Во второй части специального проекта, посвященного 30-й годовщине аварии на Чернобльской атомной электростанции, Радио Свобода рассказывает о ходерасследования причин катастрофы, об обвинениях, выдвинутых в адрес операторов, управлявщих реактором в роковую ночь и о действительном виновнике взрыва.
В конце августа 1986 года в Вене прошла конференция МАГАТЭ, на которую советская делегация привезла официальный доклад о причинах аварии на ЧАЭС, ее последствиях и их ликвидации. Представленный главой делегации Валерием Легасовым советский доклад лег в основу доклада INSAG-1 Международной консультативной группы по ядерной безопасности (INSAG). Оба документа возложили почти всю вину за случившееся на персонал ЧАЭС.
Ключевой вывод был сформулирован так: "Первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации. Катастрофические размеры авария приобрела в связи с тем, что реактор был приведен персоналом в такое нерегламентное состояние, в котором существенно усилилось влияние положительного коэффициента реактивности на рост мощности".
Это означает, что чем больше пара оказывается в активной зоне, тем выше скорость развития цепной реакции, более того, реактор может перейти в режим, когда его мощность начнет расти самопроизвольно. Ясно, что такого рода взаимосвязь критически опасна: атомный реактор ни в коем случае не должен неконтролируемо разогревать сам себя, иначе взрыв – это лишь вопрос времени. Этот опасный эффект заложен в конструкции реактора РБМК – и это тоже признано в докладе, но с оговоркой: опасным он становится только из-за фатальных ошибок операторов. Это можно сравнить с утверждением, что самолет, конечно, может упасть, если уж экипаж недозаправил топливо, открыл на высоте все люки, остановил двигатели, а затем направил машину прямо в землю.
Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться
Через год уже в зале суда выяснится, что об этом опасном эффекте операторы станции попросту не знали. Показательный процесс начался в июле 1987-го, в специально отремонтированном для этого доме культуры города Чернобыля. Подсудимыми были шесть человек: директор станции Брюханов, главный инженер Фомин, начальник реакторного цеха номер 2 Коваленко, инспектор Госатомнадзора Лаушкин, начальник смены станции Рогожкин и Анатолий Дятлов. Судебное заседание продолжалось 18 дней, всем подсудимым были вынесены обвинительные приговоры. Директор Брюханов, главный инженер Фомин и его заместитель Дятлов получили по 10 лет лишения свободы, Рогожкин, Коваленко и Лаушкин были осуждены на меньшие сроки. Можно сказать, что судейская коллегия вынесла и один оправдательный приговор – реактору РБМК-1000.
Вот несколько цитат из выступлений обвиняемых и свидетелей на процессе.
Коваленко: "Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться".
Рогожкин: "Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются. Я об этом узнал только в прокуратуре".
Дик, начальник смены станции: "Мы по физике реактора совершенно не знали об опасностях работы реактора на малой мощности… РБМК был спроектирован с отступлением от норм ядерной безопасности, паровой эффект положительный. Это привело к разгону реактора. Такого быть не должно по всем учебникам физики".
Казачков, бывший начальник смены 4-го энергоблока ЧАЭС: "Даже при соблюдении регламента могло взорваться. Там положительный паровой эффект. [...] Я считаю, что реактор такого типа рано или поздно должен был взорваться. [...] На Смоленской, Курской, может быть, на Ленинградской АЭС (где также использовались реакторы РБМК-1000. – РС) из-за высокого парового коэффициента реактивности и отсутствия ограничений была постоянная опасность взрыва".
Впрочем, вызванные в суд официальные эксперты возражали. Один из них, по фамилии Полушкин, заявил: "Такой реактор можно эксплуатировать и безопасно. Надо только правильно эксплуатировать". Полушкин, приглашенный как независимый специалист, на самом деле был одним из создателей реакторов серии РБМК.
До официального признания: в катастрофе виноваты не столько люди, сколько несовершенство конструкции реактора, – пройдет еще 6 лет. На вторую годовщину катастрофы академик Легасов, представивший обвинения в адрес персонала на конференции МАГАТЭ, был найден повесившимся в своей московской квартире. Новые выводы были сделаны в докладе Комиссии госкомитета СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике, опубликованном в 1991 году. Еще два года спустя их выводы подтвердил и уточнил доклад консультативной группы МАГАТЭ INSAG-7. "В связи с нынешним восприятием событий существует необходимость сместить акцент таким образом, чтобы он в большей степени [чем действий персонала] касался недостатков средств безопасности конструкции, о которых говорилось в INSAG-1, а также признать проблемы, обусловленные структурой, в рамках которой осуществлялась эксплуатация станции", – утверждает этот документ.
Серьезных конструктивных проблем у РБМК было две. Об одной – положительной паровой реактивности – мы уже знаем. Вторая – концевой эффект поглощающих стержней. Когда они опускаются в активную зону, то должны быстро останавливать ядерную реакцию. Но в случае реактора РБМК-1000 они были сконструированы так, что в первые несколько секунд погружения не просто не тормозили реактор, а наоборот, немного увеличивали в нем реактивность.
В 1990 году в журнале "Огонек" было напечатано интервью академика Анатолия Александрова, директора Института атомной энергии, президента АН СССР и главного вдохновителя советской атомной энергетики. Отвечая на вопрос корреспондента, Александров сказал: "Поймите, недостатки у реактора есть. [...] Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону – авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: “Виноват неквалифицированный водитель”. Дятлов в своих воспоминаниях заочно отвечает на это заявление в эмоциональном тоне: "Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?"
Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может, все-таки конструктор, гражданин академик?
Так что же на самом деле произошло с реактором в ту ночь? По достаточно устоявшемуся на сегодняшний день консенсусу, ситуация развивалась так. Отключение системы аварийного охлаждения днем 25 апреля полностью соответствовало программе испытаний и не сыграло роли в дальнейших событиях. А вот снижение мощности с 720 до 500 МВт в первые полчаса 26 апреля выходило за рамки предполагаемого режима. Впрочем, никакие нормативные документы не запрещали работу при таких условиях, и Анатолий Дятлов, как заместитель главного инженера станции, имел право самостоятельно принять решение о новом режиме. Провал мощности до 30 МВт при переходе на ручной режим, по-видимому, действительно ошибка Леонида Топтунова, но ошибка вполне распространенная, как объясняли свидетели на судебном процессе, провал, больший или меньший, допустил бы любой оператор.
А вот в следующий момент персонал принял решение, из-за которого, судя по всему, действительно должен нести часть ответственности за аварию. Вместо того чтобы заглушить реактор, чего, по некоторым свидетельствам, требовали Акимов и Топтунов, его стали разгонять, вынимая поглощающие стержни из активной зоны. Дятлов хотел провести испытания именно в этот день, и провести успешно. Формально регламент не требовал остановки реактора при малой мощности, но с физической точки зрения именно в этот момент он стал работать нестабильно. Во-первых, чем меньше стержней остается в активной зоне, тем сложнее управлять происходящими в нем процессами. Примерно так же, как менее управляемым становится автомобиль при выжатом сцеплении. Во-вторых, в реакторной зоне начали происходить опасные физические процессы: распределение плотности нейтронного потока стало неравномерным, в центральной части реакторной шахты началось так называемое отравление – выделение газов, сильно поглощающих нейтроны. Несовершенные датчики не давали персоналу полной картины происходящего, а главное, никто из операторов не предполагал, что реактор оказался в аварийном режиме.
Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется
Заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности Николай Карпан объяснил это на суде так: "Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было". Мощность удалось довести до 200 МВт и стабилизировать, но сам реактор превратился в мину замедленного действия.
Аварийные сигналы, предупреждавшие о проблемах в барабанах-сепараторах, на самом деле свидетельствовали о том, что реактор близок к режиму, в котором положительный коэффициент паровой реактивности может привести к неконтролируемому росту мощности реактора. Именно это произошло с началом испытаний: мощность стала сначала медленно, а потом все быстрее расти.
Только в этот момент Дятлов, Акимов и Топтунов наконец осознали, что машина потеряла управление. И нажали на тормоз – кнопку аварийной защиты АЗ-5, сбрасывающую в активную зону сразу все поглощающие стержни. Казалось, что это гарантированно заглушит реактор в любой ситуации, при любом режиме работы. Но из-за концевого эффекта, о котором не знал на станции, по-видимому, ни один человек, "тормоз" в первые секунды сработал как "газ" – и этот небольшой дополнительный скачок мощности оказался критическим.
Примечательно, что о концевом эффекте поглощающих стержней некоторым советским инженерам было известно еще за несколько лет до аварии. Он был обнаружен при проведении пусков 1-го блока Игналинской АЭС в Литве и 4-го блока Чернобыльской АЭС еще в 1983 году. Научный руководитель проекта РБМК-1000 указывал тогда, что "при снижении мощности реактора до 50% (например, при отключении одной турбины) запас реактивности уменьшается за счет отравления и возникают перекосы высотного поля. [...] Срабатывание A3 в этом случае может привести к выделению положительной реактивности. Видимо, более тщательный анализ позволит выявить и другие опасные ситуации". Были даны рекомендации об устранении опасного концевого эффекта, но за два с половиной года, прошедших до аварии на ЧАЭС, они не только не были воплощены на действующих в стране реакторах РБМК, но даже и сама проблема не стала известна работающему на них персоналу.
В докладе INSAG-7 также упоминается относительно незначительная, хотя и приведшая к радиоактивным выбросам авария, произошедшая на реакторе типа РБМК 1-го блока Ленинградской АЭС 20 ноября 1975 года. Ее причиной стала вторая фундаментальная проблема проекта РБМК-1000 – разогревание реактором самого себя из-за положительного коэффициента паровой эффективности. Специальная комиссия сделала соответствующее заключение, отраслевой НИИ дал рекомендации, но фактически, как сказано в отчете INSAG-7, "уроки свелись главным образом лишь к весьма ограниченным изменениям конструкции или усовершенствованиям практики эксплуатации. Ввиду отсутствия связи и обмена информацией [...] персоналу Чернобыльской АЭС не было известно о характере и причинах аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС".
Пожалуй, главные слова доклада консультационной группы МАГАТЭ INSAG-7 касаются не технических недостатков проекта РБМК-1000 и не действий операторов в роковую ночь 26 апреля 1986 года, а общих структурных и даже "культурных" проблем в советской атомной энергетике, присущих, как представляется, и советской промышленности вообще: "Можно сказать, что авария явилась следствием низкой культуры безопасности не только на Чернобыльской АЭС, но и во всех советских проектных, эксплуатирующих и регулирующих организациях атомной энергетики, существовавших в то время. Культура безопасности [...] требует полной приверженности делу обеспечения безопасности, которая на атомных электростанциях формируется главным образом отношением к этому руководителей организаций, участвующих в их проектировании и эксплуатации".
Сергей Мирный , участвовавший в ликвидации последствий Чернобыльской аварии в должности командира взвода радиационной разведки, говорит, что в абсолютной безопасности мирного атома до катастрофы были уверены практически все – от специалистов до простых людей. "На момент взрыва я был физхимик по образованию, моя военная специальность была командир взвода радиационной, химической и бактериологической защиты, я был приписан к единственному полку химзащиты Киевского военного округа, это был единственный такой полк на территорию в две трети Украины, – рассказывает Мирный. – Я знал, что в Чернобыле произошла авария на ЧАЭС, прошла короткая информация, но об этом говорили как об обычном аварийном инциденте в промышленности. Через три дня меня начали искать, вызванивать из военкомата в совершенно неурочное время перед праздником, звонили и домой, и на работу. Я был изумлен: я не связал эти два факта – что произошла авария на Чернобыльской АЭС и что мне по телефону трезвонят. И первой догадалась моя мать, она сказала: “Сережа, а может быть, это связано с аварией на АЭС?” И мы с отцом ее дружно затюкали, ну, типа “что ты понимаешь, это совершенно безопасно”.
Возможно, авария на Чернобыльской АЭС даже в большей степени, чем начало моей перестройки, явилась реальной причиной распада Советского Союза
Справедливости ради стоит отметить, что крупные аварии на атомных электростанциях случались не только в Советском Союзе – и как до, так и после катастрофы на ЧАЭС (например, авария на станции "Три-Майл-Айленд" в США в 1979 году или авария на АЭС "Фукусима-1" в Японии в 2011 году). Фундаментальные факторы Чернобыльской трагедии – низкая культура безопасности, использование несовершенных установок из соображений экономической выгоды и государственного престижа, а главное, вера в то, что человек окончательно обуздал выпущенные им на волю титанические природные силы. Вряд ли их можно назвать специфичными для СССР, они вполне универсальны. Но Чернобыльская катастрофа и по масштабам радиоактивного загрязнения, и по социально-политическим последствиям на порядки превзошла не только другие ядерные происшествия, но и любые антропогенные аварии. Накануне 20-й годовщины Чернобыльской аварии Михаил Горбачев писал : "Возможно, авария на Чернобыльской АЭС, которая произошла в этот месяц 20 лет назад, даже в большей степени, чем начало моей "Перестройки", явилась реальной причиной распада Советского Союза пять лет спустя. Действительно, чернобыльская катастрофа была поворотным моментом в истории: была эра до катастрофы и началась совершенно другая эра после нее".
Виктора Брюханова можно считать одним из отцов Чернобыльской АЭС. Он строил станцию с нуля и возглавлял ее вплоть до катастрофы 1986 года.
Во время ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Виктор Брюханов получил облучение 250 бэр (при годовой норме 5 бэр). А спустя несколько месяцев оказался на скамье подсудимых в качестве одного из главных обвиняемых в трагедии. Директора и четверых его коллег приговорили к десяти годам лишения свободы, из которых он отсидел пять. Двое из осужденных скончались, еще один оказался в психиатрической больнице. Сейчас Виктор Петрович с супругой живет в обычной квартире на Троещине. Ему уже 75. Почтенный возраст и полученная доза радиации дают о себе знать: ветеран энергетики плохо видит, выходит из дома редко, в основном в больницу. Говорит, накануне 25-й годовщины трагедии вспоминается многое из пережитого, и воспоминания эти очень тяжкие… «Я начинал строительство Чернобыльской АЭС в 1970 году. При мне забивали колышки на ее месте», - вспоминает Брюханов
Если вернуться в то время, вы бы согласились вновь возглавить станцию?
В. Б. Если бы я знал, что значит быть директором строящейся АЭС, никогда не пошел бы на эту должность. Это все равно, что быть мальчиком для битья. Регулярно проводились заседания бюро обкома, на которые приглашали меня как заказчика, а также представителей проектных и строительных организаций. Мы отчитывались о ходе выполнения плана. И что бы ни произошло, всегда неправ заказчик. Утвержденный план не выполнялся. Первый энергоблок мы должны были пустить еще в 1975 году, а пустили в 1977-м, потому что изначально не был учтен огромный объем работ. Если в 70-м на выполнение монтажных работ выделили всего 30 тыс. рублей, то в 1978–1980 годы ежегодно давали по 120–130 млн. рублей. Средства немалые даже для Советского Союза.
Высшее руководство страны часто интересовалось ходом строительства?
В. Б. А как же! Это же была крупнейшая станция в мире! Не раз приезжал Щербицкий (первый секретарь ЦК Компартии Украины. - Weekly.ua), секретарь обкома часто бывал… Но основной контроль был все-таки со стороны Министерства энергетики СССР, которому мы подчинялись. Заместитель министра Владимир Буденный бывал на стройке каждый месяц, привозил начальников главков. Проводились оперативные совещания: на них заслушивалась информация о ходе строительства, рассматривались причины, которые его тормозят.
Вас подгоняли, требовали работать ударно?
В. Б. Все подобные стройки назывались ударными. И без контроля по партийной линии просто не могло обойтись. Такая была жизнь…
Когда вы подписывали акты о сдаче в эксплуатацию первого и последующих блоков Чернобыльской АЭС, были ли какие-то опасения относительно ее надежности?
В. Б. Нет-нет! И в мыслях такого не было! Все оборудование (в частности, реактор) проходило военную приемку в России. А вы понимаете, что такое военная приемка…
Станция казалась безобидной, мы думали, она будет работать всегда.
Запуск Чернобыльской станции был огромным достижением. Достаточно сказать, что впоследствии за год мы вырабатывали столько электроэнергии, сколько вся Чехословакия - 24 млрд. кВт·ч. Каждый блок практически весь год работал на полную мощность. Ни одной такой станции в мире не было, как наша.
Обустройство Припяти, по всей видимости, тоже легло на ваши плечи?
В. Б. В этом вопросе меня больше всего поражал обком партии и лично первый секретарь обкома. Его строительство города интересовало больше, чем станции! Например, в последние годы (перед аварией. - Weekly.ua) он говорит: давайте построим 50-метровый бассейн, чтобы можно было проводить международные соревнования. Притом что четыре бассейна уже работали. Расходы на строительство объекта никого не волновали, ведь финансирование АЭС и прилегающего города вело союзное министерство. Но у меня был финансовый план, в котором не были предусмотрены затраты на бассейн, и в нем ничего нельзя было менять! Или: давай строить ледовый каток, чтобы можно было международные соревнования проводить. Как? Во всей Украине не было объекта такого класса, а я должен был построить его в этом маленьком городке!
Как же вы выходили из ситуации?
В. Б. Ну, как-то выкручивался, приходилось на ходу менять планы… Проблем было много. Например, по проекту в Припяти был предусмотрен один крупный магазин. А где люди будут питаться, покупать продукты? Надо было решать и такие вопросы.
В целом на строительство города ушло более 200 млн. руб. Первая очередь обошлась в 90 млн. (когда были построены первые два блока на АЭС), вторая - еще в 120 млн.
Представьте себе: в городе численностью 50 тыс. человек было четыре школы, восемь детских садов, отличное благоустройство. Все хотели попасть к нам.
Наверное, и зарплаты на станции были неплохие?
В. Б. Они были такими же, как на других станциях Союза. Кроме оклада мы платили своим работникам премию - 40% ежемесячно. Инженер зарабатывал 150 руб., начальник цеха - 200, и это без учета надбавки. У меня как у директора было 350 руб., а когда количество работающих энергоблоков достигло четырех, мне установили зарплату 450 руб.
В первые годы работы АЭС были внештатные ситуации, предвещавшие беду?
В. Б. Все работало четко, надежно, устойчиво. Никаких подозрений и плохих ожиданий не было. К тому же мы помнили высказывание академика Александрова*, что станция безопасна, с ней никогда ничего не может случиться…
После сдачи в эксплуатацию четырех блоков мы начали строить еще два. В 1986 году уже начался монтаж реактора и турбин пятого блока. Ожидали, что он будет запущен в 1987-м, а на следующий год - шестой.
Уже тогда рассматривалась возможность строительства на противоположной стороне Припяти еще одной атомной станции. Ведь собрался большой коллектив строителей: считайте, 25 тыс. человек. Им надо было после пуска шестого блока чем-то заниматься. Если бы все было благополучно, наверняка начали бы строительство еще одной АЭС.
О событиях на Чернобыльской станции в ночь трагедии ходит много слухов. Как же было на самом деле?
В. Б. Блок выводили в капитальный ремонт. При этом проводились проектные испытания одной из систем обеспечения безопасности. На первом и втором блоках подобной схемы не было, лишь на третьем и четвертом. До этого мы уже осуществляли такую проверку на третьем блоке, все прошло нормально. На четвертом - не удалось. Сотрудники станции предпринимали те же самые действия, все шло нормально, но уже при остановке случился взрыв…
Как вы узнали об аварии?
В. Б. В полвторого ночи мне позвонил встревоженный начальник цеха: «Виктор Петрович, на станции что-то случилось, вы знаете?». Я тут же начал звонить на станцию, но начальника смены найти не смог - никто не брал трубку. Тогда я быстро оделся, сел на дежурный автобус и поехал на станцию. А подъезжая, увидел, что нет верхней части строения реактора. Я сразу же дал команду собрать весь руководящий персонал (вплоть до заведующих детскими садами) в помещении гражданской обороны и побежал на блок.
Вы сразу поняли, что произошло?
В. Б. Мы понимали, что дела плохи, но не думали, что настолько. Ведь это мог быть взрыв водорода, а навесные панели над реактором просто обрушились… Подойти к самому реактору было невозможно - там была сумасшедшая радиация. Мы попытались качать воду, чтобы охладить реактор, но все было бесполезно.
Только когда на станции начала работу правительственная комиссия, я с военными и представителями конструкторской организации поднялся над энергоблоком на вертолете и увидел, что верхняя плита реактора стоит ребром. Подтвердились наихудшие опасения…
Какие действия были предприняты в первую очередь?
В. Б. На станции уже работала правительственная комиссия, я был отстранен от ликвидации и последствий. Сыпали песок, бор…
Вместе с другими работниками я выехал в пионерский лагерь в 40 км от станции. Оставались еще три энергоблока (помимо взорвавшегося. - Weekly.ua), за их состоянием нужно было следить. Поэтому, как и прежде, из лагеря нас возили автобусами на работу. Восемь часов поработал на станции - сменяешься. Как обычно.
Неужели все добровольно ехали, зная об опасности для здоровья?
В. Б. Трусов, беглецов не было. Все были патриотами станции, любили ее, защищали. К тому же люди знали, как вести себя, куда нельзя ходить…
Конечно, были и героические случаи. Помню, как замначальника электроцеха Александр Лелеченко, понимая, что опасно оставлять генераторы с водородом, провел необходимые работы по его вытеснению, пробыв длительное время в условиях высокой радиации. В результате получил большую долю облучения и скончался в больнице в Москве.
Часто говорят о том, что население Припяти не было эвакуировано вовремя…
В. Б. Когда меня судили, это было одно из обвинений… Я на суде говорил, и вам могу повторить: в городе, как и на станции, был штаб гражданской обороны, у него - начальник. Также был начальник штаба города - председатель горисполкома. А еще начальник гражданской обороны области - председатель облисполкома. Где они были, почему не эвакуировали людей? Почему я виноват? Я свой персонал вывез со станции вовремя.
А в горисполкоме и облисполкоме были осведомлены о реальном положении дел?
В. Б. Конечно! В ночь аварии я сразу все доложил и потребовал эвакуации. Известил всех, начиная от горкома партии, горисполкома, облисполкома, до профильного министерства Украины и главка в министерстве энергетики СССР. Все знали, что случилось.
По-вашему, власть пыталась замалчивать аварию?
В. Б. Областные власти, да и не только они, боялись паники. Днем 26 апреля нас собрал зампредседателя облисполкома Маломуж. Он говорил: «Не паникуйте, приедет правительственная комиссия, будем решать!».
Что говорить, если министр энергетики, приехав в составе правительственной комиссии, дал команду составить график включения в работу разрушенного четвертого блока к ноябрьским праздникам! Тогда все так были воспитаны системой, попросту врали… Пока не приехала правительственная комиссия и ее председатель не дал команду эвакуировать население, никто этим вопросом не занимался.
Сейчас, через 25 лет, вы можете назвать причину трагедии?
В. Б. На мой взгляд, это недостатки реактора. Система защиты не срабатывала так быстро, как это было необходимо. Подтверждением этому может служить то, что сразу после аварии на реакторах такого типа по всему СССР (на других блоках Чернобыльской станции, Курской, Смоленской и Ленинградской АЭС) было увеличено быстродействие защиты и проведено еще три десятка мероприятий. Но ведь необходимые параметры можно и нужно было предусмотреть заранее, еще на стадии конструирования. Значит, что-то упустили!
То есть вы считаете, вины персонала не было вообще?
В. Б. Думаю, никакой. Взять хотя бы ядерное топливо: его изготавливали на российском заводе «Электросталь». Могли и здесь в чем-то ошибиться, ведь и проблемы были не со всем реактором, а только с его четвертью. Сегодня предположений может быть масса, но их никто не подтвердит. И что было на самом деле, мы уже никогда не узнаем.
Вы пытались донести свою позицию руководству министерства, страны?
В. Б. В начале июня меня вызвали в Москву на заседание политбюро, где рассматривался вопрос Чернобыльской АЭС. Оно проходило в большом кабинете, как сейчас помню: метров 40–50 в длину и 20 - в ширину. Во главе стола Михаил Горбачев, рядом - члены политбюро. Первым докладывал председатель правительственной комиссии, вторым - заместитель министра энергетики, третьим Горбачев вызвал за трибуну меня.
О чем был ваш доклад?
В. Б. Изложил свое видение произошедшего. Минут 15 докладывал. После чего Горбачев спросил меня: «Вы слышали об аварии на американской станции «Три-Майл Айленд»?».
Я сказал, что читал, в курсе дела. Больше вопросов не было.
Почему Горбачева интересовала американская станция?
В. Б. Его надо спросить. Наверное, потому что это была единственная АЭС на тот момент, где произошла серьезная авария.
Кто-то из докладчиков поддержал вашу позицию?
В. Б. Только наш замминистра. Другие докладчики повесили всю вину на персонал. А кто там был? Министр машиностроения, председатель Госатомнадзора… Все они - заинтересованные лица. Ведь конструкторы подчинялись Министерству машиностроения, естественно, против себя никто ничего не скажет. По окончании докладов Горбачев объявил: исключить Брюханова из партии. Замминистру энергетики и главе Госатомнадзора объявить выговор и снять с работы. Министру поставить на вид. А когда я вернулся в пионерлагерь в Припяти, на моем месте уже работал другой человек. Никто даже не предупредил. А вскоре пришла повестка в прокуратуру Украины. Около двух недель я письменно отвечал на вопросы. Листов 50, наверное, исписал. Затем, в один из дней, меня снова вызвали. Следователь традиционно задавал вопросы, после чего предъявил обвинение. Я его не признал. После обеда он вернулся с двумя людьми. Меня вывели, посадили в машину и повезли в СИЗО КГБ.
Боялись, что вы сбежите?
В. Б. Я этот вопрос задавал следователю. Он ответил: «Так лучше будет для вас». Почему лучше - не знаю. Может, потому что срок следствия засчитывается как отсидка, а ведь следствие длилось год…
Затем был суд. Поначалу я отказывался от адвоката, зачем он мне? Но жена настояла. Примечательно, что экспертами выступали представители научных и конструкторских учреждений. Конечно, они указали на персонал. Защищали мундир, что им еще оставалось?
Каким был окончательный приговор?
В. Б. За то, что не эвакуировал жителей Припяти, мне дали пять лет. За нарушение взрывобезопасности станции - десять. В ходе судебных слушаний я им говорил: какая взрывобезопасность? Покажите хоть одну страницу в проекте станции, спросите у проектировщиков: где написано, что какой-то объект на станции взрывоопасен? Нет такого. Ни одного слова подобного нет!
Я прекрасно понимал: просто нужно было найти какую-то статью, чтобы меня осудить. Заранее было понятно, что меня накажут. Еще в тот момент, когда я увидел, что верхняя часть строения реактора отсутствует. Я сразу понял, что меня будут судить, что буду сидеть. Если бы нашлась подходящая статья, меня бы расстреляли. Ведь надо было показать Центральному комитету партии, всему миру: вот, мы нашли виновника. А разве может наука хромать в Советском Союзе? Она самая передовая в мире…
Тяжело переживали заключение?
В. Б. Во время следствия мне пришлось сидеть в одиночной камере СИЗО, хотя там обычно сидели или смертники, или валютчики. Приходил начальник, извинялся, что не может никого подселить… После приговора просидел месяц или два в СИЗО на Лукьяновке, потом попал в колонию в Луганской области. Там работал слесарем при котельной.
Тем не менее вы отсидели только пять лет…
В. Б. Три года отбыл в колонии. Затем меня отправили, как в народе говорят, на «химию». Вывезли в Умань, сдали в общежитие, где я мог самостоятельно ходить на работу, только отмечаться каждый раз надо было… А через пять лет суд принял решение об условно-досрочном освобождении. Хотел снова на Чернобыльскую АЭС попасть. Но мне предложил работу в госкомпании «Укринтерэнерго» (ныне занимается экспортом электроэнергии. - Weekly.ua), я согласился и работал там до выхода на пенсию.
Правильным ли было решение об остановке Чернобыльской АЭС в 2000 году?
В. Б. Понимаете, сразу после аварии станцию превратили в кормушку. Например, секретаря директора пригласили на работу из самого Владивостока. Почему? Потому что на станции после аварии был установлен пятикратный оклад. На станцию пришли люди, которые смогли договориться, пришли за большими деньгами. Доверять станцию каким-то проходимцам, конечно, нельзя было. В этом контексте я однажды сказал, что ее надо было закрыть сразу после аварии… Правда, энергоблоки на Чернобыльской АЭС после реконструкции могли бы работать и сегодня. Тем не менее Украина пошла на поводу у западных стран, поверив обещаниям, что будут выделены средства для постройки компенсирующих мощностей. Но ведь ничего подобного не произошло.
Какой урок должен извлечь мир из трагедии на Чернобыльской АЭС?
В. Б. Гринписовцы сегодня предлагают использовать энергию ветра, солнца… Но это мелочи, вопросы электроснабжения страны так не решить. Поэтому хочет кто-то или нет, но атомная энергетика будет развиваться, без нее никуда не деться. Конечно, стоит подходить к эксплуатации АЭС с большим вниманием. Можно надеяться, что после аварии в Фукусиме будут еще более внимательны.
Виктор Петрович Брюханов
В 1959-м окончил энергетический факультет Ташкентского политеха, после чего работал на Ангренской ГРЭС (Ташкентская область).
С 1966 по 1970 год трудился на Славянской ГРЭС (Донецкая область), прошел путь от старшего мастера до заместителя главного инженера.
С апреля 1970 по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС им. В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранен от должности директора.
В сентябре 1991-го досрочно освобожден.
С февраля 1992 года работал на госпредприятии «Укринтерэнерго» до выхода на пенсию.
Женат, имеет дочь и сына.
Многострадальная ЧАЭС: 34 года работы и 10 директоров
Дата:
23/09/2011
Тема:
Время и судьбы
Александр Купный, участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, журналист, фотограф
Чернобыльская АЭС на сентябрь 2011 года это: 34 года со дня пуска, 25 лет со дня катастрофы. 11 лет со дня останова… и 10 директоров («руководящий аспект и человеческий фактор» истории атомной станции, печально известной всему миру). В январе 2007 года я уже писал плеяде руководителей : чем они запомнились персоналу, чем отличились на занимаемой должности. Прошло время, и появились поводы взглянуть на их деятельность по-новому, особенно - на нынешнего директора.
Итак, начнем.
1. Брюханов Виктор Петрович. Директор ЧАЭС в период с 1970 по 1986. Дольше всех занимал эту должность с 1970 до трагического дня в истории ЧАЭС - 26 апреля 1986 года. Был осужден, как главный виновник катастрофы, потом досрочно освобожден по состоянию здоровья. Настолько ли он был виновен в произошедшей аварии, насколько это решил советский суд? Не берусь судить, скажу лишь одно: если б Брюханов 25 апреля отказался выполнять указание диспетчера энергосистемы Украины о работе 4 блока в вечерний максимум и операторы продолжили, уже начавшееся снижение мощности реактора, то катастрофы бы не было. Он представлял собой человека той, больше политической, чем административно-технической системы управления в атомной энергетике. Не способный на самостоятельные, вопреки «указке сверху», решения. Увы, таких в СССР было большинство. Ныне это глубоко больной человек. И, как знать, какая боль для него тяжелее - физическая или душевная?
2. Поздышев Эрик Николаевич. Пробыл директором меньше года: с мая 1986 по февраль 1987 года. Но именно его подпись стоит под Актом приемки в эксплуатацию комплекса сооружений над разрушенным 4-м энергоблоком - объект «Укрытие». Ему предлагали остаться директором ЧАЭС, но он отказался и вернулся в Москву.
В 2010 году я договорился с ним о встрече, хотел включить его воспоминания в вышедшую позже мою книгу «Живы, пока нас помнят». Он согласился, но потом, когда я приехал, неожиданно отказался, без объяснения причин. Может, передумал ворошить старое? Сейчас он является советником генерального директора ОАО «Концерн Росэнергоатом».
3. Уманец Михаил Пантелеевич. Пять непростых лет у руля ЧАЭС: 1987-1992. Им было принято немало революционных, не простых решений. Отмена вахтового способа работы и переход на пятидневную рабочую неделю. Однако на другой революционный шаг он так и не решился: перевести оперативный персонал с крайне иррационального и изматывающего людей графика 8-ми часовых смен на 12-ти часовую смену (за него этот сделал другой директор).
При нем пускались после аварии все три блока, и при нем же пошли первые разговоры о поэтапном останове ЧАЭС к 2000 году, особенно после пожара 11 октября 1991 года в машзале и обрушении кровли на втором блоке. В результате второй блок был остановлен, и как показало время - уже навсегда.
Жестким способом заселял новый город Славутич. Тем, кто после аварии получил квартиры в Киеве и продолжал работать на ЧАЭС, было поставлено условие: или работа и квартира в Славутиче, или квартира в Киеве и увольнение. Делалось это в сжатые сроки, людей «ломали через колено».
Жители Славутича не забудут ему фразы в интервью газете «2000» от 21 апреля 2006 года: «Давайте говорить честно, не приукрашивая и не усугубляя, что мы в результате этого (закрытия ЧАЭС) получили? Вместо интеллектуального Славутича — полу интеллектуальный, полу пьяный город без будущего».
Пишет стихи и издает их маленькими книжками. На пенсии и, говорят, серьезно болен.
4. Сорокин Николай Михайлович. Два тихих, спокойных года с 1992 по 1994. Никаких потрясений на станции не было. Коллектив работал спокойно и слажено. Был противником закрытия ЧАЭС. Сейчас работает заместителя генерального директора - генерального инспектора ОАО «Концерн Росэнергоатом». До этого был директором Курской АЭС.
5. Парашин Сергей Константинович. Ярких четыре года с 1994 по 1998. Революционные решения по переводу оперативного персонала на 12-ти часовые смены и повышению комфорта труда всего персонала:
Сделан капитальный ремонт столовой на АБК-1. Куда ходил регулярно обедать, стоял в очереди вместе со всеми. Последующие директора редко появлялись в столовой, кушали отдельно.
Поменял персоналу спецодежду. Наконец-то сняли телогрейки и ватники, и одели в специально сшитые костюмы с эмблемой станции. Разные по фасону и цвету в зависимости от занимаемой должности.
Эпоха взаимозачетов и грандиозных праздников в Славутиче. Станция оплачивала приезд в город знаменитостей разного калибра: Патрисия Каас, ЛаТойя Джексон, Валерий Леонтьев, «Любэ», «На-на», Ян Арлазоров, Алёна Апина. Выступали они на площади для народа. Станция же финансировала проведение первого и единственного кинофестиваля «Белый ангел Славутича» и легендарной ЗОСи (регулярного детского фестиваля «Золотая осень Славутича»).
В период нехватки наличных средств ЧАЭС выпустило свои суррогатные деньги, которые тут же окрестили «парашками». Говорят, был противником вхождения ЧАЭС во вновь образуемую структуру, объединяющую все АЭС Украины - НАЭК.
При нем набрало обороты обособленное подразделение «Объект «Укрытие», появился «План преобразования объекта «Укрытие» в экологически безопасное состояние». Осенью 1997 года подписано «Рамочное соглашение между Украиной и Европейским банком реконструкции и развития относительно деятельности Чернобыльского Фонда «Укрытия» в Украине».
В ноябре 1996 года был остановлен первый блок и через несколько месяцев принято решение о выведении его из эксплуатации.
Уволен за превышение служебных полномочий. Надолго пропал из поля зрения, потом появился в Совет национальной безопасности Украины в должности заместителя секретаря СНБУ по Чернобыльским вопросам. Сейчас помощник министра МЧС по координации действий зоны отчуждения, международных проектов и снятия с эксплуатации Чернобыльской АЭС. Почти каждый вторник приезжает на ЧАЭС для встреч с нынешним директором, видимо, как более опытный функционер, помогает разруливать сложные ситуации, а на ЧАЭС их накопилось много.
23 августа, этого года на ЧАЭС состоялось социально-производственное оперативное совещание. Произнесенный Парашиным монолог оставил у персонала и славутчан неприятный осадок. Он сделал вывод, что коллектив ЧАЭС не справляется с поставленными задачами, при этом лишь слегка пожурил руководство станции. То есть со слов Парашина получалось, что плох не тот, кто управляет, а те, кем управляют, потому что они не способны понять и претворить в жизнь гениальные решения руководства. Подробнее об этом читайте здесь.
6. Толстоногов Виталий Константинович. Не спокойные и тревожные четыре года с 1998 по 2002. 15 декабря 2000 года ему выпала сомнительная честь обеспечивать «ТВ- картинку» телевизионного шоу по досрочному выводу ЧАЭС из эксплуатации. Президент Украины из Киева в прямом эфире дал указание директору ЧАЭС остановить 3-й, последний работающий блок.
В том же году начал настоящую войну с обособленным подразделением «Объект «Укрытие» в результате которой коллектив «ОУ» был расформирован и «растворен» в коллективе ЧАЭС.
Ещё отметился сбитым лосем в Чернобыльской зоне при возвращении домой. Любил ездить сам, без водителя.
До закрытия станции, и особенно после -- увольнял людей «пачками». При этом говорил: «Уволю 100 человек, 10 может быть подадут в суд, один может быть восстановится, но остальные останутся за бортом».
Летом 2002 года терпение президента Кучмы лопнуло, и он уволил Толстоногова с должности. Спустя полгода Генпрокуратура возбудила уголовное дело по факту нарушений в конце 2001 года бюджетного законодательства Украины (часть 2 статья 210) и злоупотребление служебным положением (часть 2 статья 364 Криминального кодекса Украины). Безрезультатно дело было спущено на тормозах.
Создал маленькую частную фирму и до сих пор регулярно выигрывает какие-то тендеры на ЧАЭС.
7. Неретин Юрий Александрович. Руководил станцией с 2002 по 2004. Если предшественника Президент снял с должности, то этого Президент назначил! Какая ещё АЭС может сказать, что её директоров снимает и назначает сам Президент? Абсурд конечно, но факт.
Сразу же после назначения приступил к расширению собственного коттеджа, в виде двухэтажной капитальной пристройки.
Отличался невнятностью речи. Сам из оперативного персонала, работал начальником смены блока, затем станции, а своего брата оперативника терпеть не мог.
На трассе Чернигов - Киев сбил велосипедиста, с летальным исходом для сбитого и без последствий для себя.
В 2003 году без причин и оснований отсутствовал на работе 175 дней, по этому факту давал объяснения в министерстве. За «отличную» работу получил три выговора. Увольнять не решались - Президент назначил! С таким директором маялись до лета 2004, когда наконец-то его уволили, и Кучма не помог.
8. Блицкриг. Июль 2004. В одну из пятниц в начале месяца назначили нового директора. В понедельник, придя на работу, как он думал, руководить, вновь назначенный директор узнал об отмене приказа (которая произошла в субботу). По-человечески этому «счастливчику» можно только посочувствовать.
9. Смышляев Александр Евгеньевич. Один из не многих кто повернулся к людям лицом. На станции многие сожалеют, что проработал он всего год с 2004 по 2005. Возобновил прием по личным вопросам в городе. Возродил информационную службу. Был публичен и открыт.
Начал демонтаж оборудования в машзале станции. Покрасил станционный железнодорожный мост. Почистил изрядно потускневший барельеф стилизованного голубя на фасаде административного здания. Провел капитальный ремонт рабочих мест на 4-ом этаже того же административного корпуса.
Пытался ввести более жесткую политику с иностранными фирмами, работающими на реализации международных проектов. Успел бы много чего хорошего сделать, но почему-то или кого-то не устроил там, на верху, и его сняли. Как сказал С.К. Парашин: «Не вписался в вертикаль власти». Видимо был слишком самостоятельный, а деньги на площадке ЧАЭС «крутятся» не малые. Тут нужен свой, управляемый директор.
10. Грамоткин Игорь Иванович.
Лето 2005 года и по сей день. На ЧАЭС Игорь Иванович пришел в 1988 году молодым специалистом после томского политехнического. Работал в реакторном цехе оператором. Где-то в середине 90-х уволился по собственному желанию и ушел в частный бизнес. В 2001 году появился на Запорожской АЭС в должности заместителя директора службы человеческого ресурса, занимался продовольственным снабжением станции. В феврале 2005 почему - то ли уволился, то ли уволили. Почти пять месяцев нигде не работал, а в июле его усадили в кресло директора Чернобыльской АЭС. Те, кто его помнили по работе в РЦ, пребывали в шоке.
Первым делом Игорь Иванович убрал бюст Ленина, который стоял со дня пуска ЧАЭС перед главным входом в административный корпус и никому не мешал. Убрал втихаря, ночью -- когда на станции никого не было. Чем вызвал немало разговоров - этим ли должен заниматься директор станции? А если и появилось желание убрать, почему не посоветовался с коллективом?
Через год, осенью 2006-го директор неожиданно инициировал локальный международный скандал: отменил результаты тендера на строительство Нового безопасного конфаймента над объектом «Укрытие». Сроки проведения тендера были затянуты уже до неприличия, а тут отмена результатов! Новый тендер? Что делать?
По телевидению вышла передача «Бомба под Чернобыль». В которой французские фирмы (победители тендера) изобличались в коррупционных действиях. Грамоткин отстраняется от должности. Назначается Правительственная комиссия. Хочу отметить, что премьер-министром тогда был Янукович, а главой комиссии назначили Клюева. Последний приезжал на станцию и имел непродолжительную приватную встречу с директором. После визита решение Правительственной комиссии было приятно в пользу Грамоткина. Он остался директором, провели ещё один тендер и победили те же французы.
Через год, осенью 2007 года директора вновь увольняют! Делает это уже Н.И. Шуфрич, как министр МЧС. Не понравилось Нестору Ивановичу, как директор реализует проект по ремонту легкой кровли объекта «Укрытие». Указом Президента Ющенко назначается временная комиссия, чтобы разобраться с увольнением директора ЧАЭС. Пока разбирались, подоспела смена власти, министром МЧС на смену Шуфричу пришел человек Президента: В.Н. Шандра и с ним сумели договориться - директора восстановили.
Весной 2010 года очередная смена власти и Нестор Иванович вернулся! Кресло под Грамоткиным зашаталось. В коллективе гадают и делают ставки: уволят директора, или договорятся? Игорь Иванович позвонил мне на мобильный. Попросил написать несколько статьей в его поддержку. К тому времени я почти год уже не был работником ЧАЭС - сократился. От предложенных денег отказался, а взамен попросил дать мне возможность иногда посещать объект «Укрытие» и промплощадку ЧАЭС. На том и сошлись.
В начале июля Нестор Иванович уходит, по каким-то политическим соображениям его меняют на В.И. Балогу. Контракт с Игорем Ивановичем продлевается. Не знаю, сыграли ли мои статьи какую-то роль, но директор своего добился. Обещание сдержал, что бывает не часто, почти год у меня была возможность приезжать на площадку ЧАЭС и в фотографиях отслеживать ход выполнения работ.
Правда в этом году я стал не въездным в Чернобыльскую зону и ЧАЭС: потому, что пишу не то, что хотелось бы директору.
В обще надо заметить, что Грамоткин в целом начал хорошо. Международные проекты ожили, в коллективе появилась какая-то стабильность. Но вот не удержал взятую планку. Из всех международных проектов успешно реализован лишь один - стабилизация строительных конструкций ОУ. И то скорее потому, что первоначальные объемы стабилизации сократили. Стабилизировали не состояние ОУ, а его строительные конструкции.
Все остальные проекты остаются какими-то не доделанными.
Хранилище отработавшего ядерного топлива - 2: к физическим работам не приступали, фактически срок пуска не определен.
Завод по переработке жидких радиоактивных отходов: в стадии доработки, к примеру, в марте это года подписан Контракт на завершение создания системы радиационного контроля. Когда заработает - неизвестно.
Промышленный комплекс по обращению с твердыми радиоактивными отходами: официально сдан в эксплуатацию с разрезанием красной ленты. Больше года идут «горячие испытания» и продолжаются работы по устранению дефектов. Де-факто комплекс не работает.
Новый безопасный конфайнмент на ОУ: контракт подписан ровно 4 года назад, технический проект на строительство проходит согласование в государственных органах регулирования, сроки реализации туманны, как и всё остальное.
Летом этого года Игорь Иванович, с третьей попытки пытается сократить персонал на 630 человек под предлогом «освобождения ЧАЭС от не свойственных функций». Примечательно, что с людьми начали говорить только после того, когда они возмутились. В итоге коллектив обвинили во всех смертных грехах. Мол, плохо работает. Вообще-то аксиома управления заключается в том, что как подчиненными руководят, так они и работают.
Замахнулся на смену руководства Группы управления проектом Плана осуществления мероприятий, и её реорганизацию. Что пора бы уже западных консультантов заменять на наших, украинских. Хорошее дело, только вы подготовили наших специалистов, способных заменить западных? Или управление проектами будем отдавать своим, удобным людям?
С 1 сентября закрыл гостиницу, приступил к выведению персонала ЧАЭС, в город. То есть из «грязной» Чернобыльской зоны в «чистый» Славутич. Процесс, возможно и рациональный. Да только практика реализации «благих намерений» на ЧАЭС крайне скупа на положительные примеры…
Многие на станции такую решительность в действиях директора связывают с появлением на площадке С.К.Парашина. По слухам, именно он фактический руководит ЧАЭС. Пятый и десятый директора ЧАЭС работают в паре, при этом десятый - ведомый.
Сегодняшний итог деятельности десятого директора ЧАЭС: «грубо и не по-европейски» (М. Жванецкий). При этом в отличие от А.Е.Смышляева, И.И.Грамоткин отлично вписался в систему. Которая конечно, не выкинет его на улицу. Для него подготовят достойное место. Когда он будет туда переведен, на его место назначат другого управляемого одиннадцатого директора. По всей видимости, поиски такого уже ведутся, и ждать осталось не долго.
PS. Вышесказанное -- сугубо мое субъективное мнение, с которым могут не согласиться не только читатели, но и те, о ком я написал.
После окончания в 1959 году энергетического факультета Ташкентского политехнического института работал на Ангренской ТЭС (Ташкентская область) в должностях дежурный деэраторной установки, машинист питательных насосов, помощник машиниста турбины, машинист турбины, старший машинист турбинного цеха, начальник смены, начальник турбинного цеха.
В 1966 года приглашен работать на Славянскую ГРЭС (Донецкая область), где проработал до 1970 года в должностях старший мастер, заместитель начальника котельно-турбинного цеха, начальник этого цеха, заместитель главного инженера.
Член КПСС с 1966 года. Делегат XXVII съезда КПСС (1986). В период с 1970 по 1986 гг. неоднократно избирался членом бюро Киевского областного, Чернобыльского районного и Припятского городского комитетов партии, депутатом Чернобыльского районного и Припятского городского Советов народных депутатов.
С апреля 1970 года по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС имени В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранён от должности директора и с июля 1986 года по июль 1987 года - заместитель начальника производственно-технического отдела ЧАЭС.
3 июля 1986 года решением Политбюро ЦК КПСС «за крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями» исключен из рядов КПСС.
29 июля 1987 года постановлением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР приговорён к 10 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом учреждении общего типа.
С августа 1991 г. проживает в Ватутинском (ныне - Деснянском) районе города Киева. С февраля 1992 года работник государственного предприятия «Укринтерэнерго». Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (категория 1). Инвалид II группы.
Награды
Лауреат республиканской премии УССР (1978). Награждён: орденом Трудового Красного Знамени (1978), орденом Октябрьской революции (1983), медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и «Ветеран труда», Почётной грамотой Верховного Совета УССР (1980).
Семья
- Жена - Валентина Михайловна, инженер-энергетик, В 1975-1990 годах - старший инженер производственного отдела ЧАЭС, ныне на пенсии.
- Сын - Олег (родился в 1969 году), старший инженер ТЭЦ-5, киевлянин.
- Дочь - Лилия (родилась в 1961 году), врач-педиатр, жительница Херсона .
Брюханов Виктор Петрович (род. 1 декабря 1935, Ташкент, СССР) - бывший директор Чернобыльской АЭС.
Биография
После окончания в 1959 году энергетического факультета Ташкентского политехнического института работал на Ангренской ТЭС (Ташкентская область) в должностях дежурный деэраторной установки, машинист питательных насосов, помощник машиниста турбины, машинист турбины, старший машинист турбинного цеха, начальник смены, начальник турбинного цеха.
В 1966 года приглашен работать на Славянскую ГРЭС (Донецкая область), где проработал до 1970 года в должностях старший мастер, заместитель начальника котельно-турбинного цеха, начальник этого цеха, заместитель главного инженера.
Член КПСС с 1966 года. Делегат XXVII съезда КПСС (1986). В период с 1970 по 1986 год неоднократно избирался членом бюро Киевского областного, Чернобыльского районного и Припятского городского комитетов партии, депутатом Чернобыльского районного и Припятского городского Советов народных депутатов.
С апреля 1970 года по июль 1986 года - директор Чернобыльской АЭС имени В. И. Ленина. После аварии в 1986 году отстранён от должности директора и с июля 1986 года по июль 1987 года - заместитель начальника производственно-технического отдела ЧАЭС.
3 июля 1986 года решением Политбюро ЦК КПСС «за крупные ошибки и недостатки в работе, приведшие к аварии с тяжелыми последствиями» исключен из рядов КПСС.
29 июля 1987 года постановлением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР приговорён к 10 годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом учреждении общего типа.
С августа 1991 года проживает в Ватутинском (ныне - Деснянском) районе города Киева. С февраля 1992 года работник государственного предприятия «Укринтерэнерго». Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (категория 1). Инвалид II группы.
Награды
Лауреат республиканской премии УССР (1978). Награждён: орденом Трудового Красного Знамени (1978), орденом Октябрьской революции (1983), медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и «Ветеран труда», Почётной грамотой Верховного Совета УССР (1980).
Семья
- Жена - Валентина Михайловна, инженер-энергетик, В 1975-1990 годах - старший инженер производственного отдела ЧАЭС, ныне на пенсии.
- Сын - Олег (родился в 1969 году), инженер цеха ТАИ ТЭЦ-6, киевлянин.
- Дочь - Лилия (родилась в 1961 году), врач-педиатр, жительница Херсона.