Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД России
А.Ю. Мельвиль
в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальности «политология»
Проект осуществлен в рамках образовательных программ Института «Открытое общество» и Московского общественного научного фонда
(ИНО (Информация, Наука, Образование) – Центра)
А.И. Cоловьев, О.Г. Харитонова, А.А. Чанышев, Е.Б. Шестопал, Т.В. Шмачкова
Научный редактор –– Т.В. Шмачкова Персоналии, научно-информационное обеспечение - М.Г. Миронюк
Художник - Н.В. Винник
Ê 29 Категории политической науки. – М.: Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД РФ, «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. – 656 с.
Книга подготовлена авторским коллективом факультета Политологии МГИМО–Университета МИД России под руководством проф. А.Ю. Мельвиля в рамках комплексного научно-образовательного и просветительского проекта, нацеленного на развитие новых форм и содержания политологического образования в России на основе современных педагогических и научно-издательских методов.
В своем содержании книга ориентирована на мировой опыт и традиции политической науки и политологи- ческого образования. Новаторский и оригинальный характер издания состоит прежде всего в многоуровневой структуре материала. Помимо основного текста учебник включает интерпретации, фактологические сведения, цитаты из классической и новейшей литературы, обширный банк научных биографий видных представителей социально-политической мысли, определения ключевых понятий. Учебник позволяет получить объемное и целостное представление об истории и современном состоянии политической науки, об общепринятых и альтернативных теориях и подходах.
Учебник предназначен для широкого круга читателей: особенности подачи материала делают его полезным и для студента, и для преподавателя, и для политконсультанта, и для действующего политика.
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
ВВЕДЕНИЕ
Передо мной, автором концепции и руководителем коллектива преподавателей факультета Политологии МГИМО (У) МИД России, работавшего над исследовательским и образовательным проектом «Категории политической науки» (в его печатной и электронной формах), сейчас стоит довольно сложная задача: представить чи- тателям материал, как мы считаем, новаторский для России и для зарубежных стран прежде всего по своему многомерному построению, а в ряде отношений - по содержанию и компоновке текста.
Сегодня у нас в России политическая наука - общепризнанная учебная дисциплина, которую преподают почти во всех высших учебных заведениях страны и даже (под разными названиями) в ряде средних образовательных учреждений. Однако такое положение сложилось в результате развития и страны, и научного знания за последние 10–15 лет. В иные времена, которые большинству россиян уже кажутся отделенными целой исторической эпохой, интересующийся политикой студент мог только и услышать от своего профессора, что ее следует изучать в рамках исторического материализма и научного коммунизма. Правда, с 1960 г. существовала Советская ассоциация политических наук, состоявшая из довольно узкой группы ученых, в основном юристов и отчасти философов и историков, многие из которых выполняли функции политических помощников и советников руководства страны. В те десятилетия политология у нас так и не сложилась в виде отдельной отрасли гуманитарного знания, однако деятельность Ассоциации, по крайней мере, обеспечила относительную профессиональную самостоятельность отечественных исследователей политики.
Годы преобразований в России - со снятием идеологических запретов, с постепенным развитием самой политики в виде обособленной сферы жизнедеятельности человека - дали мощный импульс становлению политического знания и анализа динамично меняющейся общественной реальности. Политология получила официальное признание как учебная дисциплина. С конца 1980-õ гг. в вузах страны одна за другой появляются кафедры и вводятся обязательные курсы основ политологии. Однако, к сожалению, издавна сложившееся положение вещей в высшем образовании России привело к тому, что статистически подавляющее большинство возникавших кафедр политологии представляли собой переименованные бывшие отделения марксизма-ленинизма и научного коммунизма с соответствующим кадровым потенциалом. Эта «родовая травма» отечественной политологии, понятно, не могла не сказаться на ка-
Андрей Юрьевич МЕЛЬВИЛЬ – декан факультета Политологии, проректор МГИМО (У) МИД России, доктор философских наук, профессор.
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
честве весьма значительной части из имеющейся сегодня на отече- |
|
ственном образовательном и просветительском рынке литературы. |
|
На полках наших книжных магазинов и библиотек - уже сот- |
|
ни, наверное, вышедших за последние 10 с небольшим лет в рос- |
|
сийских столицах и регионах учебников и пособий по основам по- |
|
литологии, политической теории, «введению» в политическую на- |
|
уку, политологических словарей, энциклопедий, хрестоматий и т.п. |
|
Разумеется, среди них есть весьма солидные работы, подготовлен- |
|
ные нашими лучшими профессионалами в сфере политической на- |
|
уки. Зачем же тогда еще одна книга по политологической тематике |
|
ñ учебно-просветительскими целями, когда можно просто отобрать |
|
вполне достойные издания для использования их в учебном про- |
|
цессе, в общеполитическом самообразовании, гражданском воспи- |
|
тании либо в целях расширения политического кругозора? |
|
Нет, XXI век, масштабы его уже наметившихся и грядущих |
|
политических изменений и вызовов, высочайший уровень обус- |
|
ловленных ими профессиональных требований - все это ждет |
|
новых поисков, причем нередко в области еще неизведанного. Мы, |
|
коллектив единомышленников, представителей политологической |
|
школы Московского государственного института международ- |
|
ных отношений (МГИМО – Университета) МИД России, по- |
|
старались осмыслить данные обстоятельства и открывающиеся |
|
возможности (и трудности тоже) для изучения политической на- |
|
уки. Именно поэтому ученые и педагоги факультета Политологии |
|
решили приступить к осуществлению комплексного и многоуров- |
|
íåãî исследовательско-образовательного и просветительского про- |
|
образовательных программ Института «Открытое общество» |
|
(Фонд Сороса - Россия) и Московского общественного научно- |
|
го фонда (ИНО (Информация, Наука, Образование) – Центра). |
|
литического знания в России, развитие политологического образо- |
|
вания и гражданского воспитания нуждаются в новых формах и |
|
мых современных научно-издательских и педагогических приемов. |
|
Инновационный и оригинальный характер издания, подобного |
|
которому пока нет не только в России, но, насколько нам известно, |
|
и во всем мире, обусловлен тремя обстоятельствами: масштабны- |
|
ми возможностями его применения изучающими политику либо |
|
интересующимися ею; публикацией в двух версиях - электрон- |
|
ной и печатной; самoй многоуровневой структурой текста (таких |
|
уровней шесть, не считая сугубо проблемно-педагогических çàäà- |
|
ний и списков литературы). |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
Введение
Перед вами - не просто очередной учебник, курс лекций, | |
предназначенный для студентов. Это книга, рассчитанная на мно- | |
гофункциональное использование самым широким кругом потре- | |
бителей - от студента и аспиранта до педагога, профессора; от | |
профессионала в области оказания политических услуг (аналити- | |
ка, консультанта, советника, помощника, политтехнолога) до дей- | |
ствующего политика любого уровня, который хотел бы наверстать | |
упущенное в своем образовании. Таким образом, наш курс «Ка- | |
тегории политической науки» был задуман как многоцелевой про- | |
ект. Тем самым мы хотели сразу решить несколько задач - сде- | |
лать книгу нужной и полезной для студента, только приступаю- | |
щего к изучению базовых теоретико-методологических подходов | |
в современной политической науке, но одновременно дать возмож- | |
ность, как сейчас говорят, «продвинутому» читателю и Интернет- | |
пользователю получить очень большой объем дополнительной ис- | |
торической, фактографической, методологической, да и вообще | |
весьма глубокой информации по широкому кругу связанных с ос- | |
новными рассматриваемыми темами вопросов. | |
привычное печатное издание и интернет-курс, причем по содержа- | |
нию они во многом тождественны. Ныне в нашем распоряжении (к | |
сожалению, пока далеко не у всех) такие технологические возмож- | |
ности, в частности интернет-технологии, которые создают совер- | |
шенно новые условия для поиска, обработки и передачи знаний и | |
информации, в т.ч. с помощью дистанционного обучения. Эти со- | |
временные технологии составляют основу предлагаемого вашему | |
вниманию научно-образовательного курса на соответствующем веб- | |
сайте Всемирной Сети. Вместе с тем, показательно, что в индуст- | |
риальных странах «виртуальные» пособия отнюдь не подменили | |
собой обычные печатные издания, напротив, их популярность в | |
ма непривычном на сегодняшний день графическом исполнении) | |
привлечет интерес в регионах России, а не только в Москве. | |
В связи с новым видением подачи проблематики политической | |
науки было решено структурировать работу по разным основаниям | |
и уровням сложности, выраженным даже лексически. В книге со- | |
держится базовый текст (с определенным выделением), освоение | |
которого мы считаем абсолютно необходимым для уяснения основ | |
человеку, где бы он ни учился и ни проживал, невозможно на прак- | |
тике продвигаться в изучении современной политической сферы. | |
Но это по сути дела - самая начальная ступень познания катего- | |
рий политологии и лишь одна сторона нашей книги. Замечу, одна- |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
ко, что данный базовый текст в принципе полезен не только для |
|
студентов, но и для преподавательских кругов, которым он может |
|
понадобиться в силу разных причин. К базовому тексту примыка- |
|
ют определения политологических понятий и цитаты из класси- |
|
ческой и новейшей литературы, которые более полно раскрывают |
|
положения основного материала, причем в ряде случаев своей крат- |
|
костью и четкостью в выражении мысли превосходно замещают |
|
более пространные изложения сути вопроса. |
|
Другая сторона нашего курса - углубленное проникновение |
|
крытия различных дискуссионных моментов (тоже с собствен- |
|
ным графическим решением). На этом уровне дается дополнитель- |
|
ный объем знаний и информации, что, по нашим представлениям, |
|
должно значительным образом углубить базовое содержание кни- |
|
ги, познакомить читателя со спектром альтернативных точек зре- |
|
ния и позиций, а в целом - содействовать обучению теоретико- |
|
методологической работе с разнообразием имеющихся взглядов и |
|
концепций. |
|
Наконец, еще один уровень предлагаемых для освоения наше- |
|
го курса знаний - широкий объем аналитико-информационных |
|
сведений о научных биографиях выдающихся политических фи- |
|
лософов и политологов, чей вклад в развитие политической науки |
|
(от античности до наших дней) считается фундаментальным, свое- |
|
го рода прецедентным. Эти знания особенно интересны и важны |
|
для преподавателей и исследователей в политической и политоло- |
|
гической областях, которые хотели бы расширить свой общепро- |
|
фессиональный кругозор, получив доступ к интегрированному бан- |
|
ку наиболее важных для нашей дисциплины профессионально-био- |
|
графических данных. Кроме того, в этой части книги использована |
|
самая сложная лексика, с помощью которой только и можно кратко |
|
описать подавляющее большинство теорий и подходов, предложен- |
|
В идеале мы хотели бы видеть процесс освоения нашего курса |
|
кем бы то ни было как поэтапное продвижение от его базовых со- |
|
ставляющих к более сложным, развернутым. Это хорошо для начи- |
|
нающего студента, поднимающегося в ходе обучения с одного уров- |
|
ня знания на другой. Вместе с тем, наш материал построен таким |
|
образом, что вовлечение в него возможно на самых разных стади- |
|
ях, а такое обстоятельство благоприятствует уже взрослым людям, |
|
самостоятельно занимающимся образованием и профессиональным |
|
развитием. Кстати, интернет-технологии прекрасно приспособле- |
|
ны для поэтапного или выборочного овладения сведениями о кате- |
|
гориях политической науки. Пользователь самостоятельно выби- |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
Введение
рает те последовательно раскрываемые уровни знания и информа- | |
ции, которые ему нужны в данный конкретный момент. | |
Еще несколько важных, на наш взгляд, соображений о содер- | |
жании и форме книги «Категории политической науки». Известно, | |
го развития научного знания и практической политики; тем самым | |
они отражают универсальные свойства и отношения разнообраз- | |
нейших явлений политической действительности и обусловленные | |
ими познания. Следовательно, в принципе они могут использоваться | |
для изучения политических систем всех обществ, проживающих | |
на земном шаре, - от наиболее архаичных до самых высокоиндус- | |
триализированных. Не составляет исключения и Российская Феде- | |
рация. Вместе с тем, уровень эволюции отечественной политичес- | |
кой сферы (равно как и экономики, социального состава) по совре- | |
менным меркам оставляет желать лучшего. Простые примеры: еще | |
не сложились нормативная и функциональная партийная система, | |
группы интересов, федеративные отношения, нет четкого разделе- | |
ния ветвей власти - данный перечень можно продолжить. | |
ги - несмотря на все неминуемые последующие упреки - созна- | |
тельно вывели за рамки описания категориального аппарата поли- | |
тологии почти всю российскую политическую тематику. Зато она | |
присутствует в качестве одной из составляющих проблемных воп- | |
росов к семинарским занятиям по каждой из глав и в списке реко- | |
мендованной литературы. Это тоже продуманный методический | |
прием: преподаватели факультета Политологии МГИМО–Универ- | |
ситета полагают, что студенты прежде всего обязаны заниматься | |
активным анализом применимости каждой из описанных в книге | |
всеобщие «правильные» знания. Данный подход позволяет воспи- | |
тывать у человека навыки критического отношения к изучаемому | |
материалу, способность к самостоятельным суждениям, умение | |
прилагать концептуальные схемы мировой политической науки к | |
особенностям современного отечественного политического процес- | |
са, что дает ему простор для размышлений о том, в чем эти модели | |
могут быть откорректированы, усовершенствованы. | |
Кроме того, хорошо известно то обстоятельство, что наши пе- | |
дагоги (не только в МГИМО, а по всей стране) зачастую истолко- | |
вывают события недавней политической истории России и | |
нынешние процессы в политической сфере неодинаково, исходя | |
из личных мнений и обобщений. По подобным вопросам в поли- | |
тологическом сообществе согласие тоже пока не сложилось, и вряд | |
ли оно появится в обозримом будущем. В целом ничего особо пе- |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
чального в этом нет - «большое видится на расстоянии», а поли- |
|
тический мир России велик и еще будет разрастаться. Так что пре- |
|
подаватель, использующий наш материал в учебном процессе, |
|
волен давать политической жизни страны собственные оценки и |
|
пояснения, тем самым еще раз побуждая склонного к аналитике |
|
студента к независимым суждениям и сравнениям. |
|
Здесь же следует сказать и о словарном строе книги «Катего- |
|
рии политической науки». В политологическом сообществе нашей |
|
страны давно уже было отмечено с оттенком порицания избыточ- |
|
ное тяготение российских ученых к иностранной лексике. Учебни- |
|
ки, впрочем, и почти вся политологическая литература изобилуют |
|
иноязычными словами (англицизмами, реже - латинизмами и пр.), |
|
подавляющее большинство из которых имеют свои точные соот- |
|
ветствия в русском словаре. Существуют, правда, понятия, лишен- |
|
ные русских аналогов. Многие, особенно молодежь, их нередко |
|
употребляют бездумно, не отдавая себе отчет в их изначальном про- |
|
исхождении, в том, из каких элементов других языков (древнегре- |
|
ческого, латинского и т.д.) они составлены, а главное - в действи- |
|
нить либо в отдельных врезках, либо непосредственно в конспектах |
|
лекций. Короче говоря, одна из наших задач сводилась к тому, что- |
|
бы изложить предложенный вниманию читателя материал именно |
|
на предельно ясном, насколько это возможно, русском языке, чему |
|
было уделено особое внимание. |
|
сознавал, что новые приемы структурирования, подачи сведений и |
|
современные технологии могут быть положительно оценены толь- |
|
ко в том случае, если в плане содержания книга отвечает высоким |
|
профессиональным требованиям. Постараться добиться именно |
|
этого было для нас главной задачей. |
|
В первую очередь мы использовали положительный опыт на- |
|
ших коллег и предшественников, включая тех, кто закладывал ос- |
|
новы отечественных исследований политики еще тогда, когда само |
|
понятие политологии считалось идеологически сомнительным, - |
|
Г.Х. Шахназарова, Ф.М. Бурлацкого, А.А. Галкина, Ю.А. Краси- |
|
на, Ю.А. Замошкина и др. Вместе с тем, содержание и структура |
|
курса в целом отражают практический опыт преподавания комп- |
|
лекса политических наук в МГИМО – Университете - вначале |
|
на кафедре политологии (она была создана еще в 1989 г. во мно- |
|
гом усилиями приглашенных в наш университет сотрудников Ака- |
|
демии наук СССР), а затем - на факультете Политологии (об- |
|
разован в 1998 г. – прежде всего благодаря поддержке ректора |
|
МГИМО А.В. Торкунова и первого проректора И.Г. Тюлина). |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
Введение
В своей педагогической деятельности сотрудники факультета | |
ориентируются на мировой опыт и традиции политической науки, | |
граммы и учебники, разработанные в ведущих университетах мира. | |
Для написания книги полезным было знакомство с материалами | |
целого ряда отечественных политологических учебных и исследо- | |
вательских центров, а также были приняты во внимание разнооб- | |
разные научные и образовательные проекты Российской ассоциа- | |
ции политической науки, ее отделений и секций. Наконец, авторы | |
исходили из безусловного для них положения о том, что развитие в | |
нашей стране политологии как научной и учебной дисциплины не- | |
мыслимо без восстановления отечественных традиций изучения | |
политики и без включения российской науки в современный миро- | |
вой контекст политического знания. | |
Приступая к работе над проектом «Категории политической | |
науки», я во многом опирался на программу «Основы политоло- | |
ãèè» (ñì. http://www.politstudies.ru/ resources/1sp.htm ), подготовлен- | |
ную мною совместно с проф. М.В. Ильиным после ее многолетней | |
доводки и проверки сначала на кафедре, а затем на факультете По- | |
литологии МГИМО – Университета. Написание первого варианта | |
текста ряда глав мы также начинали совместно с Ильиным, но уже | |
рился за счет ведущих профессоров и преподавателей (штатных и | |
приглашенных) нашего факультета - проф. Т.А. Алексеевой, доц. | |
К.П. Боришполец, проф. А.Г. Володина, проф. А.А. Дегтярева, | |
проф. М.М. Лебедевой, преп. М.Г. Миронюка, проф. А.И. Соловье- | |
ва, доц. О.Г. Харитоновой, доц. А.А. Чанышева. Это наш факуль- | |
тетский золотой фонд, ученые и преподаватели, чьими усилиями в | |
МГИМО–Университете происходит обучение политолога-компара- | |
тивиста и политолога-международника нового типа. | |
В сложной ситуации нам была оказана очень важная для про- | |
екта профессиональная помощь со стороны проф. Е.Б. Шестопал, | |
чей материал по проблемам политического поведения вошел в кни- | |
гу. Ключевой фигурой, особенно на этапе окончательной доводки | |
текста курса, стала его научный редактор Т.В. Шмачкова, в тече- | |
ние многих лет - шеф-редактор лучшего российского политоло- | |
гического журнала «Полис». Шмачкова оказалась не просто и не | |
буквально научным редактором, она в прямом смысле слова более | |
Наша книга - именно коллективный труд. К исходу работы | |
вообще стало трудно определить индивидуальное авторство мно- | |
гократно переписанных и перередактированных разделов книги. | |
(Сказанное почти не относится к главам о политической культуре и |
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
международных отношениях; их авторы - соответственно Соловьев и Лебедева.) Однако и в этих случаях структура каждой главы предполагает фактическое соавторство не только научного редактора Т.В. Шмачковой, но и ответственного за важнейшее направление научно-информационного обеспечения нашего проекта - вна- чале аспиранта, а затем преподавателя М.Г. Миронюка. Именно он, обладая редким научным ригоризмом и профессиональным упорством, взял на себя подготовку биографий ученых в области политики, разделив при этом со Шмачковой труд по написанию углубленных, «брэндовых» компонентов курса - интерпретаций, уточ- нений, точек зрения, полемики и пр. Биография Кеннета Уолтса написана Миронюком в соавторстве с Т.С. Крыловой, аспиранткой МГИМО – Университета.
Интернет-версия и схемы в печатном издании курса (по крайней мере на уровне содержательной отработки) были созданы благодаря преданности делу энтузиастов новых технологий, сотрудников МГИМО – Университета Д.Н. Пескова, Д.С. Славецкого и привлеченных ими молодых специалистов (Н.В. Винника, С.П. Еремина и А.Ю. Козлова), которые занимались сценариями интерактивных диаграмм и визуального ряда, а также сбором темати- ческих ссылок. Бoльшая часть тестовых заданий для интернеткурса составлена аспирантом С.С. Роговым. Успешным координатором данного научно-образовательного проекта со стороны коллектива факультета Политологии МГИМО – Университета выступил преподаватель Р.И. Котов.
Наконец, авторский коллектив и его руководитель благодарны за терпеливое сотрудничество и поддержку работникам Института «Открытое общество» и Московского общественного научного фонда (ИНО (Информация, Наука, Образование) – Центра).
Мы выносим на суд читателя-пользователя наш труд, сознавая, что не все задуманное удалось осуществить в полной мере и в удовлетворительной форме. Вместе с тем, творческая работа над этим проектом не завершена. Научно-преподавательский коллектив факультета Политологии МГИМО – Университета предполагает продолжить деятельность по нашему проекту «Категории политической науки» (в т.ч. по темам «Гражданское общество», «Государство» и др.) и в дальнейшем включить в него новейший материал, осмысливающий современное развитие политической сферы России в его соотношении с категориальным аппаратом политологии.
А.Ю. Мельвиль
http://creativecommons.org/licenses/by-nc/2.0/
Электронная версия данной публикации распространяется на условиях лицензии
Creative Commons Attribution-NonCommercial 2.0
Декан факультета социальных наук Андрей Мельвиль размышляет о том, куда двигается современная политическая наука.
Современная политическая наука — «американская» или «международная»?
В конце августа в Вашингтоне состоялась 110-я ежегодная конференция Американской ассоциации политической науки (APSA), в которой участвовали несколько ученых из ВШЭ. Слово «американская» в названии APSA не должно вводить в заблуждение — на самом деле это едва ли не самая значимая в мире профессиональная ассоциация в области политической науки. Фактически это международная по своим масштабам ассоциация, хотя, конечно, есть и влиятельные International Political Science Association, и European Consortium for Political Research, и др. Просто так сложилось, что сейчас именно американские исследователи в значительной мере лидируют в политической науке, при том, что, конечно, есть крупные достижения и у европейских коллег. Заметьте: нынешняя ежегодная конференция APSA была 110-й по счету. Здесь и само время работает на APSA. Напрашивается сравнение с советско-российской политологией (хотя я слово «политология» не люблю), которая формально имеет 25-летнюю историю — только в 1989 году ВАК включила политологию в перечень научных дисциплин в нашей стране.
О масштабе конференции APSA говорит такой факт: количество авторов и соавторов принятых на конференцию докладов превысило шесть тысяч человек, но понятно, что не все они лично присутствовали на конференции. Среди самых заметных авторов докладов на этом форуме были, с одной стороны, признанные классики — Дэвид Кольер, Джон Ферджон, Барбара Геддес, Сидней Верба, Эдвард Мэнсфилд, Роберт Кеохейн, Джозеф Най, Дж. Бингхэм Пауэлл, Пиппа Норрис, Ричард Нед Лебоу и другие. В то же время в американской и мировой политической науке происходит явная смена поколений, и на конференции были представлены доклады таких исследователей, как Беатриц Магалони, Дженнифер Ганди, Ян Теорелл, Свенд-Эрик Скаанинг, Джессика Фортин-Риттбергер, Йорген Моллер, Джейсон Браунли, Милован Сволик, Лукан Уэй, Джозеф Райт и др. Эти имена сейчас на слуху, им принадлежат самые заметные публикации последнего времени по некоторым важнейшим проблемам политической науки — режимные изменения, факторы демократизации, современный авторитаризм, стратегии диктатора, институты в автократиях, государственность, государственная состоятельность и др.
Чем заняться современному политическому исследователю
В современной политической науке — в исследованиях и в образовании — укоренились крупные дисциплинарные направления: политическая теория, сравнительная политика, методология политических исследований, национальная (американская, британская, французская и др.) политика и международные исследования (IR). Это своего рода «зонтики», «кусты», под каждым из которых множество «ответвлений», но именно в таком качестве они сегодня структурируют политическое знание. В самом общем плане под этими «зонтиками» строилась и работа конференции APSA — конечно, с бесчисленными «подтемами».
Любопытные тенденции связаны с политической компаративистикой. Традиционно здесь речь шла преимущественно о кросс-национальных сравнениях или об area studies. Сейчас, кажется, обозначился явный интерес и к субнациональным сравнительным исследованиям, когда в фокусе анализа оказываются сравнения тех или иных аспектов политической жизни регионов отдельных стран или групп стран — членов ЕС, России, Китая, Бразилии и др. Судя по конференции APSA, этот тренд может стать в политической компаративистике достаточно долгосрочным. Кстати, это отчасти может сменить фокус и в так называемых «российских исследованиях». Пик интереса к этой проблематике - по крайней мере, в классическом транзитологическом русле — пройден. Но явно прослеживается внимание к политической регионалистике (в указанном выше субнациональным значении).
Другая заметная тенденция — обостренное внимание к тому, что сейчас называют «сравнительным авторитаризмом». Раньше на переднем плане исследований были проблемы сравнительной демократизации, что отражалось и в учебных планах. Сейчас другие «времена» — эмпирические и теоретико-методологические. И соответственно — обостренный интерес к анализу современных автократий и диктатур, а также разнообразных гибридных режимов (при всей условности этого понятия). В этом направлении, в частности, работает то новое поколение политических исследователей, чьи публикации сейчас наиболее выделяются в «топовых» журналах.
Мы научились измерять отдельные элементы и сегменты явления — все более глубоко и тонко, но приближает ли это нас к пониманию его причин и эффектов? И возникает невольно вопрос: в какой мере мы вообще способны познать окружающий нас политически мир? Не говоря уже о прогнозировании?
Также можно отметить рост интереса к проблематике государства, государственного строительства, государственной состоятельности (state capacity). И это тоже понятно в контексте реальных политических процессов в современном мире — и реакции на них политической науки. Наконец, нельзя не сказать еще об одной сквозной теме конференции APSA — обостренном внимании к анализу современных массовых движений, прежде всего протестных («Арабская весна», «Болотная», «Майдан» и др.). И здесь очевиден дефицит общей теории, соответствующей тенденциям современности.
О чем пишут в научных журналах
Как член редколлегии я присутствовал на ежегодном заседании редколлегии American Political Science Review (APSR), «топового» американского (т.е. и международного) журнала по политической науке. Его импакт-фактор в 2013-2014 году — 3,84, а за пять лет — 5,6. За год в журнал со всего света прислали свыше тысячи рукописей, уровень их публикуемости — 7 процентов. По дисциплинарным направлениям политической науки доминируют публикации по сравнительной политике, они составляют почти половину от всех статей. Год от года снижается доля работ по американской политике и по международным отношениям.
Здесь стоит сделать уточнение: в российской и американской научных традициях разное понимание исследований международных отношений. В Америке (и отчасти в Европе) в политической науке делают различие между работами, которые носят дескриптивный характер, описывают и характеризуют внешнюю политику государств и межгосударственные отношения, альянсы и пр. (то, что у нас принято изучать как международные отношения), и теоретико-методологическими исследованиями, опирающимися на строгие методы и базы данных — вот таких исследований у нас практически нет, поскольку отсутствует соответствующая научная традиция
Большая часть работ, публикуемых в APSR, выполнена с использованием количественных методов. А вот в других ведущих журналах по политической науке — «Comparative Politics» и «World Politics» — значительно выше доля публикаций, опирающихся на качественные методы, как эмпирические, так и нормативные. Это на самом деле ставит большую проблему: можно ли с учетом достигнутого уровня политического знания per se (если, конечно, мы в состоянии его адекватно оценить) высказать предпочтения в отношении используемых методов анализа?
Ответ на этот вопрос совершенно не однозначный.
Почему пресловутый «мейнстрим» — это важно
Некоторые мои уважаемые коллеги с легким пренебрежением относятся к так называемому «мейнстриму» в современной политической науке — им, как и мне, впрочем, хочется чего-то новенького, более оригинального. Но вот здесь я всегда вспоминаю «Логико-философский трактат» Людвига Витгенштейна, в котором, в частности, содержится положение о необходимой методологической «лестнице», которую можно отринуть только после того, как взобрался с ее помощью на новое «плато» знания. Так вот, пресловутый «мейнстрим» в современной политической науке (в том числе с увлечением количественными методами) — это аналог той самой «лестницы», по которой нужно вначале взобраться, а потом уже критиковать и отбрасывать.
Впрочем, здесь есть и другая проблема, и не менее важная, в том числе для дальнейшей динамики современной политической науки. Совершенствование количественных методов, кажется, стало одной из (само)целей PoliSci. Никто не спорит — это один из важнейших компонентов современного политического знания, но только если мы не забываем о реальных, «живых» политических проблемах, лежащих в основах наших изысканий.
Можно ли под микроскопом рассмотреть целый мир?
У меня складывается, и не только после конференции APSA, достаточно четкое впечатление, что нынешний «методный фокус» в политической науке может нуждаться в определенной коррекции. Это то, что я бы назвал, скорее всего — огрубленно, искушением «тонкими» методами.
Дело вот в чем: если посмотреть на самые утонченные публикации в лучших (и не только) журналах по политической науке, то мы увидим, что превалируют статьи с использованием тех или иных количественных методов — при всей условности этого понятия. Но принципиально важно, что, как правило, их предмет — «малые» проблемы, отдельные нюансы. Вопроса нет — это важнейший материал для понимания «общего» — если общий фокус подразумевается. Но это не всегда так. Узнавая все больше о «меньшем», мы рискуем потерять картину «леса» за отдельными «деревьями».
Одна из наших «родовых травм» — это незнание строгих методов, как количественных, так и качественных, и неумение работать с эмпирическими базами данных. «Я считаю, что…» — это не аргумент вовсе
Мы вскрываем все большее количество факторов и нюансы их возможного воздействия на те или иные политические эффекты, но за их множественностью далеко не всегда в состоянии выявить направления причинных связей. В каком-то смысле это аналог теоремы Геделя, когда применительно к множественности тех или иных положений всегда будут те, о которых нельзя сказать, истинны они или ложны. На самом деле — ужасная ситуация для политической науки, особенно нормативной.
Один и тот же эффект может порождаться множеством факторов, о которых нельзя сказать, что он решающий. Да и есть ли он? Может быть, каузальность в политике носит многофакторный характер и источники этих эффектов просто разные?
Да, за последние 25-30 лет политическая наука достигла огромного прогресса в области сбора данных, разработки строгих методов анализа — количественных и качественных. Многое стало более измеряемым и сравнимым в точном смысле этого слова. Но насколько это способствует расширению нашего понимания об окружающем мире?
Допустим, мы смотрим на одно политическое явление, безумно для нас интересное. Мы научились измерять отдельные его элементы и сегменты — все более глубоко и тонко, но приближает ли это нас к пониманию причин этого явления и его эффектов? И возникает невольно страшный для нас вопрос: в какой мере мы вообще способны познать окружающий нас политически мир? Не говоря уже о прогнозировании?
Российская политология и мировая политическая наука
Если посмотреть на список участников конференции APSA, то там немало звучащих по-русски имен. Но когда начинаешь интересоваться деталями, то оказывается, что все они работают не в России, а в зарубежных университетах — от «средненьких» до Гарварда, Стэнфорда и Оксфорда.
Институционально из российского исследовательского сообщества на конференции была представлена только Высшая школа экономики. Докладчиками и содокладчиками были Дмитрий Дагаев, Константин Сонин, Андрей Яковлев, Евгения Назруллаева и др. С содокладом выступал и наш выпускник, а сейчас студент на программе PhD в UCLA Антон Соболев. Мой доклад был в секции о «Sequencing» - что прежде: сильная авторитарная государственность или демократизация? Я ждал встретить на конференции коллег из МГИМО, МГУ, из Санкт-Петербурга, Новгорода или Казани, но — ни души.
Речи нет о какой бы то ни было дискриминации. Но это для российской «политологии» все же - bad news. Меня многие коллеги по цеху критикуют, когда я говорю о «плоском» ландшафте российской «политологии», на котором есть отдельные не «холмы» даже, а «кучки», а в остальном — «топи» и бездонные «провалы», причем самовоспроизводящиеся. Кстати, легко понять, почему так получилось. Кафедры и факультеты политологии ведь возникли в большинстве своем путем переименования кафедр и отделений научного коммунизма, марксизма-ленинизма и пр. Все они вышли из одной «шинели», и эта традиция продолжает себя воспроизводить. Конечно, есть и исключения, возникают отдельные очаги творческой мысли.
Одна из наших «родовых травм» — это незнание строгих методов, как количественных, так и качественных, и неумение работать с эмпирическими базами данных. «Я считаю, что…» — это не аргумент вовсе.
В связи с этим добавлю, пожалуй, что на редколлегии APSR обсуждался вопрос и о новых требованиях к открытости источников, используемых при представлении рукописей для рецензирования. С 2015 года вводится требование представлять документальные подтверждения используемых баз количественных данных для возможной проверки рецензентами или оппонентами. Но в отношении качественных данных этот вопрос не решен.
- Доклад "King of the Mountain" Model: Between Bad Equilibrium and Uncertainty" (University of Bergen, October 24, 2018)
- Доклад "Can Post-Soviet Studies Contribute to Current Political Science Debates?" на международной конференции "Regime Evolution, Institutional Change, and Social Transformation in Russia" (Yale University, April 27-28, 2018)
- Доклад "Могущество и влияние современных государств (некоторые теоретико-методологические аспекты)" на XIX Апрельской международной научной конференции (НИУ ВШЭ, 13 апреля 2018 г.)
- Доклад "Russia 2017 and Beyond: Uncertainty amidst Resilience" (Free University of Berlin, OEI Lecture Series, 29 November 2017)
- Доклад "О развилках политического развития и пределах политического знания" - общественно-экспертный семинар Экспертного института социальных исследований "Будущее России: тенденции и перспективы развития политического системы" (Санкт-Петербург, 6 сентября 2017 г.)
- Доклад Neo-Conservative "Consensus" as a National Idea for Russia? - Telos Moscow Conference (Москва, НИУ ВШЭ, 1 сентября 2017 г.)
- Доклад "Неоконсервативный консенсус в России: причины формирования и факторы (не)устойчивости" - Экспертный семинар ЦСР "Отношение России к Западу: динамика и причины изменений" (Москва, 30 августа 2017 г.)
- Доклад "Democratic Liviathan"? State capacity and regime change" - ISA International Conference 2017(June 17, 2017) (Co-author D.B.Yefimov)
- Доклад "Neo-Conservatism as National Idea for Russia?" - Министерство иностранных дел Италии, Рим, 26 апреля 2017 г.
- Доклад "Neo-Conservative Consensus in Russia: Ideas, Resilience, Erosion?" - International round table "What Next for Russia: Return to the Imperial Past or the Problem of Modenization?" - Freie Universität Berlin (February 14, 2017)
- Доклад "Искушение геополитикой" - Х Конвент РАМИ, МГИМО, 8 декабря 2016
- Доклад "Политология между идеологией и наукой" - ФУМО, МГИМО, 24 ноября 2016
- Доклад "New Approaches to the Study of State Capacity and Regime Change" - 24th World Congress of Political Science, IPSA (Poznan, 25 July, 2016)
- Доклад "New Conservatism as National Idea for Russia?" - International Conference "State and Political Discourse in Russia" (ResetDOC, Venice 17 July, 2016)
- Доклад "Fortress Russia": Geopolitical Destiny, Unintended Consequences, or Policy Choices? - The Return of Geopolitics International Conference (University of Arizona, April 4-5, 2016)
- Доклад «State Capacity and Quality of Institutions in Post-Communist Countries» - 2015 Annual Conference of the Comparative European Politics Specialist Group of the Political Studies Association (Great Britain) (МГУ, Москва, 19 ноября 2015 г.).
- Доклад «Кризис демократии и критика демократии» - 7-й Всероссийский конгресс политологов (МГИМО, Москва,19 ноября 2015).
- Доклад "Quality of Institutions in Post-Communist Regimes: A Comparative Analysis" - 5th LCSR International Annual Conference (НИУ ВШЭ, Москва, 17 ноября 2015)
- Доклад «О качестве институтов в постсоветских режимах» – Конференция «Октябрьские чтения 2015. Демократические институты и авторитарные практики: сравнительный анализ» (НИУ ВШЭ, Санкт-Петербург,15 октября 2015).
- Доклад «Bad Enough Governance» in Post-Soviet Autocracies: A Comparative Analysis» – Volkswagen/FUB Summer School (Берлин, Германия, 1 октября 2015).
- Доклад «State Capacity, Democratization and the Problem of Sequencing» - XVI Апрельская международная научная конференция «Модернизация экономики и общества» (Москва, 8 апреля 2015г.).
- Доклад «Why and When an Autocrat May be Motivated to Improve the Quality of Institutions» – 56th Convention, International Studies Association (New Orleans, February 18-21, 2015)
- Доклад «Bad Enough Governance»: State Capacity and Quality of Institutions in Post-Soviet Authoritarian and Hybrid Regimes» – 23rd World Congress of Political Science, International Political Science Association (Montreal, July 21-24, 2014).
- Доклад «How Durable/Vulnerable Are Post-Soviet Autocracies and Hybrid Regimes?» – 4th Global International Studies Conference, World International Studies Committee (Frankfurt, August 6-9, 2014).
- Доклад «(Re-)Building the Ship of State at Sea? State Capacity and Quality of Institutions in Post-Communist Regimes. – Annual Meeting of the American Political Science Association (Washington, DC, August 28-30, 2014).
- Доклад «Факторы стабильности и неустойчивости постсоветских автократий и гибридных режимов» на международной научно-практической конференции «Россия в мировой динамике: дискурсы политической науки и прикладного анализа» (МГИМО, 3 декабря 2013 г.)
- Доклад «How Durable/Vulnerable Are Post-Soviet Autocracies and Hybrid Regimes?» - Legitimate Repression in Post-Soviet States? - European University Viadrina (Frankfurt/Oder , November 21-23, 2013)
- Доклад «Why there are no Post-Communist Autocracies with Good Institutions» - Annual Alexander Dallin Lecture in Russian, East European and Eurasian Studies. Stanford University, April 9, 2013.Доклад «(Re-) Building the Ship of State at Sea?». State Capacity, Democracy and Democratization: An Empirical Analysis» (в соавторстве с Д.Стукалом) на ISA Convention (San-Francisco, April 5-7, 2013)
- Доклад «What Can Transition Studies Contribute to the Discipline of Political Science?». Международная конференция «Восточная Европа в движении», 7-8 марта 2013 г., Берлин
- Доклад «Russian Politics Today: Stagnation and Awakening» (Университет Эдинбурга, 13 декабря 2012 г.)
- Доклад «Траектории посткоммунистических трансформаций: опыт типологизации» на 13-й Международной конференции по проблемам развития экономики и общества (НИУ ВШЭ, 4 апреля, 2012 г.)
- Доклад «Stateness Types and Trajectories of Regime Transformations in Post-Communist States: An Empirical Analysis» (совместно с Д.К.Стукалом) на 22-м конгрессе Международной ассоциации политической науки (Мадрид, 10 июля, 2012 г.)
- Доклад «How Do Transitions to Democracy Get Stuck and Where?» (Университет Тарту, 12 сентября, 2012 г.)
- Доклад «Trajectories of Post-Communist Transformations in a Comparative Perspective» (Университет Тарту, 13 сентября, 2012 г.)
- Доклад «Государственная состоятельность и демократия: эмпирическое сравнение» на Всероссийской конференции «Российская государственность: исторические традиции и вызовы XXI века» (Великий Новгород, 18 сентября)
- Доклад «Качество институтов как приоритет модернизации» на 7-м Конвенте Российской ассоциации международных исследований (Москва, 28 сентября, 2012 г.)
- Доклад «Зачем диктатору хорошие институты?» на Ученом совете ИНИОН РАН (22 ноября, 2012 г.)
- Доклад «Курица или яйцо?» Государственности и режимные изменения (на материале посткоммунистических стран) на 6-м Всероссийском конгрессе политологов (Москва, 23 ноября, 2012 г.)
- Доклад «Diversity Reaffirmed: Russian Regions and the World Crisis» на ISA Annual Convention «Theory vs. Policy? Connecting Scholars and Practitioners» (Сан-Диего, 18 февраля, 2012 г.)
- Доклад «Условия демократии и пределы демократизации», 12 Международная конференция по проблемам развития экономики и общества (НИУ ВШЭ, 5 апреля, 2011 г.);
- Доклад «BRICSinaRussianMirror" на международная конференция «BRICS e la reforma da governance economica global» (Рио-де-Жанейро, 17 мая, 2011 г.)
- Доклад «Альтернативные сценарии будущего для России: сохраняется ли «коридор возможностей?» на конференции «Мир XXI века: сценарии будущего для России» (Институт Европы РАН, 30 июня, 2011 г.);
- Доклад Факторы режимных изменений: Россия в сравнительной перспективе на Международной конференции «Россия и Германия: роль общества в становлении государственных институтов» (НИУ ВШЭ, 7 октября, 2011 г.);
- Доклад «Preconditions of Democracy and Limits of Democratization: Lessons from Post-Communist Experience» (в соавторстве с Д.К. Стукалом) на международной конференции «Twenty Years After the Collapse of the Soviet Union: Change, Continuity and New Challenges» (Берлин, 2 декабря, 2011г.);
- Доклад «Russia’s Post-Communist Transformation in a Comparative Perspective» (в соавторстве с Д.К. Стукалом) на международной конференции «20 Years On – Post-Soviet Russian Politics: Ideologies, State Systems? And World Strategies» (Сеул, 15 декабря, 2011г.)
Как видно, в первом случае речь идет, прежде всего, о тех элементах, которые способствуют формированию политического управления, во втором - о моделях доступа к важнейшим управленческим позициям, характеристиках субъекта и стратегиях борьбы за доступ к управлению.
(1) специфические пути и способы реализации нормативных установлений в практике государственных институтов;
(2) специфический тип государственного устройства;
(4) особый механизм и способ управления обществом;
(5) способы политического участия граждан и групп в жизни общества и т.д.
Все эти признаки, безусловно, являются важными для характеристики политического режима и определяют его с определенной стороны. А поскольку таких сторон у него много, то и определений существует большое количество.
Думается, что при определении политического режима следует исходить из центрального и сущностного фактора самой политики - вопроса о государственной власти. Если же быть предельно лаконичным, политический режим можно определить как систему форм и методов реализации политической власти.
Это определение раскрывает понятие политического режима со стороны его сущности. С точки зрения его места и роли в политической системе общества политический режим - это определенный способ функционирования политической системы. Именно политический режим осуществляет целеполагание и реализацию политической системы, в рамках которой и вместе с которой он существует, являясь ее основным элементом и матрицей. В этом состоит главное различие понятий «политическая система» и «политический режим», которые, таким образом, принципиально не следует отождествлять. Хотя, как видно уже из приведенного определения, между ними имеется имманентная взаимосвязь, так что изменение политического режима рано или поздно приводит к смене типа политической системы.
Политический режим осуществляется через систему различного рода политических отношений в обществе. Прежде всего - это властные отношения между государством и обществом, государством и гражданином. Характер политического режима определяется тем, какую роль в политической жизни общества играют политические институты, как соблюдаются конституционные нормы, какова степень уважения прав и свобод человека, какие возможности предоставляются оппозиции и отдельным гражданам для выражения своего мнения, для доступа к источникам информации.
Таким образом, политический режим сам является сложной системой, состоящей из целого ряда элементов. Так, Ж.-Л. Кермонн среди таких элементов выделил следующие:
(1) принцип легитимности. Легитимность (от лат.- законный, правомерный) - это соответствие политической власти основным ценностям большинства общества и его устремлений, это лояльность и поддержка власти со стороны граждан, это, наконец, убеждения граждан в том, что, несмотря на все промахи и недостатки, существующие политические институты являются наилучшими;
(2) структура институтов. Эффективность деятельности политического режима зависит в конечном счете от организации государственной власти, от характера взаимодействия законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти. В демократических обществах их взаимодействие создает систему сдержек и противовесов, которая предохраняет этот политический режим от превращения его в тоталитарный или авторитарный политические режимы;
(3) система партий. Сущность политических режимов во многом определяет партийная система - совокупность политических партий в обществе и взаимосвязи между ними. Политические партии возникают для выражения разнообразных интересов социальных классов и слоев населения. Различные политические режимы во многом характеризуются теми условиями, которые они создают для деятельности политических партий, а также тем, существуют ли в них вообще различные политические партии и политический плюрализм;
(4) форма и роль государства. Государство - наиболее важный элемент политического режима. Его значимость и влияние определяются тем, что именно в руках государства сосредоточены основная власть и политическое управление обществом, а также тем, что государство обладает монополией на насилие.
Отметим также попытку свести вместе разные подходы к определению политического режима, предпринятую авторами учебника «Политология» . Они выделяют следующие его показатели:
1) институциональный способ взаимодействия правительства и гражданина (соблюдение конституционных норм, в том числе уровень уважения к фундаментальным правам и свободам человека; соответствие мероприятий административных органов государственно-правовым основам; значение официально-легальной сферы в общем объеме действий правительства);
2) степень политического участия населения и его включенности в процесс принятия государственных решений, отражающая социальное представительство, народный контроль и волеизъявление;
3) уровень возможности свободного соперничества между правящей и оппозиционной группировками при формировании органов государственной власти;
4) роль открытого насилия и принуждения в государственном управлении.
17.2. Типы политических режимов
Первая типология политических режимов была создана в рамках античной философии. Наиболее знаменитые ее представители - Платон и Аристотель хотя и не употребляли термин «политический режим», но уже вели речь о типах и формах власти и государства.
В зрелый период своего творчества Платон выделял два типа правления - правильный, основанный на справедливости, законе и осуществляемый ради общего блага, и противоположный - неправильный, осуществляемый ради личной выгоды. По Платону, идеальной формой государства и вместе с тем формой правления является аристократия, в которой власть принадлежит философам, мудрецам, людям знающим и к тому же высокодобродетельным. Именно они могут знать, что такое справедливость, и управлять со знанием дела, а не народ, ораторы или «демагоги». В этом смысле Платон заложил основы той модели политического режима, которая получила название «меритократия». Но вместе с тем он заложил основы и другой модели - тоталитаризма, поскольку в идеальном государстве Платона все живут по общему распорядку, устанавливаемому правителями. В этом государстве существует не только социальное единство и единообразие, но также идеологическое и даже психологическое единство, когда все граждане в одинаковой степени должны ликовать или печалиться по одному и тому же случаю. При решении вопроса, что первично - индивид или государство, Платон занимает позицию превосходства государства над индивидом.
Неправильный тип государства представлен у Платона несколькими отрицательными (неправильными) формами (в порядке ухудшения): тимократия, олигархия, демократия, тирания. Они основаны на материальном эгоистическом интересе, а не на знании. Все они взаимосвязаны между собой и в своем развитии и изменении последовательно сменяют друг друга. Но наихудшей формой правления является тирания, в которой имеется единоличное правление, осуществляемое в интересах одного лица.
Похожее разделение государств и форм правления на два типа существует и у Аристотеля (384-322 до н.э.). Правильный тип государства и правления представлен такими формами, как монархия, полития и аристократия. Здесь правление осуществляется ради общей пользы. Неправильные формы правления - это тирания, олигархия и демократия. Наилучшей формой правления, по Аристотелю, является полития - власть среднего класса (среднего среди имущего населения), наихудший - тирания (правление одного ради частного интереса).
Дальнейшее развитие концепций политических режимов и систем связано с теориями Н. Макиавелли, Г. Троция, Т. Гоббса, Дж. Локка, Б. Спинозы, Ш. Монтескьё, Ж.-Ж. Руссо, И. Канта, Г. Гегеля и других мыслителей.
«А. Ю. Мельвиль Демократические транзиты Еще совсем недавно последнюю четверть ушедшего XX в. было принято описывать как эпоху глобальной демократизации, воспринимавшейся в качестве...»
Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты / А.Ю. Мельвиль // Политология: Лексикон / Под ред.
А.И.Соловьева. М. : «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2007. – С.123-134.
А. Ю. Мельвиль
Демократические транзиты
Еще совсем недавно последнюю четверть ушедшего XX в. было принято описывать как эпоху
глобальной демократизации, воспринимавшейся в качестве главного (и чуть ли не единственного)
направления мировой динамики. Действительно, те годы прошли под знаком распада казавшихся прежде совершенно несокрушимыми авторитарных и посттоталитарных режимов и постепенного становления демократических институтов и практик в целом ряде стран, объявивших себя «новыми демократиями». В тот период многие были убеждены, что концепт «третьей волны»
глобальной демократизации способен обеспечить пусть предварительную, но вместе с тем достаточно цельную теоретико-методологическую рамку для осмысления, а отчасти и прогнозирования этих процессов.
Согласно господствовавшей тогда точке зрения (емко сформулированной, в частности, С.Хантингтоном), «третья волна» демократизации началась в середине 1970-х гг. в Южной Европе (падение военных диктатур в Португалии, Испании и Греции), затем распространилась на Латинскую Америку, достигла некоторых стран Юго-Восточной Азии и, наконец, под влиянием все более очевидного коллапса коммунистических режимов и попыток перестройки в СССР, захватила страны Центральной и Восточной Европы, а потом и все постсоветское пространство.
При этом почти ни у кого не возникало сомнений, что, в отличие от первых двух «волн» (с 1828 по 1926 г. и с 1943 по 1964г.), завершавшихся частичным восстановлением политического пространства диктатур и автократий, «третья» - от «юга» до «востока» - имеет все шансы избежать консервативного «отката». Стали даже появляться прогнозы относительно близящейся «четвертой волны», которая затронет сохранившиеся автократические анклавы в Китае, мусульманском мире, в арабской и черной Африке.
Описывая и анализируя тенденции политического развития в мире, многие исследователи поддались вполне объяснимому (особенно если принять во внимание эйфорию сперва советской перестройки, а затем - краха коммунизма и развертывания демократических преобразований) искушению и начали воспринимать современные политические трансформации в виде единого линейного вектора - от распада тех или иных разновидностей авторитаризма к постепенному выстраиванию консолидированной демократии либерального типа. Если угодно, это была своеобразная антикоммунистическая «перелицовка» Манифеста коммунистической партии: все страны придут к торжеству либеральной демократии, только одни раньше, а другие позже.
Мировое политическое развитие (понимаемое как векторное, линейное) многими стало трактоваться в парадигме «демократического транзита», в соответствии с котором всем «переходным» странам неизбежно предстоит пройти через типологически единые стадии демократизации: эрозия и распад авторитаризма, режимная либерализация, институциональная демократизация, этап неконсолидированной демократии и, наконец, демократическая консолидация. И хотя считалось, что скорость продвижения «телосу», т. е. к консолидированной либеральной демократии, зависит от совокупности внутренних и внешних обстоятельств, сам вектор движения виделся вполне определенным.
По мысли Р. Саквы, понятие транзита как логической фазы в развитии общества от известного исходного пункта к столь же известному конечному результату коренится в фундаментальных метанарра-тивах современности (modernity), представлении о линейных и универсальных паттернах развития, которым подвержены все общества. Л.Даймонд назвал такую методологическую установку «телеологическим искушением».
Из обобщенного критерия оценки отдельных стадий конкретного демократического развития консолидированная демократия превратилась в реальный «пункт назначения», который раньше или позже достигнут все «переходные» политии. Модель демократической консолидации была призвана служить теоретико-методологическим обоснованием «выхода из неопределенности» в парадигме линейного транзита.
Сегодня, однако, очевидно, что современное политическое развитие может идти по множеству разнонаправленных траекторий. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, скажем, политические институты и политические процессы в Чехии и Туркменистане, Словении и Таджикистане, Белоруссии и Эстонии и т. д. По справедливому замечанию М. Бураво-го, сам посткоммунистический транзит может быть не только поступательным (революционным или эволюционным), но и регрессивным, инволюционным. Но это наблюдение относится не только к посткоммунистическому миру. Во всех («южных» и «восточных») странах «третьей волны»
складывается чрезвычайно широкий спектр политических режимов, структур распределения и воспроизводства власти, формируются разные политические системы. В одних завершается консолидация либеральных демократий, закрепляются демократические институты и практики, в других - такие институты и практики сочетаются с недемократическими, авторитарными, в третьих - формальные демократические процедуры используются в качестве фасада, за которым скрываются новые разновидности автократического правления.
Сам феномен современных неоавторитарных трансформаций, как и вообще беспрецедентные различия в результатах режимных изменений, ставят перед политологическим сообществом фундаментальную задачу существенного концептуального обновления сложившихся представлений о политических изменениях и политическом развитии с учетом разновекторного характера современных политических трансформаций.
Возвращаясь к вопросу о модели демократической консолидации как идеальному итогу транзита, стоит отметить, что она несет в себе если не отрицание, то, по крайней мере, ограничение широко распространенного среди современных компаративистов минималистскопроцедурного толкования демократии (согласно которому, по выражению А. Пшеворского, демократия есть «неопределенность результатов при определенности процедур»). Ведь консолидация демократии подразумевает создание таких условий, при которых «выживают»
только демократические структуры, т. е. «определенность процедур» влечет за собой и значительное снижение «неопределенности результатов», практически исключая возможность «недемократических исходов». В этом, строго говоря, смысл распространенного в транзитологии понимания консолидированной демократии как «the only game in town».
Но проблема не только в этом. Модель демократической консолидации ставит перед исследователем целый ряд теоретико-методологических и прикладных политических вопросов.
Когда заканчивается собственно «транзит» («переход», фаза «учреждения демократии») и начинается консолидация? Какова взаимосвязь между так называемой «негативной»
консолидацией, т. е. маргинализацией несистемных элементов и сил, и консолидацией «позитивной», т. е. стабилизацией структур демократической политии и массовым распространением демократических ценностей? Какие внутренние и внешние факторы влияют на консолидацию демократии? Список вопросов легко продолжить, однако удовлетворительные ответы на них пока что отсутствуют.
В современной транзитологической литературе консолидация демократии понимается как своего рода «восходящий» процесс - от «минимального», процедурного уровня, когда учреждены формально демократические институты и процедуры, до уровня «максимального», структурного и многофакторного, предполагающего утверждение демократии по целому комплексу измерений - от поведенческого и ценностного до социально-экономического и международного (В. Меркель). Принято считать, что и сам процесс демократической консолидации, и его исход зависят от совокупности эндогенных и экзогенных факторов. К первым относятся наличие и характер «доавторитарного» политического опыта; тип и особенности распадающегося или распавшегося недемократического режима; условия и обстоятельства самого авторитарного распада, стратегии, избираемые ключевыми политическими акторами в процессе транзита, и др.; ко вторым - внешняя среда; степень включенности в основные международные структуры и институты; масштабы международной политической, экономической и иной поддержки и т. п. В то же время некоторые авторы акцентируют роль таких структурных предпосылок демократической консолидации, как «гражданская» политическая культура и гражданское общество (Р.Даль, Р. Ингхарт и др.), относительно высокий уровень социально-экономического развития в сочетании с умеренной инфляцией и снижающимся имущественным неравенством (тезис А. Пшеворского), а также более или менее равномерное распределение совокупных общественных ресурсов - экономических, политических, идеологических, интеллектуальных и пр. (аргумент Т. Ванханена).
Согласно концепции Х.Линца и А.
Степана, ставшей едва ли не классической, демократическая консолидация предполагает проведение глубоких преобразований как минимум на трех уровнях:
поведенческом, ценностном и конституционном. По их мнению, о ее достижении можно говорить только в том случае, если: 1) в политии не осталось сколько-нибудь влиятельных политических групп, которые бы стремились подорвать демократический режим или осуществить сецессию; 2) демократические процедуры и институты воспринимаются обществом как наиболее приемлемые механизмы регулирования социальной жизни, и 3) политические акторы «привыкают» к тому, что все общественные конфликты разрешаются в соответствии с законами, процедурами и институтами, санкционированными новым демократическим процессом. Развивая эту линию аргументации, В. Меркель добавляет к описанной схеме еще один уровень - политической репрезентации, т. е. наличие интегрированной партийной системы и системы взаимодействующих групп интересов, и подчеркивает роль внешних факторов - самой международной среды, международных экономических отношений, региональной интеграции.
Существуют и другие интерпретации условий демократической консолидации, однако в данном случае важны не частности, а то, что предлагаемая аналитическая модель «транзит - консолидация» фактически воспроизводит линейное или, если угодно, стадиальное, представление о политическом развитии. По сути, речь идет о том, что демократия движется в заданном направлении, как бы дополняя себя в линейном процессе перехода от одной фазы к другой. Как отмечает Р. Роуз, «описывать новые демократии как находящиеся в состоянии транзита - значит... предполагать, будто мы знаем социетальную отправную точку, нынешнее состояние и направление движения».
С точки зрения методологии, в «девелопменталистской» трактовке вызревания и формирования демократии, понимаемой как нечто постепенно развивающееся, «складывающееся» из фрагментов и частей, может быть свой резон. Но все же остается неясным, всегда ли демократическое развитие идет в одном направлении, каковы его временные и иные границы, обязательны ли задержки в этом развитии, эволюция к новым формам «недемократий»
Именно в этом и заключаются те сомнения и возражения, которые сегодня можно адресовать упрощенно трактуемой «парадигме транзита». По мнению Т. Карозерса, в основе этой «парадигмы» лежат следующие посылки: 1) страна, отходящая от диктаторского правления, движется к демократии; 2) демократизация предполагает совокупность последовательных стадий, ведущих к консолидации нового режима; 3) ключевым элементом перехода к демократии являются выборы; 4) «структурные» характеристики (уровень экономического развития, политическая история, унаследованные институты, этнический состав, социокультурные традиции и др.) гораздо меньше влияют на исход транзита, чем «процедурные», т. е. действия политических факторов; 5) демократизация осуществляется в рамках дееспособных государств. И конечно, правы те аналитики, которые говорят о том, что большинство «переходных стран» не являются ни открыто диктаторскими, ни безусловно продвигающимися к демократии - они вступили в «политическую серую зону».
Описывая такие страны, Карозерс отмечает, что они «обладают некоторыми признаками демократизации политической жизни, включая по меньшей мере наличие ограниченного политического пространства для существования оппозиционных политических партий и независимого гражданского общества, а также регулярные выборы и демократические конституции. Но при этом для них характерны слабое представительство интересов граждан, низкий уровень политического участия, не выходящего за пределы голосования, частые нарушения законов должностными лицами государства, сомнительная легитимность выборов, почти полное отсутствие доверия общества государственным институтам и устойчиво низкая институциональная эффективность государства»1.
Критика в адрес упрощенной «парадигмы транзита» достаточно обоснована. Вместе с тем важно отметить, что в теоретико-методологическом плане было бы некорректно сводить к описанной выше и действительно упрощенной и поверхностной «парадигме транзита» все содержание сравнительных исследований политических трансформаций, начавшихся под знаком «третьей волны демократизации». Транзитология как субдисциплина сравнительной политологии, изучающая закономерности многообразных и разнонаправленных политических трансформаций современности, не ставит своей целью построение общеприменимой и универсальной матрицы демократизации.
Центральное для этой субдисциплины понятие транзита (от лат. transitus) объединяет любые по форме и содержанию процессы перехода от прежнего, недемократического, состояния к иному. Да, в течение двух с лишним десятилетий развития транзитологии в качестве конечного результата «перехода» обычно постулировалась та или иная разновидность демократического устройства, тогда как действительность показала, этот результат редко достижим. Но фиаско иллюзий транзитологической телеологии отнюдь не означает разрушения самой предметной области сравнительных исследований современных политических трансформаций. «Конец парадигмы транзита» не тождественен «концу транзитологии». Можно, конечно, сознательно сузить предметную область транзитологии до линейной «транзитологической матрицы» (благо формальные основания в виде упрощенной концепции «перехода» от авторитаризма к демократии для этого существуют) и затем подвергнуть ее критике. Но это значит закрыть глаза на внутреннюю динамику субдисциплины, преодоление некоторых оказавшихся ошибочными посылок, саморазвитие гипотез и объяснительных моделей.
Более того, сравнительное изучение попыток демократизации показывает, что те из них, которые увенчались успехом, и в самом деле нередко (особенно в южноевропейском и латиноамериканском контексте) подчинялись некой общей внутренней логике, демонстрировали сходную последовательность событий, действий и процессов. Так, при демократизации авторитарных режимов классического типа инициатива реформ обычно исходила сверху, т. е. от части правящей элиты, расколовшейся на реформаторов и консерваторов. То же самое Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2.
происходило и в СССР в начале перестроечных реформ конца 1980-х гг.. Впрочем, либерализация не всегда начиналась с «подачи» самого режима - иногда (в частности, в Польше, Венгрии, Болгарии и Румынии) толчком к ней служило давление масс снизу. Напомню также, что во многих странах Восточной Европы и Балтии лидеры-реформаторы не принадлежали к старому политическому истеблишменту - как, например, Л. Валенса, В. Гавел или В.Ландсбергис.
При этом реформы начинались, строго говоря, не с демократизации как таковой, а с предварительной либерализации режима, его своеобразной «декомпрессии». Как отмечает А.
Степан, «в авторитарных условиях "либерализация" включает в себя совокупность политических и социальных изменений, таких как ослабление цензуры в СМИ, несколько больший простор для рабочих организаций, восстановление некоторых индивидуальных юридических гарантий (типа Habeas corpus), освобождение политических заключенных, возвращение политических беженцев...
и, самое важное, терпимость к политической оппозиции. "Демократизация" подразумевает либерализацию, но является более широким и специфически политическим понятием.
Демократизация означает открытую конкуренцию за право контролировать правительство, а это, в свою очередь, предполагает свободные выборы, в результате которых определяется состав правительства. Либерализация относится в основном к взаимоотношениям между государством и гражданским обществом, а демократизация - к взаимоотношениям между государством и обществом политическим... Либерализации не обязательно сопутствует демократизация».
Пытаясь противостоять консервативным силам внутри системы, реформаторы-центристы (опять же в Южной Европе, Латинской Америке и, отчасти, в СССР) часто обращались за поддержкой к гражданскому обществу, оппозиционным движениям и, балансируя между охранителями режима и его радикальными противниками, на протяжении определенного времени проводили политику «дозированных» реформ. Но санкционированная ими легализация радикальной оппозиции в качестве нового легитимного участника политического процесса влекла за собой контрконсолидацию консерваторов и рано или поздно оборачивалась ростом политической напряженности и обострением конфликтов.
Во многих случаях успешных (южноевропейских и латиноамериканских) демократизаций выход из политического тупика обеспечивала не победа одной из противоборствующих политических сил, а оформление своего рода пакта (типа хрестоматийного пакта Монклоа в Испании) или серии пактов, устанавливавших «правила игры» на дальнейших этапах демократизации и предоставлявших определенные гарантии «проигравшим». Легитимация пакта и его последующее развитие позволяли перейти к одному из ключевых моментов демократизации - проведению первых свободных и конкурентных выборов новой власти (так называемых «учредительных»). Победа на этих выборах, как правило, доставалась не центристской группе начинавших демократические реформы политиков, а представителям радикальной оппозиции.
Но торжество последних обычно бывало недолгим, особенно если новой, демократически избранной власти приходилось осуществлять болезненные экономические реформы. В ситуации массового недовольства результатами таких реформ на следующих демократических выборах («выборы разочарования») перевес оказывался уже на стороне не радикалов, а центристов - выходцев из старой системы. Институционализация демократических процедур и, главное, легальная и легитимная смена политической власти закладывали необходимые основы для возможной (но отнюдь не обязательной, а напротив - редко случающейся) консолидации демократии. В случае успеха демократической консолидации новая политическая реальность закреплялась в специфическом для каждой конкретной страны сплаве с предшествующими политическими и иными традициями.
В какой мере описанная выше модель успешных демократизаций прило-жима к многообразным посткоммунистическим трансформациям? Вопрос этот носит сущностный характер и выходит далеко за рамки политической конъюнктуры, поскольку от ответа на него во многом зависит матрица компаративных исследований современных политических (в том числе посткоммунистических) трансформаций.
Итак, насколько правомерно рассматривать распад и трансформацию коммунистических режимов в странах Центральной и Восточной Европы и в бывших советских республиках в качестве звеньев единого глобального процесса демократизации, частных проявлений (возможно, не очень успешных - особенно применительно к СССР) «третьей волны»? Быть может, специфика посткоммунизма (по исходным условиям, задачам, политическим акторам и др.) столь велика, что сравнение его с поставторитарными демократизациями в Южной Европе и Латинской Америке лишено достаточных оснований (так считают, например, В. Бане, М. Макфол и др.)?
Как показывает анализ, проведенный М. Макфолом, в случае посткоммунистических трансформаций не работают по крайней мере две базовые посылки конвенциональной транзитологической модели, а именно: 1) представление о том, что выходом из политического тупика, возникающего вследствие примерного равновесия консервативных и реформаторских сил, является пакт, создающий основы для успешной демократизации, и 2) идея навязывания демократии «сверху» в результате компромисса элит. Для посткоммунистических стран более характерным был вариант не пакта, а силового разрешения противоречия, причем тип возникающего режима в значительной мере определялся тем, откуда шел импульс политических преобразований. Если перевес в политическом противоборстве получали радикальные реформаторы, опиравшиеся на поддержку «снизу» и действовавшие «извне» традиционного истеблишмента, открывались перспективы подлинной демократизации. Если сила была на стороне «мимикрировавших» представителей ancient regime (старых режимов), которые «сверху»
навязывали новые правила игры, итогом становилось утверждение новой версии авторитарного режима. Наконец, если победитель определялся лишь после относительно длительного периода баланса сил, возникали те или иные разновидности «гибридных» режимов («полудемократийполудиктатур»).
По подсчетам Макфола, перевес в пользу оппозиции в девяти случаях (Хорватия, Чехия, Эстония, Венгрия, Латвия, Литва, Польша, Словакия и Словения) способствовал появлению «демократий» и в трех - «частичных демократий» (Армения, Босния и Герцеговина, Грузия);
ситуация баланса сил в одном случае породила «диктатуру» (Таджикистан), в шести (Молдова, Россия, Украина, Албания, Азербайджан, Македония) - «частичные демократии» и в двух (Болгария и Монголия) - «демократии»; а доминирование старого режима в пяти случаях (Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Туркменистан и Узбекистан) привело к утверждению «диктатуры» и лишь в двух - к появлению «частичной» (Сербия) или «полной» (Румыния) «демократии».
Противники отождествления посткоммунизма и демократизации фиксируют и другие особенности посткоммунистических трансформаций, в том числе необходимость одновременного преобразования политической и экономической сфер, а нередко - и обретения национальногосударственной идентичности, всплеск этнонационализма, отсутствие либо аморфность гражданского общества и т. д. Приводимая ими аргументация отчетливо демонстрирует неадекватность попыток уложить всю совокупность траекторий политических трансформаций последних трех десятилетий в какую-либо универсальную «транзитологическую парадигму». В реальном многообразии успешных и неуспешных транзитов тех лет (как на «юге», так и на «востоке») были и переходы от либерализации к пакту и демократизации с последующим продвижением к демократической консолидации, и реформы, осуществляемые группами реформаторски настроенных элит, и случаи навязывания (привнесения) демократизации сверху, и массовые восстания против диктатуры. Наконец, мы сталкиваемся не только с сущностно разными процессами, но и широким спектром результатов политических трансформаций - от консолидации либеральных демократий до появления вполне сложившихся разновидностей нового (нео-) авторитаризма с промежуточными вариантами в виде противоречивых, но более или менее устойчивых движений к демократической консолидации и застоявшихся «гибридных»
состояний. Все это - совершенно реальная проблемная область современных транзитологических исследований.
Но отсутствие универсальной (над-или транснациональной) «транзитологической парадигмы», которая позволяла бы концептуализировать (и адекватно предсказывать) последовательность и закономерность процессов режимных преобразований и политических трансформаций в отдельных странах, - вовсе не аргумент против сравнительного анализа конкретных траекторий политических изменений в современном мире, инициированных или (пусть даже формально) проходящих под знаком «демократизации». Собственно говоря, с методологической точки зрения сравнение различных вариантов движения от авторитаризма в направлении иных (более демократических или, напротив, автократических) форм правления отнюдь не подразумевает конструирования универсальной и общеприменимой парадигмы политических изменений.
Научная цель, очевидно, состоит в другом - в определении связи и последовательности отдельных фаз в конкретном классе общественных процессов. Эвристический потенциал такого - транзитологического по предмету и сравнительного по методу - анализа заключается именно в выявлении общего и особенного в многообразии реальных политических трансформаций.
Подобный подход позволяет, в частности, обнаружить некоторые характерные закономерности эффективных переходов к демократии. Понятно, что эти закономерности присущи не всем вариантам перехода от недемократических форм правления, но лишь наиболее успешным.
Опыт политических трансформаций «третьей волны» отчетливо продемонстрировал, что институциональная стабилизация и режимная консолидация per se далеко не равнозначны консолидации либеральной демократии. Более того, в подавляющей части «случаев» они означают прежде всего стабилизацию наличного властного режима, обеспечивающего устойчивое воспроизводство сложившейся системы властных отношений, функционирования и распределения власти. В свою очередь, это предполагает элиминацию оппозиции как скольконибудь влиятельного политического актора, а также создание и поддержание механизмов легитимации существующего режимного порядка, которые - с учетом имеющихся у власти административных и иных ресурсов - минимизируют (как бы «в пику» формуле А.
Пшеворского) неопределенность результатов осуществления формальных демократических процедур. При этом такой режим отличает относительно слабая институализация - процедуры либо нарушаются, либо оказываются фасадом «реальных» и неинституали-зированных властных отношений.
Поднятые проблемы режимной консолидации заставляют задуматься и о том, правы ли мы, рассуждая, в частности, о траекториях посткоммунистических трансформаций в терминах «переходности», особенно спустя полтора десятка лет после начала собственно «транзита». Куда, допустим, сегодня «переходят» Туркменистан и Белоруссия, Таджикистан и Казахстан, или та же Россия? Не случайно в аналитическом лексиконе появился целый набор понятий, пытающихся отразить не «переходную», а «ставшую» природу нынешнего политического режима в России, - «управляемый плюрализм» (Х.Бальзер), «электоральный» (А.Шедлер), «конкурентный» (Д.Кольер и С.Левитски) и «бюрократический» (Л. Шевцова) авторитаризм, «моноцентризм» (И. Бунин) и др.
Очевидно, что эти страны уже «перешли» туда, куда в заданных условиях и с учетом конкретных обстоятельств могли «перейти». Система власти в них (при том что она недостаточно институализирована) вполне отстроена и обеспечивает достаточно стабильное самовоспроизводство; оппозиция если не элиминирована, то не выступает в качестве влиятельного политического фактора; гражданское общество недоразвито; право функционально по отношению к самому режиму; неопределенность результатов использования демократических процедур, прежде всего электоральных, сведена к минимуму. Причем это отнюдь не означает завершения и прекращения реформ. Нет, те или иные внутрисистемные реформы могут продолжаться, но они принципиально ограничены существующими режимными рамками.
Возникает, однако, вопрос о том, в какой мере изложенные выше аргументы должны (могут?) быть скорректированы совсем недавним феноменом так называемых «цветных революций» в ряде постсоветских стран (Грузия, Украина, Киргизия - кто следующий?). Как представляется, «цветные революции» подтверждают нашу логику. Во-первых, их возникновение - результат действия сил и тенденций, возникших после завершения консолидации (пусть даже относительной) гибридных и неоавторитарных (пусть даже относительно) режимов, т. е. это продукт качественно новой политической динамики - в идеале, хотя и вряд ли, быть может, начало новой «четвертой волны». Во-вторых, как минимум, в некоторых случаях это следствие в том числе внешних и неоднозначных факторов и воздействий. В-третьих, по ситуации на сегодня (осень 2005 г.) мы просто не в состоянии оценить все реальные результаты новых режимных изменений - ведут ли они к действительной демократизации, либо представляют собой смену одной разновидности недемократии другим типом неоавторитаризма (при котором отстраиваются новые, но столь же строго авторитарно-иерархические структуры власти).
В любом случае «цветные революции» представляют собой совсем иные политические трансформации, динамика которых не может быть объяснена «изнутри» тех процессов, которые развивались при распаде советской посттоталитарной системы и последующей консолидации новых гибридных и неоавторитарных режимов.
Если логика (и подтверждающая их фактура) наших рассуждений верна, применительно к результирующим и итогам «третьей волны» мы имеем дело не с «переходными», а с вполне консолидированными политическими режимами нового типа, которые никак не вписываются в логику «растянутой демократизации». Просто вектор их политического развития оказался не совсем таким (а точнее - совсем не таким), как предполагалось в линейной «транзитологической парадигме». Поэтому, с аналитической точки зрения, сейчас гораздо продуктивнее не рассуждать о возможностях их дальнейшего «перехода к демократии», а разобраться в особенностях уже произошедших режимных изменений. Примерно об этом и говорят С. Левитски и Л. Уэй, когда предлагают «прекратить думать об этих случаях в терминах перехода к демократии и начать размышлять о специфических режимных типах, которыми они и являются». М. Оттауэй объединяет эти режимные разновидности под рубрикой «полу-авторитаризма», который он понимает как тщательно выстроенные поддерживаемые альтернативные системы, а не как неудавшиеся демократии или демократии с состоянии транзита.
В данной связи возникает серьезная проблема пределов и ресурсов институционального строительства «новых демократий». По мнению многих аналитиков, возникновение политических «гибридов» и неоавторитарных режимных разновидностей было в значительной мере обусловлено слабостью институционального дизайна и недостатками конкретного институционального строительства. Как свидетельствует опыт последних десяти с лишним лет, утверждение формальных демократических процедур, прежде всего выборов, вовсе не предопределяет характер легитимируемого ими политического режима.
Более того, формальные электоральные процедуры - не главное в демократии. Как отмечает Л. Даймонд, «демократия подразумевает нечто гораздо большее, чем просто выборы, даже если они являются регулярными, свободными и честными. Она предполагает, что нет "заповедных пространств" власти, зарезервированных для военных или иных социальных и политических сил, не ответственных перед электоратом, что существует "горизонтальная" ответственность официальных лиц по отношению друг к другу, ограничивающая власть исполнительных структур и защищающая конституционализм, верховенство права и совещательные процедуры. Наконец, она предполагает наличие условий для политического и гражданского плюрализма, а также для обеспечения индивидуальных и групповых свобод, чтобы соперничающие интересы и ценности могли находить выражение и конкурировать не только в ходе периодических выборов... Все это выводит на более высокие стандарты и более глубокий феномен, который может быть определен как "либеральная демократия" - не в смысле взаимоотношений между государством и экономикой, а в смысле качества политической и гражданской свободы»2.
И дело тут не только в том, что «внутри» формально демократических институтов зачастую ведутся «недемократические игры», но и в том, что сами эти формальные институты и внешне демократические процедуры могут - и вполне эффективно - использоваться в качестве «дымовой завесы» для различные видов недемократических режимов - цезаристских, султанистских, популистских, плебисцитарных, в том числе и в их «гибридных» формах.
Практика демократических транзитов «третьей волны» показывает, что формальная «инаугурация» демократии, т. е. провозглашение демократических институтов и процедур «электоральной демократии», отнюдь не предопределяет общий исход трансформационных процессов. Формальные электоральные процедуры зачастую представляют собой не ключевой компонент «электоральной демократии» как промежуточной фазы на пути к демократической консолидации, о чем так любят говорить оптимисты «глобальной демократизации», но совершенно иной политический феномен - а именно трансформацию одной разновидности недемократического режима в другую, нередко завершающуюся консолидацией «новой автократии».
Мировая политическая реальность (повторю еще раз!) демонстрирует весьма широкий спектр «пост-» и «нео-» авторитарных траекторий развития, включая переходы от одних типов недемократических режимов к другим, а также возникновение «гибридов» и «мутантов», никак не вписывающихся в понятие демократии в его привычном значении. Именно поэтому в современном научном и политическом дискурсе и появляются в таком количестве так называемые «демократии с прилагательными» - «делегативная», «авторитарная», «имитационная», «электоральная», «нелиберальная» и др. При всех нюансах сквозной линией в подобных интерпретациях является понимание того, что очень часто (особенно, в посткоммунистическом пространстве) внешне демократические институты и процедуры используются как «фасад», за которым скрыты те или иные формы элитарно-олигархического распределения и воспроизводства власти, причем власти симбиотической - политической и экономической.
Изъяны в институциональном дизайне и институциональном строительстве, слабые и недостроенные политические институты присущи не только посткоммунистическим странам, но и «новым демократиям» в целом. «Разрыв между демократической формой и содержанием, характерный для современного мира, - это в значительной мере институциональный разрыв.
Конечно, ни одна политическая система не функционирует строго в соответствии со своим формальным институциональным уставом, но специфика большинства демократий в Латинской Америке, Азии, Африке и посткоммунистических странах заключается в том, что политические институты там слишком слабы, чтобы обеспечить представительство различных интересов, верховенство конституций, правление закона и ограничение исполнительной власти»3, - пишет Л. Даймонд.
Но проблема, увы, глубже и выходит далеко за рамки сугубо институциональной сферы. Сами по себе политические институты, даже если они сконструированы по оптимальной демократической схеме, вовсе не гарантируют успех демократизации. Стабильная и консолидированная демократия имеет не только институциональную базу; помимо процедур, она должна опираться на определенный структурный фундамент, на подкрепляющую ее социальноэкономическую систему и укорененные в обществе нормы и ценности демократической гражданственности, т. е. особого рода «социальный капитал». Исторические формы демократии не складывались из отдельных элементов, а органически «произрастали» в процессе многовекового исторического развития. Демократические институты, выстраиваемые титаническими усилиями «демократизаторов» на «сыром» социально-экономическом и культурно-ценностном фундаменте, может ожидать самая разная, в том числе не очень счастливая судьба.
Линейная логика «растянутого» демократического «перехода» уязвима и еще в одном важном отношении. В соответствии с этой логикой, основная задача демократов заключается в том, чтобы теми или иными способами, несмотря на все препятствия, «додавливать» демократические преобразования, усиливать нажим на «переходный» режим со стороны гражданского общества и т. п. Но если допустить, что процессы демократизации не являются векторным и «окна возможностей» для их развития возникают в определенных условиях, существуют в течение какого-то времени, а затем, не будучи в полной мере востребованы, вновь закрываются, причем на никем не установленный срок, такого рода усилия предстанут абсолютно напрасными. В этой связи С. Солник указывал, что возможности для демократической консолидации не обязательно Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. 1999. № 1.
сохраняются сколь угодно долго и после определенного момента патовая ситуация в противостоянии элит может превратиться в стабильное равновесие, перестав быть фактором, содействующим демократии. Подобные соображения подкрепляют аргумент относительно угрозы «медленной смерти» неконсолидированных демократий после того, как период незаконченного демократического транзита переходит некий временной предел.
Разумеется, это не означает, что демократизация «задержавшихся» в своем «переходе»
режимов в принципе исключена. Просто для реализации ими такой траектории политического развития потребуется нечто гораздо большее, нежели преодоление внутрирежимных ограничителей. В данной ситуации перспектива дальнейшей демократизации начинает определяться факторами и обстоятельствами, выходящими за рамки существующего режима, о чем и свидетельствуют (со всей своей неоднозначностью) «цветные революции».
Иными словами, основополагающая теоретико-методологическая установка «транзитологической парадигмы», трактующая современные политические трансформации как движение от авторитарного режима к консолидированной демократии, требует серьезного переосмысления. Тот факт, что транзит зачастую означает не «векторный» переход к либеральной демократии, а трансформацию недемократических режимов одного типа в не- (нео-) демократические же режимы иных разновидностей, не просто взрывает линейную логику, но ставит перед нами сложнейшую исследовательскую задачу - разработать новую концептуальную рамку режимных изменений и новую детализированную и дифференцированную типологию современных политических режимов.
Возвращаясь к вопросу о режимных «гибридах» и «демократиях с прилагательными», стоит отметить, что проблема здесь, скорее всего, не в атрибутивных характеристиках и свойствах («управляемая», «делегативная», «электоральная», «авторитарная»), а в самом предикате «демократия». Действительно, если в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело не с «переходными», а с уже вполне состоявшимися, консолидированными (хотя и недостаточно институализированными) недемократическими (по крайней мере, в классическом понимании) режимами - т. е. неоавторитарными - то и концептуализировать их нужно в иной - недемократической - понятийной рамке. Отсюда следует, что в фокусе анализа должны быть не те или иные «прилагательные» к «демократии», а сам предмет (предикат), который, строго говоря, вовсе не является демократией. Но раз так, то важнейшей задачей политической компаративистики становится типологизация современных недемократий, т. е.
автократических режимов нового типа.
Литература.
Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. 1999. № 1.
Карл Т.Л., Шмиттер Ф.Демократизация: Концепты, постулаты, гипотезы. Размышления по поводу применимости транзитологической парадигмы при изучении посткоммунистических трансформаций // Полис. 2004. № 2.
Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2.
Мельвиль А. Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. 2004. № 2.
Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты: Теоретико-методологические и прикладные аспекты. М., 1999.
Мельвиль А. Ю. Демократический транзит в России - сущностная неопределенность процесса и его результата // Космополис: Альманах 1997. М., 1997.
Шмиттер Ф. Процесс демократического транзита и консолидации демократии // Полис. 1999. № 3.
Burawoy M.Transition Without Transformation: Russia"s Involuntionary Road to Capitalism // East European Politics and Societies. 2001. Vol. 15. № 2.
Gill G. The Dynamics of Democratization. Elites, Civil Society and the Transition Process. N.Y., 2000.
Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and PostCommunist Europe. Baltimore, 1996.
Rose R., Mishler W., Haerpfer С Democracy and Its Alternatives. Understanding Post-Communist Societies. Baltimore, 1998.
The democratic transition process / Ed. by J. Kugler. Beverly Hills ; L., 1999.
Waldron-Moore P. Eastern Europe at the crossroads of democratic transition // Comparative polit. studies. Beverly Hills ; L.,
1999. Vol. 32. № 1.
Beyme K., von. Transition to Democracy in Eastern Europe. N.Y., 1997.
Haggard S., Kaufman R.R. The Political Economy of Democratic Transitions. Princeton, 1995.
Похожие работы:
«Панасюк Леонид Валерьевич ЯЗЫКОВАЯ ПОЛЯРИЗАЦИЯ УКРАИНСКОГО ОБЩЕСТВА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ РАЗВИТИЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ Рассматриваются особенности формирования двуязычной среды в Украине, изменения в этноязыковой структуре населения на терр...»
«УДК 165 + 81 ББК 81 + 87.22 А. А. Обрезков К ВОПРОСУ О РАССМОТРЕНИИ ЯЗЫКА КАК ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 1 В статье рассматриваются некоторые современные взгляды и размышления автора о деятельнос...»
«International Scientific Journal http://www.inter-nauka.com/ Секция: Бухгалтерский, управленческий учет и аудит В.С. Лень, к.э.н, профессор Черниговский национальный технологический университет, г. Чернигов, Укр...»
«ПОПОВА Елена Сергеевна РЕКЛАМНЫЙ ТЕКСТ И ПРОБЛЕМЫ МАНИПУЛЯЦИИ Специальность 10.02.01 – русский язык АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург Работа выполнена на кафедре риторики и стилистики русского языка государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования "Уральский государственный университет...»
«ЛИТ ТЕРАТУР РОВЕДЧ ЧЕСКИЕ ИССЛЕ ЕДОВАНИЯ ВОСПРИ ИЯТИЕ ТВО ОРЧЕСТВА В. СКОТТ А ТА СОВ ВРЕМЕННИИКАМИ В Р РОССИИ О.Г. Аносова. Ка афедра иностра анных языков № 4 ИИЯ Рос ссийский униве ерситет дружбы...»
«226 Beatty M. Enemy of the Stars: Vorticist Experimental Play / Michael Beatty // Theoria.– 1976. – Vol. 46. – Pp. 41-60. Haigh A.E. The Attic Theatre. A Description of the Stage and Theatre of the Athenians, and of the Dramatic Performances at Athens...»
«Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского Филологические этюды Сборник научных статей молодых ученых Выпуск 10 Часть I II САРАТОВ УДК 8(082) ББК (81+83)я43 Ф54 Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. - Ф54 Саратов: Научная книга, 2007. - Вып. 10 - Ч. I-II. - 212 с. ISBN Сборник статей молодых ученых составлен...»
ЗУХБА С. Л.ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ В ДВУХ ТОМАХ Т. I Абгосиздат Сухум 2014 УДК 82-95 ББК 83.3(5Абх) З 95 Зухба, С. Л. З 95 АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ ВОПРОСЫ.ЯЗЫКОЗНАНИЯ ГОД ИЗДАНИЯ XIII НОЯБРЬ - ДЕКАБРЬ ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА" МОСКВА -1964 СОДЕРЖАНИЕ Фр. Д а напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.