Как бы человек не молился - сам или по молитвослову - главное, как учит Церковь, чтобы он делал это систематически, со вниманием и благоговением. Примером такого отношения к молитве может послужить недавно изданная «Келейная книжица» архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Это обычный блокнотик, где от руки записаны особенно любимые батюшкой молитвы, собранные им за последние 25 лет жизни, и порядок их прочтения. Этот карманный молитвослов батюшка всегда носил с собой и прибегал к нему ежедневно. Об этой книжице и не только о ней наш корреспондент Екатерина СТЕПАНОВА побеседовала с келейником отца Иоанна архимандритом ФИЛАРЕТОМ (Кольцовым) и письмоводителем батюшки Татьяной СМИРНОВОЙ

Архимандрит Иоанн Крестьянкин

- Как появилась эта книжица?

Келья, где жил отец Иоанн

Татьяна Сергеевна Смирнова: Незадолго до своей смерти отец Иоанн подарил мне этот блокнот. Все мы удивились, почему именно мне, ведь здесь есть священнические молитвы: молитва духовника, молитва перед исповедью, перед службой, пред произнесением проповеди. Но батюшка сказал: «Я читаю каждый день, и ты читай». Наверно отец Иоанн хотел этим показать, что его книжица может быть полезна не только монахам и священникам, но и мирянам. Весной 2007 года мы издали этот блокнотик небольшим тиражом, думали сделать такой подарок его духовным чадам ко дню рождения отца Иоанна. Батюшка очень любил делать подарки, особенно он любил дарить книги. Но так много людей захотели получить блокнотик с любимыми молитвами батюшки, что нашего тиража не хватило и теперь мы его переиздаем для широкой продажи. А также подготовили и издали ко дню ангела батюшки небольшой тираж второй книжицы - покаянных молитв и размышлений.

- Батюшка учил молиться? Как он сам молился, когда оставался один?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Это один Господь и знает, как он молился, когда оставался один, больше никто. Могу только сказать, у него в келье не был заведен большой свет. Он молился в полумраке. На столике стояли два ночника, перед иконами горели лампады. Один он оставался только ночью. Все остальное время с раннего утра до самого вечера занимали посетители и послушания. Но батюшка умел молиться и без особых условий, он молился постоянно, несмотря на суету вокруг, и молитва его была очень действенная. Сколько раз я на себе это проверяла! Бывало, прибежишь к нему с какой-то бедой, он прочитает один только тропарь перед Казанской иконой и все налаживается! А нас он учил: «Каждый день обязательно садись в креслице или на диванчик и посиди, и подумай - просто под Богом посиди». Не спешить в углу, читать быстро, а думать о своем, а помолчать, подумать, «перед Богом побыть». Но при этом батюшка говорил, что правило все-таки всегда остается правилом и оставлять его нельзя: «Неужели ты лучше выдумаешь, чем Василий Великий или Иоанн Златоуст?», - говорил отец Иоанн.

«У нас не был заведен большой свет, когда батюшка молился он зажигал лампады и вот этот небольшой светильник-церквушку», сказала Татьяна Сергеевна

Архимандрит Филарет: Мы постоянно прибегали к батюшкиным молитвам. Допустим, кто-то уходил в отпуск, писал прошение, а его не отпускали. У человека все кипит внутри: «Как это меня и не отпустили? Я тут запланировал, билеты уже купил, договорился - там меня встречают, здесь провожают! Все. На службу не пойду, послушание выполнять не буду!». Придет он к отцу Иоанну, кулаками размахивает: «Батюшка, меня не отпустили, наместник такой-сякой». Батюшка выслушает: «Ну, давай помолимся, подождем несколько дней». Он так приласкает, пригладит, а главное помолится и человеку этому посоветует молиться. И через два-три дня действительно все разрешалось. Буря куда-то уходила, кулаками он уже не размахивал, принимал Волю Божью, успокаивался. А потом через какое-то время выяснялось, что не надо было ему никуда ехать вообще, не полезно было бы для него же.

Татьяна Сергеевна Смирнова: У батюшки был очень хорошая память, память сердца. Он помнил людей и их скорби. Все уж и думать забыли, стерлось все из головы, полгода прошло, а он все носит в сердце каждого человека, кто к нему обращался, молитвенно на руках носит. Когда ему записки передавали с просьбой молитв, он обязательно сначала дома, а потом и в храме всех поминал. Но силы у батюшки убывали, а записок становилось все больше. Казалось их просто невозможно охватить! Но он все равно за всех молился сам. А если имена были написаны мелко и не понятно, я ему эти записочки переписывала крупнее. И еще, он всегда просил подписывать на записке о чем молиться, в чем нужда этого конкретного человека, о чем для него просить.

Архимандрит Филарет: Отец Иоанн не рассказывал, он больше показывал, как надо молиться. Но он не требовал и не заставлял. Он мог сказать: «вот эту молитву тебе сейчас можно почитать» или «перед этой иконой можно помолиться». Когда еще не было в свободной продаже такого количества сборников разных молитв - батюшка сразу и листочки с нужными молитвами раздавал, напечатанные на машинке или написанные от руки. Например, он очень любил раздавать краткую молитву митрополита Антония Сурожского: «Боже, Ты знаешь все, и любовь Твоя совершенна; возьми же эту жизнь в Твою руку, сделай то, что я жажду сделать, но не могу». И он еще добавлял: «и в жизни этого человека» или «моего ребенка», или «моей дочери».

- А где он эти молитвы брал? Тоже выписывал из святых отцов или что-то сам придумывал?

Татьяна Сергеевна Смирнова: У батюшки была целая «аптека», как мы ее называли, высказываний святых отцов, молитв и иконочек. Батюшка записывал к себе на бумажку вопросы, которые ему задавали чада, и потом искал на них ответы у святых отцов. Много было выписок из писем Игнатия Брянчанинова, из Феофана Затворника. Такие ответы у нас накопились в «аптеке» практически по любым вопросам. Они были тематически разложены по коробочкам и лежали здесь в келье, под кроватью. Иногда он просто сам что-то читал, а потом говорил мне: «Выпиши то и то, вот с такой страницы, положи в такую тему».

Архимандрит Филарет: Икон тогда тоже не было никаких, даже бумажных, а люди нуждались в них. У батюшки было определено перед какими иконами в каких нуждах молиться. И его чада доставали эти образы, фотографировали на пленку, печатали и привозили сюда. Все это - иконочки и молитвы перед определенными образами - батюшка раздавал в благословение. И, конечно, это было для людей большим утешением. Допустим, мы долгое время не знали о молитве Оптинских старцев. Она нигде не печаталась. Еще и об открытии Оптиной не было речи никакой, а у него эта молитва уже была. У меня сохранились некоторые молитвы и иконочки, которые он дарил.

Лампадка

- А сам батюшка записывал какие-то свои молитвы?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Молитв он не записывал, а вот к проповедям готовился очень тщательно. Особенно, когда народ появился в храмах. Ведь раньше не больно-то давали говорить. Бывало, его в алтарь затаскивали на ковре. Он начинал говорить, и ему было очень трудно остановиться. Он вспоминал: «Чувствую, что ковер поехал». Из алтаря его тянут, что, мол, хватит уже говорить. А местные-то наши монахи и мирские прихожане, конечно, очень любили проповеди батюшки. Всегда узнавали, где и когда отец Иоанн говорит и собирались. Проповеди, которые мы издали на дисках, люди в разные годы для себя записывали на магнитофон. А потом, через много лет стали приносить к нам - и видите, так много собралось, что мы выпустили уже несколько дисков. Первые из них отец Иоанн даже сам прослушал: «Ой, как хорошо, а кто это говорит?» - меня спрашивал. «Вы!» - я ему отвечаю, а он только головой качает.

- Вы говорите, что батюшка много читал, а какие он читал книги? Выписывал ли прессу?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Он был очень образованным человеком. Причем он был образован не только в духовном, но в широком смысле слова. Он много читал, но когда он это делал, я не могу сказать. Наверно ночью, днем это было решительно невозможно. Все книги были у него пронумерованы, сложены в архив, даже картотека была в отдельных ящичках. Про наше время он говорил, что теперь книг стало больше чем хлеба! Вот какое время настало! А прессы нам никакой и не надо было, ни радио, ни телевизора. Все нам привозили, приносили, рассказывали. Батюшка говорил: у нас самая верная информация! Потому, что в прессе политика примешена, а здесь живой человек со своей болью - самая четкая и достоверная информация.

Перед этими иконами молился отец Иоанн

- Батюшка сам благословил писать о нем воспоминания?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Где-то за год до своей смерти отец Иоанн подозвал меня и сказал: «Вот, я твой духовник; чтобы у тебя и полслова не вышло обо мне», я выслушала и пошла готовить завтрак. Есть потаенная жизнь, которую знает только Бог и тот человек, который этой жизнью живет. И как только вы этот опыт обнародуете, вы его теряете - если не совсем, то плоды его. По пути на кухню меня батюшка один встретил и спрашивает: «Ты там что-нибудь записываешь?». Я ему и рассказала, что отец Иоанн только что запретил писать. Он мне ничего не сказал, а вечером сам с наместником пришел к отцу Иоанну. Заволновались, и правильно. А батюшка им: «Какие еще воспоминания? Это о ком еще воспоминания? Никаких воспоминаний! Вы что?» Но они подошли очень толково. Батюшка читал тогда, что про отца Николая Гурьянова писали, и очень волновался за него: «Божий человек, и на нем делают против Церкви такую акцию!» Тогда наместник ему и говорит: «Батюшка, вот вы уйдете; писать все равно будут - хотим мы этого или не хотим. Но тогда монастырь уже ничего не сможет сказать вопреки. Что бы ни написали, все будет принято как истина». Тогда батюшка помолился, подумал и меня зовет: «Ты там что-то корябала. Так вот, собирай материал. Только смотри, когда ты воспоминания будешь писать, чтобы глаза у тебя не блестели! И ничего не выдумывай, ничего. Только то, что было, пиши». Я стала записывать на клочках бумаги, на конвертах. Письма стала сохранять его, которые он мне диктовал, а то раньше и в голову не приходило даже - отправлено и, Слава Богу, в печь все отправлялось. Так и получились все эти книги с воспоминаниями. Ничего не придумывала я, все как было, записала только.

- Какой был у батюшки распорядок дня?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Он вставал в пять часов каждый день и шел на братский молебен. Уже бьют в колокол к обеду, час дня, а он только врывается в келью и еще хвост посетителей с собой приводит. Причем он и в храме, и потом по дороге идет - все время в толпе людей, а потом еще назначает на после обеда, перед службой. Тех, кто в этот день уезжал, батюшка обязательно всех принимал. А ночью после двенадцати принимал братьев. А уж после них, я, бывало, уйду даже, до ворот дойду - кого-нибудь посылает за мной: «Пусть вернется». Значит, кто-то еще там свалился на голову из приезжих. И утром все сначала. Не знаю, когда он отдыхал.

- Сколько человек приходило к нему в день?

Архимандрит Филарет: К нему приезжало очень много людей, посчитать решительно невозможно! Каждый со своими вопросами, проблемами, просьбами молитв. И были такие люди, которые, когда видели, что к батюшке много народу идет, смущались, думали, что, может, у других людей больше проблем, и не подходили. Они утешались тем, что бывали на его службах, слушали проповеди, обращенные к ним. И когда они помолились вместе с батюшкой в храме - им этого было достаточно. Это потрясающе, они удовлетворенные уезжали! Дух ведь никогда не обманешь. Батюшка искренне молился.

Бывало ли так, что он вам говорил много про пришедшего человека, а ему, ожидающему с вопросами за дверью кельи, просил передать только часть сказанного о нем?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Он говорил ровно столько, сколько надо было сказать. Меня очень смущал этот момент, когда я должна была передавать людям слова батюшки. Во-первых, я не особо высокого мнения о своей памяти, и думала: а вдруг забуду что. А во-вторых, ведь, когда передаешь, очень важно - как сказать. Можно интонацией то, что сказано, окрасить совсем не так, как было передано. И я ему это свое смущение сказала, а он мне ответил: «Ты на послушании, тебя нет. Ты - служебный дух. Ты передашь ровно столько, сколько я тебе сказал, и так, как я тебе сказал».

Эта надпись висит на двери в келью батюшки

- А как проходила беседа, когда люди приходили к батюшке в келью?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Собиралась полная келья людей. Еще он и сам-то не дошел, а здесь уже сидят все, кого он назначил. На стульчиках, на диванчике, стоят. Батюшка заходит, сначала перед иконами читает «Царю Небесный», потом начинает общий разговор. Не то, что он садится, в глазки тебе смотрит и начинает что-то объяснять - что у тебя там делается внутри. Нет, он, в общем, всем говорил вместе, но каждый знал, что из сказанного конкретно к нему относится. Вот это было удивительное чувство. Думаешь, общий разговор, а потом из этого все ответы, личные для каждого выстраиваются. Разным людям на один и тот же вопрос мог совершенно по-разному отвечать. Потом они говорили: «Что же он мне сказал то, а ей сказал это?» Значит мера одной - одна, а мера другой – другая. А в конце беседы батюшка всегда всех кропил и помазывал, по полному чину как на Соборовании! Никто отсюда не уходил не помазанным! Так у батюшки было заведено. И вас я тоже не выпущу!

Архимандрит Филарет кропит святой водой Татьяну Сергеевну, как это было заведено у отца Иоанна

Как вы думаете, что заставляет человека обращаться к старцу? И чем старец отличается от опытного священника?

Архимандрит Филарет: К батюшке обращались те, кто искал истину, кто сомневался, смущался чем-то. Те, кто был уверен в себе, в своем выборе, в своей жизни, не приезжали. Вы спрашиваете, чем старец отличается от любого другого опытного священника. Старцы - это как пророки в Ветхом Завете. Там ведь тоже и другие праведные люди были, но пророки - это голос Божий для народа. Так же и старцы. Кто-то из батюшек может молиться, кто-то может проповедь красивую сказать - это все дары: дар служения, дар молитвы, дар слова. А здесь, в батюшке, было все. И в беседе он не просто говорил красивые слова, а молился, чтобы Господь ему открывал и через него Свою Волю показывал. И Господь ему открывался и внушал что сказать.

- Батюшка говорил что-нибудь о современном монашестве?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Говорил, говорил. Письма его почитайте. Идет процесс созидания. Мы, наше поколение, завалы аннулируем. «Кого мир народил, тем и Бог наградил». Мы все пришли из мира больные и искалеченные. И вот мы делаем настолько, насколько можем, насколько есть понимание. Сейчас монастыри все строящиеся. Пока до духовного делания руки не дошли. Но раз завалы аннулируем, значит, фундамент закладываем для будущего монашества. Бог из камней может детей Аврааму создать.

- Что батюшку радовало, а что печалило?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Жизнь его радовала! Он очень любил жизнь! И никогда не жаловался. Даже когда все мы видели, что он уже слабенький, он только один раз сказал: «Где моя былая удаль?» - Вот его единственная жалоба была! «Батюшка, Вам тяжело?» - «Нет». «А что ж Вы вздыхаете?» - «Легче мне так…»

Архимандрит Филарет: Он был искренний, живой и, конечно, имел дар любви, дар рассуждения и к любому человеку он равнодушным не оставался. Поэтому его так любили все. Он родился в той, православной, императорской России. Он говорил: «Мы - николаевские». Говорил: «Я помню до сих пор аромат того ладана». Представляете, того - дореволюционного ладана! Он все традиции знал, видел, через себя пропускал, впитывал, и потом он все это передавал нам. Он рассказывал, как в его детстве на митру ходили любоваться в собор - она была одна чуть ли не на весь город. Потому что это была церковная награда, которую давали действительно заслуженным протоиреям или архимандритам, а не как сегодня. Меня вот наградили по молитвам батюшки: я к нему пришел, плакался, говорю: «Батюшка, митру мне до сих пор не дают», а он говорил: «Дадут, дадут, дадут…». Я ему шутя, а ведь дали. Меня он полюбил из-за живости, из-за юркости, вездепроходности. И действительно, он меня по-настоящему, очень сильно любил. А на меня люди жаловались: они хотели к нему приходить, а я не допускал, потому что ему было тяжело. Он никогда никому не мог отказать, а я как цепной пес был, как меня в одном месте овчаркой назвали. Потому что если всех допустить, они бы его раздавили, размазали и все - ничего бы от него не осталось. То же самое сегодня - у любого старца. Я его приводил в келью, а он меня целовал, наверное, раз пятьдесят. «Спаси тебя, Господи, спаси тебя, Господи». Сам не мог отказать, действительно, у него дух не такой.

Пещера, где похоронен о.Иоанн

- Трудно теперь жить без батюшки. Есть ли что-то, что вы теперь бы у него спросили?

Татьяна Сергеевна Смирнова: Без батюшки очень сложно. Надо заново учиться жить. Но, все-таки мы видели батюшку, знаем как он жил, помним его. У нас есть пример, как строить свою жизнь.

Архимандрит Филарет: А вот меня это как раз пугает. Потому что Бог скажет: Вот ты видел? Почему не так живешь? Вдвойне спросит. Раньше мне было хорошо, что я с батюшкой, а сегодня меня это так пугает, так пугает. И Бог спросит вдвойне, почему ты так не живешь? И все.
Сегодня я многое бы спросил у него, но в то же время неловко было спрашивать батюшку о внутренних, сугубо личных, интимных вещах. Это свое персональное, внутренняя глубина - и батюшка не пускал и не открывал ее. Это особый дар, мы не могли все это вместить. Он говорил, что мы сами виноваты, что у нас теперь нет старцев. Их нет, потому что нет среди нас послушников.

Могила архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

- А какие-то чудеса после смерти батюшки сейчас происходят?

Архимандрит Филарет: Чудес батюшка никогда не искал, он не любил эти чудеса. Он сказал: «Не пишите по мне акафисты».

Татьяна Сергеевна Смирнова: Еще он говорил: самое большое чудо, что мы в Церкви и что мы должны увидеть себя такими, какие есть. Вот это чудо. А батюшка всегда: «Не нам, не нам, но имени Твоему, Господи, даждь славу», Церкви. Он терпеть не мог прославителей и прославительниц.

,

(Розенберга; 1909-1994), старца Псково-Печерской обители. Светлый облик подвижника сохранился в памяти тех, кто знал его. Вот их рассказы о Божием угоднике.

Иноки Псково-Печерского монастыря: «Отец Серафим был духовным сыном преподобного Симеона Псково-Печерского. В первый год своего пребывания в обители он получил послушание от духовника: сметать дубовые листья с крыши Успенского собора. Успенский собор пещерный, и над ним, на святой горке, росли несколько древнейших дубов, которые и покрывали осенью всю крышу своими листьями. Отец Серафим исполнял это послушание до самой старости. Обвязывал себя веревкой, брал метлу и довольно ловко передвигался по крыше».

Архиепископ Владимир (Кобец; † 1960); в 1947-1949 годах - наместник, затем настоятель Псково-Печерского монастыря: «Иеромонах Серафим данное ему послушание выполняет охотно и хорошо. Каждую минуту своего досуга заполняет полезным трудом. Предан обители и как монах служит образцом для всей братии. Скромный, смиренный, с полным отсутствием гордости. Абсолютно трезвый и до мельчайших подробностей выполняющий монастырскую дисциплину».

Иноки Псково-Печерского монастыря : «Последние лет 50 он вообще не выходил за ворота обители. Он нес послушание ризничного, а посему всегда носил на себе огромные тюки с облачениями - из Михайловского в Сретенский, из Успенского в Михайловский храмы. Кто был в Печорах, тот знает, что монастырь расположен в овраге, а потому одни храмы находятся внизу, другие вверху, так что подниматься или опускаться до них и с пустыми руками непросто».

Монахиня Серафима, келейница старца: «У отца Серафима была небольшая карманная Псалтирь, и в ней было его рукой написано: "31 октября - память преподобных Спиридона и Никодима просфорников". Изучил на память всю Псалтирь и, трудясь усердно ради спасения своей души, беспрестанно пел псалмы - за сутки всю Псалтирь. 30 лет трудился».

Он был очень сильным молитвенником. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы

Архиепископ Гавриил (Стеблюченко; ныне на покое); в 1975-1988 годах - наместник Псково-Печерской обители: «Господь дал отцу Серафиму и дар прозорливости, и дар пророчества. Многие к нему приходили за советом и благословением, и некоторых он наставлял. Но самым главным было то, что он был очень сильным молитвенником. Такой он был молитвенник, что мы все в монастыре ему удивлялись - и другие старцы, и отец Иоанн (Крестьянкин) . Все отдавали предпочтение его молитвам. Быть может, именно его молитвами монастырь и держался в прежние трудные годы. В 1930-е годы монастырю было жить очень трудно, а обитель не только жила, но и украшалась, и умножалась монашествующими.

Как отец Серафим вел свою внутреннюю иноческую жизнь, как с Господом общался - никто этой тайны не знает, но внешняя его монашеская жизнь была, конечно, образцом для всех. И для нас, молодых, и для духовников, и особенно для паломников. Он не то что с ними беседовал (отец Серафим был молчалив), а вот просто идет он по монастырю - и по его движениям, по его взгляду, его труду, по всему, что он делает, - по всему было видно, что это уже не земной человек. Весь его вид излучал послушание, излучал молитву, терпение. Он мало говорил, а если с кем и заговорит, то это считалось за что-то сверхъестественное, и человек, с которым он вступал в беседу, расцветал.

В то время, когда я был наместником обители, иногда бывало так, что какой-нибудь священник, или монах, или послушник попадал в сложное, порой безвыходное духовное положение. И тогда я говорил ему: "Иди к отцу Серафиму: как он скажет, так и будет!" Бывали случаи, что отец Серафим таких присланных к нему за советом и благословением людей вообще не принимал: просто не выходил к ним - и всё! И после этого мы обычно замечали, что такой человек вскоре сам уходил из обители; видно, уж отец Серафим знал об этом заранее или предчувствовал. А другого - примет, поговорит с ним, и всё в его судьбе как-то образуется».

Архимандрит Тихон (Секретарев), наместник Псково-Печерского монастыря: «Внутренний мир отца Серафима ведом только Богу. Он ежедневно читал жития святых на славянском языке. Любимым монашеским наставником для него был преподобный Феодор Студит . Зайдя к нему в келью, благоухавшую ладаном, его можно было всегда застать за рукоделием. За вечерним богослужением он читал неопустительно монастырский синодик с именами, записанными для молитвы в обители, и, стоя рядом с братским клиросом, подпевал монашескому хору».

Когда как-то речь зашла об отце Серафиме, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) сказал: "Он спасется"

Когда как-то речь зашла об отце Серафиме, сказал: «Он спасется».

Http://www.pravoslavie.ru/put/80077.htm

Праздник Успения Пресвятой Богородицы… Престольный праздник . Тысячи паломников тянутся сюда из разных уголков России. Сотни разноцветных платков, тысячи зажженных свечей…

Народу так много, что нам приходится теснее прижиматься друг к другу. Краснощекая полноватая дама в красном платке в крупный белый горох недовольно ворчит на стоящую рядом с ней старушку в черном: «Ну, это надо! Что за люди?! Как можно так чеснока наесться!!! Дышать невозможно!»

Та со смирением опускает глаза и немного нервно осеняет себя крестным знамением.

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами

Господи, мы все такие разные, каждый - со своими несовершенствами, со своими помыслами, со своими, не всегда угодными Тебе желаниями…

Кто-то попал сюда впервые, да и к таинствам приступает редко, а у кого-то за плечами - многолетний опыт духовной жизни, ежедневные молитвы… Кто-то врач, кто-то регент, кто-то слесарь, а кто-то - генерал в отставке, у кого-то уже три мужа было, а кто-то приехал хоть одного вымолить… Все это здесь стирается, растворяется и становится ненужным. Мы все здесь равны.

Только одно объединяет нас - вера и возможность быть сейчас здесь, на празднике у Божией Матери

И лишь только одно объединяет всех нас - вера и возможность быть сейчас здесь, в Псково-Печерском монастыре, на празднике у Божией Матери. И пусть и не доросла еще эта вера до горчичного зернышка, но все-таки она есть, ведь привел нас сюда в такой день, в такой праздник! Господи, вера же вместо дел да вменится нам.

А так хочется счастья!

«Не вернусь домой больше, ни за что не вернусь! Здесь останусь!» - в голос рыдает молодая девушка.

Миленькая моя, ты что же так ревешь-то, поди, умер кто? - обращается к ней женщина с красивым бронзовым загаром, оттенённым белоснежным платком.

Нет… Не умер… - растерянно отвечает она, слезы мгновенно высыхают, видно, фраза о смерти немного привела ее в чувство. - Да мне это… Муж позвонил, да обругал так, за то, что я ему не сказала, а сюда уехала… Домой приеду, точно мне покоя не даст… Да знали бы вы, как я от него уже устала… У других мир да любовь, а у нас только брань… А так хочется счастья, чтобы любовь настоящая, на всю жизнь.

Счастья?.. Ишь ты, счастья она захотела… Молодая ты еще... Счастье-то оно, когда Господь вот здесь, в сердце… А мужики - разве ж это счастье?

А мужа-то ты потерпи, потерпи… Не смей разводиться-то. Ты ж меня послушай, глупую грешную бабу…

У меня такой муж был… О… Тебе и не снилось. И руку поднимал, и бранил так, что у соседей уши вяли. Я ж и не вытерпела… Молодая была, вот прямо как ты. Счастья хотела. Ушла к другому. А как же я сейчас жалею…

Вот думала - счастье, любовь… А счастье-то не сложилось, а любви-то и не было. Только грех один остался на всю жизнь. И сколько ж я за этот грех скорбей понесла… Ох… И вот только напоследок Господь счастье-то стал давать. В Дивеево была недавно, и сюда вот Божия Матерь, грешницу, меня пустила… А ты, девка, знаешь, что? Вместо того чтобы реветь-то, ты иди дорожку цветами украшать. Божией Матери-то послужи и помолись, глядишь, и управит Она. И терпи, терпи… Поняла?

Девушка в ответ кивает головой и крестится, видно, что слова незнакомой паломницы вошли прямо в душу.

Я должна Ее увидеть

«Хватит болтать, уже икону вынесли, и хор начал петь! Вы что сюда приехали - молиться или разговоры говорить?» - шикают в толпе.

«Нет, ну что за народный хор?! Вы слышите, как они поют?» - обращается ко мне стоящая рядом блондинка бальзаковского возраста, с игривыми локонами, выбивающимися из-под цветастой шали.

Я в ответ просто молчу и улыбаюсь ей.

«А я ведь, между прочим, регент!» - добавляет она, но обращаясь уже в другую сторону, к мужчине в стильном костюме.

«Люди добрые, пропустите… Прошу, пожалуйста, дайте дорогу, люди добрые… Я должна Ее увидеть…» - слышится издалека слабый старушечий голос.

Я невольно оборачиваюсь и вглядываюсь в разноцветную массу верующих. Маленькая, сухонькая, морщинистая старушка пытается пробиться сквозь тысячи людей, просовывая между ними хрупкие руки-веточки в рукавах видавшего виды потертого плаща.

Бабуль, да я что сделать могу?! Все вперед хотят! Стой, где стоишь, пока вообще не раздавили!

Но я должна… Мне очень нужно, хоть бы глазком мне посмотреть на Нее… Только бы увидеть, пропусти, сынок, а?

Да на кого смотреть тебе? Стой и молись себе на месте.

Да на Нее… На Матерь Божию, на икону Ее Успения… - хлюпает бабулька.

Да что на Нее смотреть! Молись, бабка, Она и так тебя видит! - широкоплечий высокий мужчина преграждает ей дальнейший путь.

Она замирает, и только тихие беззвучные слезы покрывают испещренное морщинами усталое доброе лицо.

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю?

Откуда сюда занесло эту бабушку? Какой путь проделала она к этому монастырю, какая беда, а может, радость привела ее на этот праздник?

Я вдруг вспоминаю евангельскую женщину, страдавшую кровотечением. Ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею (Мф. 9, 21).

Возможно, ее также теснила толпа, окружающая Спасителя, а она, в слезах, изнывая от мучившего ее недуга, прорывалась все дальше и дальше вперед, шепча: «Только бы прикоснуться к одежде Его…».

Я ныряю в толпу и, крепко сжав руку маленькой старушки, начинаю выталкивать ее в первый ряд. И каким-то чудом мне это удается. Мой семилетний ребенок как раз стоит в первом ряду, и я быстро меняю их местами.

Вон Она, - шепчу я ей, указывая на Икону Божией Матери «Успение».

Она с благоговением крестится, вытирая уголком платка нескончаемые ручейки слезинок, а затем, прижавшись к моему плечу, покрывает влажными поцелуями мою руку. Я в смущении отстраняюсь и тоже почему-то начинаю плакать.

Наше умиление сердец прерывает звонок мобильного телефона. Все еще смахивая слезы и крестясь, моя бабушка достаёт из холщовой авоськи дешевенький мобильник. На экране надпись: Дед.

Дед, слава Богу! Я Ее видела! - кричит она в трубку.

«Как вам не стыдно! Прорвались вперед, так стойте и молитесь!» - начинают возмущаться в толпе.

«За разговоры во время богослужения посылаются скорби!» - немедленно подмечает кто-то.

И мы все затихаем, вслушиваясь в слова молитвы.

Строгий, но добрый отец Филарет

Лица монахов - строгие, но при этом какие-то родные и близкие, как будто каждого из них ты знаешь очень давно.

Освободите проход… Шаг назад. Всем уйти из первого ряда! - раздался прямо перед нами устрашающий командный голос архимандрита Филарета. А ведь когда-то, не так уж и давно, этот же самый глас разгонял толпу бомбардирующих вопросами легендарного старца .

Филаретушка, - ласково говорит мой сын, глядя, как обходит батюшка длинные ряды паломников. Его детское сердечко воспылало к отцу Филарету какой-то удивительно трогательной любовью с первой нашей поездки в Печоры.

На праздник Успения отец Филарет особенно строгий. Он распределяет потоки верующих, чтобы никто не толпился и всем было комфортно.

Стоит только ему взглянуть своим грозным орлиным взором, как все в смирении расступаются. И никто не обижается, лишь только слышится:

Дай Бог здоровья батюшке! Что бы мы без него делали!

А знали бы вы, какая у него была мама! - в восхищении говорит стоящая недалеко от меня аккуратно одетая бабушка с ангельским лицом в обрамлении белоснежных волос. - Святая женщина!

А вы ее лично знали? - интересуюсь я.

Знала… Она рядом с монастырем жила, и всегда дом ее был открыт для паломников. Бог сподобил нас у нее остановиться. Принимала она всех абсолютно бесплатно, да еще и кормила… Ой, да так вкусно кормила… Вроде суп, посмотришь, постный, вода да геркулес, а вкус такой, что вкуснее супа я никогда и не вкушала… Все мы у нее спрашивали: Раиса, как же так вкусно-то выходит, открой секрет? А она молчит. Строгая тоже была, но добрая очень. Платки вязала на продажу, а деньги все в монастырь сносила… Вот какая женщина… Царствия ей Небесного!

Мама, смотри, отец Филарет мне подарок подарил! - радостно щебечет мой сын, дергая меня за рукав. В его руках красивая коробочка, обвязанная алой лентой, верх коробочки прозрачный, через него на нас смотрит пряничный ангел с бело-золотыми крыльями.

Дома

Вот мы и дома. Как сон, стирается из памяти грозный голос отца Филарета, стихают так запавшие в душу перезвоны Псково-Печерских колоколов, не сразу, но постепенно, за чередою праздных разговоров, забывается и само ощущение непередаваемой близости с Богом, которое так особенно возникает у меня именно там.

Мы долго не решались есть этого ангелочка, память о Псково-Печерском монастыре, благословение строгого и доброго отца Филарета. Но мой сын вздохнул и принял решение:

Мама, это же все-таки просто пряник, надо съесть, пока не испортился!

Он стрепетом развернул коробочку и потащил ангелочка в свою комнату.

Дорогой отец Филарет! - услышала я оттуда. - Большое спасибо вам за этот подарок, я очень вас люблю, но пряник мне очень хочется съесть.

Я подошла к сыну и обняла его: «Можно и мне кусочек?»

Пряник оказался неожиданно мягким, свежим и каким-то особенно вкусным, каждый кусочек таял во рту, оставляя послевкусие радости и праздника. И вот снова всплыли в памяти уснувшие воспоминания теплого прикосновения благословляющей руки отца Филарета, звуки колоколов, запах свежей травы, перекликающийся с ароматами цветов с той самой дорожки, на которой поработала девушка, мечтающая о счастливом браке, и по которой с молитвой и благоговением пронесли икону «Успение», ту самую, которую обязательно должна была увидеть старушка с заплаканными добрыми глазами.

Ко дню обретения мощей святителя Луки, исповедника, Архиепископа Крымского – 18 марта ЧУДЕСНАЯ ПОМОЩЬ СВЯТИТЕЛЯ ЛУКИ КРЫМСКОГО В НАШИ ДНИ 18 марта Церковь празднует обретение мощей великого святого и чудотворца нашего времени святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа Симферопольского и Крымского. В день памяти святителя Луки о его чудесной помощи мы сделали подборку чудес по молитвам святого. «ПОЧУВСТВОВАЛА, БУДТО ЕЙ КТО-ТО СТАЛ ДЕЛАТЬ ОПЕРАЦИЮ». Ольга Валерьевна Наша тетя из Грузии всю жизнь, а ей уже 55 лет, страдала страшными приступами мигрени. Она каждый день выпивала горсть таблеток, чтобы хоть как-то облегчить невыносимую боль. Мы ей рассказали о святом Луке и показали фильм «Святые 20 века», она плакала и целовала иконку святителя и просила его о помощи. Ночами ему молилась, читала его проповеди и духовные наставления. И примерно через месяц одна наша знакомая из Симферополя привезла масло и иконку от раки святого Луки, тётя стала мазать этим маслом больное место и молиться каждый день, прикладывая к голове иконку. Однажды, проснувшись утром, она, с огромным волнением и непоколебимой верой в помощь святителя Луки, рассказала следующее. Она, как и несколько дней ранее, помолилась вечером перед сном, намазала больное место маслом, приложила икону, легла спать и... Дальше, говорит, почувствовала, будто ей кто-то стал делать операцию на голове: намазали, открыли и как бы вычищали что-то изнутри. Сначала было очень больно, но по мере освобождения больного места от «чего-то» боль стала проходить. Потом это место долго горело как огнем, к утру боль совсем утихла. Сейчас уже прошло более полугода и, слава Богу, тетя совсем не пьёт таблетки и забыла, что такое мигрень. А у нас растёт малыш, и назвали мы его Лука, это наш четвертый ребенок. Во время беременности и родов я молила святого Луку о помощи и благополучных родах, и эта помощь пришла. Благодарим тя, святителю отче Луко, и чтим святую память твою, ты бо молиши за нас Христа Бога нашего! «Я ЖЕ СКАЗАЛ, ЧТО ПОЗАБОЧУСЬ». Наталья Потапова Мой крестник родился нездоровым, это было тяжёлым ударом для всей семьи. Мальчику требовались многочисленные операции, при этом основные операции приходились на возраст до полутора лет. Конечно, мы искали поддержки у Господа, Богородицы, святых угодников. О Луке Крымском я слышала, но как-то я, грешная, была не приучена обращаться к нему за помощью. И вдруг стала понимать, что в храмах я все чаще прямо-таки натыкаюсь на иконы святителя Луки, чувствовала его взгляд на себе, который спрашивал: «Почему не просишь?». Столько тревог, страха было, но ещё у меня была бесконечная уверенность, что всё будет хорошо с ребенком. После просмотра передачи о святителе Луке, наверное, мои призывы о помощи были особенно горячи, мне приснился он сам, и сказал мне, что поможет нашему малышу. Я надеялась, что это был добрый сон. Первые три операции на кишечнике прошли очень хорошо, препятствия, которые возникали, просто внезапно исчезали. Но предстояла ещё операция на голове, и когда вдруг возникли сомнения в отношении правильности выбора клиники (врачи не обещали очень успешных результатов), я как будто услышала слова Луки: «Я же сказал, что позабочусь!» И тревоги отступили, и, слава Богу и Божьей Матери, слава Луке Крымскому и всем святым угодникам, операция прошла очень успешно! Мой крестник быстро восстановился, впереди нас ждут ещё операции, но я знаю, что с ним всё будет хорошо! С тех пор всегда обращаюсь за помощью к святителю Луке Крымскому! __________________________________ 18 марта у мощей святителя Луки в Свято-Троицком монастыре пройдет праздничная Литургия в честь обретение мощей свт. Луки (Воино-Ясенецкого). Вы можете подать записки о Ваших ближних онлайн: О ЗДРАВИИ: ОБ УПОКОЕНИИ: Записки принимаются до 12−00 (мск) 17 марта. Записки, поданные позже, будут прочитаны в другие дни.

Монастырь – обетованная земля

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Здесь он получил от Господа энергию силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение.

Колокольным звоном гудел воздух, изливая радость на город и его окрестности, когда новый насельник вошел в монастырские врата. Праздновали день памяти игумена Печерской обители преподобномученика Корнилия . И все вокруг свидетельствовало, что жизнь, отданная Богу, благословенна Им вовеки.

Монастырь! Обетованная земля! Желанная и выстраданная! Как же долго отец Иоанн до нее шел! Душу его переполняла благодарность Богу за все: за прошлое, настоящее и даже за будущее. С этим чувством он припал к раке преподобного, его принес Богу за Божественной литургией и, скрыв радость за монашеской строгостью, пошел к наместнику архимандриту Алипию. Он и привел собрата в келью, которая стала его домом до конца дней земных. Слово отца наместника, сказанное им при расставании: «Отсюда тебя и выносить будем», – оказалось пророческим.

Псково-Печерский монастырь в 1967 году в буквальном смысле был воином-богатырем. Его доспехами были не стены и башни (что они могли значить в то время?!), но дух насельников. Молитвами и бесстрашным мужеством совсем недавно, в 1961 году, они отразили осаду всемогущего государства, снова воинствующего на Церковь. Насельники, бывшие воины, сменили солдатские гимнастерки на монашеские подрясники. Они хорошо знали цену жизни. И как не выдали врагу свою земную Родину, так могли ли отдать свое Небесное Отечество, обретенное в страданиях военного лихолетья. Приняв в сердца живую веру, они вооружились страхом Божиим, чтобы воинствовать против греха. Вера в Бога, любовь к Богу и освящали жизнь обители.

Монастырский период стал вершиной служения отца Иоанна. Придя в монастырь уже в преполовении своего жизненного пути, он получил от Господа энергию и силы на многие годы, в которые раскрылись все стороны его духовного дарования, здесь явилось в нем истинное старческое служение. Все в монастыре вызывало в душе его глубокое благоговение. Стены и храмы воскрешали богатую событиями и духовной жизнью историю. Насельники во главе с наместником – богомудрые старцы. Паломники, притекающие в обитель из безбожного, утопающего во грехах мира, воспринимались как истинные подвижники благочестия. Отец Иоанн видел людей в ограде монастыря ангелами. Частенько из толпы, сопровождавшей его из храма, был слышен его веселый возглас: «Да что ты, миленькая, что ты?! Какие здесь враги? Вот вокруг меня – все ангелы, и ты тоже».

Отец Иоанн стал седмичным иеромонахом. А это значит, что за месяц душа его питалась обилием благодати полного круга богослужений: литургия, вечерняя служба, исповедь, молебны, панихиды. В этом была радость полноты общения земной Церкви с Небесной. Его мысли и чувства, освобожденные от житейских попечений, переставали влаяться в видимых мелочах. Душа зрела во всех проявлениях монастырской жизни Всемогущую Божию руку. Монашеские обеты, которыми отец Иоанн руководствовался, живя в миру, были той нерушимой оградой, где хранилось главное сокровище его души – любовь к Богу. Она научила отца Иоанна послушанию Промыслу Божию. Он не искал в людях источника ни бед своих, ни радостей. Все принимал из руки Божией. Даже недоброжелателей и врагов благословлял как орудия Промысла Божия. Послушание Христу – главное. В исполнении этого обета проявлялся внутренний мир послушника-старца. Батюшка частенько напоминал монастырским насельникам:

«Послушание – цепочка от Господа через священноначалие к монаху».

Многим приходилось слышать от отца Иоанна, что наместник в монастыре – пастырь, а все остальные пасомые: «Бог его терпит, и Сам с ним разберется, а в нас Он видит сейчас нетерпение и непослушание. Именно это изгнало наших прародителей из рая, а из нашей души оно изгоняет мир. Стяжи дух мирен – и не только сам спасешься, но и вокруг тебя многие». Отец Иоанн вносил спокойствие в жизнь братии и направлял их не на бунт и ропот, а на терпение. Он часто говорил:

«Если нечего будет терпеть, как научимся терпению – этой драгоценнейшей добродетели? Не место спасает человека, а терпение. От себя не убежишь. И в другой монастырь принесешь те же страсти, и опять все вокруг будет плохо».

Вспоминает архимандрит Филарет (Кольцов) : «Приду к отцу Иоанну возбужденный, обрушу на старца свои неудовольствия и претензии к старшим. Духовник не помогает, послушники не слушаются. Отец Иоанн молчит, не перебивает. Выговорюсь и успокоюсь. А батюшка задаст несколько таких вопросов, что я начинаю понимать свою неправоту. И отец Иоанн итог подводит: «Видишь сам, вину-то в себе поискать надо, как найдешь, так и обстоятельства изменятся».

«Нестяжание чуждо печали», – пишут святые отцы. И пасхально светлый лик отца Иоанна свидетельствовал о его нестяжательности без всяких слов. Всегда спокойный, радостный он повторял: «Человек с благодарным сердцем никогда ни в чем не нуждается». Нестяжательность отца Иоанна распространилась до того, что на исходе из земной юдоли у него остался лишь «смертный чемодан», где все до малейшей детали было приготовлено к погребению, и раздавать было нечего. Период странничества, когда все попечение его было только о Доме Божием, приучил его к такому нестяжанию, что он ничего не искал для себя, вверив попечение о себе Богу. Единственное, что он позволял себе неограниченно, – это стяжание добрых дел Христа ради. В этом он был неутомим и ненасытен. Истинная нестяжательность привела его к стяжанию Духа Святого.

Целомудрие отца Иоанна заботилось лишь о чистоте сердца. «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (). к Богу ограждала его даже от помыслов. И то, что в страстном человеке вызывает вожделение, в душе отца Иоанна порождало славословие и благодарение Божией премудрости: «Бог видел, как ткалась и моя плоть, и как же я Божиим велением дивно устроен. Сеяние – зачатие новой жизни – это ли не чудо?» Защищая от нападок труждающихся в монастыре «жен-мироносиц», отец Иоанн говорил ревнителям древних порядков: «Так-то оно так, но не Господь ли благословил в нашем монастыре постриг первой труженицы преподобной Вассы? И не от трудов ли и потов преподобных Ионы и Вассы ощущаем мы благодать в Успенском соборе ? Как должно быть в других монастырях, я не ведаю, но то, что в нашем Божиим благословением спасаются и матушки – это я знаю точно».

В монастырь он пришел, уже утвердившимся полностью в монашеских обетах, и никто не видел его борений, но то, что духовные плоды процвели в отце Иоанне до совершенного идеала, было очевидно всем. К нему пришло духовное просвещение ума и сердца, а с ним – ясное познание путей спасения в настоящем, казалось бы, таком не спасительном времени.

Вспоминая первый год жизни в монастыре, отец Иоанн говорил, что в это время ощущение разделения между видимым земным и невидимым вечным стиралось до такой степени, что он переставал его воспринимать. Все живущие ныне и некогда жившие, и те, кто сегодня стоит у престола в храме монастырском, и те, кто стоит у Престола Божия уже столетия, – одна семья, запечатленная духом Божией Любви – ковчег спасенных. И все они здесь сейчас, рядом. Сердце его слышало звуки нездешнего мира.

И чем острее проступало это чувство, тем сильнее была и сердечная туга по погибающему в безверии миру. Позднее эти переживания продиктуют ему много писем к живущим в миру и тоскующим душой по Истине спасительного пути: «В это время, когда оскудевает мир духом Православия, сохранить веру и доверие Богу, не поколебаться, не возроптать, сохранить любовь к заблуждающимся и жалость к врагам – это путь Божией правды. Это значит соделывать свое спасение».

Только несколько месяцев провел отец Иоанн в своем умозрительном понимании монашеского образа жизни: службы, молитвы в полумраке освещенной лишь лампадой кельи. Жизнь властно стала вносить поправки в такое «идеальное» житие. Мимоходом благословив человека, он пробегал в свое спасительное уединение. Но, оставив просителя на монастырском дворе, не уделив ему минуты, он приносил в сердце своем память о нем в келью на целый день. Это разрушало мир в душе. Он стал молить Бога о вразумлении. В памяти воскресло видение из недавнего прошлого, и в сердце опять прозвучали слова ангела: «Всю жизнь будешь мотаться». Не значит ли это, что в монашестве его удел – утешать людей, нести с молитвой вместе с ними тяготы жизни, направляя это крестоношение в спасительное русло?

Пришли думы о монашеской жизни дорогих Глинских старцев. Он сам видел, как они, выпестованные Богом в уединении пустыни, в отшельничестве, открывали страждущим свои сердца и души, чтобы привести к Богу, «аще возможно, некоторых».

Отец Иоанн вспомнил и свое сновидение: Оптинского старца Амвросия в толпе мирян и себя, ожидавшего старческого благословения. Он все понял. Так милостью Божию он получил ответ на свои недоумения. Многие святые старцы в конце жизни приняли на себя как высший монашеский подвиг служение погибающим. Преподобный Серафим Саровский напомнил о конечном подвиге своего монашеского пути – выходе из затвора к людям. А позднее письмо-завещание духовного отца Серафима (Романцова) подтвердило выводы отца Иоанна: «Помяните любовь мою к вам, ради которой я пренебрегал собственною моею пользою, но всегда искал только вашу пользу: всем вам сострадал и во всей скорби вашей сочувствовал вам… Ах, отцы, братья и сестры мои возлюбленные. Воздайте мне вашими слезными молитвами к Богу за мою любовь к вам, ибо вы все были в моем сердце».

Мир и спокойствие, водворившиеся в душе, известили отца Иоанна, что он понял все правильно. Послушник-инок принял Божие благословение на свое духовничество и стал должником и монахам, и мирянам – всем, кого Господь пошлет ему на пути. И вышел иеромонах Иоанн (Крестьянкин) на «стогна града», терпя при этом многие укоризны, бросаемые и в спину, и в лицо: «Как был приходским попом, так им и остался!»

И тропа в монастырь, которую отец Иоанн обещал проложить касимовцам, очень скоро превратилась в дорогу. Благочинный отец Александр не раз говорил: «И что это за Касимов такой? Не перенести ли его к нам на Святую горку? Уж очень много касимовцев едет к нам теперь!» Но скоро потянулись к отцу Иоанну паломники из Орла, Москвы, Ленинграда, Рязани. Орловчане претендовали на первенство по праву первородства: у них начинался жизненный путь отца Иоанна. Москвичи не уступали: его пастырское служение началось в Москве. Ленинградцев ободряли давние права близости к Псково-Печерскому монастырю и к старцу Симеону . На Рязанщине отец Иоанн служил последние десять лет и стал ей родным. И не перечесть, кого только и откуда не привел Господь на эту тропу-дорогу. «Живем на улице Международной, вот и сами стали международными!» – пошучивал батюшка. Вокруг отца Иоанна очень скоро образовалась община – невидимый «монастырь», без обетов, без постригов работающий Богу во спасение души, во благо Церкви и ближним. И много-много лампад зажглось в миру от его монашеского духа. Были в нем молодые и старые, ученые и простецы, все с любовью и желанием предавшиеся послушанию на пути к спасению. Чего только не делали его трудники! Сестры – современные жены-мироносицы служили ближним от имений своих, а чаще от своих трудов: шили плащаницы, облачения, параманы. Братья резали кресты, писали иконы, издавали книги, трудились над диссертациями.

Опыт общения с самыми разными людьми и в самых непростых жизненных обстоятельствах выпестовал в отце Иоанне такого христианского педагога, который прозревал человека до той глубины, где хранился замысел Божий о нем. Безошибочно и ненавязчиво, не вмешиваясь своей волей в Богом данную личность, он помогал найти человеку ту единственную стезю, которая определена ему волей Божией. Учил, как укорениться на ней. То и дело слышалось из уст отца Иоанна:

«Деточки, деточки! Спешите делать добро! Не скупитесь делать добро! Это то, что впереди нас, пой вечную жизнь и встретит нас, когда будем покидать землю».

Преподобномученик Корнилий (1501–1570) прославлен в XVI в. Его святые мощи покоятся в Успенском храме Псково-Печерского монастыря.

Архимандрит Филарет (Кольцов Иван Николаевич) родился 22 марта 1958 г. в дер. Малые Убеи Татарской АССР. В 1975 г. окончил среднюю школу г. Ульяновска. В 1976 г. вступил в число братии Псково-Печерского монастыря. С 1977 по 1979 г. служил в рядах Советской армии. В марте 1984 г. пострижен в рясофор и рукоположен во диакона. В 1985 г. принял монашеский постриг и рукоположен во иеромонаха. В 2000 г. возведен в сан архимандрита. С 2003 по 2008 г. обучался в Московской духовной семинарии. С 1984 по 2003 г. исполнял послушание эконома. Последние годы был келейником о. Иоанна.

Преподобный Иона (священник Иоанн Шестник) – основатель Псково-Печерского монастыря, преподобная Васса (Мария, супруга священника Иоанна) – первая постриженица обители. Гробницы с их мощами почивают в Богом зданных пещерах.

Храм Успения Божией Матери – самый древний на территории Псково-Печерско-го монастыря. В 1470 г. священник Иоанн (прп. Иона) поселился у реки Каменец и выкопал в горе пещерную церковь Успения Божией Матери, которую освятили в 1473 г. Вокруг этого храма и образовался впоследствии монастырь.

Схиархимандрит Александр (Васильев Владимир Васильевич) родился в 1927 г. в дер. Орехова Гора Палкинского р-на Псковской обл. По окончании Великой Отечественной войны поступил в Ленинградскую духовную семинарию, а затем в Ленинградскую духовную академию. В ноябре 1955 г. епископом Псковским и Порховским Иоанном (Разу-мовым) был рукоположен во диакона в г. Дно, 24 ноября в Псково-Печерском монастыре пострижен в рясофор с именем Александр, в честь св. блгв. кн. Александра Невского, а 25 ноября рукоположен во иеромонаха. Три года служил в Свято-Троицком кафедральном соборе г. Пскова. В октябре 1958 г. поступил в братию Псково-Печерского монастыря и в декабре того же года пострижен в монашество с именем Александр, в честь сщмч. Александра Иерусалимского. С сентября 1959 г. в течение 22 лет исполнял послушание благочинного монастыря. С 1993 г. – братский духовник. С 1960 г. хранил святыни упраздненного Дивеевского монастыря, которые в 1992 г. передал в возрожденную обитель. Скончался 15 октября 1998 г., перед кончиной принял Великую схиму с именем Александр, в честь св. блг. кн. Александра Невского. Похоронен в Богом зданных пещерах рядом с родителями (монахом Василием и монахиней Марией) и сестрой (монахиней Ольгой).

Преподобный Симеон Псково-Печерский (Желнин Василий Иванович, 1869–1960) родился и вырос в дер. Яковлевской Псковской губ. В 1894 г. поступил послушником в Псково-Печерский монастырь. В 1900 г. пострижен в монашество с именем Вассиан. В 1901 г. рукоположен в сан иеродиакона, а в 1903 г. – во иеромонаха. В 1927 г. иеромонах Вассиан принял Великую схиму с именем Симеон в честь св. прав. Симеона Богоприимца и был назначен духовником монастырской братии и мирян. Это послушание он выполнял до самой кончины. В 2003 г. старец иеросхимонах Симеон (Желнин) был причислен к лику святых преподобных Псково-Печерских. Его нетленные мощи находятся в Сретенском храме монастыря, а на месте его упокоения в Богом здан-ных пещерах ныне покоится старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

← Вернуться