Посмотрим с вами на наш герб — Государственный герб Российской Федерации.
Золотой двуглавый орёл на красном поле.
Над головами орла изображены три исторические короны, которые символизируют суверенитет страны, а также её частей — суверенных республик.
В лапах орла — скипетр и держава. Это символы государственной власти.
А на груди орла — всадник, поражающий копьём дракона. Это победа добра над злом, защита Отечества. А всадник — это святой Георгий Победоносец.
О нём-то мы с вами и перескажем древнерусскую повесть, которую перевели ещё в XI веке с греческого языка, а последний дошедший до нас пересказ был сделан в XIII веке. Конечно же, чтобы нам её прочесть, приходится переводить повесть с древнерусского на современный русский язык.
Но сначала скажем несколько слов о святом Георгии. Жил он в конце третьего века от рождества Христова в Каппадокии (Малая Азия, территория современной Турции), бывшей тогда под властью Римской империи. Как говорят, был он сыном знатных родителей и ещё в юном возрасте вступил в армию. Слыл он замечательным, бесстрашным воином. Служил в войсках римского императора Диоклетиана. В те века в Риме господствующей религией было языческое многобожие, а христиане подвергались нападкам, их бросали в тюрьмы, пытали, всячески истязали, требуя отказаться от Христовой веры. Так и святой Георгий, хранивший верность своим христианским убеждениям, в свой час с терпением и мужеством перенёс истязания своих гонителей-язычников и был казнён в 303 году всего около тридцати лет от роду.
С распространением христианства в Византии началось и почитание святого Георгия, примерно века с V. Его считали своим заступником византийские императоры. Их примеру следовали и русские князья.
А знаменитый князь киевский Ярослав Мудрый при крещении принял имя Георгий.
Примерно с X века на Руси, особенно в южнорусских землях, святой Георгий становится чуть ли не самым почитаемым среди православных святых.
Наибольшую известность получило повествование об одном из эпизодов в жизни святого Георгия — его победе над чудовищным змеем, то есть драконом, и об освобождении царской дочери от неминуемой смерти. Об этом и говорится в древнерусской повести, дошедшей до нас из далёкого XIII века и называемой «Чудо Георгия о змие». Вот что рассказывается в этой повести.
Был в древности город, который назывался Гевал. Был это город обширный, многолюдный. Жители его были язычниками, поклонялись деревянным языческим идолам, и, как говорится в повести, «отвернулись они от Бога, и Бог отвернулся от них». Стоял этот город на берегу большого озера. И вот так случилось, что поселился в этом озере огромный и страшный змей. Каждый день выходил змей из глубины, с угрожающим свистом нападал на людей и утаскивал их на дно. Ужас объял жителей города Гевала. Отправились они за советом к царю. Но что мог поделать со страшным змеем царь?
Вот как он им ответил:
— Чтобы умилостивить змея, будем каждый день отдавать ему кто сына своего, а кто дочь. А когда дойдёт очередь до меня, то и я отдам свою дочь.
Что было делать? Так по очереди и верховные вожди, и самые простые граждане отдавали проклятому змею по одному из своих детей.
Стон и плач стояли в городе Гевале.
И вот наступил день, когда все жители города отдали своих детей страшному змею. Тогда вновь отправились они к царю и сказали ему:
— Все мы отдали своих детей, одного за другим. Что повелишь нам делать дальше?
И отвечал им царь в большой печали:
— Отдам и я единственную мою дочь.
И позвал он слуг, и призвал к себе дочь, и повелел, обрядив её в лучшие наряды, отвести на берег озера. Горько плакал царь-отец, горько плакали все приближённые царя и слуги. Но ничего не поделаешь, отвели царевну на берег озера да там её одну и оставили.
И вот что говорится дальше в древнерусской повести: «Святой же и великий мученик, страдалец за веру Христову Георгий, чтимый Небесным Царём воин, который жил и по смерти, сияя великими чудесами, по Божьему соизволению желая спасти нас, гибнущих, и избавить город наш от этой напасти, в тот же час оказался на месте том в виде простого воина, идущего с боя и спешащего в родные места».
Увидел святой Георгий роскошно одетую девицу, стоящую на берегу озера, и спросил:
— Что ты тут делаешь одна?
А царская дочь, ничего не объясняя, только сказала ему:
— Поскорее отойди отсюда, господин, иначе погибнешь.
Не понял Георгий:
— Разбойники, что ли, тут нападают или другое что?
Тогда она поведала:
— Здесь, в озере, гнездится страшный змей. Ты молод и красив, жаль мне тебя, очень тебя прошу, отойди отсюда, чтобы не погибнуть в лапах страшного змея.
— А ты почему не уходишь и не спасаешь себя? — спросил её Георгий.
Он попросил рассказать ему всю правду и пообещал не оставить её в беде.
И тогда поведала ему царская дочь грустную повесть о своём родном городе.
— Послушай, господин мой. Я — дочь здешнего царя. Как видишь, город этот большой и богатый, всего в нём вдоволь, и отец мой не хочет покинуть его. Но живёт здесь в озере страшный и кровожадный змей и, выходя из озера, поедает много людей. И вместе с царём, отцом моим, порешили люди, чтобы умилостивить змея, отдавать ему каждый день в свою очередь сына или дочь. Дошёл черёд и до отца. И решил он, как и было обещано людям, отдать меня, свою единственную дочь, змею на съедение. А теперь ты знаешь всё. Уходи отсюда поскорее, иначе, может, и ты не спасёшься.
Услышав это, святой Георгий воскликнул:
— Не бойся, девица!
И, взглянув на небо, вознёс молитву Богу и просил Его оказать ему милость и повергнуть лютого зверя к его ногам, чтобы люди этого города поверили в единого Бога и отказались от своего языческого, идольского многобожия.
Но тут внезапно воскликнула царская дочь:
— Беги отсюда, слышу я страшный свист злобного чудища!
В тот же миг взбурлили воды озера, и появился огромный змей, и раскрыл свою страшную пасть, и, издавая оглушительный рёв, ринулся на девушку и святого Георгия. Но не устрашился могучий воин и вскричал:
— Во имя Иисуса Христа, сына Божия, покорись, жестокий зверь, и ступай вслед за мною.
И, как говорится в повести, «тут же силою Божьей и великого мученика за веру Христову Георгия подломились колени у страшного змея».
И обратился Георгий к царевне, говоря:
— Сними свой пояс и поводья с моего коня, обвяжи ими голову змея и веди его в город.
Она послушалась. И вслед за ней послушно поплёлся страшный змей. Впереди же шагал святой Георгий со своим конём.
А в городе в это время стояли плач и стон, и царь с царицей убивались о единственной дочери своей. И что ж они видят?
Идёт воин с конём, а следом их дочь ведёт страшное чудовище на поводу.
И напал на них страх великий, но святой Георгий сказал им:
— Не пугайтесь. А только веруйте во Христа и увидите своё спасение.
— Как зовут тебя, воин? — спросил его царь.
— Георгием зовут.
И тут все жители воскликнули:
— Через тебя уверовали мы в единого Бога и сына его Иисуса Христа!
А святой Георгий выхватил свой меч и отрубил чудищу голову. Царь с царицей и все спасённые жители города подошли к Георгию и поклонились ему, и воздали ему хвалу и Богу, по чьей милости совершил великий чудотворец Георгий это чудо.
И повелел царь построить церковь во имя святого Георгия и украсил эту церковь золотом и драгоценными камнями.
А святой Георгий, увидев их веру, свершил ещё одно чудо. Он послал жителям города свой щит и велел повесить его в церкви над алтарём. И повис его щит в воздухе, ничем не удерживаемый, как сказано в повести: «во все времена на веру неверным».
Добавим от себя, что главный день памяти святого Георгия — день его гибели — 23 апреля, или 6 мая по новому стилю.
Последняя четверть-конец XIV века. Ростовские земли
48,7 × 33,6 × 2,2 см. Дерево (липа), доска цельная, шпонки отсутствуют, неглубокий ковчег, паволока отсутствует, левкас, темпера.
Происхождение не установлено. Находилась в собрании С. Н. Воробьева (Москва), купившего икону в Москве в 2002 г. Приобретена для музея в 2008 г. Инв. № ЧМ-438.
Раскрыта в 2002 г. С. Н. Воробьевым. Повторно реставрирована в 2008 г. М. М. Бушуевым (ГРМ).
Вставки нового тонированного левкаса в верхнем и нижнем углах и на левом поле. Значительные поздние мастиковки с записью оставлены на правой ноге коня и его крупе с частичным заходом на фон, мелкая вставка на шее коня. Незначительные выкрошки грунта по всей поверхности. Красочный слой потерт, особенно по теневым частям лика, на синих одеждах Георгия, на границах соприкосновения фона с нимбом. По всему среднику и на полях многочисленные следы от гвоздей, крепивших оклад. Авторские киноварные надписи, двойная отводка по лузге и копье хорошей сохранности.
Композиция иконы основана на одном из эпизодов византийской легенды, входившей в цикл чудес святого Георгия и известной с IX в. в памятниках письменности как «Чудо святого великомученика Георгия о змие». Ее иконография следует краткому изводу сцены (который соответствует лишь кульминационному моменту этого текста), получившему распространение в искусстве XIV–XV вв. В данном случае, однако, выбран самый лаконичный и весьма редкий иконографический вариант, лишенный каких-либо повествовательных подробностей: отсутствует благословляющая десница Божия; святой представлен без щита, постоянного атрибута воина; нет и намека на характер и место действия – не только обычных горок, но даже позема, иногда использовавшегося для самых кратких изводов. Скачущий на черном коне Георгий поражает копьем змия, извивающегося прямо на светлом фоне иконы, причем действительно имеющего вид змия, а не дракона (как он изображен на большей части икон этого сюжета) – без крыльев и когтистых лап. Подобные изображения встречаются редко: таким змий показан, например, в происходящей с Пинеги иконе ростовского круга из собрания М. В. Розановой (Британский музей, Лондон), или в произведении первой половины XVI в. (?) из собрания И. С. Остроухова (ГТГ). Однако самая близкая аналогия – икона рубежа XIV–XV вв. ростовского происхождения из собрания К. В. Воронина, представляющая уже следующий этап развития сюжетной композиции. Но и в ней повторяется такая особенность, как намеченный рисунок чешуи змия. Контраст между крупным, с трудом вписанным в поле средника конем, не летящим, а тяжело скачущим, и подчеркнуто маленьким, хрупким, совсем не похожим на злого дракона змием, к тому же окрашенным в небесно-голубой цвет, лишает икону обычного для таких сцен акцентирования идеи змееборства: противопоставления веры и добра злу, язычеству. Памятник словно воскрешает древнюю византийскую традицию изображения Георгия-всадника или конного воина-триумфатора и напоминает редкие примеры сцены, где змия вообще нет, хотя сохраняется поза святого, замахнувшегося копьем и наносящего удар, как на новгородском памятнике конца XIV в. из погоста Любони (ГРМ). Между тем спокойно опущенный хвост коня более соответствует иноходи, чем стремительному бегу животного.
Другие особенности композиции – скачущий галопом конь, высоко занесенная рука всадника, вонзающего копье в раскрытую пасть дракона, а также широко развевающийся за спиной, словно наполненный энергией движения красный плащ, – типичны для икон XIV–XV вв. Несмотря на лаконичность иконографии, очень подробно и достоверно изображена конская упряжь: высокое седло и две попоны (как полагалось при торжественном выходе наездника), сбруя, решма, киноварные ремни и ленты, элегантно перетягивающие круп, и особенно завязанные на ногах красные шнуры, реющие при беге. Парадный вид лошади соответствовал значительности седока-победителя, – очевидно, что в основе композиции лежал древний, видимо византийский, образец.
Лаконичное, лишенное какого-либо нарративного контекста изображение уподобляло образ Георгия, воина и змееборца, геральдическому знаку-символу, что усиливалось еще одной иконографической приметой образа – черной мастью коня, – сближающей его с небольшой группой произведений, в основном среднерусского происхождения, отличающихся этой редкой особенностью: с иконой середины XIV в. из собрания А. В. Морозова (ГТГ), упомянутым ранее пинежским образом из коллекции М. В. Розановой, иконой XV в. (?) из собрания Р. Лакшина (Швейцария), двумя иконами последней трети XV в. из частных собраний и несколькими памятниками XVI столетия. Образ из собрания Музея русской иконы среди них оказывается одним из самых ранних.
Убедительного объяснения замене традиционного белого цвета коня в этой сцене не существует. Антитеза «белое – черное», означающая «жизнь – смерть», «рай – ад», «свет – тьма», в христианском понимании отнюдь не сводилась к противопоставлению добра и зла. Ею пронизаны библейское повествование, литургическая поэзия и колористическая символика живописной структуры иконы. Смерть Христа, ставшая залогом новой жизни, предопределила отношение к «концу» и «тьме» как к «началу» и воскресению, поэтому и семантика черного в иконописи была неоднозначной. Наряду с белым, красным и рыжим черный конь упоминается в библейских текстах, прежде всего в Апокалипсисе. По толкованию Андрея Кесарийского, всадник на черном коне, появившийся в момент снятия Третьей печати (Откр. 6, 5–6), означает «плач об отпавших от веры во Христа по причине тяжести мучений». Георгий, стяжавший венец победителя своим триумфом над невероятными мучениями, «смертию смерть поправший», мастью своего коня мог символически отменять наказание апокалипсического образа, подобно тому как наступивший на голову змия Христос своей Жертвой и Светом отменил черную тьму ада и смерти.
Иконографические особенности иконы, более всего сближающие ее со среднерусским или ростовским кругом, согласуются с ее художественным стилем, также тяготеющим к искусству ростовских земель. Архаичные приемы обработки лицевой стороны – чуть намеченный ковчег, исполненный аурипигментом фон с двойными киноварными рамками и двуцветной красно-коричневой лузгой, яркие, крупно нанесенные надписи – восходят к живописной традиции северо-восточных земель середины – второй половины XIV в.
На нее указывают и технические особенности: отсутствие паволоки, исполненное без санкирной основы с помощью аурипигмента личнóе письмо, положенное на слои прозрачной легкой прокладки с длинными тонкими белильными светáми, а также подвижный и активный завершающий рисунок, придающий абрисам мягкую объемную форму. При минимальных средствах мастер достигает эффекта высокого рельефа, почти скульптурности лика, сам тип которого – удлиненный, с выпуклым лбом и сдвинутой назад прической, придающий образу скорбно-величественное выражение, – также принадлежит искусству последних десятилетий XIV столетия
Этому времени более всего соответствует контраст между скругленными монументальными формами и пронзительно острыми, хрупкими деталями, складками (оттянутые края платья Георгия или конусообразно сложенный конец плаща), а также между чуть гипертрофированными подробностями: непомерно увеличенная и вытянутая рука Георгия и его маленькая нога, оттягивающая стремя. С ростовской живописной традицией памятник уверенно сближает не только характер композиции, обладающей насыщенной плотностью и активностью, когда за счет движения по диагонали вытягиваются все ее составляющие (копье – рука Георгия – его непомерно вытянутое хрупкое тело – нога, движение которой сливается с поступью лошади), но и, особенно, прозрачный и нежный колорит, сочетающий сгущенные цвета коричневых и красных со светлыми охрами, аурипигментом и тающей голубой краской.
Опубл.: Музей русской иконы. Восточнохристианское искусство от истоков до наших дней. Каталог собрания. Том. I: Памятники античного, раннехристианского, византийского и древнерусского искусства III–XVII веков / Под ред. И. А. Шалиной. М., 2010. Кат. № 2. С. 50–53 (текст И.А. Шалиной).
Как известно, св. Георгий принял мученический венец в 303 г. н.э. И уже на одной из сорока керамических икон, найденных в Македонии и датируемых IV-VI вв., мы видим его именно змееборцем. То есть змей с раннехристианских времен иконографически является олицетворением инфернальных сил. Что и понятно, ибо еще для библейских писателей змей - символ коварства, свирепости, зла; самого князя тьмы они называют так же, только с определением «древний».
Наиболее ранние изображения всадника из интересующего нас сюжета встречаются на родине Георгия - в Каппадокии, с X-XI вв. Образ дракона, судя по сохранившемуся наследию, в православном искусстве впервые появляется на страницах греческой псалтыри Лобкова (IX в.). Безымянный автор миниатюр истолковывал поражение гада Крещением Христовым: «стерл еси главы змиев в воде: ты сокрушил еси главу змиеву » (Пс. 73: 13-14). Из греческого мифа об аргонавтах известно, что Медея после убийства собственных детей улетала на колеснице, запряженной двумя крылатыми драконами. В свою очередь Деметра дарила Триптолему колесницу с такой же упряжкой. Морское чудовище, охранявшее Андромеду, иногда тоже представлено крылатой рептилией. Однако на вазах, монетах, рельефах, настенных росписях чаще всего мы находили Ладона, Пифона, фиванского дракона, принадлежавшего Марсу, и др. только в виде обычных больших гадюк. Их лобковский «потомок» отличается от гадюки лишь наличием неких ассоциативных, зачаточных крылышек. Но на одной египетской фреске Солнечный Змей написан с развитыми крылами и даже с четырьмя лапами, которые, правда, пластически никак не связаны с крыльями. Ветхозаветный сородич его - Летучий Змей - упоминается пророком Исаией в череде эсхатологических «персонажей» (Ис. 34: 15). Христианским художникам понадобилось еще не одно столетие, чтобы «вырастить» крылья дракону и тем более увязать их с лапами. Свое хрестоматийное обличье он приобретет лишь к началу 2-го тысячелетия.
И здесь удивляешься, прежде всего, одному никем не замеченному обстоятельству: каким образом на крыльях представителя ада оказалась инакопь? Ведь ее наносили лишь на те детали, которые указывали на их Божественную обусловленность (клав, ризы Богомладенца и Вседержителя, обложка Евангелия и пр.)?
Для чего нужны крылья существу, не имеющему хребта (во всяком случае, на иконах оно выглядит беспозвоночным, как червь)? Понятно же, что оно в таком виде летать не может. Тут смысл кроется, конечно, в символике. И все-таки неотвязно возникает вопрос: почему иконники не изображали змея-дракона с позвоночником (что-то наподобие крылатого динозавра, например, каким его часто гравировали на Западе, особенно в XVII веке)? Были, думается, причины у них писать так, а не иначе.
Поскольку икона «Чудо Георгия о змие» показывает нам, прежде всего, битву между добром и злом, то логично данные два противоборствующие образа аналитически сопоставить друг с другом.
И мы увидим: святость великомученика просвечивает сквозь лик, чем и открывается в человеке образ Божий. Именно такой лик - носитель небесной красоты, т.е. совершенный - древние греки означали термином eidos.
Но антагонистичной противоположностью ему всегда будет личина; понятие о ней о. Павел Флоренский связывает изначально со словом «маска», - то, «чем отмечается нечто подобное лицу, похожее на лицо и принимаемое за таковое, но пустое внутри как в смысле физической вещественности, так и в смысле метафизической субстанциональности».
Следует обратить внимание на эту «пустоту внутри». В русском языке большинство слов, связанных со словом «пустой», имеют негативное значение: «пустомеля», «пустозвон», «пустовора» (каша из ячменной муки, т.е. «пустая»), «пустельга» (кроме птицы, так называют пустого человека, а еще - глупость и пустую болтовню; белорусское «пустольга» - «пустая голова»), «пустодомство» (бессодержательность, отсутствие того, что необходимо), «пустосвят», «пустоцвет» и т.д. Этимологически «пустой» связанно с древнепрусским paust - «дикий» и родственно греческому pauo - «прекращаю», отсюда - «пустыня» - безблагодатная, неплодородная земля, место обитания нечисти, а потому - поле духовной брани с ней святых подвижников.
Примечательно, что до XVII века на всех известных нам новгородских иконах «Чудо св. Георгия о змие» нет никакой растительности, действие поистине происходит в пустыне.
Еще удивительней другое обстоятельство, подмеченное о. Павлом Флоренским: « <...> как немецкие предания, так и русские сказки признают нечистую силу пустою внутри, корытообразной или дуплообразной, без станового хребта - этой основы крепости тела, лже-телами и, следовательно, лже-существами». Прямо противоположный пример - явление Бога Моисею: «ты увидишь Меня сзади» (Исх. 33: 23). Хотя здесь имеется в виду не созерцание сущности.
Но вот какое интересное мнение пришлось нам услышать от талантливого богослова иконы М. В. Васиной: «"Праздник" , что и "праздность", тоже происходит своим смыслом от "пустого". Значение его, правда, другое. Эта пустота от высвобожденности места для Бога. Вместимость пустого дольнего для радости о Боге, для Духа Свята.
У ветхого эйдоса - одна перспектива - икона, собственно платоновский эйдос изжил себя, воцерковился в эйкон, в другом случае он превращается в идеал-идол, затмевающий собой истину (заслон). Потому язык собственно спекулятивный с умозрением и идеалами, в строгом смысле неуместен в отношении иконы. Кстати, маска у греков, она же эйдос, была предпочтительнее для них, онтологичнее, чем подверженное изменениям лицо. Она скрывала в себе не пустоту, но сохраняла от случайностей преходящего. Неловкая попытка самотождественности. Властным жестом сущности, незыблемого истока всех вещей космоса, она вынужденно опреде ливает зыбкость лицевых индивидуумов. Овеществляет лицо согласно известному платоновскому выражению, по которому не мир существует для человека, но человек для мира. Потому масочность для греков - возможность говорить о вечном человеческими судьбами, совершенный язык чего явила античная трагедия».
Тем не менее, Марина Вадимовна Васина говорит об античном отношении к маске. А если «праздник» этимологически и связан со словом «порожний» в смысле «высвобожденности места для Бога», то это лишь один из аспектов в понимании данного вопроса. Ведь Церковь сознательно не приняла с самого начала никаких масок. Вовсе не случайно в русском фольклоре родилась поговорка: «На Руси все беды от праздников». Господь рассказывал в притче о доме, выметенном и убранном, т.е. приготовленном к празднику, но входят и живут там злейшие духи. Свято место пусто не бывает. Страшные слова произносит Христос: «Се, оставляется вам дом ваш пуст » (Лк. 13: 35). Не «вместимость пустого дольнего для радости о Боге, для Духа Свята» имел же в виду Спаситель! Все-таки можно проводить параллель между понятием «пустотой» и безблагодатностью, злом, небытием.
Многократно высказанная святыми Отцами мысль в устах аввы Дорофея прозвучала так: «зло само по себе есть ничто, ибо оно не есть какое либо существо и не имеет никакого естества». Поэтому и змей - не реальное биологическое пресмыкающееся, а именно лжесущество; «оно становится реальным (злом) в извращении разумной воли, уклоняющейся от Бога к небытию». Согласно учению Отцов, и у бесов остается свобода воли, дарованная Творцом людям и ангелам. У змея мы видим и крылья, и голову, и ноги, но все в нем искажено до уродства: крылья стали не ангельские, а как у летучих мышей, голова не антропоморфная, а звериная, ноги же превратились в лапы. Между тем как, по Дионисию Ареопагиту, ноги у Ангелов символически указывают «на подвижность, быстроту и пригодность к вечному стремительному движению к божественному. Почему богословие и изобразило ноги святых умов окрыленными. Крылья указывают ведь на быстроту восхождения, небесность, направленность вверх и благодаря стремлению вверх удаленность от всего приниженного; а легкость крыл - на полное отсутствие приземленности и возможность совершенно чистого и неотягченного подъема».
Подкрылки, называемые подпапоротками, на наш взгляд, для того и изображались, чтобы придать крыльям легкость, о которой говорит Ареопагит. Но в большинстве примеров у змеиных крыльев нет подпапоротков. Однако ноги-лапы всегда соединены воедино с крыльями и всегда того же цвета, что и голова, т.е. между ногами, крыльями и головой существует цветовая семантическая связь, которая и прочитывается, благодаря системе Дионисия. Если «богословие изобразило ноги святых умов окрыленными», исходя из их вечного и стремительного движения к божественному, то речь здесь идет о свободном выборе Ангелами этого движения, другими словами, речь - о свободе воли; аналогичный вывод следует и из символики крыльев. Свобода воли, повторяем, сохраняется и у бесов, но она обращена на движение к небытию. Соединение воедино крыльев и лап основывается на потенциальной возможности: «Куда хочу, туда ползу и лечу». К дару свободы следует прибавить, по крайней мере, еще один: способность мыслить. Вот дары Бога, оставленные падшим ангелам, и отображены живописными средствами: обычно цветом, имитирующем золото, реже - белым, красным или каким-нибудь другим, но обязательно световидным, иногда даже и упомянутой инакопью, горящей на окрыленных ногах-лапах и звериной голове.
В тех случаях, когда под крыльями змея писались подпапоротки, древние художники старались эту мысль лишь усилить.
Символика хребта, по Дионисию Ареопагиту, указывает «на совокупность всех живительных сил». Какая может быть живительная сила у лжесущества, лишенного Божественной благодати? Разумеется, никакой.
Отсюда у него нет ни «совокупности живительных сил», ни самого хребта за ненадобностью.
Осознание представителя ада, не имеющим спинного хребта, и диктовало иконникам писать не а-ля диснеевского динозавра с крыльями, а крылатого змея без позвоночника, трактовать его как лжетело.
Змей и эйдос - антитетические понятия.
В Чине погребения литургическое богословие свидетельствует: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений».
Змей же - самое большее - личина.
На всех русских иконах св. Георгий поражает его копьем не в глаз, а в пасть. Вежды, по Дионисию, символизируют «хранение богозрительных уразумений». Поскольку бесы узнавали и, признавая за Судию, боялись Сына Божия, то рискнем вымолвить, что и они хранят богозрительные уразумения, которые им были ведомы до низвержения с неба. Потому копье и попадает не в глаз, а в пасть. Главное духовное предназначение рта у человека - возвещать Слово Господне, быть орудием Логоса, но пасть змея - «транслятор» богохулений и лжи. Георгий бьет в самую сердцевину зла - в жало смерти, которое почти всегда прокомментировано по-адски огненно-кровавым языком, торчащим из оскаленной пасти. То же самое мы видим и на древней керамической иконе из Македонии.
Здесь своеобразным намеком получает развитие тема воскресения. Вспомним вдохновенное «Слово огласительное свт. Иоанна Златоуста на Святую Пасху»: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» По древней славянской редакции, св. Георгий, «яко пленных свободитель» (тропарь), обращается к освобожденным с поучением. «Соответственно этому в древнейших русских изображениях Георгия-воина преобладают черты проповедника христианства, мученика». Из духовной смерти при жизни, язычники, крестившись, воскресают христианами в жизнь вечную.
Живопись и литература на Руси были двумя берегами одной реки, называвшейся Православием.
Далеко не случайна и курчавость волос св. Георгия. Характерная округлость прядей невольно вызывает в памяти старинное славянское слово вълна - «во лна» (овечья шерсть). В ветхозаветной Церкви человек, приходя к Богу, наряду с другими жертвами, приносил Ему и шерсть закланного животного, которая возлагалась непосредственно на жертвенник и сжигалась. В мученическом подвиге св. Георгия изографы видели, безусловно, самопожертвование во имя Божие; и курчавостью волос заостряли на этом внимание.
Что, впрочем, не следует воспринимать как норму, требующую от изографов всех мучеников писать курчавыми. Речь идет об одном из многочисленных концептуальных приемов.
Икона показывает нам «тайные и сверхъестественные зрелища». Разворачивается мистическая брань между добром и злом. Но странная картина: чаще всего «Георгий не делает усилий, его господство над врагом выглядит как нечто извечное и предопределенное свыше». В новгородской иконописи до XVI в. все святые воины-змееборцы, восседающие на конях, никогда не усекают змея мечом, а колют его копьем. И всякий раз рука каждого воина удерживает копье без признаков какого бы то ни было напряжения. Копье и эта «победа без усилий» находятся, очевидно, в определенной взаимосвязи.
И взаимосвязь действительно есть. Надо знать порядок применения оружия в средневековом сражении. Пояснение к такому порядку дает академик Д.С. Лихачев: «копье было оружием первой стычки и почти всегда ломалось в ней» . Георгий побеждает молниеносно, причем, не ломая копья, ибо побеждает не столько своей силой, сколько Божией.
По этой причине на остроуховской иконе из-за спины Победоносца выглядывает щит с ликом солнца. Щит - символ и атрибут защиты: само слово «за-щита» говорит об охранении человека. Будет ошибкой видеть в изображении солнца «рудименты языческого солярного культа». Солнце - довольно устоявшийся символ Христа. Здесь проводится мысль о всеспасительной роли Сына Человеческого. Да и то, что за редкими исключениями св. Георгий скачет на белом коне и вправо (от зрителя), показывает нам, Чья сила движет змееборцем. По Дионисию Ареопагиту, образ коней означает «покорность и послушность, причем белые указывают на светлость и как бы особую родственность божественному свету, вороные - на сокровенность» . В нередких новгородских и псковских «исключениях» Георгий сидит именно на вороном коне, а если и скачет влево, то слева же и находится сегмент мандорлы со Христом . На московские и суздальские памятники (особенно с XVI в.) данное правило не распространяется.
После трактовки Дионисия Ареопагита занятно читать, что «белый конь выглядит как символ душевной чистоты» (кого? Лошади?!) и что «блистающий белизной конь - это подобие апокалиптического «бледного коня». Если конь блистает, то он ослепителен, а не бледен. Белый цвет здесь - символ, синоним трансцендентного Божественного света, проникающего по сю сторону бытия. Поэтому изображение белого коня в качестве неподобного символа прикровенно напоминает о силе Божией, побеждающей зло (подчеркнем: силе, а не Ипостаси). Увязывание жития св. Георгия с Апокалипсисом, по меньшей мере, надуманно и нелогично. В свое время имел место, конечно, так называемый апокрифический апокалипсис св. Георгия, но связывать его с Откровением св. Иоанна Богослова нет никаких оснований.
Изображение вороного коня в данном сюжете восходит, надо полагать, к известной агиографической редакции, где говорится о явлении Победоносца на битву из небесного мира. Иконописцы хотели по-Ареопагитовски особо отметить сокровенность этого явления. И наиболее тонкие из них, желая избежать черного цвета, символизирующего ад, заменяли его темно-синим, или корректировали «его семантику сине-голубыми бликами». Что дополнительно обращало внимание молящегося на принадлежность коня небесному миру.
Применение в данном случае неподобного символа было вполне оправданным, т.к. отвечало духу 82-го правила Трулльского Собора: требовалось «верно передать конкретный исторический образ» св. Георгия «и в нем раскрыть другую реальность - реальность духовную», «передать средствами искусства, при помощи известной символики, отблеск божественной славы». Неподобный символ антиномически уравновешивался символами подобными (рука Христа или поясное изображение Спасителя, змей, горки…). Неподобный символ уводился на второй смысловой план, потому что он принадлежит немоленному образу коня. Его задача - ярче выявить образ св. Георгия, заявить об иерархическом превосходстве Победоносца над вражьей силой.
Тема антагонистичной борьбы света и тьмы - очевидна. Особенно она заметна на иконе из с. Манихино: змей здесь выползает не из воды, а из пещеры; по диагонали от пещеры к мандорле выстраивается хорошо прочитываемая антиномия: «небытие (тьма пещеры) - бытие (битва Георгия со змием) - сверхбытие (мандорла с Руцей Божией)». Композиция оказывается от угла до угла под сенью креста, типа «Андреевского», образованного пересечением мысленной диагонали от пещеры к мандорле с диагональю копья. В центре иконы сокрыта монограмма «X», означающая имя Того, Чьей силой побеждается зло.
Приниженное же положение змея показывалось тем, что царевна Елизавета вела его на собственном пояске, привязанном к рогу , ибо рог, по Дионисию Ареопагиту, символ непобедимости; да и в Ветхом Завете он выражал могущество, честь и славу царей.
Со временем тема змееборчества настолько становится популярной вообще в европейском искусстве, что начала вытеснять все другие мотивы иконографии каппадокийского великомученика-змееборца.
Не доверяя художествам, совершенно иначе к Победоносцу отнесся ученый мир.
Светские литературо- и искусствоведы - та генерация европейской и российской интеллигенции, которая выросла и выращивается на проязыческом отношении к миру, для которой нет «разницы между духовностью и искусством, между житиями святых и сказками, между молитвой и пением, между философией и богословием», - все они, гордые знанием и образованием, сводили житие св. Георгия лишь к легенде, к фольклору, к мифу, словом, к игре коллективной или индивидуальной фантазии - к тому, чем они сами, собственно, и занимались. Подобное даже стало считаться хорошим тоном и признаком истиной «научности».
Получалась странная ситуация: великомученика, некогда победившего одного из князей лжи, «научно» превратили… в лжесвятого.
Да, «в течение долгого времени сосуществовали две группы жизнеописаний святого Георгия: каноническая и апокрифическая. Древнейшим представителем второй группы является так называемый Венский палимпсест, относящийся к V веку. Папирусные фрагменты "Деяний Георгия" VI века были найдены в 1937 году в пустыне Негев в Палестине. Вслед за ними появилось много подобных греческих апокрифических текстов, которые в научной литературе принято называть (по месту их хранения) Афинским, Венецианским, Парижским и т. д. Суть их заключается в том, что мучения святого Георгия происходят при вымышленном царе Дадиане в Персии (но иногда - в Лидде, как, например, в каноне Романа), в присутствии от двух до семидесяти двух царей, причем святой трижды умирает и воскресает. Наряду с апокрифическими житиями существует и некоторое количество апокрифических чудес мученика, таких, как, например, чудо с поясом, встреча с бесом», уже упомянутый апокалипсис святого Георгия. «Большую популярность приобрели апокрифы и у других христианских народов, в частности на латинском Западе, сохранились они и на сирийском, арабском, коптском, эфиопском и других восточных языках. С развитием этого жанра народной литературы житие святого украшалось все новыми фантастическими подробностями и преувеличением силы пыток и их числа. В частности, распространение неканонических сказаний о великомученике приняло на Западе такие масштабы, что они попали под запрещение так называемого Decretum Gelasianum, принадлежащего, правда, не Папе Геласию (492-496), а более позднему времени (подобное "удревнение" должно было придать осуждению апокрифов Церковью больший авторитет)» .
Но наряду с апокрифами сохранились же «достоверные, вполне православные по своему духу, свободные от фантастических подробностей и согласующиеся с исторической реальностью тексты жизнеописаний святого Георгия. Житие великомученика служило темой для византийских писателей и риторов, таких, как святой Андрей Критский, Аркадий Кипрский, Феодор Квестор, святитель Григорий (Георгий) Кипрский, Патриарх Константинопольский. Православную агиографию святого Георгия достойно увенчал труд византийского богослова X века - создателя полной православной Минеи блаженного Симеона Метафраста» .
Для нас путь трансформации св. Георгия в фольклорного героя, а на самом деле в лжесвятого был, разумеется, не приемлем. Еще античные греки несуразное устроение, оказывающее сопротивление устрояющей его форме, называли «меоном», означавшим «не -сущее». Тогда, действительно, надо будет согласиться с деканонизацией святого, произведенной Ватиканом в ХХ веке.
Чего мы, естественно, не можем себе позволить, зная хотя бы глубочайшее почитание Победоносца русскими людьми до сего дня. «Лжесущество» не способно откликаться на молитвы, помогать просящим и, тем более, соборно христианами почитаться.
Для нас самой надежной основой анализа было учение святых отцов, трезвенное доверие преданиям о св. Георгии и воззрение православной Церкви на ее собственное искусство.
На иконах с таким названием изображается одно из самых известных чудес, совершенных великомучеником Георгием Победоносцем.
Существуют различные редакции Чуда о змие. Все они восходят, вероятно, к старой устной традиции, которая бытовала на почве Малой Азии.
Историки древнерусской литературы считают, что «Чудо Георгия, како избави дщерь цареву от змия» было известно на Руси уже с XI века. В русских списках чудо о змии излагается в двух вариантах. В первом из них - события, описываемые в чуде, происходят прежде мучения Георгия, во втором - после смерти мученика, и к чуду о змии добавляется чудо о житии. Редакция чуда «по смерти» много короче, но смысл описываемых событий остается тот же. Списки, относящиеся к первому варианту, повествуют о царе града Лаосия Селевине, который поклонялся Аполлону, Гераклу, Скамандру и Артемиде. Господь насылает на город бедствие: в озере недалеко от града «возгнедися» змей «сии речь дьявол кровопивец». Царь пытается осилить змея войсками, но напрасно; тогда он предлагает народу жертвовать в пищу змию детей, от богатых и до бедных, начиная с него царя. Когда народ изъявил согласие, царь готовит дочь на смерть; но им овладевает раскаяние, и он предлагает народу за выкуп оставить ему дочь, но народ не соглашается. Девицу выводят на съедение змею. „В то время случися греческому войску от перския брани возвратитися с победою, в них же бе храбрый воин, именем Георгий". По повелению Божию, он один уклонился в сторону к озеру и увидел девицу. Девица уговаривает его уехать поскорее, но он обещает ей свою помощь, если она уверует в Иисуса Христа. Из ответа девицы видно, что отец ее преследовал христиан. Георгий взывает к небу о помощи, и с неба слышится ободряющий его глас. Змей выходит из озера на берег и прыщет ядом на Георгия; святой заклинает его именем Божиим, и змей начинает лизать его ноги. По повелению Георгия, царевна на своем поясе ведет змея в город. Горожане разбегаются в ужасе. Георгий предлагает им уверовать в Бога, обещая убить змия; в противном случае грозит пустить его на город. Когда Георгий убивает змия, царь обращается к Богу с благодарственною молитвою. Призванный Георгием епископ Александр крестит в 15 дней сорок тысяч человек. Из земли истекает водный источник, исцеляющий всякие недуги. Георгий уезжает, провождаемый людьми града с великим плачем. Царь строит в его имя церковь, и царевна, нареченная Марией, посвящает себя Богу.
В изображениях Георгия-змееборца различают развитый и краткий изводы. В кратком изводе изображается Георгий Победоносец на коне, поражающий копьем змия. В развитом варианте в композицию кроме святого Георгия включаются град Лаосия, царевна, которая ведет на поясе змия, усмиренного Георгием, к граду, царь Селевин. Изображение святого на коне восходит к позднеантичной и византийской традиции изображения триумфа императоров. Древнейшие изображения «Чуда о змие» встречаются в росписях пещерных храмов Каппадокии. В древнерусском искусстве такие изображения встречаются в росписях храмов с XII века. Самые ранние иконы с Георгием-змееборцем относятся к XIV веку. Например, новгородская икона «Чудо Георгия о змие» середины XIV века из Третьяковской Галереи.
Литература:
1. Лазарев В. Н. Новый памятник станковой живописи XII века и образ Георгия-воина в византийском и древнерусском искусстве.// Русская средневековая живопись: статьи и исследования. — М., 1970.
2. Виноградов А. Ю., О. Н. А., Турилов А. А., О. В. Л., Жарикова Т. А. и др. Георгий. // Православная энциклопедия. Том X. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 665-692.
3. Корина О. А. Чудо Георгия о змие. // Государственная Третьяковская Галерея. Древнерусское искусство X - начала XV века. Каталог собрания. Том 1, №21. — М., 1995.
4. Саенкова Е. М., Герасименко Н. В. Иконы святых воинов. — М.: Интербук-бизнес, 2008.
5. Антонова В. И., Мнёва Н. Е. Каталог древнерусской живописи XIV — начала XVII веков: Опыт историко-художественной классификации. — М., 1963.
6. Лазарев В. Н. История византийской живописи. — М.: Искусство, 1986.
В древнерусской литературе отобразилось всеобщее мнение тогдашнего общества о тождестве понятий «земля Русская» и «вера христианская». Так в «Задонщине» девять раз звучит: «За землю русскую, за веру христианскую». Конечно, это происходило на протяжении многих лет. В этом случае показательно отношение к святому Георгию Победоносцу. Этот защитник веры, храбрый и мужественный воин, милосердный, великодушный, готовый к состраданию и прощению, становится идеальным образом заступника Отечества.
О его жизни рассказывается в традиционной форме переводного жития. Историческая основа дана в общих тонах, идёт последовательный рассказ о жизни.
Георгий Победоносец происходил из знатного рода в Малой Азии. В то время это была составная часть Римской империи. За свою храбрость и отвагу в битвах ему было присвоено почётное звание старшего военачальника. В этом звании Георгий сопровождал императора в военных походах.
В конце III – начало IV веков продолжились гонения на христиан. Георгий тайно исповедовал христианскую религию. Своим примером он решил доказать истинность и непоколебимость христианской веры. Георгий раздал бездомным всё своё имущество, подарил свободу рабам и объявил о своей приверженности к Христу.
Император, разгневанный поступком любимого военачальника, отправил его в темницу и повелел забить ему ноги в колодки, а грудь придавить тяжёлым камнем. На следующий день император потребовал привести Георгия. Но мужественный юноша не раскаялся, остался твёрд духом и с достоинством ответил императору: «Скорее ты изнеможешь, мучая меня, нежели я, мучимый тобой». За веру в Спасителя ждали Георгия нечеловеческие муки. Его привязали к колесу, подставили доски с железными остриями так, чтобы они вонзались в тело при вращении. Его бросали в ров и засыпали негашёной известью. Его обували в железные сапоги с раскалёнными гвоздями и с побоями гнали по улицам. Его травили зельем. А он… Он преодолевал все мучения, самым чудесным образом исцелялся и представал перед императором здоровым и невредимым.
6 мая 303 года он мужественно и спокойно принял казнь, положив свою голову под меч палача. С тех пор этот день является днём памяти святого великомученика Георгия.
Культ святого Георгия вообще быстро распространялся по земле: в его честь строили храмы, составили житие, в котором рассказывалось о его славной жизни, мученической смерти и совершенных чудесах.
Чудо Георгия о змие - дополнение, возникшее несколько позднее, нежели само житие. В нем рассказывается о спасении царевны от змея (дракона). В сказание сообщается, что в окрестностях города Бейрута близ Ливанских гор (в ряде текстов фигурирует вымышленный город Ласия или «Гевал, в земле Палестинской», а у Якова Ворагинского - город Силена в Ливии) в озере жил змей, нападавший на людей. Правил городом царь «грязный идолопоклонник, беззаконник и нечестивец, беспощадный и немилосердный к верующим во Христа». Народ, напуганный чудовищем, пришёл к нему, царь предложил составить список горожан и по очереди отдавать своих детей на растерзание змею, пообещав, когда придёт его очередь, отдать на смерть свою дочь. Исполнив своё обещание, царь «нарядил свою дочь в пурпур и виссон, украсил золотом и драгоценными камнями, и перлами» и повелел отвести к змею. В греческих редакциях сказания чудо описывается как единственное прижизненное и сообщается, что Георгий был военачальником, «войско его было распущено, а сам он шёл в Каппадокийскую землю, свое отечество». Увидев плачущую царевну, он спросил у неё о причине её скорби и, узнав о чудовище, пообещал её спасти. Затем «осенив себя крестным знамением и призвав Господа, со словами: - „во имя Отца, и Сына, и Святого Духа“, - устремился на коне своём на змея, потрясая копьем и, ударив змея с силою в гортань, поразил его и прижал к земле; конь же святого попирал змея ногами». В некоторых вариантах истории змей был поражён только силой молитвы святого. Затем Георгий приказал царевне связать змея поясом и вести его в город. Народ был удивлён возвращением царевны, а, увидев змея, в ужасе стал разбегаться. Георгий обратился к ним со словами: «Не бойтесь! если веруете в Христа, в которого верую я, то увидите ныне спасенье своё».
Царь же, выйдя навстречу ему, сказал ему: «Как зовут тебя, мой господин?»
Он же ответил: «Георгием зовут».
Тогда воскликнули люди все как один, говоря: «Тобою веруем в единого Бога Вседержителя и в единого Сына его, Господа нашего, Иисуса Христа, и в Святой животворный Дух».
Георгий обезглавил мечом змея, труп жители вынесли за город и сожгли. Данное чудо способствовало обращению местных жителей в христианство, крещение по преданию приняло множество народа (в разных списках от 25 000 до 240 000), а в городе построили церковь честь Богородицы.
В христианстве чудо Георгия о змие имеет также иносказательное толкование: царевна - церковь, змей - язычество, то есть Георгий, убивая дракона, спасает христианскую церковь от язычников. Также это чудо рассматривается как победа над дьяволом - «древним змием».
Вначале Святого Георгия изображали с крестом в руках (знаком мученической смерти), а потом стали изображать в воинских доспехах, с копьём и щитом, поражающим дракона.
В католической традиции история о Георгии и змие впервые появляется в «Золотой легенде» Якова Ворагинского. Она была легко воспринята и нашла свое отражение в текстах церковных служб. В западных странах его стали также воспринимать защитником. Так Донателло изготавливает по заказу Флоренции, родного города святого Георгия Победоносца, статую великомученика. Но это скорее идеализированный образ рыцаря. На картине раннего Рафаэля он изображен победителем дракона. В глубине картины – прекрасная девушка, ждущая освобождения. История о Георгии и змие сохранялась до реформы, проведенной папой Климентом VII (XVI век), когда часть молитв, в которых упоминалась битва с драконом, была удалена из требников и прочих церковных книг, и он превратился просто в святого мученика, находящегося у небесного престола рядом с Христом.
Повесть «Чудо Георгия о змие» является памятником древнерусской литературы. Появилась в XI веке как перевод с греческого языка эпизода из жития святого. В конце XII - начале XIII веков появляется русская переработка переводного сказания - так называемая «вторая русская редакция». Она отличается лаконичностью, свойственной оригинальным древнерусским произведениям. Кроме того, сюжет в ней перекликается с сюжетами русских народных сказок, где действуют герои-змееборцы. В ней заменены некоторые собственные имена (например, введён вымышленный город Гевал), повествование сокращено, а христианская сторона рассказа приглушена (например, в мотивировке действий Георгия). Славянская традиция все чудеса Георгия считает посмертными. В данном случае переводчик старается приблизить его к жизни древнерусского читателя-христианина. Поэтому на первый план выходит не его великомученичество, а победа над змием, одержанная им, согласно большинству указаний, уже после смерти: «Святой же и великий мученик, страдалец за веру Христову Георгий, чтимый небесным царем воин, который жил и по смерти, сияя великими чудесами, по Божьему соизволенью желая спасти нас, гибнущих, избавить город наш от этой напасти, в тот же час оказался на месте том в виде просто воина».
В Древней Руси христианство становится государственной религии. Тема мученичества за христианскую веру могла возникнуть только в том случае, когда русские люди не отказывались от своих убеждений под мучениями ордынских татар. Так был причислен к лику святых Михаил Тверской, убитый в Орде. Русское государство явилось носителем православия, поэтому ордынское иго было для русского человека борьбой с христианством. На первое место выходят люди, которые сражаются со злом. И в этом случае Георгий Победоносец, воин, змееборец, становится идеальным образом защитника Отечества. В древнерусском обществе складывается образ Георгия Победоносца как охранителя христианской веры и соответственно Русской земли, которая впоследствии будет продолжать православные обычаи. В народе святого стали называть Егорием Храбрым – устроителем земли русской.
Иконописный подлинник приводит следующее пространное описание сюжета, который должен быть изображен на иконе: «Чудо святого Георгия, како избави девицу от змия, пишется тако: святый мученик Георгий седит на коне белом, в руке имеяше копие и оным колол змия в гортань; а змий вышел из езера вельми страшен и велик; езеро велико, подле езера гора, а на другой стране гора же, а на брезе езера стоит девица, царская дщерь, одеяние на ней царское вельми преизрядное, поясом держит змия и ведет поясом змия во град, а другая девица ворота градския затворяет; град кругом его ограда и башня, с башни смотрит царь, образом рус, брада невелика и с ним царица, а за ними боляре, воины и народ с секирами и копиями».
Однако достаточно часто на иконах изображена сокращенная композиция: воин поражает копьём змия, а с небес его благословляет Христос или его рука. Иногда над главой Георгия изображают ангела с венцом в руках. Город на иконах обычно изображают в виде башни. Отличительной чертой русских икон, изображающих этот сюжет, является то, что Георгий поражает змия не в глаз, как в западной живописи, а в пасть.
В иконописи сюжет чуда предстает как известная мистическая битва добра со злом. При этом Георгий не делает значительных усилий, его превосходство над врагом столь внушительно, что выглядит как нечто извечное и предопределенное свыше.
Образ Георгия Победоносца запечатлен и в государственной геральдике. Георгий Победоносец со времён Дмитрия Донского считается покровителем Москвы, поскольку город был основан тезоименным ему князем Юрием Долгоруким. Изображение всадника, поражающего копьем змия, с рубежа XIV-XV веков появляется в московской геральдике. Во время правления Ивана III изображение всадника-змееборца утвердилось как герб Московского княжества. В 1710-х годах первым всадника на московском гербе назвал святым Георгием Пётр I.
В Российской империи щит с фигурой всадника, поражающего змия, был частью Большой государственный герб империи: «На груди орла герб московский: в червлёном с золотыми краями щите Святой великомученик и победоносец Георгий, в серебряном вооружении и лазуревой приволоке (мантии), на серебряном, покрытом багряною тканью с золотою бахромою, коне, поражающий золотого, с зелёными крыльями, дракона золотым, с осьмиконечным крестом наверху, копьём.
В настоящее время эта фигура в гербе Российской Федерации описывается так «в красном щите, - серебряный всадник в синем плаще на серебряном коне, поражающий серебряным копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём змея», то есть без прямой ссылки на святого Георгия, и изображается без нимба.
В то же время в гербе Москвы говорится о святом Георгии, поражающем именно змия: «Герб города Москвы представляет собой изображение на темно-красном геральдическом щите с отношением ширины к высоте 8:9 развернутого вправо от зрителя всадника - Святого Георгия Победоносца в серебряных доспехах и голубой мантии (плаще), на серебряном коне, поражающего золотым копьем черного Змия».