный энергетический поток, исходящий от зелёного кристалла, который когда-то подарили мне мои далёкие «звёздные друзья», и энергия коего видимо сильно отличалась качеством от «земной», поэтому срабатывало оно почти всегда безотказно). Подружка кивнула, и пока страшный человек не успел опомниться, мы дружно ударили его прямо в сердце... если оно, конечно, там вообще находилось... Существо взвыло (я уже поняла, что это не человек), и начало корчиться, как бы «срывая» с себя, так мешавшее ему, чужое «земное» тело... Мы ударили ещё. И тут вдруг увидели уже две разные сущности, которые плотно сцепившись, вспыхивая голубыми молниями, катались на полу, как бы пытаясь друг друга испепелить... Одна из них была той же красивой человеческой, а вторая... такого ужаса невозможно было нормальным мозгом ни представить, ни вообразить... По полу, яро сцепившись с человеком, каталось что-то невероятно страшное и злое, похожее на двухголовое чудище, истекающее зелёной слюной и «улыбающееся» оскаленными ножеобразными клыками... Зелёное, чешуйчато-змеевидное тело ужасающего существа поражало гибкостью и было ясно, что человек долго не выдержит, и что, если ему не помочь, то жить осталось этому бедняге всего ничего, даже и в этом ужасном мире...
Я видела, что Стелла изо всех сил пытается ударить, но боится повредить человека, которому сильно хотела помочь. И тут вдруг из своего укрытия выскочила Мария, и... каким-то образом схватив за шею жуткое существо, на секунду вспыхнула ярким факелом и... навсегда перестала жить... Мы не успели даже вскрикнуть, и уж, тем более, что-то понять, а хрупкая, отважная девчушка без колебаний пожертвовала собой, чтобы какой-то другой хороший человек мог победить, оставаясь жить вместо неё... У меня от боли буквально остановилось сердце. Стелла зарыдала... А на полу пещеры лежал необыкновенно красивый и мощный по своему сложению человек. Только вот сильным на данный момент он никак не выглядел, скорее наоборот – казался умирающим и очень уязвимым... Чудовище исчезло. И, к нашему удивлению, сразу же снялось давление, которое всего лишь минуту назад грозилось полностью размозжить наши мозги.
Стелла подошла к незнакомцу поближе и робко тронула ладошкой его высокий лоб – человек не подавал никаких признаков жизни. И только по всё ещё чуть вздрагивавшим векам было видно, что он пока ещё здесь, с нами, и не умер уже окончательно, чтобы, как Светило с Марией, уже никогда и нигде больше не жить...
– Но как же Мария... Как же она могла?!.. Ведь она маленькая совсем... – глотая слёзы, горько шептала Стелла... блестящие крупные горошины ручьём текли по её бледным щекам и, сливаясь в мокрые дорожки, капали на грудь. – И Светило... Ну, как же так?... Ну, скажи?! Как же так!!! Это ведь не победа совсем, это хуже чем поражение!.. Нельзя побеждать такой ценой!..
Что я могла ей ответить?! Мне, так же, как и ей, было очень грустно и больно... Потеря жгла душу, оставляя глубокую горечь в такой ещё свежей памяти и, казалось, впечатывала этот страшный момент туда навсегда... Но надо было как-то собраться, так как рядом, пугливо прижавшись друг к другу, стояли совсем маленькие, насмерть напуганные детишки, которым было в тот момент очень страшно и которых некому было ни успокоить, ни приласкать. Поэтому, насильно загнав свою боль как можно глубже и тепло улыбнувшись малышам, я спросила, как их зовут. Детишки не отвечали, а лишь ещё крепче жались друг к дружке, совершенно не понимая происходящего, ни также и того, куда же так быстро подевался их новый, только что обретённый друг, с очень добрым и тёплым именем – Светило....