содержимое:
Еще одна героическая повесть, которую написал Василий Быков — «Обелиск». Краткое содержание познакомит читателя с этим произведением, написанным в 1971 году, а в 1974 за эту повесть автор получил Государственную премию. Более того, уже спустя несколько лет «Обелиск» был экранизирован. Чем вызвал еще большую популярность.
Первые страницы повести
Произведение «Обелиск» Быкова в кратком содержании начинается со знакомства с обычным работником из районной газеты, журналистом. Случайно встретив на улице своего знакомого, он узнает о смерти преподавателя Миклашевича. Ему едва исполнилось 36 лет. Он жил в небольшом селе Сельцо. Журналиста посещает чувство вины. Он собирается в это селение. Встретив попутный грузовик, работник прессы, расположившись в кузове, погружается в свои воспоминания.
Оказывается, что Миклашевич на очередной учительской конференции обращался к нему за помощью. Во времена Второй мировой войны еще в подростком возрасте он был каким-то образом связан с партизанами. И даже пятеро его друзей, с которыми Миклашевич учился в одном классе, были убиты немецкими солдатами.
Поминки в доме учителя, или Кто такой Мороз
Прошло время, и выросший подросток смог добиться того, чтобы в честь погибших товарищей установили обелиск. А теперь учителю понадобилась помощь, связанная с неким запутанным делом. И он решил попросить газетчика о ней. Тот пообещал, но постоянно откладывал поездку в село и, в конце концов, опоздал. Перед глазами постоянно стоит образ Миклашевича, его худенькая фигура с острыми плечами и очень рано увядшее лицо со спокойным и ясным взглядом. Так начинается повесть «Обелиск» Быкова в кратком содержании.
Доехав до села, журналист увидел обелиск, который стоял недалеко от остановки, и направился в сторону здания школы, встретив по пути зоотехника. Он рассказал, что поминки проходят в доме учителя. Газетчика усадили за стол рядом с немолодым уже ветераном. Молодой человек с внешностью начальника стал произносить речь о том, какой Миклашевич был хороший человек. Сидевший рядом с журналистом ветеран неожиданно перебил его и, грохнув по столу, рассержено возмутился, почему никто не вспоминает Мороза.
Знакомство с новыми персонажами
Кого же имел в виду ветеран и сам автор произведения Быков? «Обелиск», краткое содержание которого познакомит читателя с еще несколькими персонажами, действительно интересное произведение. Но основные его события только начинают разворачиваться. Журналист узнает, что ушедший с поминок ветеран – это бывший учитель Тимофей Ткачук, который теперь поселился в городе.
Газетчик поспешил за ним и увидел, как Тимофей Титович, дойдя до остановки, сел недалеко от памятника прямо в листву и вытянул ноги. Журналист, подойдя ближе к обелиску, нашел на нем еще одну дополнительную надпись, сделанную обычной масляной краской Мороз А. И. И тут к нему подошел Ткачук и предложил ехать в город вместе.
По пути завязался разговор, в котором Тимофей Титович начинает свой рассказ о Морозе. С ним и познакомит читателя дальнейшее краткое содержание. «Обелиск» Быков посвятил героическим поступкам советских защитников отечества, и о них еще, конечно, предстоит узнать.
Беседа с Тимофеем, или Рассказ о прошлом
В 1939 молодой еще тогда Тимофей Титович работал в районо. В это же время Мороз открывает школу для детей в усадьбе Сельцо. Вместе с ним преподает полька по фамилии Подгайская. Она часто жаловалась в районо на методы, которые использует Мороз в воспитании детей. Тимофей Ткачук, конечно, ездил с проверками. Однажды приехав, он увидел во дворе школы большое скопление учеников, которые трудились над упавшим старым деревом.
Тимофей Титович знал, что с дровами было очень плохо, и многие школы жаловались ему на эту проблему. А в этой догадались самостоятельно решить ее. Среди детворы он заметил плечистого парня, который сильно хромая, направился к нему навстречу. Оказывается, проблема с ногой была с детства. Она не сгибалась и была даже немного вывернута в сторону. Подойдя, он представился Алесем Ивановичем Морозом. Тимофею парень очень понравился.
Спустя пару лет, или Маленький Паша
С какими же событиями дальше познакомит автор произведения Быков? «Обелиск», краткое содержание которого переносит нас в 1941 год, продолжает знакомить читателя с загадочным Морозом. Однажды морозным январским вечером Ткачук проезжал мимо школы и решил погреться. Алеся Ивановича не оказалось на месте. Мальчик, который открыл дверь, сказал, что учитель пошел провожать девочек.
Через несколько часов вернувшийся замерзший Мороз пояснил, что девчушек мать не пускала учиться из-за плохой погоды и отсутствия обуви. Но Алесий Иванович приобрел им все необходимое. А мальчик, который открыл дверь Тимофею Титовичу, был не кто иной, как Павел Миклашевич. Он не мог вернуться домой, потому что отец сильно бил его, и Алесий временно приютил его. С чем дальше будет знакомить читателя краткое содержание? «Обелиск» Быков написал несколько необычно, постепенно разворачивая запутанный в самом начале сюжет. Но это только усиливает интерес к произведению.
Любовь к детям, или Встреча Павлика с отцом
Дальше изучаем произведение «Обелиск», Быков В. и краткое содержание расскажут еще об одном случае, который касался маленького Миклашевича. Спустя некоторое время местный прокурор отдал распоряжение вернуть мальчика родному отцу. Когда Павлик встретился с ним, тот сразу опять принимается за избиение сына. При этом присутствует... несколько свидетелей.
Алесий Иванович не выдержал первый и вырвал из рук нерадивого папаши ремень. Их вовремя разняли, иначе произошла бы драка. Мороз на этом не успокаивается. Он добился того, что через суд мужчину лишили права воспитания маленького Миклашевича. Судебные органы приняли решение отдать ребенка в детский дом. Но Алексий Иванович не спешит выполнять постановление. Дальнейшие события изменили абсолютно все. Что это за события, конечно, расскажет краткое содержание. «Обелиск» Быкова В. В. теперь начинает повествование о трагических днях Великой Отечественной войны.
Немцы в поселке, или Никто не ждал войны
Нацистские войска наступали, а советских отрядов все не было. Уже через несколько дней фашисты явись в село. Тимофей Титович и другие жители, естественно, надеялись, что скоро их выгонят. Но было среди местного населения и немало предателей. Некоторые учителя присоединились к отряду казака Селезнева. Среди них был и Ткачук. Чуть позже в их ряды вступил бывший прокурор Сивак.
Отряд расположился в лесу, рыл окопы и готовился к зиме. На очередном совещании решили сходить в поселки, разведать обстановку и сойтись с надежными людьми. Тимофей Ткачук вместе с бывшим прокурором отправился в Сельцо. Там они узнали, что многие переметнулись на сторону фашистов, кто-то стал полицаем. Это был один из знакомых Сивака по фамилии Лавченя. В произведении «Обелиск» Быков В. снова показывает читателю, что всегда среди людей находится место не только для героических поступков, но остается и частичка для подлости, предательства и малодушия.
Школа продолжает работать
Что еще поразило Тимофея Титовича – это то, что школа, в которой работал Алесий Иванович, продолжала функционировать. И немцы позволили. Только располагалась она теперь в обычном доме. А в здании школы находился полицейский участок. Он не ожидал от учителя такого предательства. Зато прокурор не замедлил напомнить, что еще ранее хотел репрессировать Алесия.
Но когда ночью Мороз встретился с Тимофеем, он объяснил ему, что маскируется только для того, чтобы защитить своих ребят. Друзья договорились, что учитель будет передавать отряду сведения о том, что происходит в деревне, слушать по радиоприемнику сводки и распространять их среди местного населения. Очередной мужественный поступок, который описывает Быков. «Обелиск», краткое содержание которого рассказывает читателю о судьбе Алесия, более подробно описывает все события, связанные с этим простым учителем.
Долой полицая, или Детское мужество
Лавченя, который стал полицаем, стал вести себя так же, как немцы. Грабил людей, убивал и даже издевался. Один из учеников Алесия Ивановича, которого звали Николай Бородич, задумал его убить, но учитель запретил. Паше Миклашевичу было тогда 15 лет, а Николаю 19. Они вместе со своими друзьями придумали план, как избавиться от полицая. Дети решили подпилить опоры у моста, по которому должен был проезжать на машине предатель.
Но, к сожалению, полицай не пострадал, а один из его спутников даже заметил ребят, притаившихся невдалеке. Мальчиков схватили немцы. Так описывает в своем произведении детское мужество Василий Быков. «Обелиск», краткое содержание которого далее будет посвящено Морозу, старающемуся спасти ребят, книга, где более подробно рассказано читателю о поступке Павлика и Николая Бородича.
Алесий Иванович в отряде партизан
Мороз отправился в отряд, чтобы попросить помощи у товарищей. Но вскоре узнает, что немцы ищут его, и если он не вернется, то расстреляют мальчиков. Алесий принимает решение вернуться в село. Ткачук уговаривал его остаться, так как считал, что фашисты все равно обманут. Но Мороз стоял на своем. Конечно, получилось так, как и предполагал Тимофей Титович.
Немцы схватили Алесия Ивановича, а детей не отпустили. Вечером их всех вывели на улицу вместе с учителем. В этот момент Мороз предпринял попытку спасти Павлика Миклашевича, и ему это удалось. Как описал это происшествие «Василий Быков»? «Обелиск», краткое содержание которого лишь поверхностно описывает все события, произведение, где, конечно, более подробно рассказывается обо всех издевательствах фашистов и их жестокости.
О стойкости характеров главных персонажей. Даже о детском мужестве. И хотя это не самое краткое содержание, Быкова «Обелиск», «Дожить до рассвета» и другие произведения заслуживают более пристального изучения. Здесь же многие подробности и фрагменты повествования опущены, а описаны те, где наиболее четко выражены личностные качества людей.
Краткое содержание. «Обелиск», Быков В. или Заключительные события
Избитого и раненого в грудь фашистами Павлика подобрали партизаны. Мороза и остальных мальчиков сначала несколько дней пытали, зверски издевались, а затем повесили. Павел Миклашевич уже после войны долго лечился, у него начался туберкулез, сказывалось ранение в грудь. Наконец сердце не выдержало и остановилось. Так заканчивается краткое содержание.
«Обелиск» Быков В. заканчивает спором, возникшим между ветераном и водителем машины, который подвозил его и газетчика. Водитель считал, что Мороза нельзя считать героем. Детей он не спас, да и других заслуг у него не было. А ветеран стоял на своем. Алесий Иванович совершил подвиг! А как считал Быков В.?
«Обелиск», сборник кратких содержаний о произведениях, посвященных Отечественной войне и многие другие повести о трагических событиях того времени, содержат многие спорные вопросы о героических поступках людей. Читателям остается только знакомиться с их содержанием и делать самостоятельные выводы.
За два долгих года я так и не выбрал времени съездить в ту не очень и далекую от города сельскую школу. Сколько раз думал об этом, но все откладывал: зимой - пока ослабнут морозы или утихнет метель, весной - пока подсохнет да потеплеет; летом же, когда было и сухо и тепло, все мысли занимал отпуск и связанные с ним хлопоты ради какого-то месяца на тесном, жарком, перенаселенном юге. Кроме того, думал: подъеду, когда станет свободней с работой, с разными домашними заботами. И, как это бывает в жизни, дооткладывался до того, что стало поздно собираться в гости - пришло время ехать на похороны.
Узнал об этом также не вовремя: возвращаясь из командировки, встретил на улице знакомого, давнишнего товарища по работе. Немного поговорив о том о сем и обменявшись несколькими шутливыми фразами, уже распрощались, как вдруг, будто вспомнив что-то, товарищ остановился.
Слыхал, Миклашевич умер? Тот, что в Сельце учителем был.
Как умер?
Так, обыкновенно. Позавчера умер. Кажется, сегодня хоронить будут.
Товарищ сказал и пошел, смерть Миклашевича для него, наверно, мало что значила, а я стоял и растерянно смотрел через улицу. На мгновение я перестал ощущать себя, забыл обо всех своих неотложных делах - какая-то еще не осознанная виноватость внезапным ударом оглушила меня и приковала к этому кусочку асфальта. Конечно, я понимал, что в безвременной смерти молодого сельского учителя никакой моей вины не было, да и сам учитель не был мне ни родней, ни даже близким знакомым, но сердце мое остро защемило от жалости к нему и сознания своей непоправимой вины - ведь я не сделал того, что теперь уже никогда не смогу сделать. Наверно, цепляясь за последнюю возможность оправдаться перед собой, ощутил быстро созревшую решимость поехать туда сейчас же, немедленно.
Время с той минуты, как я принял это решение, помчалось для меня по какому-то особому отсчету, вернее - исчезло ощущение времени. Изо всех сил я стал торопиться, хотя удавалось это мне плохо. Дома никого из своих не застал, но даже не написал записки, чтобы предупредить их о моем отъезде, - побежал на автобусную станцию. Вспомнив о делах на службе, пытался дозвониться туда из автомата, который, будто назло мне, исправно глотал медяки и молчал, как заклятый. Бросился искать другой и нашел его только у нового здания гастронома, но там в терпеливом ожидании стояла очередь. Ждал несколько минут, выслушивая длинные и мелочные разговоры в синей, с разбитым стеклом будке, поссорился с каким-то парнем, которого принял сначала за девушку, - штаны клеш и льняные локоны до воротника вельветовой курточки. Пока наконец дозвонился да объяснил, в чем дело, упустил последний автобус на Сельцо, другого же транспорта в ту сторону сегодня не предвиделось. С полчаса потратил на тщетные попытки захватить такси на стоянке, но к каждой подходившей машине бросалась толпа более проворных, а главное, более нахальных, чем я. В конце концов пришлось выбираться на шоссе за городом и прибегнуть к старому, испытанному в таких случаях способу - голосовать. Действительно, седьмая или десятая машина из города, доверху нагруженная рулонами толя, остановилась на обочине и взяла нас - меня и парнишку в кедах, с сумкой, набитой буханками городского хлеба.
В пути стало немного спокойнее, только порой казалось, что машина идет слишком медленно, и я ловил себя на том, что мысленно ругаю шофера, хотя на более трезвый взгляд ехали мы обычно, как и все тут ездят. Шоссе было гладким, асфальтированным и почти прямым, плавно покачивало на пологих взгорках - то вверх, то вниз. День клонился к вечеру, стояла середина бабьего лета со спокойной прозрачностью далей, поредевшими, тронутыми первой желтизной перелесками, вольным простором уже опустевших полей. Поодаль, у леса, паслось колхозное стадо - несколько сот подтелков, все одного возраста, роста, одинаковой буро-красной масти. На огромном поле по другую сторону дороги тарахтел неутомимый колхозный трактор - пахал под зябь. Навстречу нам шли машины, громоздко нагруженные льнотрестой. В придорожной деревне Будиловичи ярко пламенели в палисадниках поздние георгины, на огородах в распаханных бороздах с сухой, полегшей ботвой копались деревенские тетки - выбирали картофель. Природа полнилась мирным покоем погожей осени; тихая человеческая удовлетворенность просвечивала в размеренном ритме извечных крестьянских хлопот; когда урожай уже выращен, собран, большинство связанных с ним забот позади, оставалось его обработать, подготовить к зиме и до следующей весны - прощай, многотрудное и многозаботное поле.
Но меня эта умиротворяющая благость природы, однако, никак не успокаивала, а только угнетала и злила. Я опаздывал, чувствовал это, переживал и клял себя за мою застаревшую лень, душевную черствость. Никакие мои прежние причины не казались теперь уважительными, да и вообще были ли какие-нибудь причины? С такой медвежьей неповоротливостью недолго было до конца прожить отпущенные тебе годы, ничего не сделав из того, что, может, только и могло составить смысл твоего существования на этой грешной земле. Так пропади она пропадом, тщетная муравьиная суета ради призрачного ненасытного благополучия, если из-за него остается в стороне нечто куда более важное. Ведь тем самым опустошается и выхолащивается вся твоя жизнь, которая только кажется тебе автономной, обособленной от других человеческих жизней, направленной по твоему, сугубо индивидуальному житейскому руслу. На самом же деле, как это не сегодня замечено, если она и наполняется чем-то значительным, так это прежде всего разумной человеческой добротой и заботою о других - близких или даже далеких тебе людях, которые нуждаются в этой твоей заботе.
История начинается с известия о том, что умер молодой учитель местной школы Павел Миклашевич. Об этом случайно узнаёт знакомый преподавателя, журналист, от лица которого и будет идти повествование. Эта новость весьма опечалила и озадачила сотрудника газеты: он так и не помог Павлу в одном запутанном деле, несмотря на свои давние обещания.
Чтобы как-то избавиться от чувства вины, мужчина решает попрощаться с учителем и проводить его в последний путь. Он мгновенно собирается и едет в Сельцо. Его подбирает едущий в это же село грузовик.
По дороге в Сельцо повествователь никак не мог отделаться от воспоминаний о просьбе, и сразу перед глазами его встал образ умершего Миклашевича. Несмотря на свой возраст (36 лет) Павел выглядел, как истрёпанный жизнью старик. Худощавое лицо было всё в сетку от морщинок. Всё тело мужчины было угловатым и тощим. Вспоминая эту жалостливую фигуру, рассказчик не мог не испытывать чувства вины.
Не успел опомниться журналист, как они уже подъезжали к селу, а впереди он увидел ничем не приметный обелиск. Пришло время выходить из машины, и мужчина направился к учительскому дому, где и проходили поминки усопшего.
Газетчик зашёл в комнату, где уже начали поминать умершего преподавателя. Знакомые и друзья вспоминали покойного и обсуждали его заслуги перед родной землёй. Он смутно понимал, о чём вели разговор поминающие, и через некоторое время решил удалиться, последовав за одним из присутствующих на похоронах. Этим человеком оказался Ткачук Тимофей Титович, бывший учитель здешней школы. Двое направились к автобусной остановке, где неподалёку и располагался обелиск. Журналист подошёл к памятнику и обнаружил на нём новую фамилию, написанную над остальными – А.И. Мороз.
Пока рассказчик рассматривал табличку с именами, к нему подошёл Ткачук и предложил ехать вместе на подвернувшейся попутке.
Чтобы завязать разговор, газетчик решил поинтересоваться у Тимофея Титовича, давно ли тот был знаком с Павлом. Здесь и поведал всю историю журналисту преподаватель.
Шла осень 39-го года, когда Тимофея Титовича отправили в Белорусскую ССР открывать новые школы и преподавать. Занесло Ткачука в брошенное поместье Сельцо, где Алесь Иванович Мороз организовал школу для местных детишек. Ребята очень любили своего преподавателя за его человечность и доброту. Он открыл новые методы обучения и воспитания детей и активно их вводил в свою школу, чему противились другие учителя. Но Мороз придерживался своей точки зрения, и был уверен, что, прежде всего в детях нужно воспитывать гуманность. Был так же добр Алесь Иванович и к животным, которые нашли свой приют в открывшейся школе.
Много ещё поведал добрых дел и историй Ткачук своему попутчику об умершем герое. Так как одна из самых главных историй была связана с умершим Милашкевичем, то ей и уделил преподаватель всё оставшееся время.
Ещё, будучи мальчишкой, Павлик всё время сбегал из дома из-за избиений деспотичного отца. Всё только разводили руками, даже полиция не обращала внимания на зверства родителя и закрывала на это глаза. Но только не Алесь Иванович: не мог он спокойно смотреть на издевательства, которым подвергался мальчуган и решил взять его под своё покровительство.
В те годы были неспокойные времена, шла война с немцами. Нога фашистов уже вступала в те края, где и располагалось Сельцо. Наступившие оккупировали село и стали брать к себе в услужение местных жителей. Многие из них соглашались, чтобы не попасть в немилость новой власти.
Немцы разрешили проводить занятия с детьми, и Мороз остаётся преподавать в школе. Под видом «своего» дальновидный преподаватель собирается докладывать всю происходящую обстановку партизанам.
Все новости, которые доходили до Алеся Ивановича, он передавал своим войскам, посредством придуманной им почты.
Но через некоторое время вражеские полицаи начали подозревать учителя в его «тёмных» делах и начали активно следить за ним. Уличившим в проделках преподавателя, был один из тех, кто перешёл на сторону фашистов. В селе предателю дали прозвище Каин из-за зверств, которые он проделывал, после того, как перешёл к врагу.
В момент, когда Каин ворвался в школу с проверкой и всё перевернул в поисках улик, подрастающие ребята задумали убийство местного Иуды.
Узнав о задумках, проговорившихся мальчишек, Мороз запретил ребятам даже думать об этом. Но они были не намерены отступать, и решили привести план в действие при удобном случае…
Всё пошло не так, как планировали ребята: умышленное деяние их вскрывается. Учитель узнаёт о случившемся от Павла Миклашевича и думает, как прийти на помощь подросткам.
Тем временем тех арестовывают, а Мороза на время оставляют в покое. Но через некоторое время Алесь Иванович узнаёт, что ребятишек вынуждают выдать его и рассказать о его связи с партизанами. Только в этом случае парней обещали оставить в живых и отпустить.
Мороз спешит на помощь ребятам, но понимает, что ничего из этого путного не выйдет. Пришёл он с повинной к немецким полицаям, но молодых виновников так и не отпустили.
Повели утром приговорённых к смерти через лес к месту, где должны их повесить. Так тоскливо стало на душе добросердечному учителю от осознания, что в скором времени загубят пятнадцатилетние души, которые и не успели увидеть ничего.
Здесь учитель принимает решение и идёт на отчаянный поступок: он отвлекает внимание полицейских и приказывает Милашкевичу бежать…
Чудом остаётся Павел в живых, а остальных соучастников ждёт смерть.
После того, как немцы отступили, вскрылись некоторые бумаги, в которых говорилось, что Морозов был главарём местной банды. Но оставшийся в живых Милашкевич не хотел мириться с этой наглой ложью и решил доказать невиновность преподавателя.
Это и было тем запутанным делом, в котором просил помочь разобраться Павел
журналиста.
Не пожалел преподаватель своей жизни и поступил по справедливости. Несмотря на то, что пятерых ребят спасти не удалось, своими делами и поступками Алесь Иванович Мороз доказал, что можно быть истинным героем не находясь на войне.
В конце тёплого октябрьского дня, когда «урожай уже выращен, а природа полнилась покоемпогожей осени», сорокалетний журналист одной из районных газет Гродненской области, встретив на улице знакомого, узнал, что два дня назад умер ещё молодой (36 лет!) учительМиклашевич из села Сельцо. Сердце защемило от сознания непоправимой вины. Цепляясьза последнюю возможность оправдаться перед собой, он решил ехать в Сельцо немедленно.Проезжавший мимо грузовик оказался как нельзя кстати. Устроившись на рулонах толя в кузове, журналист погрузился в воспоминания. Два года назад, на учительской конференции, Миклашевич сказал журналисту, что давно хотелобратиться к нему с одним запутанным делом. Все знали, что Миклашевич в подростковомвозрасте во время оккупации был как-то связан с партизанами, а его пятерых одноклассниковрасстреляли фашисты. Хлопотами Миклашевича в их честь был поставлен памятник. Учительзанимался историей партизанской войны на Гродненщине. И теперь ему требовалась помощьв каком-то запутанном деле. Журналист обещал приехать и помочь. Но всё время откладывалпоездку. До Сельца было порядка двадцати километров, и зимой он ждал, «пока ослабнутморозы или утихнет метель, весной - пока подсохнет да потеплеет; летом же, когда былои сухо и тепло, все мысли занимал отпуск и хлопоты ради какого-то месяца на тесном, жарком юге». И вот опоздал.Перед его мысленным взором предстала очень худая, остроплечая фигура Миклашевича, с выпирающими под пиджаком лопатками и почти мальчишеской шеей. У него было увядшее, в густых морщинах лицо. Казалось, что это побитый жизнью, пожилой человек. Но взглядспокойный и ясный.Трясясь на ухабах, журналист ругал «суету ради призрачного ненасытного благополучия», из-за которой «остается в стороне более важное, а жизнь значительна, когда заполненазаботою о близких или далеких людях, которые нуждаются в твоей помощи».За поворотом показался обелиск, стоявший неподалёку от автобусной остановки. Спрыгнувна землю, журналист направился к длинной аллее из древних, широкостволых вязов, в концекоторой белело здание школы. Подъехавший с ящиком «Московской» водки зоотехник, подсказал, что поминки справляют в учительском доме, за школой. Для журналиста нашлисвободное место рядом с пожилым, судя по орденской планке, ветераном. В это времяна стол поставили несколько бутылок, и присутствующие заметно оживились. Слово взялзаведующий районо Ксендзов. Молодой еще человек с начальственной уверенностью на лице поднял стакан и сталговорить, какой Миклашевич был хороший коммунист, активный общественник. И теперь, когдазалечены раны войны, и советский народ добился выдающихся успехов во всех отрасляхэкономики, культуры, науки и образования...- При чём тут успехи! - грохнул кулаком по столу сосед-ветеран.
- Мы похоронили человека! Вот дожили! Сидим, пьем в Сельце, и никто не вспомнитМороза, которого здесь должен знать каждый. Происходило что-то такое, чего журналист не понимал, но что понимали другие. Он тихоспросил соседа справа, кто такой этот шумный ветеран. Оказалось, что бывший здешний учительТимофей Титович Ткачук, живущий ныне в городе.Ткачук направился к выходу. Журналист двинулся за ним. Оставаться не было смысла.
Подойдя к остановке, Ткачук сел на листву, опустив ноги в сухую канаву, а журналист, не упуская из виду дорогу, побрёл к обелиску. Это было приземистое - чуть вышечеловеческого роста - бетонное сооружение с оградой из штакетника. Выглядел обелискбедно, но был ухожен. Журналист удивился, увидев на черной металлической табличке новоеимя - Мороз А.И., выведенное над остальными белой масляной краской.На асфальт вышел Ткачук и предложил журналисту ехать с ним на попутках. Шли молча.
Чтобы как-то разрядить обстановку, журналист спросил у Ткачука, давно ли тот знакомс Миклашевичем. Оказалось, давно. И считает его настоящим человеком и учителемс большой буквы. Ребята за ним табуном ходили. А когда пацаном был, то и самв табуне за Морозом ходил. Журналист никогда не слышал о Морозе, и Тимофей Титовичначал свой рассказ.В ноябре 1939-го, когда Западная Белоруссия воссоединилась с Белорусской ССР, Наркомат просвещения направил Тимофея Ткачука, окончившего учительские двухгодичные курсы, в Западную Белоруссию организовывать школы и колхозы. Молодой Ткачук, как заведующий районо, мотался по району, сам работал в школах. Хозяин усадьбы Сельцо пан Габрусь подалсяк румынам, а в усадьбе Мороз открыл школу на четыре класса. Вместе с Морозом работалапани Подгайская, пожилая женщина, жившая тут при Габрусе. Русским языком она почти не владела, белорусский немного понимала. Поначалу пани Подгайская противилась новым методампедагогического воспитания, которые ввёл Мороз, наряду с агитацией не ходить в костел.
Даже жаловалась Ткачуку. Ткачук, взяв велосипед - по-здешнему ровар - поехал в Сельцопроверить, что же происходит в школе. На школьном дворе было полно детворы. Там полным ходом шла работа - заготавливалисьдрова. Бурей повалило огромное дерево, и вот теперь его пилили. Дров тогда не хватало, приходили жалобы из школ насчет топлива, а транспорта в районе никакого. А здесьсообразили и не ждут, когда их обеспечат топливом. Один парень, пиливший толстенный стволна пару с рослым подростком, сильно хромая, подошёл к Ткачуку. Одна нога у него былавывернута в сторону и не разгибалась. А так ничего парень - плечистый, лицооткрытое, взгляд смелый. Представился он Морозом Алесем Ивановичем.Родом Алесь оказался с Могилевщины. После окончания педтехникума пять лет учительствовал.
Нога такая с рождения. Мороз признал, что с наркоматовскими программами в школедействительно не все в порядке, успеваемость не блестящая. Ребята учились в польскойшколе, многие плохо справляются с белорусской грамматикой. Но главное в том, чтобы онипостигли национальную и общечеловеческую культуру. Он хотел сделать из детейне послушных зубрил, а прежде всего людей. А это в методиках не очень-то разработано.
Достичь такого можно только личным примером учителя. Мороз учил ребят душой пониматьнравственные постулаты. Прививал и грамотность, и доброту. Подобрали где-то школьникитрехлапую собачонку, да слепого кота, и Мороз разрешил их поселить в школе. Потомпоявился скворец, осенью отстал от стаи, так ему смастерили клетку.Однажды поздним январским вечером 1941-го года, проезжая мимо, Ткачук решил обогретьсяв школе. Дверь открыл худенький мальчонка лет десяти. Он рассказал, что Алесь Иванович пошёлпровожать через лес двух младших девочек-близняшек. Часа через три вернулся заиндевевший Мороз.
С девчушками такая история. Наступили холода, мать не пускает в школу: обувка плохаяи ходить далеко. Тогда Мороз купил им по паре ботинок. Обычно девочек сопровождал КоляБородич, тот, что некогда с учителем пилил колоду. Сегодня же он не пришел в школу, воти довелось учителю идти в провожатые. А про своего квартиранта сказал, что парнишкапобудет пока в школе, дома, мол, нелады, отец сильно бьёт. Парнишка тот и был ПавликомМиклашевичем. Спустя две недели районный прокурор Сивак приказал Ткачуку ехать в Сельцо и забратьу Мороза сына гражданина Миклашевича. Возражений прокурор слушать не пожелал: закон! Морозвыслушал молча, позвал Павла. Тот отказался идти домой. Мороз неубедительно так объясняет, чтопо закону сын должен жить с отцом и, в данном случае, с мачехой. Мальчик заплакал, а Миклашевич-старший повёл его к шоссе. И вот все видят, как отец снимает с кожуха ременьи начинает бить мальчика. Милиционер молчит, дети с упреком смотрят на взрослых. Мороз, хромая, побежал через двор. «Стойте, - кричит, - прекратите избиение!» ВырвалПавлову руку из отцовской: «Вы у меня его не получите!» Чуть не подрались, успели их разнять. Передали все дело на исполком, назначили комиссию, а отец подал в суд.
Но Мороз все-таки своего добился: комиссия определила парня в детдом. С выполнением этогосоломонова решения Мороз не спешил.Война перевернула весь жизненный уклад. Из Гродно пришел приказ: организовать истребительныйотряд, чтобы вылавливать немецких диверсантов и парашютистов. Ткачук бросился собиратьучителей, объездил шесть школ, и к обеду был уже в райкоме. Но руководство укатилосо всеми своими пожитками в Минск. Немцы наступали, а отступающих советских войск нигдене было видно. На третий день войны, в среду, немцы уже были в Сельце. Ткачук да еще двое учителей елеуспели спрятаться в лесу. Ждали, что наши недели через две прогонят немцев. Если бы ктосказал, что война на четыре года затянется, его провокатором посчитали бы. И тут оказалось, что многие люди не только не настроены оказывать оккупантам сопротивление, но и охотноидут служить к немцам.Учителя встретили группу окруженцев, руководимую кубанским казаком Селезнёвым, кавалерийскиммайором. Окопались в урочище Волчьи ямы и стали к зиме готовиться. Оружия почти не было.
Пристал к отряду и прокурор Сивак. Здесь он уже был рядовым. На совете решили, что надоналадить связи с селами, с надежными людьми, «пощупать на хуторах окруженцев, которыеиз частей разбежались да к молодицам пристроились». Майор разослал всех местных, когокуда. Ткачук и Сивак решили зайти в Сельцо, где у прокурора был знакомый активист. Но узнали, что активист Лавченя ходит с белой повязкой на рукаве - стал полицаем. А учительМороз продолжает работать в школе - немцы дали разрешение. Правда, ужене в Габрусевой усадьбе - там теперь полицейский участок, - а в однойиз хат. Ткачук был поражён. От Алеся он такого не ждал. А тут прокурор зудит, чтов свое время, мол, надо было этого Мороза репрессировать - не наш человек. Стемнело. Договорились, что Ткачук зайдёт один, а прокурор подождет в загуменье, за кустами. Встретились с Морозом молча. Алесь кисло усмехнулся и стал говорить, чтоне будем учить мы - будут оболванивать немцы. А он не для того два годаочеловечивал этих ребят, чтобы их теперь расчеловечили. Позвали прокурора. Поговорилиоткровенно обо всем. Стало понятно, что Мороз умнее других. Он своим умом брал шире. Дажепрокурор это понял. Решили, что Мороз останется в селе, и будет извещать партизано намерениях фашистов.Учитель оказался незаменимым помощником. К тому же его уважали и сельчане. Морозпотихоньку слушал радиоприемник. Запишет сводки Совинформбюро, на которые самый большой спросбыл, распространит среди населения и в отряд передаст. Два раза в неделю пацаны клализаписки в дуплянку, висевшую у лесной сторожки на сосне, а ночью их забиралипартизаны. Сидели в декабре по своим ямам - все замело снегом, холод, с едой туго, и только радости, что эта Морозова почта. Особенно когда немцев разбили под Москвой.Первое время у Мороза все шло хорошо. Немцы и полицаи не приставали, следили издали.
Единственное, что камнем висело на его совести - судьба тех двух близняшек. В началеиюня сорок первого Мороз уговорил их мамашу, опасливую деревенскую бабу, отправить дочерейв пионерский лагерь. Только они уехали, а тут война. Так и пропали девочки. Один из двоих местных полицаев, бывший знакомый прокурора Лавченя, иногда помогал сельчанами партизанам, предупреждая об облавах. Зимой сорок третьего немцы расстреляли его. А вотвторой оказался последним гадом. По селам его звали Каин. Много бед он принес людям.
До войны жил с отцом на хуторе, был молодой, неженатый - парень как парень.
Но пришли немцы - и переродился человек. Наверное, в одних условиях раскрываетсяодна часть характера, а в других - другая. Сидело в этом Каине до войны что-топодлое, и может, не вылезло бы наружу. А тут вот поперло. С усердием служил немцам.
Расстреливал, насиловал, грабил. Над евреями издевался. И заподозрил Каин что-то в отношенииМороза. Однажды нагрянула полиция в школу. Там как раз шли занятия - человек двадцатьдетворы в одной комнатке за двумя длинными столами. Врывается Каин, с ним еще двоеи немец - офицер из комендатуры. Перетрясли ученические сумки, проверили книжки. Ничегоне нашли. Только учителю допрос устроили. Тогда ребята, во главе с Бородичом что-тозадумали. Затаились даже от Мороза. Однажды, правда, Бородич, будто между прочим, намекнул, чтонеплохо бы пристукнуть Каина. Есть такая возможность. Мороз запретил, но Бородич не думалрасставаться с этими мыслями. Павлу Миклашевичу шел тогда пятнадцатый год. Коля Бородич был самым старшим, ему быловосемнадцать. Еще братья Кожаны - Тимка и Остап, однофамильцы Смурный Николай и СмурныйАндрей, всего шестеро. Самому младшему - Смурному Николаю, было лет тринадцать. Эта компаниявсегда держалась вместе. Дурости и смелости у них было хоть отбавляй, а вот сноровкии ума - в обрез. Долго прикидывали, и, наконец, разработали план.Каин часто приезжал к отцу на хутор, через поле от Сельца. Там он пьянствовалда забавлялся с девками. Один приезжал редко, больше с другими полицаями, а то и с немецким начальством. В первую зиму они держали себя нахально, ничегоне боялись. Все случилось нежданно-негаданно. Уже наступила весна, и с полей сошел снег.
К тому времени Ткачук стал комиссаром отряда. Рано утром его разбудил часовой. Сказал, чтозадержали какого-то хромого. В землянку ввели Мороза. Он присел на нары и говорит такимголосом, словно похоронил родную мать: «Хлопцев забрали». Оказалось, что Бородич все-таки добился своего: ребята подстерегли Каина. Несколько дней назадтот на немецкой машине с фельдфебелем, солдатом и двумя полицаями прикатил к отцу. Тами заночевали. Перед этим заехали в Сельцо, забрали свиней, похватали по хатам с десятоккур. На дороге, недалеко от пересечения с шоссе, через овражек был перекинут небольшоймосток. До воды метра два, хоть и воды той по колено. К мостку вёл крутоватый спуск, а потом подъем, поэтому машина или подвода вынуждена брать разгон, иначе на подъемне выберешься. Пацаны это и учли. Как стемнело, все шестеро с топорами и пилами -к этому мостику. Подпилили столбы наполовину, чтоб человек или конь могли перейти, а машинанет. Двое - Бородич и Смурый Николай остались наблюдать, а остальных отправилипо домам. Но в тот день Каин припозднился, и машина показалась на дороге, когда уже полностьюрассвело. Машина медленно ползла по плохой дороге и не смогла взять необходимый разгон.
На мосту шофер стал переключать скорость, и тогда одна поперечина подломилась. Машинанакренилась и боком полетела под мост. Как потом выяснилось, седоки и свиньи с курамипросто съехали в воду и тут же благополучно повыскакивали. Не повезло немцу, угодившемупод борт. Его придавило насмерть.Хлопцы рванули в деревню, но кто-то из полицаев заметил, как в кустах мелькнула фигураребенка. Через какой-то час все в селе уже знали, что случилось у оврага. Мороз сразу бросилсяв школу, послал за Бородичем, но того не оказалось дома. Миклашевич не выдержали рассказал учителю обо всем. Мороз не знал, что придумать. И вот в полночь слышит стукв дверь. На пороге стоял полицай, тот самый Лавченя. Он сообщил, что мальчишек схватилии уже идут за Морозом. Мороза оставили в отряде. Он ходил, словно в воду опущенный. Прошло еще пару дней.
И вдруг в лес прибежала Ульяна - связная с лесного кордона. Ей разрешалосьприходить только в самом крайнем случае. Немцы требовали выдать Мороза, иначе угрожалиповесить ребят. Ночью к Ульяне прибежали их матери, просят Христом-Богом: «Ульяночкапомоги». Она в ответ: «Откуда мне знать, где тот Мороз?» А они: «Сходи, пустьон спасает мальцов. Он же умный, он их учитель». Еще шесть камней на душу бедного учителя! Ясно было, что и ребят не отпустят, и егоубьют. Вылезли из землянки, а тут Мороз. Стоит у входа, держит винтовку, а на самомлица нету. Всё слышал и просится идти. Селезнев и Ткачук обозлились. Кричали, что надо бытьидиотом, чтобы поверить немцам, будто они выпустят хлопцев. Идти - безрассудноесамоубийство. А Мороз спокойно отвечает: «Это верно». И тогда Селезнев сказал: «Черезчас продолжим разговор». А потом обнаружили, что Мороза нигде нет. Послали в Сельцо Гусака, у которого там проживал свояк, чтобы проследить, как оно будет дальше. Вот от этого Гусака, а потом уже и от Павла Миклашевича и стало известно, как развивались события.Ребята сидят в амбаре, немцы допрашивают их и бьют. И ждут Мороза. Матери лезутво двор к старосте, просят, унижаются, а полицаи их гонят. Поначалу ребята держалисьтвёрдо: ничего не знаем, ничего не делали. Их стали истязать, и первым не стерпелБородич, взял все на себя, и думал, что остальных отпустят. И в эту самую пору являетсяМороз. Рано утром, когда село еще спало, шагнул он во двор к старосте. Немцы скрутили Морозуруки, содрали кожушок. Как привели в старостову хату, старик Бохан улучил момент и говориттихонько: «Не надо было, учитель».Теперь вся «банда» оказалась в сборе. Хлопцы еще в амбаре упали духом, когда услышализа дверьми голос Алеся Ивановича. До самого конца никто из них не думал, что учительпришёл добровольно. Считали, что схватили его где-то. И он им ничего о себе не сказал.
Только подбадривал. Под вечер вывели всех семерых на улицу, все кое-как держались на ногах, кроме Бородича. Старший брат близнецов Кожанов, Иван, пробрался вперед и говорит какому-тонемцу: «Как же так? Вы же говорили, что когда явится Мороз, то отпустите хлопцев».
Немец ему парабеллумом в зубы, а Иван ему ногой в живот. Ивана застрелили.Вели по той самой дороге, через мосток. Впереди Мороз с Павликом, за ним близнецы Кожаны, потом однофамильцы Смурные. Позади два полицая волокли Бородича. Полицаев было человек семьи четыре немца. Разговаривать никому не давали. Руки у всех были связаны сзади.
А вокруг - знакомые с детства места. Миклашевич вспоминал, что такая тоска на негонапала, хоть кричи. Оно и понятно. По четырнадцать-шестнадцать лет хлопцам. Что они виделив этой жизни?Подошли к мостку. Мороз шепчет Павлику: «Как крикну, бросайся в кусты». Павликупоказалось тогда, что Мороз что-то знает. А лесок вот уже - рядом. Дорога узенькая, дваполицая идут впереди, двое по сторонам. Внезапно Мороз громко крикнул: «Вот он, вот -смотрите!» И сам влево от дороги смотрит, плечом и головой показывает, словно кого-тоувидел там. И так естественно это у него подучилось, что даже Павлик туда глянул. Но толькораз глянул, потом прыгнул в противоположную сторону и оказался в чаще. Спустя секундыкто-то ударил из винтовки, потом еще. Полицаи приволокли Павла. Рубашка на его грудипропиталась кровью, голова обвисла. Мороза избили так, что уже не поднялся. Каин для уверенностиударил Павлика прикладом по голове и спихнул в канаву с водой.Там его и подобрали ночью. А тех шестерых довезли до местечка и подержали еще пятьдней. В воскресенье, как раз на первый день Пасхи, вешали. На телефонном столбе у почтыукрепили перекладину - толстый такой брус, получилось подобие креста. Сначала Морозаи Бородича, потом остальных, то с одной, то с другой стороны. Для равновесия. Таки стояло это коромысло несколько дней. Закопали в карьере за кирпичным заводом. Потом уже, когда война кончилась, перехоронили поближе к Сельцу. Когда в 44-м выбили немцев, в Гродно остались кое-какие бумаги: документы полиции, гестапо. И нашли одну бумагу касательно Алеся Ивановича Мороза. Обыкновенный листокиз тетрадки в клетку, написано по-белорусски, - рапорт старшего полицейского ГагунаФедора, того самого Каина, своему начальству. Мол, такого-то апреля 42-го команда полицейскихпод его началом захватила главаря местной партизанской банды Алеся Мороза. Эта ложь была нужнаКаину, да и немцам. Взяли ребят, а через три дня поймали и главаря банды - былоо чём рапортовать. К тому же, когда в отряде набралось немало убитых и раненых, потребовали из бригады данные о потерях. Вспомнили Мороза. Он всего два дняв партизанах побыл. Селезнев и говорит: «Напишем, что попал в плен. Пусть самиразбираются». Так к немецкому прибавился еще и наш документ. И опровергнуть эти двебумажки было почти невозможно. Спасибо Миклашевичу. Он все-таки доказал истину.Но здоровья он так и не набрал. Грудь прострелена навылет, да еще столько временив талой воде пролежал. Начался туберкулез. Почти каждый год в больницах лечился.
В последнее время, казалось, неплохо себя чувствовал. Но пока лечил легкие, сдало сердце.
«Доконала таки война нашего Павла Ивановича, - закончил Ткачук.Мимо проскочила машина, но вдруг замедлила ход и остановилась. Заведующий районо Ксендзовсогласился подвезти. Машина тронулась. Заведующий повернулся вполоборота и продолжил спор, начатый в Сельце. Ксендзов менторским тоном вещал, что есть герои не чета этому Морозу, который даже ни одного немца не убил. И поступок его безрассуден - никого не спас.
А Миклашевич случайно остался в живых. И никакого подвига в этом он не видит.
Ткачук, более не сдерживаясь, ответил, что видно заведующий душевно близорукий! И остальные, подобные ему - слепые и глухие, невзирая на посты и ранги. Ксендзову всего 38 лет, и войну он знает по газетам да по кино. А Ткачук её своими руками делал.
И Мороз принял участие. Миклашевич в её когтях побывал, да так и не вырвался.
Закончилось тем, что Ткачук обозвал Ксендзова «безмозглым дураком» и потребовалостановить машину. Шофер стал притормаживать. Журналист попытался его остановить. Ткачук бросилещё несколько фраз о том, что такие люди, как Ксендзов, опасны тем, что для них всё ясно загодя.
Но так нельзя жить. Жизнь - это миллионы ситуаций, миллионы характеров и судеб.
Их нельзя втиснуть в две-три расхожие схемы, чтоб поменьше хлопот. Мороз сделал больше, чемесли бы убил сто немцев. Он жизнь положил на плаху добровольно. Нет ни Мороза, ни Миклашевича. Но еще жив Тимофей Ткачук! И больше молчать он не будет. Всемрасскажет о подвиге Мороза. Не встретив возражений, Ткачук замолчал. Ксендзов тоже молчал, уставившись на дорогу. Фарыярко резали темень. По сторонам мелькали белые в лучах света столбы, дорожные знаки, вербыс побеленными стволами...Подъезжали к городу.
Василь Быков
За два долгих года я так и не выбрал времени съездить в ту не очень и далекую от города сельскую школу. Сколько раз думал об этом, но все откладывал: зимой - пока ослабнут морозы или утихнет метель, весной - пока подсохнет да потеплеет; летом же, когда было и сухо и тепло, все мысли занимал отпуск и связанные с ним хлопоты ради какого-то месяца на тесном, жарком, перенаселенном юге. Кроме того, думал: подъеду, когда станет свободней с работой, с разными домашними заботами. И, как это бывает в жизни, дооткладывался до того, что стало поздно собираться в гости - пришло время ехать на похороны.
Узнал об этом также не вовремя: возвращаясь из командировки, встретил на улице знакомого, давнишнего товарища по работе. Немного поговорив о том о сем и обменявшись несколькими шутливыми фразами, уже распрощались, как вдруг, будто вспомнив что-то, товарищ остановился.
Слыхал, Миклашевич умер? Тот, что в Сельце учителем был.
Как умер?
Так, обыкновенно. Позавчера умер. Кажется, сегодня хоронить будут.
Товарищ сказал и пошел, смерть Миклашевича для него, наверно, мало что значила, а я стоял и растерянно смотрел через улицу. На мгновение я перестал ощущать себя, забыл обо всех своих неотложных делах - какая-то еще не осознанная виноватость внезапным ударом оглушила меня и приковала к этому кусочку асфальта. Конечно, я понимал, что в безвременной смерти молодого сельского учителя никакой моей вины не было, да и сам учитель не был мне ни родней, ни даже близким знакомым, но сердце мое остро защемило от жалости к нему и сознания своей непоправимой вины - ведь я не сделал того, что теперь уже никогда не смогу сделать. Наверно, цепляясь за последнюю возможность оправдаться перед собой, ощутил быстро созревшую решимость поехать туда сейчас же, немедленно.
Время с той минуты, как я принял это решение, помчалось для меня по какому-то особому отсчету, вернее - исчезло ощущение времени. Изо всех сил я стал торопиться, хотя удавалось это мне плохо. Дома никого из своих не застал, но даже не написал записки, чтобы предупредить их о моем отъезде, - побежал на автобусную станцию. Вспомнив о делах на службе, пытался дозвониться туда из автомата, который, будто назло мне, исправно глотал медяки и молчал, как заклятый. Бросился искать другой и нашел его только у нового здания гастронома, но там в терпеливом ожидании стояла очередь. Ждал несколько минут, выслушивая длинные и мелочные разговоры в синей, с разбитым стеклом будке, поссорился с каким-то парнем, которого принял сначала за девушку, - штаны клеш и льняные локоны до воротника вельветовой курточки. Пока наконец дозвонился да объяснил, в чем дело, упустил последний автобус на Сельцо, другого же транспорта в ту сторону сегодня не предвиделось. С полчаса потратил на тщетные попытки захватить такси на стоянке, но к каждой подходившей машине бросалась толпа более проворных, а главное, более нахальных, чем я. В конце концов пришлось выбираться на шоссе за городом и прибегнуть к старому, испытанному в таких случаях способу - голосовать. Действительно, седьмая или десятая машина из города, доверху нагруженная рулонами толя, остановилась на обочине и взяла нас - меня и парнишку в кедах, с сумкой, набитой буханками городского хлеба.
В пути стало немного спокойнее, только порой казалось, что машина идет слишком медленно, и я ловил себя на том, что мысленно ругаю шофера, хотя на более трезвый взгляд ехали мы обычно, как и все тут ездят. Шоссе было гладким, асфальтированным и почти прямым, плавно покачивало на пологих взгорках - то вверх, то вниз. День клонился к вечеру, стояла середина бабьего лета со спокойной прозрачностью далей, поредевшими, тронутыми первой желтизной перелесками, вольным простором уже опустевших полей. Поодаль, у леса, паслось колхозное стадо - несколько сот подтелков, все одного возраста, роста, одинаковой буро-красной масти. На огромном поле по другую сторону дороги тарахтел неутомимый колхозный трактор - пахал под зябь. Навстречу нам шли машины, громоздко нагруженные льнотрестой. В придорожной деревне Будиловичи ярко пламенели в палисадниках поздние георгины, на огородах в распаханных бороздах с сухой, полегшей ботвой копались деревенские тетки - выбирали картофель. Природа полнилась мирным покоем погожей осени; тихая человеческая удовлетворенность просвечивала в размеренном ритме извечных крестьянских хлопот; когда урожай уже выращен, собран, большинство связанных с ним забот позади, оставалось его обработать, подготовить к зиме и до следующей весны - прощай, многотрудное и многозаботное поле.
Но меня эта умиротворяющая благость природы, однако, никак не успокаивала, а только угнетала и злила. Я опаздывал, чувствовал это, переживал и клял себя за мою застаревшую лень, душевную черствость. Никакие мои прежние причины не казались теперь уважительными, да и вообще были ли какие-нибудь причины? С такой медвежьей неповоротливостью недолго было до конца прожить отпущенные тебе годы, ничего не сделав из того, что, может, только и могло составить смысл твоего существования на этой грешной земле. Так пропади она пропадом, тщетная муравьиная суета ради призрачного ненасытного благополучия, если из-за него остается в стороне нечто куда более важное. Ведь тем самым опустошается и выхолащивается вся твоя жизнь, которая только кажется тебе автономной, обособленной от других человеческих жизней, направленной по твоему, сугубо индивидуальному житейскому руслу. На самом же деле, как это не сегодня замечено, если она и наполняется чем-то значительным, так это прежде всего разумной человеческой добротой и заботою о других - близких или даже далеких тебе людях, которые нуждаются в этой твоей заботе.
Наверно, лучше других это понимал Миклашевич.
И, кажется, не было у него особой на то причины, исключительной образованности или утонченного воспитания, которые выделяли бы его из круга других людей. Был он обыкновенным сельским учителем, наверно, не лучше и не хуже тысяч других городских и сельских учителей. Правда, я слышал, что он пережил трагедию во время войны и чудом спасся от смерти. И еще - что он очень болен. Каждому, кто впервые встречался с ним, было очевидно, как изводила его эта болезнь. Но я никогда не слыхал, чтобы он пожаловался на нее или дал бы кому-либо понять, как ему трудно. Вспомнилось, как мы с ним познакомились во время перерыва на очередной учительской конференции. С кем-то беседуя, он стоял тогда у окна в шумном вестибюле городского Дома культуры, и вся его очень худая, остроплечая фигура с выпирающими под пиджаком лопатками и худой длинной шеей показалась мне сзади удивительно хрупкой, почти мальчишечьей. Но стоило ему тут же обернуться ко мне своим увядшим, в густых морщинах лицом, как впечатление сразу менялось - думалось, что это довольно побитый жизнью, почти пожилой человек. В действительности же, и я это знал точно, в то время ему шел только тридцать четвертый год.