Последние годы жизни Сергия Булгакова. История с примусом

13.07.1944. – Умер философ протоиерей Сергий Николаевич Булгаков

(16.07.1871–13.07.1944) – экономист, философ, богослов; политический и церковный деятель, священник; приверженец религиозно-идеалистической метафизики всеединства и софиологии. В юности – "легальный марксист", прошел путь от атеиста до священнослужителя и богослова.

Родился в г. Ливны Орловской губернии в семье священника. После окончания в 1884 г. Ливенского духовного училища поступил в Орловскую духовную семинарию, которую оставил в 1888 г. в связи с «утратой религиозной веры на долгие, долгие годы» (как он писал). Булгаков поступил в 7-й класс Елецкой гимназии, по окончании которой стал студентом юридического факультета , где изучал политэкономию и увлекся с марксизмом.

После окончания в 1896 г. юридического факультета по кафедре политической экономии стал преподавателем политэкономии в Московском Императорском техническом училище, активно сотрудничал в журналах либерально-народнического и марксистского направлений ("Русская мысль", "Новое слово", "Научное обозрение", "Начало"). К счастью, в 1898 г. Булгаков был направлен в двухгодичную научную командировку в Германию для подготовки к профессорскому званию. В Берлине он общался с лидерами германской марксистской социал-демократии Бебелем и Каутским. Он выезжал также в Париж, Лондон, Женеву (там он познакомился с Плехановым), Цюрих, Венецию. Личное знакомство с Западом, родиной марксизма, пошло на пользу. Тщательно изучив данные о развитии сельского хозяйства в Германии и др. странах Западной Европы, Булгаков пришел к выводу, что теория Маркса применительно к аграрному сектору экономики ошибочна. Экономическое опровержение марксизма стало результатом его двухтомной диссертации "Капитализм и земледелие" (1900). Затем он – профессор политэкономии в Киевском (1901–1906) и Московском университете (1906–1918).

Булгаков вспоминал, что из-за границы он возвратился «уже с разложившимся марксизмом». Вскоре он познакомился с последователями умершего в 1900 г. и вспомнил о своих предках: он все-таки был сыном священника в пяти поколениях и сам учился в духовной семинарии. Подобная мiровоззренческая эволюция была характерна для немалой части тогдашнего "ордена русской интеллигенции", и вскоре Булгаков становится одним из признанных вождей этого возвращения к христианству, он один из инициаторов сборника "Проблемы идеализма" (1902). Пересмотр своего марксистского мiровоззрения Булгаков изложил в десяти статьях 1896–1903 гг., вошедших в сборник "От марксизма к идеализму" (1903). В них Булгаков неразрывно соединяет социально-экономический идеал с христианством, что станет для него и далее основой экономических взглядов и развиваемой философии хозяйства.

Западный капитализм был для Булгакова также системой недолжной и нехристианской. В докладе "Народное хозяйство и религиозная личность" (1909) Булгаков дал исчерпывающую критику западной либеральной политэкономии и капитализма как плода протестантской иудаизации (кальвинизм, пуританизм) западного христианства. Ссылаясь на соответствующие исследования В. Зомбарта и М. Вебера, Булгаков пишет: «недаром пуританизм часто называли английским еврейством (English Hebraism), имея в виду это усвоение им ветхозаветного духа… В пуританизме с грандиозной силой пробудилась и характерная для еврейского мессианизма вера, что англосаксы – избранный народ Божий, призванный властвовать над другими народами ради спасения и просвещения их же самих… пуританский аскетизм стоит у колыбели современного "экономического человека", орудующего на бирже и рынке. Эпоха ХVII в. завещала своей утилитарной наследнице прежде всего необычайно спокойную, – мы смело можем сказать, – фарисейски спокойную совесть при наживании денег, если оно только совершается в легальной форме» .

Марксизм же в своей критике капитализма не только ошибочен экономически, но и не менее безнравственен с христианской точки зрения, – писал Булгаков. Марксистское учение о классовой борьбе за те же земные блага – это мелкий гедонистический идеал "прогресса", ради которого Маркс провозглашает эгоистичную классовую борьбу, насилие и безжалостное разрушение "старого мiра", то есть допускает "временное" применение зла (гражданскую войну) к современным поколениям, которые служат лишь удобрением для "грядущего блаженства" потомков. Марксизму Булгаков дал точное духовное опровержение как еретической утопии: «В основе социализма как мiровоззрения лежит старая хилиастическая вера в наступление земного рая… Избранный (еврейский) народ, носитель мессианской идеи заменился пролетариатом» .

В 1919 г. Булгаков отправился в Крым к семье. В Симферополе он принял должность профессора политэкономии и богословия в университете. Здесь им были написаны работы: "У стен Херсонеса", "Трагедия философии", "Философия имени". В 1920 г., когда красные взяли Крым, Булгаков не захотел эмигрировать, но как священника его исключили из числа профессоров, а в 1922 г. арестовали. Отец Сергий был включён в списки деятелей науки и культуры, подлежащих высылке за границу. 30 декабря 1922 г. он отправляется из Крыма в изгнание.

После недолгого пребывания в он уезжает в Чехословакию, где в мае 1923 г. занимает должность профессора церковного права и богословия на юридическом факультете Русского Научного Института в Праге.

В 1925 г. году переезжает в Париж, где участвует в создании православного Богословского Института. До самой кончины отец Сергий был его безсменным руководителем, а также профессором кафедры догматического богословия. В 1927 г. вышла первая часть трилогии “Купина Неопалимая”, в том же году вторая часть – “Друг Жениха”, в 1929 г. третья – “Лестница Иакова”.

Помимо того, о. Сергий уделял большое внимание духовному наставничеству в "Русском студенческом христианском движении" участию в экуменическом движении, что было характерно для либеральной т.н. "парижской юрисдикции" митрополита Евлогия, отколовшегося в 1926 г. от . До конца 1930-х гг. Булгаков принял участие во многих экуменических начинаниях, став одним из влиятельных деятелей и идеологов этого движения; в 1934 г. он совершил большую поездку по США.

В 1939 г. у о. Сергия был обнаружен рак горла. Перенес операцию, утратил способность говорить, служить, читать лекции. Начавшаяся ограничила ещё более сферу его трудов в оккупированном Париже. Однако до последних дней жизни он не прекращал работать над новыми книгами. В 1933–1945 гг. была издана вторая трилогия Булгакова: “Агнец Божий” (1933), “Утешитель” (1936), “Невеста Агнца” (1945). Cвою последнюю книгу "Апокалипсис Иоанна" он закончил незадолго до смерти. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Восприняв от В.С. Соловьева философию всеединства, Булгаков развивал учение о "Софии Премудрости Божией" как предвечно сущей в Божественном замысле мiровой душе, женственной по своему существу, вместившей Божественную любовь и излучающей ее в мiр. Эти богословские сочинения Булгакова (в которых содержатся также элементы хилиазма) вызвали резкую критику и обвинения в ереси со стороны и Московской патриархии, и Русской Зарубежной Церкви (наиболее обстоятельная критика была дана : " Защита Софианской ереси протоиереем Сергием Булгаковым пред лицом Архиерейского Собора Русской Зарубежной Церкви", 1937), и даже среди коллег о. Сергия по Институту. В частности, дал своему декану такую оценку:

«... взяв от Соловьева основную концепцию всеединства (с включением софиологической темы), Булгаков, под влиянием Флоренского, целиком уходит в сторону софиологических размышлений... Однако и в своих чисто богословских трудах Булгаков остается философом – закваска трансцендентализма, метафизики всеединства, даже некоторые общие начала философской мысли, усвоенные Булгаковым на заре научной жизни, сохранили свою силу и в годы чистого богословствования... Булгаков бывал часто достаточно неосторожен в своих формулах, – у него на каждом шагу найдем мы противоречия и трудно согласимые выражения – и именно о Софии...

"Тварь есть всеединство", – утверждает Булгаков в "Свете невечернем": она есть "единое – многое, всё", "ей принадлежит положительное всеединство". "Онтологическая основа мiра заключается в сплошной, метафизически непрерывной софийности его основы"... София, как идеальная основа мiра, стоит между Абсолютом и космосом, как некое "третье бытие", соединяющее в себе и божественную и тварную природу... Для Булгакова космос есть живое, одушевленное целое и потому он серьезно и настойчиво выдвигает понятие "души мiра" – в "Философии хозяйства"... "Тайна мiра, – пишет Булгаков, – в женственности... зарождение мiра есть действие всей Святой Троицы, в каждой из Ее Ипостасей простирающееся на восприемлющее Существо, вечную женственность, которая через это становится началом мiра". И она есть "четвертая ипостась". Булгаков именует Софию как Вечную Женственность и материнское лоно бытия "четвертой ипостасью". ... София собственно есть "мiр идей, т. е. идеальная основа мiра". "София по отношению ко множественности мiра есть организм идей, в котором содержатся идейные семена всех вещей" – в ней "корень их бытия"...

Еще в "Свете невечернем" зло связывается Булгаковым с тем, что "ничто" "врывается в осуществленное уже мiроздание как хаотизирующая сила" (Бог "не остановился и перед тем, чтобы смириться, дав место бунтующему хаотическому ничто"). Т. о., "возможность зла и греха, как актуализации ничто, была заранее дана мiрозданием". Надо сказать, что это очень странная теория зла, которое возводится к "ничто" – словно это ничто (т. е. чистый ноль), может стать "хаотизирующей силой"! ...

Булгаков имеет чрезвычайное значение в развитии русской философии прежде всего тем, что углубил темы космологии, столь существенные для уразумения бытия. Понятие "тварной Софии" (если и не стоять за самый термин, по разным причинам не всегда удачный) глубже всего и основательнее всего проработано в русской мысли именно Булгаковым, – особенно вдохновляющими являются его анализы в "Философии хозяйства"... [Однако] Синтез науки, философии и религии так же не удался Булгакову, как и Соловьеву, – как он вообще не может удаться в линиях метафизики всеединства. Но метафизика всеединства стоит в самой тесной близости к тому чаемому синтезу, который, будучи свободен от основной ошибки всеединства, даст надлежащее и плодотворное сочетание науки, философии и богословия – задача этого синтеза явно неустранима для русской мысли, не утратившей внутренней связи с Православием».
(Прот. В.В. Зеньковский. История русской философии. Т. II, сс. 430-457 )

И другой институтский коллега о. Сергия Булгакова, проф. архм. Киприан (Керн), писал в сборнике, посвященном 25-летию Богословского института, о взглядах своего руководителя: «Надо прямо и решительно заявить во всеуслышание: Богословский институт никогда не считал домыслов о. Сергия своим официальным богословием. Никакой своей школы о. Сергий у нас так и не мог создать. Больше того, он не оставил в среде своих бывших слушателей, а теперь и преподавателей, ни одного ученика... Его идеи, вероятно, останутся, по меткому слову , "продуктом типографского станка и мертвыми обитателями библиотечных полок"...»...

Отец Сергий Булгаков о еврейском вопросе

В годы войны, размышляя о судьбе еврейства, переживавшего гонения в гитлеровской Германии, о. Сергий писал:

«В большевизме более всего проявилась волевая сила и энергия еврейства, все те черты, которые так известны уже и по Ветхому Завету, где они были предметом гнева Божия... В грядущих событиях центральное место принадлежит России и еврейству... Россия находится под игом большевизма, ... еврейство же претерпевает еще раз в своей истории гонение. Но само же оно доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия... кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме... Еврейство в самом своем низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении, через посредство большевизма совершило если – в сравнении с татарским игом – и непродолжительное хронологически (хоть четверть века не есть и краткий срок для такого мучительства), то значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над Св. Русью, которое было попыткой ее духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России, которая, по милости Божией, оказалась все-таки с негодными средствами. Господь помиловал и спас нашу родину от духовной смерти». Так что большевизм – это еще не победа сатаны над Россией. Это «ужасная победа сатаны над еврейством, совершенная через посредство еврейства» ("Расизм и христианство", 1941–1942 ).

«Власть денег, маммона являются всемiрной властью еврейства. Этот неоспоримый факт не противоречит тому, что значительная, даже большая часть еврейства и доныне пребывает в глубокой нищете, нужде, в борьбе за существование, которая не находит для себя естественного исхода за отсутствием собственной страны, в силу агасферического рассеяния, состояния "вечного жида". Другое же проявление власти князя мiра сего выражается в лжемессианском пафосе, в ожидании будущего, земного мессии на месте Отвергнутого и Распятого. По силе этого мессианства и всей его пламенности сыны Израиля оказываются в ряду вдохновителей безбожного материалистического социализма наших дней. ... в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мiр и в особенности христианское человечество» ("Гонения на Израиль", 1942 ).

Русский философ-богослов Сергей Булгаков - человек непростой судьбы. Он смог пройти через сомнения и найти свой путь к Богу, создав собственное учение о Софии, смог преодолеть недоверие друзей и церковное неодобрение и жить по совести и по вере.

Детство и семья

Родился Булгаков Сергей Николаевич 16 (28) июля 1871 года в городе Ливны, в большой семье священника, настоятеля небольшой церкви при кладбище. Отец Сергея воспитывал детей (а их у него было семеро) в православных традициях. Семья регулярно посещала церковные службы, дети слушали, а позже сами читали священные книги. Сергей с благодарностью вспоминал детские годы, когда он соприкоснулся с красотой русской природы, подкрепленной торжественным величием литургии. Именно в это время он пережил гармоничное единение с Богом. Его воспитывали как примерного христианина, в ранние годы он искренне верил в Бога.

Годы учебы

В 12 лет Булгаков Сергей начал учиться в духовной школе, в это время он был, по его словам, «верным сыном Церкви». Окончив школу, он поступает в духовное училище в родном городе Ливны. В это время он всерьез задумывается о том, чтобы связать свою жизнь со служением Богу. Через четыре года, завершив обучение в училище, Булгаков поступает в духовную семинарию в г. Орле. Здесь он проучился три года, но в это время происходит значительное изменение его мировоззрения, он переживает глубокий религиозный кризис, который обрекает его на неверие в Бога. Разуверившись в православии, в 1987 году Булгаков покидает семинарию и после этого еще два года учится в классической гимназии в г. Ельце. Позже он поступает в Московский государственный университет, на юридический факультет. В 1894 году он успешно выдерживает выпускные испытания и получает степень магистра с правом преподавания.

Ранние воззрения

Уже на первых курсах семинарии Булгаков Сергей испытывает большие сомнения в религиозных постулатах и переживет глубочайший кризис веры, который подталкивает его не только к уходу из семинарии, но и к сближению с очень популярными в это время марксистами. Он усиленно работает в этом новом для себя философском направлении и довольно быстро становится ведущим теоретиком марксизма в России. Однако вскоре он осознает несостоятельность этой теории и эволюционирует в сторону идеализма. В 1902 году он даже пишет статью «От марксизма к идеализму», в которой объясняет изменение своих взглядов.

Эти его изменения в воззрениях вполне соответствуют духу времени, для русской интеллигенции того периода было характерно увлечение немецким идеализмом и впоследствии религиозностью. Знакомство с Бебелем и Каутским, труды В. Соловьева и Л. Толстого приводят его к поискам в области христианской политики к решению вопроса о добре и зле. На некоторое время Булгаков увлекается космизмом, вслед за Николаем Федоровым. Эти искания, которые сам он обозначил как «социальное христианство», абсолютно укладываются в эволюцию русской данного периода.

Постепенно мысль Булгакова зреет и формируется, путь его философских исканий прекрасно отражает его первый значительный труд - книга «Свет невечерний».

Педагогическая деятельность

По окончании университета Сергей его связана не только с философией, но и с преподаванием) остается на кафедре с целью написания докторской диссертации, также он начинает преподавать политическую экономию в Императорском техническом училище г. Москвы. В 1898 году университет отправляет его на два года в научную командировку в Германию. В 1901 году он защищает диссертацию и получает должность ординарного профессора на кафедре Киевского политехнического института. В 1906 году он становится профессором Московского коммерческого института. Лекции Булгакова отражают путь его исканий, многие из них будут изданы как философские и социально-экономические труды. Позже он работал профессором политэкономии и богословия Таврического университета и профессором церковного права и богословия в Праге.

Опыты социальной активности

Примкнув к марксистам, в 1903 году Булгаков Сергей участвует в нелегальном учредительном съезде Союза освобождения, членами которого были Н. Бердяев, В. Вернадский, И. Гревс. В рамках деятельности Союза Булгаков распространял патриотические взгляды, являясь редактором журнала «Новый путь». В 1906 году философ принимает деятельное участие в создании Союза христианской политики, от которой проходит в депутаты Второй Государственной думы в 1907 году. Однако скоро взгляды антимонархистов перестают быть ему близкими, и он переходит на противоположную сторону. С этого момента он больше не предпринимает попыток вступать в общественные движения и сосредотачивает свою активность на написании философских и публицистических трудов.

Религиозная философия

В 1910 году Сергей Булгаков, философия которого подходит к главной точке своего развития, знакомится с Дружба двух мыслителей значительно обогатила русскую мысль. В этот период Булгаков окончательно возвращается в лоно религиозной, христианской философии. Он трактовал ее в церковно-практическом аспекте. В 1917 году выходит в свет его этапная книга «Свет невечерний», также в этом году Сергей Николаевич принимает участие во Всероссийском Поместном Соборе, который восстанавливает патриаршество в стране.

Философ в это время много размышляет о путях развития для страны и интеллигенции. Он переживал революцию как трагическую гибель всего, что было ему дорого в жизни. Булгаков считал, что в этот трудный момент на плечи священников ложится особая миссия сохранения духовности и человечности. Гражданская война усилила ощущение апокалипсиса и подтолкнула Сергея Николаевича к важнейшему решению в жизни.

Путь священника

В 1918 году Булгаков принимает сан священника. Посвящение происходит 11 июня в Даниловском монастыре. Отец Сергий близко сотрудничает с патриархом Тихоном и постепенно начинает играть довольно значительную роль в Русской церкви, но все изменила война. В 1919 году он отправляется в Крым, чтобы забрать свою семью, но вернуться в Москву ему уже будет не суждено. В это время большевики исключают Булгакова из преподавательского состава Московского коммерческого института. В Симферополе он работает в университете и продолжает писать философские труды. Однако пришедшая туда Советская власть вскоре лишает его и этой возможности.

Эмиграция

В 1922 году Сергей Булгаков, книги которого не были угодны новой, Советской, власти, был выслан в Константинополь вместе с семьей. Ему был дан на подпись документ, в котором говорилось, что он высылается из РСФСР навсегда и в случае возвращения будет расстрелян. Из Константинополя Булгаковы переезжают в Прагу.

Сергей Николаевич никогда не стремился покинуть Родину, которая была для него очень дорога. Всю жизнь он с гордостью говорил о своем русском происхождении и активно поддерживал русскую культуру, вынужденную существовать за рубежом. Он мечтал когда-нибудь побывать в России, но этому было не суждено сбыться. На родине остался сын Булгаковых Федор, которого им уже никогда не довелось увидеть.

Пражский период

В 1922 году Булгаков Сергей приезжает в Прагу, где начинает работать в Русском институте на юридическом факультете. В это время Прагу называли «русским Оксфордом», здесь после революции работали такие представители религиозной философии, как Н. Лосский, Г. Вернадский, П. Струве, П. Новгородцев. В течение двух лет Булгаков преподавал здесь богословие. Кроме того, он совершал службы в студенческом храме Праги и в одном из пригородных приходов.

Жили Булгаковы в институтском общежитии под названием «Свободарна», где собрался блестящий коллектив русских ученых и мыслителей. Отец Сергий стал основателем журнала «Духовный мир студенчества», в котором печатались интереснейшие статьи богословского содержания. Также он стал одним из главных организаторов «Русского студенческого христианского движения», членами которого стали ведущие русские эмигранты-мыслители и ученые.

Парижский период

В 1925 году отец Сергий с семьей переезжает в Париж, где при его активном участии открывается первый Православный богословский институт, деканом и профессором которого он и становится. С 1925 года он совершает немало поездок, объехав почти все страны Европы и Северной Америки. Парижский период также отличается интенсивной философской работой Булгакова. Самыми заметными его работами этого времени являются: трилогия «Агнец Божий», «Невеста Агнца», «Утешитель», книга «Неопалимая купина». Будучи деканом Свято-Сергиевского института, Булгаков Сергей создает настоящий духовный центр русской культуры в Париже. Он организует работы по возведению комплекса, называемого «Сергиевское подворье». За 20 лет его руководства здесь появляется целый городок зданий и храмов. Также отец Сергий много работал с молодежью, став известным просветителем и наставником для студентов.

Большие испытания выпали на долю Булгакова во время Второй мировой войны, он был в это время уже тяжело больным, но даже в этих условиях не прекращал свою работу по созданию религиозно-философских трудов. Он очень переживал за судьбу своей Родины и всей Европы.

Софиология С. Булгакова

Булгакова неразрывно связана с богословием. Центральная идея - София Премудрость Божия - не была нова для религиозной мысли, ее активно развивал В. Соловьев, но у отца Сергия она стала глубоким внутренним переживанием, откровением. Религиозно-философским трудам Булгакова недоставало цельности и логичности, он, скорее, исповедуется в своих книгах, рассказывает о собственном мистическом опыте. Главный духовный концепт его теории, София Премудрость Божия, понимается им по-разному: от воплощенной женственности как основы мира до главной объединяющей силы сущего, вселенской мудрости и благости. Теория Булгакова была осуждена Православной Церковью, его не обвинили в ереси, но указали на ошибки и просчеты. Теория его не приобрела завершенного вида и осталась в виде довольно разноплановых размышлений.

Личная жизнь

Булгаков Сергей Николаевич прожил насыщенную событиями жизнь. Еще в 1898 году он женился на дочери помещика Елене Ивановне Токмаковой, которая прошла с ним все жизненные испытания, а их было немало. У пары родилось семеро детей, но только двое из них выжили. Смерть трехлетнего Ивашека стала глубоким, трагическим переживанием для Булгакова, она подтолкнула мыслителя к размышлениям о мудрости мира. В 1939 году у священника обнаружили рак горла, он перенес тяжелейшую операцию на голосовых связках, но научился путем неимоверных усилий говорить после этого. Однако в 1944 году с ним случился удар, который и привел к смерти 13 июля 1944 года.

Начало ХХ столетия, так называемый Серебряный век, - период расцвета в истории русской мысли. Интеллектуальная атмосфера в то время была полна исканий в самых разнообразных областях: философии, науке, искусстве, религии…

Особенное место среди деятелей Серебряного века принадлежит Сергею Николаевичу Булгакову (впоследствии отцу Сергию). Пройдя характерный для тогдашней интеллигенции путь «от марксизма к идеализму», от атеизма к вере, он отобразил это в своём творчестве - сначала научном, а потом философском и богословском. И хотя уже современникам отца Сергия было ясно, что некоторые из его работ не чужды догматических заблуждений и изучать их следует с осторожностью, тем не менее, горение небезразличного духа можно было почувствовать даже в экономических статьях Булгакова-маркиста. В значительно большей мере это можно сказать о поздних творениях мыслителя - в частности, о его дневниках, выдержки из которых мы сегодня предлагаем вниманию читателей.

Каждый день начинает новую жизнь, как эту книгу, и открывает новую безмерность милости Божией. Бог даёт любить Его и молиться Ему, радоваться любовью и жить. И как лениво сердце моё, которое хочет оттолкнуться от усилия этого дня и про себя думает: не этот обыденный день, но иной… какое-то завтра. А между тем в каждом мгновении жизни всё: и Бог, и мир, и наша собственная душа. И это только слепота и косность души ждать какого-то нарочитого мгновения, чтобы остановить его, сказав ему: ты прекрасно!

Поистине так прекрасно каждое мгновение жизни, ибо даёт его Бог, и не ленись, душа моя, знать это и осуществлять… И когда отнимутся мгновения, погаснут огни жизни, тогда мы узрим, как прекрасно, воистину прекрасно каждое мгновение, и тогда будет поздно… Господи, расшири моё сердце, чтобы знать, как прекрасно даруемое Тобою мгновение жизни, чтобы, радуясь, Тебя благодарить, и в радости этой растворится вся земная скорбь.

Господь посылает людей, Он даёт встречи, Он указует пути. Нет ничего случайного в людских отношениях, люди созданы друг для друга. Молись за любящих тебя и друзей, молись за ненавидящих, молись за тех, кто сами о себе не молятся, отягчённые и ослеплённые. Ведь для всех нужна твоя молитва…

Пусть не мнит горделиво человек, что он знает путь свой и это путь добра, ибо трудом молитвы даётся от Господа ведение путей своих. Научи же, Господи!

Не думай, о человече, о делах твоих, как они устроятся, как сложатся твои отношения с людьми, как разрешатся трудности. «Не пецыся на утрей». Ты не знаешь ни продолжительности твоей жизни, ни всех условий, которые с тобою изменяются. Это смущение и тревога, которые на тебя нападают, всё это подобно богачу, который хотел себя обеспечить на будущее, когда Бог отъял его душу. Нужно знать и твёрдо знать, как поступить сегодня: Господь даёт нам сегодняшний день, полный всегда новых, неведомых, таинственных возможностей. Каждый день есть новая тайна у Бога, тайна о нашей жизни. Бог не давал бы дней, если бы они не были раскрывающейся тайной. И мы должны искать для себя места среди этих возможностей, должны ходить пред Ним, проверяя свой шаг - ближайший. Будь же беспечен святою евангельскою беспечностью, как дети. Греховна твоя многозаботливость, греховно твоё желание так обдумать и устроить свою жизнь, чтобы её обезопасить от всяких обстояний. Брось. Над тобою бдит Ангел, охранитель душ и телес наших, все святые, Матерь Божия, а ты бди только и храни сердце твоё, его отдай и принеси Богу, его наполни елеем любви и радования.

Будь готов отдать Богу всё - свою волю, свой разум, свои желания, чтобы, вопреки всему, и пред лицом всего говорить: Твоя воля да будет. Только этого, не меньшего, требует любовь к Богу.

Господи, вот начинаю я новый день Твоей благости, новую страницу жизни. Помоги мне, чтобы не осталась она пустою, по лености моей, как и большая часть дней жизни моей, и чтобы не покрылась она мерзкими грехами моими, вольными и невольными, ведения и неведения, но даруй, чтобы хотя самомалейшая крупица служения Тебе ознаменовала день сей, сохрани меня и близких моих друзей святыми ангелы в день сей, покрый их от всякого зла, дай им всем исполнить в день сей волю Твою, да не раскаешься Ты, преблагий Господи, что дал нам, недостойным, сей день жизни нашей. Во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Вот эта-то обыденность каждого дня, она и составляет содержание жизни, и надо, чтобы обыденность была ясна, серьёзна, достойна, величественна.

После молитв Господь чрез ангела-хранителя полагает слово Своё на сердце, и чем горячее и смиреннее была молитва, тем властнее и яснее звучит это внутреннее слово. Мы ищем чудес и знамений и не видим того ежечасного чуда, которое непрестанно совершается в сокровенности сердца. И этот голос ангела-хранителя, если ему внимаем достойно, даёт ответ и на наши трудности и вопрошания и предваряет относительно тех искушений и задач, которые ждут нас в течение предстоящего дня.

Cамое важное в нашей жизни - людские встречи, человеческие сердца, которые распаляются любовию не по воле и не по силе своей, это есть божественная судьба человека, которому дано Богом любить и быть любимым на земле и страдать ради любви. Страдание может быть различно: болезнь, утрата, разлука, неровности, но всегда любовь, дающая высшие, единственные радости, окупается страданием, и не ропщи на это страдание, если можно, люби его как любовь свою, только страданием приобретаешь ты право несебялюбивой, несамоуслаждающейся, но подлинной жертвенной любви. Божия Матерь сама соединяет сердца человеческие у избранных Своих. Она их хранит и осеняет Своим Покровом. И зри на Неё. Какова была Её любовь к Сыну Своему? Была ли эта чистейшая и высшая любовь любовью радости и услаждения? Посему малодушие, ропот, уныние есть грех против любви, есть отвержение примера Матери Божией. И «не пецытеся убо на утрей» - в дни мнимой безысходности. Господь чудесно снимает тяжесть с сердца, даёт исходы, милует и спасает. Благодарите Господа за дары Его, наипаче же за превеликий дар любви, который дал Он созданиям Своим, ибо без этого дара, под трудностью и тяжестью которого иногда стонем мы и жалуемся, была бы пуста и мертва вся наша жизнь. И если кто поистине достоин нашего участия и сожаления, это тот, кто скуден любовью, кому некого любить, кто мало любит.

Убеждение в своей единственности очень тонко и неприметно вселяется в сердце и царит в нём, и много нужно пережить на пути смирения и покаяния, чтобы на самом деле всем сердцем принять, что ты - не единственный или же единственный лишь в грехах своих. Каждого человека смиряет милосердный Господь, посылая уроки жизни, обстоятельства, опытно раскрывающие перед ним его немощь. Для людей одарённых и сильных, «богатых», смириться труднее, потому что они дольше остаются в сознании своей силы, однако каждого человека ждёт неизбежно на пути жизни его такое прозрение. Но оно ещё не есть смирение, вернее только отрицательное к нему условие, требующее положительных. При отсутствии же их это разочарование в себе отравляет душу злым унынием, завистью, в человеке развивается подполье. Нужно преодолевать его покорительной силой смирения, которое состоит в ведении своей немощи и в приятии её как заслуженной кары за грехи и как воли Божией о себе. Нужно немощь свою перестать чувствовать как немощь, что-то недолжное для тебя, но как твоё собственное состояние - иным ты и не можешь быть и не должен стремиться, не должен о себе и себя воображать. Всё человеческое ничтожно перед благодатью Божией и всё человеческое не равноценно. Поэтому и немощь несущественна для вечного спасения.

Человек может мешать грехами своими, гордостью своею вселению благодати Божией, но он ничего к ней не может прибавить. Всяк возносяй себя умалён будет, а смиряяй себя вознесётся . Нужно уйти от самой этой постановки вопроса о своих человеческих правах и свойствах, смотреть вверх, а не вниз, и этот уход - в смирение - даст истинную свободу, детскую лёгкость, мир и радость. Нет мира и радости без искреннего и глубокого смирения, нет без него нелицеприятия. Стяжание смирения есть самое важное дело для человека, без которого он и не может вступить на путь духовного делания. Посему надо быть всегда внимательным к тому, чтобы видеть доброе в человеках, и, видя себя неимущим, укорять себя и почитать недостойным того, что по милости Божией живёшь.

М.В. Нестеров. Философы (Павел Флоренский и Сергий Булгаков)

Тот, кто достиг старости, освобождён ею от страстей плоти, он, оставаясь в теле, чужд его страстей; он опытом долгой жизни постиг то, что необходимо было ему в юности, и близость к Богу, которая даётся стоянием у земного порога, даёт особую свежесть его духу. Старость в Боге есть самое драгоценное достояние человечества, духовный его отстой, чистая влага. Но старость является увенчанием всей жизни: какова жизнь, такова и старость, нужно заслужить старость. Люди боятся старости, не хотят её, но нужно любить старость, хотеть её, как свободы в Боге. Обновится, яко орля, юность моя, и старость есть эта обновляющаяся в Боге вечная юность духа.

Миновал ещё год, новая страница книги жизни, обременённая новыми грехами и искушениями, перевернулась в вечности и предстанет пред моим окаянством на Страшном суде Христовом. О, Господи, мой Господи, доколе я гневаю Тебя, испытую долготерпение Твоё? Я вижу свою немощь, свой грех, томлюсь им и остаюсь в нём. Но славлю чудеса Твои, Господи, которые Ты явил мне в мире сем. Вся жизнь есть чудо, чудо есть дары Твои, любимые мои, семья, дружба, все мои радости. Чудо есть труд для Тебя, для дела Твоего на земле, которого Ты удостоил меня, недостойного. Чудо есть милости Твои, которыми Ты меня венчал. Ты спросишь ответа и оправдания о каждом годе жизни, данном нам, и что реку? И, однако, вижу, как велик и благодетелен был истекший год сей, сколь многое дано мне Богом, сколько надежд и возможностей в нём заложено. Я предаю себя в Твою волю: что Тебе угодно, то буди, нет моей воли, нет моего желания, скажи мне путь Твой, в оньже пойду.

Смиряйся в волю Божию. Если ты видишь, что обстоятельства складываются властно и повелительно, но не так, как хочется тебе в самых твоих искренних, горячих и чистых пожеланиях, покоряйся в том воле Божией, смиряйся. Заставь себя любить десницу Божию, тебя ведущую, хотеть не того, что ты хочешь, но чего Бог для тебя хочет, даже если бы болело и изнемогало сердце твоё. В этом высшая мудрость и высшая покорность. Может быть, не скоро, но рано или поздно раскроется и пред тобой правда Божия и любовь Божия, тебя ведущая, ты и сам поймёшь всю ограниченность твоих нынешних желаний и возблагодаришь Господа. Потому пусть не мятётся сердце твоё, если не по-твоему выходит. Если ты сделал от себя всё, что мог и считал полезным и нужным, жди испытания от Господа и Ему покорствуй. Не томи сердце своё чрезмерной заботой о будущем; ты не знаешь, будет ли и как будет для тебя это будущее. Ты омрачаешь сердце печалью, которая всегда греховна, и не радуешься данной тебе ныне радостью. Возложи печаль твою на Господа, и Той тя препитает. Успокой неспокойное сердце.

Поистине страшно себя видеть, и не надо ни испугаться, ни отравиться страхом, впав в уныние и отчаяние о себе. Это будет лишь новая гордость навыворот, надо терпеть и себя, стяжать дух терпения.

Сам ты - увы! - нуждаешься от всех в прощении и снисхождении. И больше всех, безмерней всех вина твоя не перед теми, которые тебя жалят или к тебе враждуют, но перед теми, которые тебя любят. О страшный и неоплатный долг, вина любви, скудость любви, себялюбие, бездарность любви, её неблагодарность! Обрати свой взор на себя, отведи его от искушающего тебя, и плачь, плачь о грехах любви пред любимыми твоими, тебя незаслуженно, неблагодарного, любящими. И разве кто-нибудь может сказать про себя, что он не должник в любви, что он любит так, как говорит ему его совесть? В час смерти, на Страшном суде увидим мы это бессилие и холодность любви своей и чёрствость, восплачем и ужаснёмся, но поздно. Гори же, сердце; Боже, зажги его, зажги Твоею любовию, и в огне, как мусор, сгорят и попалятся все плевелы сердца, все его греховные занозы.

Только любовь даёт мудрость, только любовь даёт прозорливость, только любовь даёт прощение. Любящий получает способность смотреть на другого из него самого. Нас отделяет друг от друга стена себялюбия, своезаботливости, своекорыстия. Наш взор затемняет пристрастность нашего суждения и видения, мы всегда, думая и о другом, имеем в виду себя, чувствуем себя, но не его. Надо почувствовать его самого, и тогда откроются очи наши. И опытом любви даётся этот опыт мудрости, ведения другого, близкого своего, друга своего. Бог даёт нам это чудо любви, дабы наша жизнь непрестанно обогащалась ею, в Бога богатея. Когда ты испытываешь щемящую тяжесть и сухость на сердце, когда твои пристрастия застилают тебе духовные очи, старайся выйти из себя, молись, слёзно молись Господу о любви, о том, о ком болит душа твоя, кем она ранена. И Бог даст тебе в ответ на твою молитву крылья души, растает вся твоя тягость, и ты обретёшь радость и блаженство любви. Любовь не ищет своего, она бескорыстна; единственная корысть, которой она хочет, это чтобы благо было ближнему твоему. Если любовь твоя своекорыстна, то она не любовь, в ней ещё крепко твоё себялюбие. Воспитывайся в любви к любви, неси труд любви, подыми крест любви, и он станет тебе всё легче и радостней. В этом и есть тайна и сила креста, сила кротости и смирения Христова, делающих иго благим и бремя лёгким. Ты увидишь болезнь любви твоей и движение сердца твоего: если оно легко и ясно и радостно, полно радости любви, значит, свободно оно от приражения себялюбия, но если оно омрачено, обижено, значит, оно больно, сердце любящее не знает обид, оно не только прощает их, но оно их просто не чувствует. Учись любить, трудись в любви.

Любовь не ищет своего. А мы всегда ищем своего и себя даже в любви. И только благодать любви освобождает нас от нас самих. Можно приносить жертвы, поступаться своим, но всё-таки в основе искать и хотеть своего, как бы ни было это своё возвышенно и тонко. Но закон любви: да отвержется себя. Нужно хотеть в любимом и для любимого только того, что ему нужно, а не тебе хочется, нужно распинать себя в любви, отсекать свою волю, отречься себя… Это крестный путь любви, без которого она не может созреть и принести своего плода. Почему же Господь от каждого требует крестного пути во след Его? Почему Он возлагает такое, как будто непереносимое, бремя на наши плечи? Потому что без этого огненного испытания любовь не родилась бы в нас, не сознала бы свою силу, свою окрылённость, своё бесстрашие. Совершенная любовь побеждает страх жертвенности. Совершенная любовь на всё готова ради любви, ибо она знает себя и знает свою вечную природу. Но от человеческой любви - которая обычно представляет неразличимую смесь себялюбия, страсти, приражений с чистой любовью - долгий и трудный путь ведёт к победе любви в любви. Долог и мучителен этот путь для человека, но каждый шаг в нём, внутренне оправданный, вознаграждается. Любовь - это талант, который непрестанно умножается, если отдаётся в рост любви и не полагается в землю. О Боже, укрепи слабое сердце, побори изнеможение. Ты видишь сердца наши. Твоя воля да будет!

Протоиерей Сергий Булгаков

Булгаков Михаил Афанасьевич .

Родился в семье преподавателя Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова и его жены Варвары Михайловны, в девичестве Покровской, первым ребёнком в их браке, заключённом 1 июля 1890 года. Место рождения - дом священника отца Матвея Бутовского в Киеве, на Воздвиженской улице, 28.

Оба родителя происходили из старинных семей городов Орла и Карачева Орловской губернии священнослужителей и купцов: Булгаковых, Ивановых, Покровских, Турбиных, Поповых… Иван Авраамович Булгаков, дед со стороны отца, был сельским священником, ко времени рождения внука Михаила - он настоятель Сергиевской кладбищенской церкви в Орле. Другой дед, со стороны матери, Михаил Васильевич Покровский, был протоиереем Казанского собора в г. Карачеве. В том, что оба деда были священниками одной местности, родились и умерли в один и тот же год, имели почти равное количество детей, - биографы писателя видят некую межродовую «симметрию», особый провиденческий знак. А по фамилии бабушки по матери, Анфисы Ивановны Турбиной впоследствии были названы автобиографические персонажи романа «Белая гвардия» и пьеса «Дни Турбиных».

18 мая Михаил был крещён по православному обряду в Крестовоздвиженской церкви (на Подоле, районе Киева священником о. М. Бутовским. Имя дано в честь хранителя города Киева архангела Михаила. Крёстными родителями стали коллега отца, ординарный профессор духовной академии Николай Иванович Петров и бабушка Михаила по отцовской линии Олимпиада Ферапонтовна Булгакова (Иванова).

Бесспорны влияние и роль семьи: твёрдая рука матери Варвары Михайловны, не склонной к сомнениям по поводу того, что есть добро, а что - зло (праздность, уныние, эгоизм), образованность и трудолюбие отца.

«Моя любовь - зелёная лампа и книги в моём кабинете», - напишет позже Михаил Булгаков, вспоминая допоздна засиживающегося за работой отца. В семье царит авторитет, знания и презрение к невежеству, не отдающему себе в этом отчёт.

Во вступительной статье «Уроки мужества» к известной книге М.Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова» Фазиль Искандер пишет: «Поражает благородная завышенность требований к художнику, то есть к самому себе. Вероятно, так и должно быть. Где мера страданий, необходимых художнику? Та мера, которая топчет его, как топчут виноград, чтобы добыть вино жизни. Страдания, боли, испытанных Булгаковым, хватило на великий роман, но оказалось избыточно для жизни. Последние страницы биографии читаются с особым волнением. Полуслепой, умирающий писатель продолжает диктовать жене, вносит в роман последнюю на виду у смерти правку. Кажется, только пафос долга продлевает его последние дни. Роман закончен. Михаил Булгаков умирает. Рукописи не горят там, где художник сам сгорает над рукописью».

И перецеловал все вещи мирозданья.
И лишь тогда отбыл в несказанный глагол.

В. Рабинович.

Если бы мне пришлось одним словом выразить впечатление от личности отца Сергия Булгакова, я без колебаний выбрал бы эпитет «невместимый».

Так уж устроен человек: нам комфортно и уютно, когда всё удобно классифицировано, разложено по полочкам, распределено по ролям, подведено под ближайший род и соответствующий вид. Спиноза – пантеист, Монтень – скептик, а Фихте с Гегелем – идеалисты: один трансцендентальный, другой абсолютный. И всем хорошо. И всем спокойно. Птенцов разложили по гнёздам.

Но всегда находятся неудобные люди, некомфортные идеи, неуютные мысли, которые отказываются распределяться, не хотят занимать своих мест, потому что эти насиженные гнезда не вмещают их, никогда не приходятся впору, своей величиной или узостью лишь подчёркивая неуместность и невместимость человека или учения. Таков отец Сергий Булгаков. Невместимый мыслитель, неуместный богослов.

Он и сам чувствовал свою бесприютность и безместность. В своих «Автобиографических заметках» он неоднократно сетует на то, что всю жизнь был «чужой среди своих, свой среди чужих, а в сущности нигде не свой… Один в поле не воин, но всегда и везде один» .

Непременно возразят: во-первых, любой философ может претендовать на оригинальность и невместимость, во-вторых, что же с Булгаковым не понятно? Талантливый экономист и социолог, совершивший путь от марксизма к идеализму, а затем от идеализма к Православию, в конце концов, принявший сан и посвятивший последние десятилетия своей жизни написанию громоздких богословских опусов. Потому и биография его обычно распределяется на три неравных периода: экономический, философский и богословский. В чём же тут загадка? Он и сам не сопротивляется классификации.

Конечно, любой мыслитель, если он настоящий, честный и бесстрашный философ, как еще в древности рисовал портрет подлинного философа Платон, просто обязан быть «невместимым», и все наши классификации носят весьма условный характер и необходимы, в большей мере, для учебных целей. Но отец Сергий, действительно, никогда не был своим ни среди философов, ни среди богословов.

Попытки «приручения» отца Сергия продолжаются и будут продолжаться. Тот или иной лагерь пытается записать его в ряды друзей или врагов. Его хотят сделать поборником демократии, но отец Сергий был убеждённым монархистом или, как он сам себя называл, «царелюбцем» , мистически благоговейно переживавшим софийную правду самодержавия. Но и в лагере монархистов он был одиночкой, поскольку видел трагедию русского царя и с болью признавал и переживал все ошибки и пороки русского самодержавия.

Он был настоящим русским интеллигентом с тем самым «комплексом русского интеллигента», который остался с ним на всю жизнь: и гимназистом, и студентом, и профессором, и священником он всегда чувствовал вину за своё благополучие, вину перед теми, кто сейчас голодает и страдает, кто не смог получить хорошего образования, ответственность за всякого угнетённого и униженного. Но и среди интеллигентов он не был своим, потому что видел и мужественно обличал ложь интеллигентщины.

Был ли он своим среди философов? Безусловно, его уважали и в круг его друзей и соратников входили лучшие умы России того времени. Но и среди них он был скорее юродивым. Большинство из них видели в Сергее Николаевиче Булгакове хорошо образованного человека, труженика, верного друга, но для них он был скорее «Сальери от философии», «пигмей с Зубовского бульвара», не гений, но талант, всего достигший кропотливым трудом, снискавший себе славу чудака из-за чрезмерного увлечения Православием.

Вера Мордвинова, муза и собеседница Василия Васильевича Розанова, в 1915 году после встречи с Булгаковым писала своему «духовному наставнику», что Булгаков, конечно, хороший человек, но у него нет своего «я», нет будущего, а его сын Федя гораздо талантливее отца и в своё время затмит своего учёного предка .

Но большинству рафинированных друзей отца Сергия была непонятна его любовь к церковному христианству со всеми его обрядами и правилами. И однажды Сергей Николаевич Булгаков стал отцом Сергием, настоящим православным священником, подлинным русским батюшкой. И это факт, который следует принять со всей серьёзностью.

Есть соблазн видеть в отце Сергии такого либерального священника, салонного аббата-интеллектуала, критика церковной косности, просвещенного клирика-интеллигента. Отец Сергий был самым настоящим батюшкой. Он преклонял колени перед Престолом в алтаре, прикладывался к иконам, ему целовали руки.

Он совсем не был реформатором, скорее уж бросалась в глаза его пламенная преданность традиции: он строго держал все посты, вычитывал бесконечные молитвенные правила, предписанные Церковью, строго следил за исполнением устава богослужения, не позволял никаких упущений в своей службе.

Он молился. Не медитировал, а именно молился, как до него и после него молится православный народ. Его богословские тексты – это плод, в том числе, и молитвенного усилия.

Порой отца Сергия называют то русским Аквинатом, то русским Оригеном. Оба варианта весьма произвольны. Он не был ни системоздателем, как Аквинат, ни еретиком, как Ориген. По молитвенной пылкости и трогательной исповедальности своих текстов он мог бы носить имя русского Августина. Но он вовсе не нуждается в таких почётных именах. Имя «отец Сергий Булгаков» славно своей славой и прекрасно своим достоинством.

Отец Сергий Булгаков не был просто кабинетным учёным, точнее не только учёным. Это был богослов-мистик, богослов-молитвенник и подлинно церковный мыслитель.

Думаю, что отец Сергий открыл новый жанр богословских произведений, по крайней мере, тексты «Малой трилогии» это памятник духовных упражнений, богомыслия и молитвенного богословия. Каждая книга начинается и заканчивается молитвой, иногда настолько пронзительной, что кажется, будто автор написал это своими слезами. «Купина Неопалимая» это, если так можно выразиться, первый богословский акафист Божией Матери.

Однако эта очевидная, а порой и режущая глаза церковность не сделала отца Сергия своим в среде православного духовенства. Это одиночество среди своих отец Сергий переживал особенно тяжело. Его подозревали в неблагонадёжности еще в России, когда он был просто Сергеем Николаевичем, но в эмиграции эта подозрительность постепенно переросла в травлю, которая не закончилась до сих пор.

Он жил Православием, но пламенно обличал православизм. Он был послушным клириком, но был непримиримым врагом церковного лакейства и архиереепоклонства. Он был верен традиции, но бесстрашно выступал против удушения церковного творчества и свободы богословской мысли. И однако эта преданность свободе не делала его диссидентом, каким его нам хотелось бы представить. В этом человеке было слишком много от благородного рыцаря, который всего себя посвятил служению Истине.

Для своего века он был слишком юродивым. Бесконечная эрудиция и высокая квалификация учёного ставили его в один ряд с респектабельными богословами того времени. И однако же отец Сергий ни в коем случае не был респектабельным богословом. Он пугал своим пламенным благочестием своих приличных коллег.

На Лозаннской конференции 1927 года отец Сергий неожиданно выступил в защиту почитания Божией Матери. Это было так естественно для его горячего рыцарственного сердца, но так неуместно, что даже православные участники конференции буквально стеснялись парижского профессора. Такое рыцарство смотрелось чудачеством, и было совсем неуместно в XX веке.

Проще было бы сказать, что отец Сергий родился не в своё время. Но сам батюшка категорически не принимал эту романтическую фразу. «Есть некая предустановленная гармония между тем, кто рождается и где и как рождается», – писал он в «Друге Жениха» . А в более позднем труде, в «Невесте Агнца», он развивал мысль о том, что человек является своим собственным со-творцом, сотрудником Бога в своём собственном сотворении, самотворении.

В некотором смысле Бог предвечно испрашивает у человека согласия на бытие, и если мы есть, мы сами выбрали не только быть , но и как, кем и где быть. Совсем как у Тарковского:

Я век себе по росту подбирал.

Отец Сергий выбрал свой век и свою Родину, и хотя он казался некоторым современникам неуместным, это всё же было его время, его место и его красивая и благодарная жизнь.

Улыбка Софии

Годы жизни протоиерея Сергия Булгакова: 1871 – 1944. Родился в Ливнах, умер в Париже. Между Парижем и Ливнами – три тысячи километров. Между 1871 и 1944 годом – семьдесят три года жизни. Но цифра «не пользует ни мало». Какие бы временные и пространственные координаты мы не занимали в своей жизни, её живую ткань составляют простые, но неожиданно значительные моменты. Она вся соткана из звуков и запахов, милых или пугающих образов, из ликования сердца и памяти кожи.

Город Ливны Орловской губернии. Семья бедного кладбищенского священника. Семеро детей, двое родителей и старый дедушка. Десять человек в пятикомнатном домике. Отец Сергий очень любил это место и этих людей, любил свою Родину.

Его детство звучало мягким тенором отца, басом певчего Степановича, слушать которого с волнением приходили прихожане, колокольным звоном любимой церкви маленького Серёжи – Сергиевской церкви – белого софийного храма, образ которого пропитан запахом резеды и бархатцев, чудесными ночными службами и игрой лампад, а ещё – скромная речушка, на которой рыбачили ливенские дети, небольшой лесок, вечерняя степь и сказки няни на ночь – страшные, софийные сказки.

Своё детство отец Сергий вспоминал с благодарностью, несмотря на то, что природа его Родины была бедной и скудной, город его детства – нищим и пыльным, его отец, потомственный священник, строгий и ответственный человек, порой запивал и устраивал дома скандалы, мама была натурой нервной и тревожной, много курила, была мнительной и склонной к депрессиям, и для дедушки Сергей не был любимым внуком.

Но для отца Сергия это бедное ливенское детство было временем первого откровения Софии, под знаком которого прошла вся его жизнь, были написаны все его произведения. И не нужно бояться этих слов – «София», «софиология». Для многих это ненужное усложнение православного богословия, досадное излишество или теологический каприз.

Софиология отца Сергия Булгакова берет начало в его детстве. София, прежде всего, это не четвертая ипостась, не усия, не философский концепт или элемент теологической конструкции. София это событие. И именно здесь корень булгаковского богословия. Софию надо было сначала пережить, чтобы потом, осмысляя опыт Софии, построить изящную онтологическую модель, обосновывающую этот опыт.

Детство отца Сергия было откровением Софии. То, что пережил отец Сергий в своём детстве, а потом встречал всю свою жизнь, он назвал Софией. Опыт откровения красоты этого мира, его человечности, опыт откровения божественности человека и человечности Бога – вот, что такое София, и биографию отца Сергия следовало бы назвать экзистенциальной софиологией. Осмыслению этого опыта, его богословской рационализации и была посвящена жизнь отца Сергия. И первый опыт Софии – это опыт ливенского детства, которое было детством по-настоящему церковным.

Но однажды этот праздник Софии прервался. В возрасте четырнадцати лет Сергей потерял веру. В то время такие повороты биографии не были редкостью. Нам хорошо известны судьбы Чернышевского и Добролюбова и многих других бескорыстных правдоискателей, потерявших веру в подростковом возрасте, опротестовавших принудительное благочестие и верноподданническое христианство бурсы.

Сын ливенского священника прошёл тот же путь. Но причину своего безбожия он видел не только во лжи семинарского православия, но и в собственной испорченности. Пожилым священником он признавался в своём подростковом эгоизме и высокомерии, обжигающем его родных и друзей.

Много позже Сартр в своей автобиографии напишет, что причиной утраты веры для него была детская гордыня. Здесь же видел источник своего духовного обморока и отец Сергий. С четырнадцати до тридцати лет – целое шестнадцатилетие отец Сергий жил без Бога и церкви, но не без Софии. Он признавался, что даже в самые черные годы бурсацкой прозы его душу всё же трогали строки Евангелия или жития Марии Египетской. Он искал веры, и хотя его верой и стало безбожие и нигилизм, он чаял подлинного, настоящего, без которого он буквально задыхался, несколько раз в отчаянии пытаясь наложить на себя руки.

Один умный человек сказал: «Если у народа нет Бога, у него, по крайней мере, должен быть Пушкин». И Сергей Булгаков, способный семинарист, а потом выпускник Елецкой гимназии и Московского университета, в своём безбожии спасался любовью к литературе и искусству. Красота спасала его и оправдывала мир. И этот опыт красоты тоже был софийным опытом. Несколько мистических откровений пережил будущий богослов в этот период своей жизни. В возрасте 24 лет по дороге в Крым к родственникам жены в созерцании природы ему вдруг открылся софийный лик мира:

«Вечерело. Ехали южной степью, овеянные благоуханием медовых трав и сена, озолоченные багрянцем благостного заката. Вдали синели уже ближние Кавказские горы. Впервые видел я их. И вперяя жадные взоры в открывавшиеся горы, впивая в себя свет и воздух, внимал я откровению природы. Душа давно привыкла с тупой, молчаливой болью в природе видеть лишь мёртвую пустыню под покрывалом красоты, как под обманчивой маской; помимо собственного сознания, она не мирилась с природой без Бога. И вдруг в тот час заволновалась, зарадовалась, задрожала душа: а если есть… если не пустыня, не ложь, не маска, не смерть, но Он, благой и любящий Отец, Его риза, Его любовь… Сердце колотилось под звуки стучавшего поезда, и мы неслись к этому догоравшему золоту и к этим сизым горам» .

Это была первая встреча с Софией, или лучше сказать, первое событие Софии, когда Сергею Николаевичу через десять лет безбожной жизни вдруг приоткрылся подлинный лик этого мира, в котором отразился лик Божий, отблеск очей Бога-Человеколюбца.

Но возвращения в Отчий дом не произошло. Жизнь была занята другим. Сергей Булгаков погрузился в учёные занятия. После окончания университета он был оставлен при кафедре политической экономии и статистики для подготовки к профессорскому званию, в 1895 году начал преподавать, а в 1896 году состоялся его дебют в печати. Опубликовав в 1897 году свою первую книгу «О рынках при капиталистическом производстве», Булгаков на два года отправился в заграничную командировку. Берлин, Париж, Лондон, Женева, Цюрих, Венеция.

Он работал в библиотеках, встречался с немецкими социал-демократами. Но там же, за границей, случилось с ним новое откровение Софии. Осенним туманным утром учёный-марксист Сергей Булгаков посетил знаменитую Дрезденскую галерею, никак не ожидая, что выйдет из музея совсем другим человеком. Тогда он впервые увидел Сикстинскую Мадонну с Предвечным Младенцем на руках.

«В них была безмерная сила чистоты и прозорливой жертвенности, – знание страдания и готовность на вольное страдание, и та же вещая жертвенность виделась в не-детски мудрых очах Младенца. Они знают, что ждёт Их, на что они обречены, и вольно грядут Себя отдать, совершить волю Пославшего: Она «принять орудие в сердце», Он Голгофу…

Я не помнил себя, голова у меня кружилась, из глаз текли радостные и вместе горькие слёзы, а с ними на сердце таял лёд, и разрешался какой-то жизненный узел. Это не было эстетическое волнение, нет, то была встреча, новое знание, чудо… Я (тогда марксист!), невольно называл это созерцание молитвой и всякое утро, стремясь попасть в Zwinger, пока никого еще там не было, бежал туда, пред лицо Мадонны, «молиться» и плакать, и немного найдётся в жизни мгновений, которые были бы блаженнее этих слёз» .

Так в душе Сергея Булгакова начала зреть «воля к вере». Спустя почти четверть века, будучи священником и богословом, отец Сергий снова побывал в Дрездене, с волнением посетил галерею, но чудо встречи не случилось. Почему? Потому что София – это событие, и как всякое значительное событие, оно уникально и неповторимо. София – это то, что происходит между Богом и человеком, чудо встречи, очень личное и интимное событие, которое нельзя запрограммировать, заслужить или как-либо принудить одну из сторон к откровению.

Как бы то ни было, в 1900 году Сергей Булгаков возвратился на Родину. Но вернулся он уже другим человеком.

Мировое «и»

21 ноября 1901 года. Киев. Экстраординарный профессор Киевского политехнического института Сергей Николаевич Булгаков читает публичную лекцию «Иван Карамазов как философский тип». Публика встречает выступление овацией. Студенты несут профессора на руках. Таким был первый триумф Булгакова-лектора.

У него был талант оратора. Он говорил горячо и с чувством. Говорил сердцем. В этот киевский период – с 1901 по 1906 год – Сергей Николаевич прославился на всю Россию. Он преподаёт, активно публикуется, участвует в различных журналах, знакомится с известными философами, учёными и литераторами.

В 1902 году следующая публичная лекция, принесшая ему славу – «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьева?». Лекция опубликована. Автора приглашают с выступлениями в разные города России. Так начался «идеалистический» период в жизни Булгакова.

Это время ознаменовано многими отрадными свершениями в жизни мыслителя: в 1903 году был опубликован сборник «От марксизма к идеализму», в 1904 году вместе с Н.А. Бердяевым Булгаков работает над журналом «Новый Путь», но самое отрадное произошло в 1905 году – Сергей Николаевич после долгого перерыва идёт на исповедь и причащается. Так скромно и кротко тихим осенним днем в маленькой монастырской церкви состоялось возвращение к Богу, примирение с детством.

Осенью 1906 года Булгаков переезжает в Москву, где прожил до 1918 года. Это один из самых насыщенных периодов булгаковского творчества – двенадцать лет активной писательской, преподавательской и общественно-политической работы. Он перебирается в Москву ради участия во Второй Государственной думе, куда он вошёл в начале 1907 года как «христианский социалист», так и не примкнув ни к одной из партий. Девять раз поднимался депутат Булгаков на трибуну, всякий раз ввергая в недоумение слушателей, потому что от него доставалось и царскому правительству, и реформаторам, и революционерам. Ни для одной из партий он не сделался своим, и четыре месяца активной думской работы вылились в глубокое разочарование в политике.

«Я не знавал в мире места с более нездоровой атмосферой, – вспоминал отец Сергий, – нежели общий зал и кулуары Государственной думы, где потом достойно воцарились бесовские игрища советских депутатов» .

Но московское двенадцатилетие это не только дума. Здесь Булгаков знакомится с отцом Павлом Флоренским, Е.Н. Трубецким, П.И. Новосёловым, В.Ф. Эрном и многими другими яркими мыслителями и публицистами. В 1909 году в сборнике «Вехи» выходит знаменитая булгаковская работа «Героизм и подвижничество», вызвавшая множество споров, в 1911 году – сборник статей «Два града», в 1912 году – «Философия хозяйства». Однако венцом московского периода стала книга «Свет Невечерний (1917) и сборник «Тихие думы» (1918).

Булгаков уже не идеалист, а религиозный философ, «искатель религиозного единства жизни, взыскуемого, но не обретённого» . В «Философии хозяйства» впервые звучит тема Софии, которая даётся Булгакову непросто. Он находится под сильным влиянием Владимира Соловьева и отца Павла Флоренского. Их софиологические опыты носят яркую гностическую окраску.

У Сергея Николаевича Булгакова была здоровая церковная интуиция, привитая еще в детстве, а потому он сопротивлялся этому влиянию, пытался его преодолеть, и будучи уже священником во многом исправил ошибки своего раннего учения, а в некоторых опытах даже раскаялся. Но общая тональность «московских» текстов подлинно софийная.

Василий Васильевич Розанов, размышляя над страницами «Братьев Карамазовых», говорил о двух типах отношения к жизни: «миролобызающем» и «мироплюющем». Тексты Булгакова читать радостно и утешительно. Это мыслитель «миролобызающего» взгляда. О чём бы он ни писал – о Марксе ли, Фейербахе, Карлейле или Пикассо, творчестве Голубкиной или Чехова, он везде находит свою правду, прежде чем осудить или отвергнуть он всеми силами старается оправдать. Оправдание мира – таков основной пафос его «московских» текстов. И именно поэтому они софийные.

Много позже своему верному ученику Льву Зандеру отец Сергий говорил, «что в слове «и» сокрыта вся тайна мирозданья, что понять и раскрыть смысл этого слова значит достигнуть предела знания. Ибо «и» есть принцип единства и цельности, смысла и разума, красоты и гармонии; понять мир в свете «и» – значит охватить его единым всепроникающим взглядом; а увидеть эту связь, которая соединяет мир с Богом, значит понять его как Божие «царство и силу и славу», существующие «всегда, ныне и присно и во веки веков» . В философии и богословии Булгакова это мировое «и» и есть София, принцип всеобъемлющего единства.

Но прежде чем войти в философский дискурс, стать проблемой или концепцией, София есть событие и откровение, живой опыт единства мира, человека и Бога, и этот опыт Булгаков переживал не только в явлении красоты, проблесках истины и правды, которые он замечал в произведениях персонажей своих статей, но и в личном, часто весьма трагическом опыте.

27 августа 1909 года умер любимый сын Сергея Николаевича Ивашек, «белый мальчик», как называл его отец. Страницы «Света Невечернего», где Булгаков описывает эту трагедию, может быть, самое пронзительное и трогательное в его творчестве. Мальчику было чуть больше трех лет, но он был отрадой для своих родителей. «Неси меня, папа, кверху, – пойдём с тобою кверху!» – последние слова малыша, которые невозможно читать без волнения. Однако этот страшный опыт умирания вместе со своим «белым мальчиком» Булгаков пережил как софийное откровение.

Здесь начинается софиология смерти, и для меня это самое сильное свидетельство присутствия в булгаковской философии его экзистенциального измерения, без которого невозможно понять софийную онтологию отца Сергия. И эта софиология смерти тоже родом из детских откровений Булгакова.

Из семерых детей отца Николая в живых остались лишь двое. В памяти отца Сергия особенно отпечаталась смерть младшего брата, пятилетнего Коли, «общего любимца, с печатью херувима, предшественника нашего Ивашечки» . Но отец Сергий умел видеть софийность и в смерти, и в похоронах, а потому и говорил, что в Ливнах «софийно хоронят» .

Один из самых софийных опытов умирания Булгаков также пережил в Москве. В июне 1918 года он принимает священный сан. Для философа Булгакова это было подвигом смерти и воскресения. Булгаков был потомственным «левитом», в его жилах текла кровь священников пяти поколений, «левитская кровь». Это по линии отца. Предки матери тоже были священниками, и одним из них был знаменитый святитель Феофан Затворник.

Священный сан и богословское служение были естественным итогом мировоззренческой эволюции Булгакова. Читая его труды 1910-х годов, мы видим, как постепенно оцерковляется мысль Булгакова, как он настойчиво начинает любопытствовать к вопросам богословским, а в книгах появляются бесчисленные цитаты из отцов Церкви и добротные экскурсы в святоотеческое богословие.

В церковную проблематику Булгаков входил и как публицист, и как общественный деятель. Он живо интересовался ходом имяславческого спора, а в 1917 году стал членом Поместного собора и близким другом патриарха Тихона, которому Святейший доверял написание своих посланий.

События, связанные с рукоположением, отец Сергий подробно описал в своих заметках. В этих записях поражает удивительная атмосфера кроткой умиротворённости, «тишины неизглаголанной». И это тоже София, опыт жертвенного отдания себя на служение Богу и людям, жреческого посвящения на служение, освящающего и оздоровляющего этот мир, созидающего Церковное Тело через таинства, через преображение мира.

Через две недели после иерейской хиротонии отец Сергий навсегда покинул Москву. Он отправился в Крым, переживая за семью, надеясь снова вернуться обратно. Но Крым взял в плен надолго. С 1918 по 1922 год – четыре года крымского сидения – период испытаний, искушений и ужасов гражданской войны.

В Крыму были написаны и дописаны главные философские работы Булгакова – «Философия имени» (1918) и «Трагедия философии» (1921), а также диалог «У стен Херсонисса» (1922), в котором отразилась мучительная борьба отца Сергия с соблазном католичества. Было такое искушение в биографии Булгакова.

Когда он оказался в Крыму, отрезанным от мира, а оттуда, из большевистской России доходили известия одно ужаснее другого, и казалось, что православная церковь уже пала, уничтожена физически, отец Сергий обратил свою мысль на Запад, там ища ответов и возрождения церковного. Однако от католичества Булгаков исцелился сразу, как только оказался на чужбине и столкнулся с живыми, а не умозрительными католиками.

В конце 1922 года протоиерей Сергий Булгаков с супругой и двумя детьми был выслан из России. Ему шёл пятьдесят второй год, и жизнь, казалось, оборвалась и остановилась. В Крыму отец Сергий начал вести дневник. Это самое горькое и грустное из того, что он написал в своей жизни. И самое анти-софийное. И действительно, в крымский период тема Софии, как и сам термин, вовсе исчезают из булгаковских текстов.

Но когда вернулась радость, вернулась и София. Весной 1923 года отец Сергий с семьей был радушно принят в Праге и занял кафедру церковного права. В пятьдесят два года жизнь не просто продолжилась, а открыла самый плодотворный и интересный период в творчестве отца Сергия.

Долг свободы и служения

София есть событие откровения единства Бога и мира. Высшая степень этого откровения – Евхаристия как продолжающееся Боговоплощение, таинство обожения и оправдания сотворённого мира. Поэтому неудивительно, что Сергей Николаевич Булгаков однажды стал отцом Сергием – православным священником, главным делом которого стало совершение литургии. Он был искателем Софии, теперь стал её свидетелем и служителем.

Очень важно найти верный ответ на вопрос: почему Булгаков принял священный сан? Ведь это не было редкостью среди друзей отца Сергия. Сан принял Флоренский, священником стал Дурылин. Но для отца Павла всё таки на первом месте стояло не служение священника, а наука во всех её проявлениях, а Дурылин в конце концов оставил иерейское служение.

Очень важно признание самого отца Сергия: «Я шёл в священство исключительно ради того, чтобы служить, т.е. по преимуществу совершать литургию » .

Обратите внимание, как расставлены акценты: он священник не ради пастырства, миссионерства, богословия или общественной деятельности, – нет, – главное – Евхаристия, сердцевиной которой является не просто священная магия преложения хлеба и вина в Тело и Кровь Господа, но причащение верных этим Святым Дарам, осуществлённое единение с Богом в таинстве причащения. Поэтому отец Сергий любил не только совершать литургию, но и просто причащать больных на дому, и для него это было самым значительным моментом жизни.

Осмысляя на исходе дней свой жизненный путь, отец Сергий признавал, что принятие священного сана было самым важным событием его жизни, а потому и биографию свою он делил не на экономический, философский и богословский периоды, а на две части: до принятия сана и после. И, как бы странно это ни прозвучало, так расставленные приоритеты – сначала литургия, потом богословие – оказались весьма плодотворными для его творчества.

В последнее двадцатилетие своей жизни отец Сергий написал больше, чем в молодости. Своё богословское творчество он воспринимал как продолжение литургии вне стен храма. Собственно, так было и всегда в его жизни – сначала событие Софии, потом философское или богословское осмысление пережитого опыта.

Когда мы размышляем над жизнью отца Сергия Булгакова, исследуем источники его биографии, обычно выпускается из виду одно важное свидетельство его жизни – фотографии. Их осталось немало. Но вот что удивительно: на своих священнических фото отец Сергий выглядит моложе, чем на карточках, где он еще светский философ в сюртуке. Он даже стеснялся того, что слишком мало, неприлично мало у него седых волос для пятидесятилетнего «дедушки».

Но священнические фото поражают не только молодостью, которая как бы обновилась с принятием сана, но подлинно пророческим выражением лица, завораживающей пылкостью взгляда. Глядя на эти фотографии, вспоминаешь одну и ту же фразу из пророка Исаии: «Вот я, пошли меня». Величайший праведник и пророк ветхозаветной эпохи Исаия, увидев славу Божию, воскликнул: «горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис 6:5). Однако когда Господь воззвал: «кого Мне послать?», смиренный пророк, так трепетно ощущавший своё недостоинство, сам предложил себя в жертву: «вот я, пошли меня» (Ис 6:8).

Весь облик отца Сергия кричит этим древним жертвенным возгласом. И это не только воздействие старых фотокарточек. Сохранилось множество свидетельств этого пламенного служения отца Сергия. Он был настоящий подвижник, и если когда-нибудь будут составлять его житие, биограф не будет иметь недостатка в свидетельствах. Это был человек, всецело посвятивший себя служению Церкви. Во-первых, он был настоящим аскетом науки, который подчинил себя строгой дисциплине мыслителя и писателя.

Каждое утро до полудня он посвящал писательству. Вставал в одно и то же время, несмотря на мучившую его всю жизнь бессонницу, служил литургию, писал или шёл на лекцию, а после обеда всегда читал. А еще находил время для приёма посетителей, исповеди духовных чад, участия в многочисленных конференциях и изнурительных симпозиумах. Находясь среди самого изысканного общества, он всегда оставался священником.

Однажды сменив сюртук на рясу, он уже никогда ее не снимал, был верен не только священническому облику, но и ритму церковной жизни, которая вся вырастала из литургии. Из опыта Евхаристии произрастало и его богословие. «Моё богословствование, – говорил отец Сергий своим студентам, – всегда вдохновлялось предстоянием алтарю» .

Свои главные богословские произведения отец Сергий написал в Париже, куда переехал с семьёй в июле 1925 года. Там была закончена «Малая трилогия», написаны бесчисленные богословские статьи, создана монументальная «Большая трилогия», написано толкование на Апокалипсис.

В Париже он стал профессором догматического богословия в новооткрывшемся богословском институте прп. Сергия Радонежского и собрал вокруг себя целое созвездие выдающихся русских мыслителей. Именно отец Сергий Булгаков убедил Георгия Флоровского заняться патристическими исследованиями, вдохновил отца Киприана Керна на изучение творения св. Григория Паламы, оказал сильнейшее влияние на идеи отца Николая Афанасьева и работы отца Кассиана Безобразова.

Он первым из русских богословов обратил внимание на богослужение, богослужебные тексты и иконопись как на важный и достоверный источник богословской мысли. Он первым начал активно цитировать в своих произведениях богослужебные тексты не ради украшения, но именно как источник богословия. В своей сравнительно небольшой работе «Друг Жениха» он использовал более ста семидесяти цитат из церковных служб Предтечи. Собственно, именно отец Сергий Булгаков, задолго до отца Александра Шмемана, стал у истоков литургического богословия.

Много времени и внимания отец Сергий уделял молодежи. Ещё в Чехии он принял деятельнейшее участие в создании Русского студенческого христианского движения. Именно отец Сергий Булгаков понудил участников движения строить свою работу вокруг Евхаристии, и эта простая церковная идея стала настоящим откровением для многих, переживших, например, студенческий съезд в Пшерове в 1923 году как настоящую Пятидесятницу, потому что, по настоянию отца Сергия, все собрания сопровождались опытом совместной молитвы и причащения.

8 октября 1923 года, в последний день Пшеровского съезда, отец Сергий призвал участников к осознанию новой евхаристической эпохи . Евхаристия должна вдохновлять нас не только в храме, это вдохновение мы должны нести в мир, стремясь к оцерковлению всей жизни, превращению её в литургический гимн, внехрамовую литургию. Для самого отца Сергия это значило превращение его богословского творчества в богослужебный гимн, литургическую песнь. Своё богословствование он воспринимал как служение, как свой долг перед Церковью. Насколько он был богослов можно судить по небольшой цитате из «Невесты Агнца»:

«Истины, которые содержатся в откровении о Богочеловечестве, в частности же в эсхатологическом его раскрытии, столь незыблемы и универсальны, что перед ними бледнеют, как бы изничтожаются в своём онтологическом значении даже самые потрясающие события мировой истории, которых свидетелями мы ныне являемся, поскольку мы их постигаем в свете Грядущего» .

Эту фразу отец Сергий записал 24 июня 1942 года. Вокруг бушевала самая страшная в истории человечества война, гибли люди, горели города, и отец Сергий слишком хорошо был осведомлён о всех ужасах войны, однако взгляд его простирался дальше, он видел больше, чем видят обычные люди, у него были глаза пророка.

Однако, как и все пророки, он был побиваем камнями. Ему не доверяли. Епископ Феофан (Быстров) в 1923 году возмущался решением дозволить преподавать церковное право бывшему марксисту.

А в 1924 году появилась статья митрополита Антония (Храповицкого), обвинявшая отца Сергия в учетверении Троицы. Одна за другой печатались брошюры и книги, «научно» изобличавшие заблуждения протоиерея Булгакова.

Пик этой травли пришёлся на 1935 год. Тогда отца Сергия напрямую обвинили в ереси. Это было жестоко и несправедливо. В 1936 году была создана специальная богословская комиссия, в которую вошли виднейшие представители русского богословия. Почти два года богословы пытливо вчитывались в тексты отца Сергия, но ереси они так и не нашли.

Булгаковские тексты очень требовательны к читателю. Если вы хотите понять автора, вам следует предпринять такое же аскетическое усилие, позволить себе такое же напряжение мысли, в каком работал сам отец Сергий. В противном случае, при поверхностном знакомстве с этими богословскими сочинениями могут возникнуть недоумения и созреть неверные выводы и подозрения. Булгаков был дисциплинированным и воспитанным мыслителем и писателем. Он ждёт той же дисциплины и от своего читателя.

Закатная радость

Начинать знакомство с творчеством отца Сергия Булгакова следует, пожалуй, не с его объёмных трилогий, а с небольшой работы 1939 года – «Софиология смерти». Это предельно автобиографическая работа, исповедание опыта умирания и попытка софийного осмысления его. У отца Сергия всё так: сначала жизнь, потом философия, сперва литургия, затем богословствование. А потому автобиографические работы – настоящий ключ к булгаковскому творчеству. «Софиология смерти» была написана отцом Сергием по поводу тяжёлой болезни, настигшей батюшку.

В 1939 году у него диагностировали рак горла. Отцу Сергию пришлось пережить несколько жутких операций, и когда читаешь его воспоминания, кажется, что сам начинаешь задыхаться и впадать в беспамятство.

Для человека, который всю жизнь читал лекции и проповеди, трепетно любил богослужение потеря способности говорить, была чудовищным испытанием. Но батюшка каким-то чудом научился разговаривать без голосовых связок. До конца дней своих он читал лекции и проводил службы, хотя никто никогда не узнает, чего ему это стоило. Есть люди, видящие в этой болезни кару Божию за еретические взгляды. Не разбирая этичность таких высказываний и саму возможность узнать волю Божию о каждом из нас, всё же выскажу свою точку зрения.

Отец Сергий считал своим долгом богослова сказать всё, что можно сказать. Он хотел исчерпать все возможности богословской речи, и руководила им в этом дерзании не гордыня, а долг свободы и служения, он видел в этом свою обязанность. Есть такие строки у Максимиллиана Волошина:

Но грудь узка для этого дыханья,
Для этих слов тесна моя гортань.

Отец Сергий в своём богословском творчестве дошёл до предела речи, и мне кажется, что знамением этого предела, а значит и знаком исполнения его миссии как богослова и послужила эта страшная болезнь, которая была не к смерти, но к славе Божией. И знамением этой славы служит видение фаворского света, свидетелями которого стали духовные дети отца Сергия.

Безусловно, отец Сергий Булгаков был святым человеком. Он не творил чудес. Как однажды батюшка сказал о Предтече, личность которого он считал нормой человеческой жизни: «он был настолько велик, что не творил «знамений» . Отец Сергий не творил знамений, не совершал чудес. Господь Сам прославил Своего служителя.

Отец Сергий очень чтил день своего рукоположения. Это был Духов день. В 1944 году он пришёлся на 5 июня. Батюшка собрал всех своих духовных детей. Исповедовал их. Причастил. А потом они пили чай и утешались беседой. В ночь на 6 июня случился удар, и почти месяц отец Сергий провёл без сознания.

На пятый день агонии сёстры, ухаживавшие за батюшкой, стали свидетелями явления Света Невечернего, которому отец Сергий служил всю жизнь. Его лицо озарилось неземным сиянием, заиграло радостью неземных видений. Это явление длилось около двух часов, и ненадолго батюшке вернулось сознание, и он утешил своих близких.

Отец Сергий Булгаков умер 13 июля 1944 года. Его похоронили на русской части кладбища в Сен Женевьев де Буа, положив в могилу две горсти земли: с Гефсимании и с могилы любимого сына Ивашечки. Французская земля смешалась с землёй Палестины и Крыма.

Шла великая война. В день смерти батюшки наши войска освободили Вильнюс, а на следующий день – Пинск. Союзники, высадившиеся 6 июня в Нормандии, успешно освобождали Францию. А отец Сергий стоял у престола Божия, где он стоит и сейчас, совершая небесную литургию.

Какая прекрасная и насыщенная жизнь! Он пережил убийство императора Александра Освободителя, его няня была из крепостных, и маленький Сережа с упоением слушал её рассказы о крепостном театре и былых днях. В октябре 1905 года он шёл с толпой студентов на демонстрацию с красным бантом в петлице. Он был участником Второй Думы. Активным деятелем Поместного собора 1917 года и даже автором речей патриарха. Обе революции 1917 года он встретил в Москве. Гражданская война прошла для него через Киев и Крым.

Он пережил голод, нищету, тюремное заключение, изгнание, разлуку с близкими. Вторую мировую войну он встретил в Париже, не бросая церкви и института, не переставая служить, писать и преподавать. Его друзьями и знакомыми были протагонисты не только русской культуры, науки и политики начала XX века, но и именитые иностранцы.

География его поездок впечатляет: в детстве: Ливны, Орел Елец; в юности: Москва, Крым, Берлин, Париж, Лондон, Женева, Дрезден, Цюрих, Венеция; в зрелые годы: Киев, Полтава, Кишинев и лекции в других городах России; позже: Крым, Стамбул, Прага, Париж, а оттуда отец Сергий путешествовал по церковным делам в Сербию, Грецию, Германию, Швецию, Англию, США. Ему удалось издать при жизни двадцать восемь томов своих оригинальных сочинений.

Однажды он признался совсем незнакомому человеку: «ничего в жизни я так не любил, как устраивать детям ёлку» . Из всех высказываний отца Сергия, из всех многочисленных и гениальных его произведений для меня это самое дорогое.

Знаю и верю, что Господь исполнил желание своего верного служителя и пророка. И одним чудесным утром мы все встретимся там, в Царстве Софии, у Христа на ёлке.

1. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж, 1991, С. 33.
2. Там же, С. 82.
3. Письма С.Н. Булгакова В.В. Розанову// «Вестник РХД», № 130, 1979, С. 175 – 176.
4. Булгаков С., прот. Друг Жениха// Малая трилогия. М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2008, С. 208.
5. Булгаков С., прот. Свет Невечерний. М.: «Республика», 1994, С. 13.
6. Там же, С. 14.
7. Автобиографические записки, С. 80.
8. Свет Невечерний, С. 3.
9. Зандер Л.А. Бог и мир (миросозерцание отца Сергия Булгакова). Париж, 1948, том 1, С. 181.
10. Автобиографические заметки, С. 21.
11. Там же, С. 18.
12. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж: YMCA – PRESS, С. 53.
13. Зандер, С. 14.
14. Булгаков С., прот. Из памяти сердца. Прага // Исследования по истории русской мысли . Ежегодник за 1998 год. М., 1998, С. 163.
15. Булгаков С., прот. Невеста Агнца. М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2005, С. 5.
16. Друг Жениха, С. 272.
17. Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма/ Сост. Н.И. Канищева. – М.: РОСПЭН, 2012, С. 251.

← Вернуться