Три часа — время жизни ребенка, если его похитил маньяк. Семь-десять лет — возраст детей, убегающих из дома. Восемьдесят процентов пропавших детей находятся живыми. Не нужно ждать 72 часа, чтобы подать заявление о пропавшем — это опасный миф. Более девяноста процентов детей, погибших в природной среде, утонули. Это цифры Всероссийского поисково-спасательного отряда "Лиза Алерт".
За уходящий год отряд принял 6171 заявку о пропавших людях, живыми были найдены 4000 человек, погибли 628. Из общего числа заявок 1151 касалась пропавших несовершеннолетних, из них 490 человек — дети до 12 лет.
Найдены живыми 973 ребенка, погибли 48 детей (в том числе дети до 12 лет — найдены живыми 429, погибли 22 ребенка). Цифры актуальны на ноябрь 2016 года.
Бегунки, потеряшки, похищенные — именно в такой последовательности можно перечислить детей, которых ищет отряд ЛА. Самый большой процент заявок от родителей приходится на детей, добровольно убежавших из дома.
"Около пяти лет назад мы считали, что бегут в основном подростки 13- 15 лет. Потом возраст бегунков стал молодеть — сейчас это 7-10 лет. Дети такого возраста не представляют, что с ними будет на улице. У подростков обычно есть какой-то план: куда они пойдут, где будут ночевать, что есть", — рассказывает Ирина Воробьева, координатор ЛА, директор фонда развития системы поиска пропавших людей "Метод Центр".
© Фото: предоставлено поисково-спасательным отрядом "Лиза Алерт"
История поиска ЛА: Владимирская область. Два мальчика убежали из дома, прятались на заброшенном заводе. Один из детей вернулся, он даже не числился пропавшим. Второго мальчика искали сутки. Пока вернувшийся мальчик не рассказал, что на его друга обрушилась стена.
По статистике отряда, самая частая причина побега — обстановка дома . Родители могут не ругать ребенка, достаточно плохих отношений между собой. У ребенка складывается ощущение, что он идет не домой, а во враждебную среду, от которой хочется быть дальше.
Отношение родителей к оценкам — тоже повод для побега. Как только заканчиваются четверти в школе, выставляются оценки, и дети бегут. Им страшно, что будут ругать. Частая причина побегов — отношения в школе среди сверстников: обижают, издеваются.
История поиска ЛА: Мальчик пришел домой из школы. Папа попросил показать дневник, ребенок ответил, что забыл его в школе. Отец отправил сына обратно. Мальчик ушел и не вернулся. Ребенка начали искать. Оказалось, что мальчик сидел в собственном подъезде на два этажа выше квартиры. Как правило, зимой дети прячутся в подъездах своих домов или там, куда они часто ходят в гости.
История поиска ЛА: Пропал мальчик семи лет. Конфликтов дома не было, учился хорошо. Из дома ничего не пропало. С собой взял рюкзак, книжку, буханку хлеба и яблоко. Летом он договорился с другом по даче, что они встретятся в определенный день и построят космодром. Мальчик сел в электричку и поехал на дачу встречаться с другом. Он ошибся, приехал на другую станцию, вышел. Ребенку повезло, был не дачный сезон, его быстро заметили местные жители, позвонили в полицию.
"Если у ребенка нет друга по имени родитель, то что бы вы ни делали, вы никогда не узнаете, чем живет ваш сын или дочь. Не расскажет, что бьют в школе, что издеваются одноклассники, что тяжело дается учеба", — считает Ирина Воробьева.
История поиска ЛА: Пропал мальчик 11 лет. Мама воспитывала сына одна, всю неделю работала, времени на сына не хватало. Та информация о ребенке, которую дала мама, абсолютно не совпала с реальным мальчиком, которого нашли ЛА. Это были два разных человека, мама о нем ничего не знала. Его страница в "ВКонтакте" на домашнем компьютере была открыта. ЛА прочитали его переписки: "мы искали ребенка, а его поведение и образ мысли больше подходил подростку 16-17 лет". Найден. Жив .
Предоставлено поисково-спасательным отрядом "Лиза Алерт"
© Фото: предоставлено поисково-спасательным отрядом "Лиза Алерт"
"Многие спрашивают, запретить ли детям "ВКонтакте". Я против запретов, это бесполезно, ведет к конфликтам, а вот контролировать надо. Есть много групп, которые просто вредны. Самая достоверная информация должна идти от родителей", — говорит координатор ЛА.
Потерявшиеся в природной среде
Ребенок должен знать два простых правила: лес и вода всегда опасны. Заходить в лес и подходить к воде можно только со взрослыми.
"Если ребенок пропадает в природной среде, первое, что мы делаем на месте — отрезаем ребенку выходы к воде. 99,9 процентов детей, погибших в природной среде, утонули", — рассказывает Ирина Воробьева.
История ЛА: Даша Ж. и Ваня М. из Ярославской области пропали во время прогулки. Обыскали весь поселок, все дома. Искали их почти два года. Ваню нашли в мае этого года, потом и Дашу. Они провалились под лед.
История поиска ЛА: Ребенок погиб практически на глазах у бабушки. Шли по обрывистому берегу реки. Бабушка впереди, ребенок сзади. Вдруг она поняла, что сзади тихо, обернулась — ребенка нет.
Искать детей в природной среде сложнее, чем взрослых: они не откликаются на крики, пересекают линейные ориентиры.
История поиска ЛА: В лесу потерялись папа и ребенок. Это сложный вариант, если они разделятся, то придется искать людей, в панике ищущих друг друга. Папа был на связи. Он рассказал, что потерял сына. Телефон садится, есть компас, но он не знает, как им пользоваться. Мы ему объяснили, что делать. Через полчаса нашел ребенка. Мы попросили никуда не двигаться и ждать помощи. Папа ответил, что сейчас они выйдут сами — сын умеет пользоваться компасом. Они вышли.
История поиска ЛА: Братья ушли в лес, заблудились. Искали вечер, ночь, на следующий день они вышли на дорогу. Потом рассказали, что в лесу встретили взрослых, спросили, где выход. Они показали рукой и пошли дальше. Дети выходили к населенному пункту и спрашивали, где находится их деревня. Ночью слышали квадроциклы и крики, но пока бежали, все уже уехали. Утром вышли на дорогу.
Город: найтись по шаблону
У родителей и ребенка должны быть заранее обговоренные шаблоны поведения в разных ситуациях. Эти шаблоны должны совпадать.
Например, вы едете в транспорте с ребенком. Много народа, ребенок вышел, вы не успели. Тут должна быть договоренность о последовательности действий — ваш общий шаблон.
Например, метро. Ребенок идет в центр станции, где стоит информационный стенд (в Москве красно-синий). Он должен встать около него и ждать вас. Вы приедете на следующем поезде. Если мама не приезжает на следующих поездах — на стенде нужно нажать кнопку SOS. Если это электричка — на станции нужно найти человека в форме, объяснить ситуацию. В торговом центре надо договариваться, где вы встретитесь.
История поиска ЛА: На горячую линию "Лиза Алерт" звонит девушка. И говорит: на обочине дороги стоит ребенок примерно пяти лет, недалеко торговый центр, взрослых рядом нет, едут машины и ситуация опасная. Девушка спросила, как ей поступить. Мы посоветовали ей выйти из машины, подойти к ребенку, так, чтобы для него не было опасности попасть под машину. Дальше узнать у ребенка, откуда он пришел, как зовут. Не нужно сажать в машину. Если он вышел из ТЦ, вместе идти туда, просить охрану объявить о ребенке по громкой связи. Ребенок был с мамой в ТЦ, в отделе потерял маму и пошел к выходу. По его логике, мама ушла домой.
История поиска ЛА: Один из парков Москвы. Звонок от папы — катались с сыном 11 лет на лыжах, папа уехал вперед, оглянулся — сына нет. Это был конец зимы, ситуация серьезная. В какой-то момент ребенок потерял отца из вида и свернул на другую лыжню. Случайно вышел на финиш лыжных соревнований.
История поиска ЛА: Папа гулял с детьми в парке. Отвлекся на дочь и потерял сына. Узнали у папы, что дома никого нет, и уговорили его вернуться. Он долго сопротивлялся. Приехал домой, сын ждал в подъезде.
Ребенок должен знать и чувствовать, что вы одна команда, это важно. Должен знать телефон на случай беды. Это может быть не только ваш номер, номер друга семьи, родственника, который всегда отвечает на звонок.
Дружите со своими детьми. В обратном случае, если произойдет беда, вы не сможете объяснить, что, возможно, произошло и подсказать, где искать. Это может спасти им жизнь.
Продолжение о работе поисково-спасательного отряда
– Как часто «Лиза Алерт» в лесной сезон ищет детей?
– Слава Богу, пропажа детей в природной среде – это редкое, не ежедневное событие. Такие поиски требуют максимального сосредоточения сил – и это происходит автоматически: на детей выезжает максимум поисковиков. Самая большая опасность для детей – если они доходят до воды. Количество утонувших детей превышает все разумные пределы. Они тонут по разным причинам: устали, хотели пить, упали, купались, в принципе не боятся воды и так далее. Четырнадцать из пятнадцати погибших в природной среде детей будут убиты водой.
– Участвуя в поисках, я пришла к выводу, что самый большой родительский ужас – маньяки-педофилы – всё-таки большая редкость. Так ли это?
– Как сказать: иногда такие события в стране случаются раз в неделю, иногда раз в две недели, иногда пауза, а потом два подряд. Это серьезная и реальная опасность. Например, на прошлой неделе в Кировской области, когда погибла девочка 11 лет… Похищения – редкая история по сравнению с обычными поисками, но, к сожалению, они происходят, и очень часто заканчиваются быстро и фатально для ребенка. Мы их делим на «добрые» и «недобрые». Похищение с целью выкупа или шантажа – это «доброе», а похищение с целью сексуального насилия – «недоброе», как правило, ребенок гибнет в первые несколько часов, и часто за это время даже родители не успевают отреагировать.
– Мы чем-то отличаемся от других стран по количеству пропавших, в том числе детей?
– Там, где нет традиции ходить по лесу собирать грибы, в лесу пропадает меньше людей. А с похищениями такая закономерность: чем лучше у людей жизнь, чем богаче страна, тем меньше таких событий в ней происходит.
– Как педофилия зависит от ВВП?
– Видимо, при отсутствии страданий, связанных с их жизнью, люди тратят больше времени на внутреннюю культуру, и это рождает другую систему безопасности в целом. Очевидно, что преступлений, связанных с насилием над личностью, например, в Канаде меньше, чем у нас. В Торонто люди не закрывают входные двери, и они часто из стекла, а у нас есть города, где решетки ставят и на третьем этаже, и это о многом говорит.
«Найден, жив!»
– Вы считаете, что для отряда самое главное – скорость реакции. Есть ли статистика того, насколько повышаются шансы на успех, если вы получаете заявку на поиск сразу после ее поступления в полицию или в службу 112?
– Если мы получаем заявку в ту же секунду, шансы у человека, потерявшегося в лесу, резко повышаются. Лесная статистика выглядит следующим образом: если мы начали заниматься поиском человека, пропавшего в природной среде, в те же сутки, у нас 98% «найден, жив». В третьи, четвертые сутки успешность падает до 50%.
В первый день наш поиск длится, как правило, 5 часов, после которых мы находим живого человека, а когда мы начинаем поиск на третьи сутки, он длится несколько дней – потому что потерявшийся уже обессилел, не может отвечать, потому что он лежит. Тогда мы вынуждены переходить от одной поисковой методики, которая требует меньшего количества трудозатрат и людей, к другой, при которой расходуется совершенно другое количество человеческих сил.
– Насколько я знаю, сейчас с экстренного номера 112 все лесные поиски сразу поступают к вам?
– Да. Но далеко не везде: в Московской области – да, а в других – нет. Сама система 112 только разворачивается и будет развернута в России к 2018 году.
– Где представлена «Лиза Алерт»?
– Так или иначе – в 44 регионах: где-то пытаются что-то организовать, и этот начальный этап длится бесконечно долго, где-то у нас есть заявки, но нам некем отреагировать, где-то наши отделения отлично работают: в поиски вовлечена куча народу, прошедшего тренинги и учебные мероприятия, у них есть все методики, мы ездим к ним с учениями, они ездят к нам и так далее. У нас более 20 эффективно работающих регионов, которые в ежедневном режиме достают живых людей. Хочется верить, что через какое-то время мы займем большую часть Российской Федерации отрядными отделениями, и это даст шанс на жизнь многим людям.
– Сколько ежедневно поступает заявок в полицию, в 112 о том, что пропали люди?
– В Москве не в лесной сезон, то есть осенью-зимой-весной – около 50 заявок о безвестном исчезновении граждан.
– Из них, наверное, солидный процент – те, кто отправился посидеть с друзьями, не сказав домашним, ушел от жены или мужа, потерял телефон и так далее?
– Совершенно верно. Процентов 80 из этих заявок – это люди, которые вернутся домой самостоятельно.
– А что происходит в лесной сезон?
– В некоторые дни по Московской области до 20 заявок на людей, которые потерялись в лесу.
– Город в сезон «падает»?
– Он лишается нашего внимания, но количество исчезновений уменьшается в это время не сильно.
– Правильно ли я понимаю, что до возникновения «Лиза Алерт» – семь, десять, пятнадцать лет назад – эти 10-20 человек ежедневно умирали в лесу?
– Половина из них выбиралась самостоятельно, но вторая половина – нет. Не было статистики – мы не знаем, как было раньше, их никто не считал, и у нас до сих пор нет открытой статистики по пропавшим людям. В Беларуси вы можете увидеть на сайте МВД сегодняшние заявки по пропавшим, а у нас нет.
– Почему?
– Не знаю, но я надеюсь, что мы это преодолеем. Статистика – крайне важная вещь, которая помогает наращивать поисковые методики и уменьшать применение людей. Многое можно решить технологиями.
Что такое «Лиза Алерт»
– Давайте теперь разберемся с формальным вопросом: «Лиза Алерт» – это что? Фонд, некоммерческая организация?
– Это поисково-спасательный отряд, который юридически нигде не зарегистрирован. Сообщество людей, у которых общие цели, принципы и интересы. Отсутствие регистрации – наша принципиальная позиция: она налагает на нас массу обязанностей, формализует многое из нашего существования и замедляет те процессы, которые у нас должны происходить оперативно.
– Но ведь многие организации вполне успешно работают, будучи зарегистрированными?
– Совершенно верно. Но главное, что должны делать мы – это оперативно реагировать, а организационная структура потребует дополнительных условий для нашего существования: отчетов, бухгалтерии и так далее. Для эффективной работы поискового отряда добровольцев (не профессионалов, которые получают за это деньги) не должно быть никаких дополнительных тормозящих элементов. Понятно, что при наличии регистрации мы могли бы успешно решать финансовые вопросы (а поиски людей, безусловно, дорогая история: оборудование, расходные материалы и так далее), но мы этого не делаем, потому что еще одна принципиальная позиция отряда – у нас нет расчетных счетов и кошельков.
– А если вы кому-то помогли, кого-то нашли, и человек так рад, что хочет вас искренне отблагодарить?
– Мы не берем деньги. Но если человек готов дать нам что-то, что мы применяем на поисках, – фонари, рации, батарейки, навигаторы и так далее – мы будем ему очень признательны. И это бывает достаточно часто. Приезжает человек и говорит: вы классные ребята, делаете хорошее дело, я душой с вами, но у меня нет времени участвовать в ваших поисках, давайте я подарю вам квадроцикл. Оборудование, которое есть в отряде, куплено либо людьми, которые участвуют в поисковых мероприятиях, либо далекими от отряда людьми, которые просто хотят помочь. Для нас отсутствие денежного вопроса – это независимость.
– Есть ли еще у нас организации, подобные вашей – которые без расчетного счета и регистрации работают в таком масштабе?
– А за границей?
– Люди пропадают везде. Где-то организованы добровольные инициативы, где-то есть государственные, в каких-то странах работают SAR-отряды, searching-desks, которые финансируются частными партнерствами, но люди там находятся на профессиональной службе. В других странах наоборот: это исключительно добровольцы, оборудование которым предоставляет государство. Где-то есть, например, пожарные службы – добровольческие: государство обеспечивает их снаряжением, но в них работают добровольцы, которые не получают за это деньги.
Например, в США огромное количество пожарных расчетов в регионах – добровольцы. Там вся страна построена на самоорганизации: если мы не хотим, чтобы наша деревня горела, давайте выберем людей, которые будут за это отвечать. И жители, когда приходит вызов, срываются со своей основной работы – например, из магазина, – приезжают на точку пожара, переодеваются там в боёвки, туда же приходит пожарная машина. Работодатели прекрасно понимают, что беда может постучаться и в их дом, поэтому отпускают добровольцев беспрекословно.
Кроме того, у них решены вопросы по налоговым льготам, еще по чему-то, государство стимулирует этот процесс. В России добровольчество находится пока на зачаточном уровне. Например, в Великобритании поиском пропавших занимается так или иначе 5 миллионов человек: кто-то репостит, кто-то клеит ориентировки и т. д., у нас же мы можем говорить о десятках тысяч сочувствующих и иногда принимающих участие в поисках.
«Лиза Алерт» и полиция
– В чём еще уникальность отряда «Лиза Алерт»?
– У нас широкий комплекс действий: мы осуществляем поисковые мероприятия в природной среде, в городе, ищем по разным возрастам, разным состояниям здоровья и психики, информационные поиски, которые происходят без выезда, и так далее. Все эти мероприятия требуют разработки методик, подготовки, тренировки поисковиков в свободный от поиска период. Всё это нам приходилось нарабатывать, потому что когда мы начали, оказалось, что нет ничего, и надо что-то делать, чтобы люди имели больше шансов вернуться домой.
– Что значит – «нет ничего»? Кто из государственных служб отвечает за поиск пропавших людей?
– Полиция.
– И что, она не обладает нужными навыками, чтобы это делать?
– Да – по большому количеству поисков недостаточно квалификации. Это самая серьезная проблема.
– Здесь, естественно, возникает вопрос, в каких вы отношениях с полицией.
– В разных. Мы пытаемся взаимодействовать на всех уровнях, зачастую не молчим при бездействии полиции, что порождает конфликты, но и часто работаем в абсолютной синергии. Всё зависит от конкретного сотрудника, от мероприятия, от места, где это происходит – это всегда человеческий фактор.
– Есть ли какая-то динамика в отношениях с полицией за пять лет существования отряда?
– Да, есть, она положительная, нас больше узнают, с нами больше считаются и больше ругаются. Во многих регионах налажен хороший прочный контакт, где-то периодически возникают проблемы. Мы слишком часто и много видим бездействие или неправильное действие со стороны тех или иных органов и настроены скептически. Однако тенденция такая: мы сдвинули ситуацию с мертвой точки, и сейчас государственные службы, которые за это отвечают, совершенно по-другому реагируют на пропажу детей, чем несколько лет назад.
– Что изменилось?
– Например, когда Лиза Фомкина была в лесу (пятилетняя девочка, погибшая в лесу пять лет назад; с ее поисков началась история поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт», названного в ее честь. – Ред.) , полиция была снята с ее поиска на охрану салюта по случаю дня города, и ее не искал никто. Сейчас такого быть не может.
– Расскажите о каких-нибудь еще случаях вашего взаимодействия с полицией.
– Вчера в Московской области искали двух детей в природной среде. Для того чтобы получить информацию о том, видели ли их в других населенных пунктах – а вокруг леса разбросано огромное количество садовых товариществ, – вся полиция района была вызвана из отпусков, снята с текущей работы и отправлена по этим деревням и товариществам на опросы. Вообще вся.
– Так и должно быть?
– Так и должно быть. Участвовали все возможные службы: МЧС, пожарные, Мособлпожспас – структура внутри МЧС, занимающаяся спасательными работами в Московской области, сейчас мы видим их почти на каждом поиске, и многие сотрудники в достаточной степени замотивированы. И это одно из главных изменений за последние несколько лет.
– Что именно повлияло на их мотивацию, как вы думаете?
– Когда выносишь на руках найденного дедушку из леса, вдруг понимаешь, что всё это было не зря и что ты тут не за зарплату сидишь, а действительно спасаешь жизни. Поэтому задача Мособлпожспаса – научиться действовать в природной среде, и многие их поисково-спасательные отряды уже умеют это делать. Они повышают свою квалификацию во владении навигатором, компасом, осваивают наши методики.
Самое главное – преодолеть основное предубеждение: чему нас могут научить непонятные гражданские люди без чинов и званий. В действительности сейчас в России кроме нас очень мало людей, которые могут квалифицированно заниматься поисками в природной среде. Мы готовы от души и с удовольствием передавать наши методики в пользование структурам МЧС, потому что это, конечно, спасет много жизней.
– Но это вроде и происходит – в октябре, например, «Лиза Алерт» проводила учения для сотрудников МЧС?
– Это происходит совершенно не в тех темпах, в которых хотелось бы, не с теми результатами и далеко не всегда эффективно. Когда человек не хочет, его очень сложно научить и заставить делать какое-то дело.
Больницы-похитители
– Как современные технологии и методики могут уменьшить участие людей?
– К примеру, значительная часть пропавших в городской среде попадает в больницу, но ни мы, ни полиция об этом не знаем и продолжаем их искать. Идет зимой по улице дедушка в тапочках, какой-то добропорядочный гражданин обратил на него внимание, попытался поговорить, у дедушки потеря памяти, и гражданин вызвал ему скорую. Скорая забрала его в больницу, но он не может себя назвать. Он лежит без имени в больнице, которая никуда об этом не сообщает, хотя должна, или сообщает, но не сразу, а в это время несколько отделений полиции, родственники и мы его ищем.
В Москве, чтобы упразднить эту проблему, правительством Москвы и поисковым отрядом «Лиза Алерт» была создана база неизвестных пациентов (findme.mos.ru – важный ресурс для тех, кто ищет пропавшего близкого человека. – Ред.) , правительство целиком профинансировало этот проект. Теперь больницы при поступлении обязаны фотографировать каждого неизвестного пациента или ребенка без родителей и вывешивать в эту базу. Но поскольку за невыполнение этого действия для медицинского персонала не наступает никаких последствий, на сегодняшний день эта база работает не вполне эффективно.
Есть мечта распространить ее на всю страну, потому что в масштабах России это гигантская проблема: тратятся гигантские силы добровольцев и сотрудников полиции на розыск тех людей, которые уже в больнице.
Другой пример. Часто во многих городах делают такую достойную вещь, как систему наблюдения с видеокамер, которая громко называется «Безопасный город». И когда, не дай Бог, пропадает ребенок и мы приезжаем туда на поиск, вдруг выясняется, что система наблюдения «Безопасный город» – это громкие слова, а на самом деле камера направлена на здание администрации и городской суд, и этой системы фактически нет. А ведь современный мир дает такую возможность, и охват камерами как можно большего пространства предполагает резкое снижение количества преступлений.
– Насколько я понимаю, это не до конца решает проблему, потому что когда мы искали бабушку из Наро-Фоминска, которая, судя по камерам, уехала на электричке в Москву, на Киевском вокзале мне отказались показать видеозаписи.
– …Хотя мы с дирекциями железнодорожных вокзалов еще аж в 2012 году подписали соглашение о взаимодействии, и вокзалы должны идти навстречу.
«Все, кто хотел, в это поиграли»
– У меня возникло ощущение, что «Лиза Алерт» держится на вас: вы вникаете во все вопросы, связанные с развитием отряда, с партнерскими проектами, при этом еще координируете поиски и ходите по лесу…
– Есть функции, которые невозможно выполнять добровольческим движением, потому что у всех есть своя жизнь, работа и так далее. Поэтому людей, занимающихся административными вопросами, в отряде крайне мало. Это серьезная проблема, одна из тех, которые невозможно преодолеть в условиях абсолютно добровольческого сообщества. Как только появляются зарплата и часы работы, возникают люди, которые должны этим заниматься, а у нас нет слова «должны». Но надо. И если на поисковые мероприятия, ради которых это всё организовано, люди всегда найдутся, то на административную работу – нет.
– Достаточно ли у отряда людей, чтобы «закрывать» все потребности по поискам?
– Сейчас мы находимся в кризисе по количеству людей на поисках. Это связано с несколькими факторами. Во-первых, у нас стандартный для добровольческого сообщества кризис пяти лет – на пятом году происходит снижение энтузиазма: все, кто хотел, в это поиграли. Во-вторых, поиски – это очень времязатратный и ресурсозатратный процесс, и через какое-то время те, кто в них участвует, должны компенсировать его другими процессами: порожать детей, более активно походить на работу – тем более что этого требует финансовый кризис в стране, и так далее. Поэтому у людей становится меньше времени, поэтому в 2013 году среднее количество людей на лесных поисках у нас было 27, а к концу сезона, когда все уже были без сил, 23. А сейчас на поиск приезжает несколько человек.
– Я правильно понимаю, что по сравнению с тем же 2013 годом возросло и количество поисков, потому что о вас теперь больше знают?
– Совершенно верно – поисков стало значительно больше, а люди, которые этим интересовались в той или иной степени, уже к нам пришли. И количество публикаций в прессе в том же 2013 году и сейчас несравнимо: их было значительно больше, потому что у нас было время этим заниматься между поисками, а теперь его нет, и сегодня люди охотнее поедут на поиск, чем будут сидеть и заниматься пиаром.
Кроме того, существует еще серьезная проблема регионального развития, и один из важных вопросов – это создание некой упрощенной системы стандартизации, чтобы на поиске и в Орловской области, и в Анадыре применялись одни и те же методики, и чтобы под флагом «Лиза Алерт» никогда не было никакого беспредела. Например, у нас на поисках нельзя пить, потому что это и так предприятие повышенного риска, поэтому никакого измененного сознания на нём быть не может. За пределами поисков человек может делать что хочет – но внутри отрядных мероприятий это исключено.
– И каков прогноз по поводу участия людей в поисках?
– Мы сейчас находимся в нижнем пике, и кривая в следующем году пойдет вверх, но это не будет стремительным взлетом. Мы можем увеличить количество людей, если более глубоко займемся проблемами развития. Но ведь варианта «мы сейчас вытаскивать бабушку не будем, мы что-нибудь напишем, выступим или подумаем над концепцией» нет: поиск всегда в приоритете.
– И всё-таки, возвращаюсь к моему вопросу: если вдруг возникнет ситуация, при которой вы по каким-то причинам перестанете участвовать в жизни отряда, продолжит ли он свое существование?
– Конечно – никуда он не денется. Он, разумеется, изменится – важно, чтобы не изменились основные принципы, потому что он жив и в состоянии эффективно работать в формате, когда он абсолютно независим.
Добровольцы, полезные и вредные
– Есть и другие поисково-спасательные отряды, почему «Лиза Алерт» стала наиболее узнаваемой?
– Мы эффективны. Кстати, я за то, чтобы не использовать терминов «доброволец» или «волонтер» при описании нашей деятельности, потому что не все волонтеры одинаково полезны. Некоторые люди стремятся помочь, но не понимают, как, не представляют, с чем они столкнутся, и наносят вред поиску.
– Разве не каждый может ходить с фонарем по лесу?
– Каждый, но в этом должен быть смысл. Эта процедура может нанести ущерб самому ходящему, потому что он может заблудиться, и отвлечь от поиска гигантское количество людей, которым придется его искать. Мы сталкиваемся с огромным количеством ситуаций – почти в ежедневном режиме, – когда какие-нибудь добровольческие структуры, желая помочь поиску, положим, расклеивают ориентировки на убежавшего ребенка в его районе. Этот ребенок в своем районе находится в условной безопасности: он знает, где ему поспать, знает, где живут друзья, знает коды от подъездов и так далее. Он видит ориентировки на себя, пугается и убегает в другой район, где он не знает ничего, и уровень его безопасности резко падает.
– На самом первом поиске, на котором я была, приехали местные любители квадроциклов, я ездила с ними, и они заявили, что навигатор не работает, поехали не туда, провалились в болото, сказали, что кричать, как им велел координатор, бессмысленно – мы очень весело провели пару часов, но в плане результативности наша поездка была, конечно, бесполезной.
– Вот, пожалуйста. А мы – это методика, попытка создать эффективную структуру. Мы делаем так, чтобы поиск закончился удачей, и мы знаем, как это организовать, и умеем. Других таких структур в России нет.
– С какого момента человек становится членом отряда? Вот он один раз приехал на поиск, другой – он уже в отряде?
– На сегодняшний день у нас нет разделения – член отряда, не член отряда. Есть люди, которые активно вовлечены в отрядную жизнь, понятно, что они и называются членами отряда. Мы обязательно проведем разделение, сделаем механизм, который будет называться «отряд – движение», когда человек, который сделал репост ориентировки, и организации, которые так или иначе помогли поискам, становятся частью большого движения «Лиза Алерт». Остальные – те, кто занимается непосредственно поисками и чья деятельность строго регламентирована – как раз и будут члены отряда.
– Отряд – это абсолютно разношерстный коллектив. Какой человек не приживется в «Лиза Алерт»?
– Я могу сказать, кто быстро отмирает: у нас не работает популизм, пустые заявления, самоутверждение за счет слов, работают только действия. У нас трёп очень скоро начинает выглядеть именно как трёп.
Государство – это я
– Какова ваша мечта в отношении отряда?
– Я хочу сделать такую штуковину, которая будет работать по всей России, целиком и полностью изменит ситуацию с пропавшими людьми. У этой организации будет хватать времени и на профилактические действия, и на действия по оперативным задачам поиска. В ней будет много людей, и она поменяет мировоззрение общества: то, что раньше казалось диким, станет для всех нормальным.
Например, на вчерашних поисках сторож СНТ так и не понял, зачем мы это бесплатно делаем, в полиции это тоже часто не понимают. Мне хочется сделать так, чтобы это не вызывало ни в ком непонимания. Количество людей, которые кому-то помогают – кошкам, собакам, детям на операцию – растет, и это становится нормальным, перестает быть дикостью. А через какое-то время изменения будут совершенно феерическими.
– С какой стати? В стране кризис, люди живут всё хуже.
– Люди живут по-разному. Вопрос не в качестве жизни. Конечно, когда начинается борьба за еду, вся эта история с волонтерством и благотворительностью просто отмирает. Но я бы не хотел такой судьбы для страны, в которой я живу. И если люди не будут драться с 6 утра в очереди с талоном на хлеб в руках, то мы сильно сократим количество потерявшихся благодаря профилактическим процедурам и действиям, которые сейчас не делаются. Половина наших бабушек и дедушек просто не будут исчезнувшими.
Мы живем в XXI веке, у нас гигантское количество технических возможностей для решения этих проблем, применения на поисках тех штук, которые мы сейчас не применяем, но они уже в мире есть. Очень многие вещи будут решаться намного проще. И моя мечта – чтобы «Лиза Алерт» продолжала всё это делать и двигать, менять этот мир к лучшему, как и меняла до этого, стала еще больше и крепче.
– Вам не кажется, что успех волонтерства в России связан с тем, что люди просто поняли, что от государства ждать нечего и надо всё делать своими руками?
– Почему кто-то думает, что государство что-то должно? Государство – это мы.
– Но полиция должна искать пропавших – это ее обязанность.
– Вы же не хотите платить гигантские налоги, чтобы было много людей в розыскном отделе? Они вынуждены их сокращать. Платите больше налогов и следите за тем, чтобы налоги шли не на чей-то «Майбах». Я не могу следить за тем, куда они идут, и меня мало беспокоят ямы на дорогах, потому что я купил себе такую машину, на которой мне не важно, какая там дорога, но при этом я не могу спокойно смотреть, как бабушка будет умирать в лесу. Я могу вытащить ее оттуда сам. И что? При чём здесь государство? У меня нет этого понимания, что «они обязаны».
У нас таким образом написано законодательство, что сотрудник розыска обязан найти в лесу потерявшегося человека. А как он будет это делать? Один? Кто-нибудь, кто это написал, подумал об этом? Поэтому я не вижу ничего экстраординарного в добровольческой организации, которая берет это на себя.
«Я терпеть не мог лес ночью»
– Каждый день вы на поиске сталкиваетесь с пограничными ситуациями, о которых в обычной жизни человек не задумывается: жизнь, смерть, надежда, отчаяние. Это на вас как-то повлияло? Изменились ли ваши представления об этих категориях?
– В основном – никак. Но у каждого в отряде наступает момент, когда он проходит через серьезное переживание. Это происходит, когда какой-то поиск, который был почему-то важен, заканчивается гибелью человека. И у меня такое тоже было. Каждый раз тяжело, конечно, но некоторые случаи особые. Для меня это была гибель Лизы, на поиске которой и возник отряд, и потом еще смерть Анны-Алены в 2011 году в Смоленской области, ей был 1 год 8 месяцев.
Потом это всё сглаживается и не возникает таких моральных переживаний, наступает профессиональная деформация. Это не мешает эффективно действовать – больше того, я бы сказал, что эмоции мешают. По каждому случаю, естественно, возникают серьезные переживания, но вряд ли что-то может сейчас вызвать чувства, похожие на те. Самое страшное – это когда ты допускаешь ошибку, и с этим надо как-то дальше жить и работать.
– У меня, начиная с какого-то момента участия в поисках, нивелировались некоторые страхи. Например, мне стало легче ходить одной по ночному городу. Было ли у вас такое, деформировались ли какие-то ваши страхи?
– Да, конечно. Я терпеть не мог лес ночью. Я и сейчас его терпеть не могу, но это никак не влияет на мои действия. И если раньше я бы туда не пошел, теперь я туда хожу.
– То, что поиски ведутся обычно ночью, связано с тем, что днем поисковики работают?
– Разумеется. Понятно, что в светлое время поиск эффективнее, но в связи с тем, что мы действуем ночью, у нас 60% найденных, в том числе и погибших, ночью. Здоровый человек откликается, а погибшего искать еще сложнее.
– Но разве не может быть ситуации, когда ночью мимо лежачего пройдут, не заметив, а днем увидели бы?
– Может. Однократный «зачёс» дает результативность по лежачему 60-65%. Оденем его в камуфляж – результативность упадет. Но на двукратный зачёс у нас сил, как правило, нет. Поэтому надо в первый раз идти эффективно.
– У вас есть дочь, изменились ли ваши страхи в отношении ребенка?
– Поскольку ей столько же лет, сколько отряду, я, наверное, просто изначально более ответственный родитель в моментах, связанных с возможностью похищения или утопления ребенка. Когда видишь погибших чужих детей, ты понимаешь, как это легко происходит. Поэтому наш ребенок всё время на виду, нет ситуаций, когда она предоставлена сама себе.
– У вас есть основная работа?
– «Лиза Алерт» двадцать четыре на семь.
– Хорошо, а еда, квартплата и прочие вещи, требующие денег?
– Есть маленький мебельный бизнес, которым занимается жена и ее сестра, я их бросил, выступаю в собственном бизнесе в роли консультанта.
– Давайте закончим чем-нибудь хорошим.
– На днях нашли живыми троих детей. (Улыбается). Вот и всё.
Ксения Кнорре Дмитриева
«Лиза Алерт» - поисково-спасательный отряд, состоящий из добровольцев и занимающийся поиском пропавших без вести людей. Существует с 2010 года. Она проводит широкомасштабные поисковые операции с привлечением добровольцев, СМИ, специалистов и интернет-сообществ. В состав отряда входят кинологи и следопыты, джиперы и квадроциклисты, воздухоплаватели и водолазы.
Только за 2017 год, по статистике «Лизы Алерт», в 2017 году в поисковый отряд поступило 2005 обращений о пропаже детей. При участии волонтеров отряда были найдены живыми 1 904 ребенка, 79 детей найдены погибшими.
«Мы не можем подсчитать, сколько человек вошли в лес и сколько вышли»
Почему «Лиза Алерт»
13 сентября 2010 года четырехлетняя Лиза Фомкина заблудилась в лесу в Орехово-Зуево вместе со своей тетей. В течение первых пяти дней ее практически никто не искал, но затем информация об исчезновении попала в интернет, и добровольцы подключились к поискам.
В поисках девочки участвовали около 500 волонтеров, которые прочесывали лесные завалы и жилые кварталы метр за метром. Однако Лиза умерла от переохлаждения на девятый день после пропажи. Ее тело нашли на десятый день.
С этого началась «Лиза Алерт», название - в честь пропавшей девочки.
- Скольких не удается спасти или найти и в чем возникает проблема?
В прошлом году только в Москве и Московской области мы либо не нашли вовсе, либо нашли погибшими более 150 человек. Но кто об этом знает? В это же время от отравлений грибами, про которые все рассказывают, в самый ужасный год погибли два человека (какова эта цифра по России - мы не знаем).
Умные города подвергают своих жителей опасности из-за датчиков освещения и радиации
Технологии
Ленинградскую область сейчас поливает дождями, ежедневно там теряются много грибников. В Московской области дождей не было, стояло прекрасное сухое лето, в июле было совсем немного грибов и ягод, поэтому по сравнению с прошлым годом был очень низкий сезон. Но когда пойдут опята, если вы как-нибудь поедете в область, то увидите на обочинах много запаркованных машин. Если ночью машина на месте, значит, люди не вышли из леса. Но чаще всего это грибники не на машинах, а из садового товарищества, те, которые приехали на электричке или автобусе.
«Мы ходим с фонарями - здорово, что не с факелами»
- Какие технические решения вы применяете?
Когда мы только начинали, то не понимали, какие инструменты применять и какую технику использовать, поэтому изобретали велосипед. Выглядит он следующим образом: группы ходят с обычными туристическими навигаторами и когда возвращаются в штаб, данные с их навигаторов сливаются на карту поиска. Карта размечена квадратами 500 на 500 м и позволяет увидеть, что происходит, с каким качеством работала группа, какие участки она прошла.
Есть самое надежное базовое устройство с огромной историей - это компас. Ему даже не надо батареек, что для современного человека выглядит удивительно.
Сейчас мы активно применяем малую авиацию - вертолеты - и начинаем работать с беспилотниками.
Мы ходим с фонарями - да, здорово, что это не факелы, но разница между ними не такая уж существенная. С другой стороны, даже использование такого предмета как светодиодные фонари уже позволяет половину из всех, кого мы находим, увидеть в темное время суток. Обычно многие службы ночью прекращают поисковые мероприятия, потому что это неэффективно и опасно. А у нас - минимальная статистика по травмам ночью и максимальная - по нахождению людей. Просто благодаря хорошим фонарям с малым потреблением тока и большой светоотдачей.
- Можно ли использовать тепловизор на вертолете или дроне?
Тепловизор не видит под кронами деревьев. Он может пригодиться в поле. Только не в +25°С на солнце, когда трава будет светиться, как человек. А чтобы зимой обнаружить человека, укутанного одеждой, нужен очень дорогой тепловизор с крутой матрицей.
- Работаете дополнительно в городе с камерами?
Да, в любом городе стараемся использовать все системы, которые имеются. Но есть большая проблема с доступом и качеством записей и с нехваткой камер. Даже в Москве с более чем 180 тыс. установленных устройств для полноценного обеспечения поисковых мероприятий хочется увеличить их количество на три.
- Как вы применяете эти решения? Какова эффективность?
Вертолет используется для того, чтобы человек мог навести на себя - если он на связи с еще не севшим телефоном. Сейчас это делают добровольцы - нам помогает вертолетный добровольный поисково-спасательный отряд «Ангел».
Фото: Антон Карлинер / «Хайтек»
Если вертолеты сильно помогают в поисках, то эффективность дронов пока не очень высокая. На сотню применений нашли людей три раза. Но дроны помогают делать фото и видео, создавать оперативную карту, чтобы обновлять данные о местности.
Также у нас есть проработанная инициатива - краудсорсинговый проект. Беспилотник пролетает над квадратом 500 на 500 м и делает около 600 фотографий с высоты 40 м. Если их отсматривать в штабе поиска, то нам нужно много людей - через 40 минут глаз замыливается, а через два часа человек становится абсолютно неэффективен.
Мы опытным путем пришли к тому, что это должны быть именно фотографии, но не видео - на видео все пропускаем. Мы сделали ресурс в интернете, куда выкладываем нарезанные фотографии, люди их рассматривают. Так добровольцы могут заниматься поисками, находясь дома. Мы подсмотрели эту технологию у спасателей, которые работают в Карпатах. Они уже много лет так делают, и мы сделали такой же ресурс и надеемся, что он будет эффективен и полезен.
Жить по-умному: как защитить свой дом и не бояться киберугроз
Технологии
Сейчас мы действуем обходными технологиями - ищем то, что поможет нам искать человека пешком и с фонарями.
«У нас государство под эгидой сохранения данных запрещает запеленговать устройство»
- Расскажите о случаях, когда дроны помогали находить людей.
Невысокая эффективность беспилотников как технологии связана с несколькими моментами. Во-первых, время полета. Во-вторых, стоимость: если мы хотим особенные свойства аппарата, его стоимость становится пугающей. В итоге получается, что нахождение людей при помощи беспилотников - огромная проблема.
Впервые мы нашли человека с дрона в Ростовской области зимой. Человек, который плохо ходит, ушел в поле. Потребовалось несколько часов.
Во второй раз мы проверяли свидетельство, место было легче всего осмотреть с беспилотника. Человека обнаружили.
В третий раз человек мог быть где угодно - это Шатурские леса. Он был на связи минимум сутки, но закон не позволяет запеленговать мобильный телефон. Мы развернули поисковое мероприятие, которое не увенчалось успехом. Благодаря упорству координатора поиска - а мы искали человека две недели - его обнаружили с беспилотника. К сожалению, погибшим. Но человек был обнаружен - как технология это сработало.
- Как вы используете пеленгацию, данные о смартфоне?
В Польше и США людей ищут при помощи мобильных данных. Достаточно объехать лес, запеленговать устройство и забрать человека, не отправлять 27 человек в чащу. У нас государство под эгидой сохранения данных запрещает пеленговать устройство.
Мы лоббировали долгое время возможность для службы 112 получать данные о местоположении. Раньше человека после аварии спрашивали, какой километровый столб он проехал. Сейчас 112 получает местоположение звонящего, но с большой погрешностью. Если в городе это плюс-минус 400 м, то в лесу - 2 км. Низкая точность позиционирования не дает возможность использовать ее для поиска.
Технически GSM помогает определять положение человека. Излучатель на базовой станции способен примерно определить, на каком расстоянии находится человек от него, а три таких излучателя дают приблизительное расположение. Даже если излучателя два, мы смогли бы сузить периметр поиска, получить какой-то шанс в виде сектора шириной 550 м и длиной в 2 км, но сейчас у нас нет даже этого.
«Устройство сообщает, где находится человек. Мы идем и забираем его»
- В каких инструментах сегодня поисковики нуждаются больше всего?
Сейчас в каждом поиске по московскому региону участвуют в среднем 27 человек, причем на одном - два, на втором - 80. Этого катастрофически мало. Чтобы прочесать пешком квадрат 500 на 500 м в обычном подмосковном лесу, предполагая, что человек может лежать и не откликаться, нам потребуются четыре-пять человек на восемь часов с хорошей подготовкой, в правильной одежде. В этом квадрате они оставят примерно суточную норму калорий. Далеко не каждый человек сможет выполнять эту физически тяжелую работу восемь часов. При этом в ходе стандартного поиска у нас таких квадратов от 20 до 50. Мы их никогда не прочешем, нам не хватит людей.
Из 27 человек три организовывают поиск, остальные работают в лесу. 24 человека исследуют пять квадратов и уставшие поедут домой или на работу. На выходных они могут вернуться домой, поспать и снова приступить к поиску.
«Нам нужно снизить потребность в большом количестве людей во время поиска. Приятно представлять себе такую картинку: мы приехали вчетвером на микроавтобусе и едим хот-доги, а потом нам устройство сообщает, где находится человек. Мы идем и забираем его. Такое решение нам бы очень помогло».
Сейчас, несмотря на востребованность таких решений, множество людей теряются, например, возле экватора - из-за отсутствия технологий поиска. Однажды на Euronews показывали, как человек вышел с вертолета в Бельгии над лесом и полиция заявила, что это самоубийство. При этом найти тело невозможно: «Человек упал в лес. Как его найти?». А мы находим, но находим ногами.
- Как ищут людей в других странах? Можно ли опыт и технологии использовать в российских реалиях?
Внутри «Лизы Алерт» есть уникальный опыт, и мы пытаемся изучить, что есть в других странах.
Спасательные отряды по всему миру аккумулируют опыт и выпускают его в виде методичек. Но среди данных, которые они там пишут, например, есть такой параметр: ребенка пяти лет надо искать в радиусе 1,9 км от места пропажи, и этот показатель одинаков как для Англии, так и для Австралии. Но у нас редкий пятилетний ребенок не убежит за 5 км. К тому же родители в среднем часа три надеются, что ребенок у соседей или гуляет в другом дворе, поэтому никуда не сообщают о пропаже.
«Кто-то управляет моим домом»: как жертв домашнего насилия терроризируют с помощью умных устройств
Технологии
Глобально можно убрать многие проблемы, если людей научить пользоваться гаджетами. У канадского грибника есть кнопка, которая позволяет вызвать вертолет. Для использования устройства оплачивается страховой тариф. Я с трудом представляю, как мы это перенесем на российскую действительность, как будем выдавать такие устройства бабушкам и молодым людям.
В Якутии каждый год замерзают люди. Их может забрать вертолет, но там нет связи. Есть два решения: либо часто и дорого поднимать в воздух вертолет и мониторить всю дорогу, либо выдавать подобные устройства каждому в аренду на въезде и на трассу и забирать на выезде. Все спутниковые операторы имеют такие устройства спутниковой сигнализации.
Фото: Антон Карлинер / «Хайтек»
К счастью, отношение к человеческой жизни в мегаполисе начинает меняться. Мы видим, как все больше людей начали ходить в лес с мобильными телефонами.
«Нам нужно решение, позволяющее найти человека в радиусе не менее 10 км быстрее, чем за десять часов»
Если говорить о гаджетах вроде детских часов - они изначально предназначены, чтобы посмотреть, где ребенок. Как они работают на практике? И что применять для людей старшего возраста?
С их использованием есть много проблем. Далеко не все устройства показывают местоположение адекватно. Нужно смотреть, к какой карте их данные привязываются. И если мама ребенка вместе с папой смогут в них разобраться, то что будет делать бабушка? Нужно простое в использовании, продуманное устройство, но тогда оно не будет стоить 1 500 рублей. В любом случае, обычно такие гаджеты через полгода лежат дома.
Если говорить о пожилых, то 83-летние в 70% случаев страдают болезнью Альцгеймера. Они могут уйти из дома и не вернуться. В Дании эти люди «окольцованы» браслетами, все знают, где они. В Испании этот браслет без GPS, но он имеет конкретный цвет и QR-код со всей информацией о человеке. Нам нужны браслеты с GPS, которые будут долго работать, симпатичные, но неснимаемые. Это головная боль для государства. И то, что сейчас мы обсуждаем в формате исследовательского проекта «Одиссея» благотворительного фонда «Система», - намного меньшая фантастика. Основная задача этого проекта - предложить технологическое решение, позволяющее найти человека, потерявшегося в лесной местности без источника связи в радиусе не менее 10 км быстрее, чем за десять часов, в любую погоду и любое время суток. Будем надеяться, что участники «Одиссеи» предложат эффективные технологии поиска или устройства.
В России дефицит таких гаджетов для категорий населения «старики» и «дети». Необходимо достаточно простое устройство, а, с другой стороны, обеспечивающее контроль местоположения, чтобы с него можно было сообщить о проблеме. Такого идеального устройства мы пока не видим и не знаем. Мобильный телефон часто спасает человеку жизнь в ситуации, если он потерялся, но он должен быть всегда заряжен.
- Расскажите о случаях, когда такие устройства помогали найти людей.
Мы никогда не получали заявку на ребенка, у которого на руке есть детские часы. Находили старушку с потерей памяти, в отряд звонили родственники и сообщали ее примерное местоположение.
Гаджеты - история будущего.
В 2015 пропал человек в Подмосковье, искали пять дней и нашли. Он был без телефона, волонтеры посоветовали его родственникам купить телефон. В прошлом году тот же человек потерялся с мобильным телефоном. Искали семь дней, нашли погибшим.
«Одиссея» и «Кнопка жизни»
- Что вы думаете о проекте «Кнопка жизни»?
Это отличная концепция. Но недостаточно иметь устройство, подключенное к колл-центру. Россия разная, в ней работает множество разных служб, их компетенции отличаются от города к городу.
Служба, которая отвечает за это устройство, должна уметь сообщать в нужные органы информацию.
- Эффективны ли сервисы операторов мобильной связи, предназначенные для контроля за устройствами ребенка?
Это очень полезная вещь. Важно, чтобы они часто получали местоположение, потому что дети перемещаются очень быстро. Тогда они, запущенные на полную мощность, будут полезны.
Фото: Антон Карлинер / «Хайтек»
Вы выступаете экспертом в проекте «Одиссея» - конкурсе по созданию поисково-спасательных технологий нового поколения. Каких результатов ожидаете?
Я рассчитываю, что в конкурсе примут участие светлые умы, которые дадут возможность иначе применять технологии и на каждом поиске задействовать меньше людей. Как человеку, который сидит на краю леса и организовывает поисковые мероприятия, мне хочется всего и сразу.
Сейчас сложно фантазировать, какие технологии будут развиты или как будут применены существующие. Но вариантов может быть много. Например, ученые из МФТИ мне рассказывали: электронный нос, который есть у Opportunity на Марсе, может унюхать миллионную долю грамма вещества. Унюхать в лесу человека в теории сильно проще. Но нужно захотеть сделать эту технологию, захотеть ее проработать, потратить безумное количество денег, чтобы запустить в реализацию.
В первую очередь технология не должна быть связана с мобильным телефоном, потому что у многих он либо севший, либо его совсем нет. Нужна технология, которая найдет человека под кронами деревьев. Чем она меньше, чем дешевле, тем лучше. Она может занимать два КамАЗа, но из-за стоимости мы могли бы поставить такую аппаратуру в каждом городе, или она должна быть размером с чемодан, чтобы человек мог полететь с ней в любой регион.
Если полученные решения будут эффективны и интересны государственным службам, то те, кто их разработает, смогут получить адекватное финансирование. Если технологии будут апробированы в России и покажут свою эффективность, это будет важное достижение в мировом масштабе, ведь проблема пропавших людей есть в любой стране.
Идеальный грибник взял с собой компас и он умеет им пользоваться. Перед входом в лес он взял линейный ориентир. У него с собой навигатор и кнопочный телефон - со смартфоном может оказаться, что в лесу было много фейсбука, а карта уже не открывается.
- И еще один для меня личный вопрос, как для отца четырехлетней девочки. Как объяснять ребенку, что делать?
Скоро уже можно идти в школу безопасности «Лиза Алерт». Мы проводим их примерно раз в месяц, участвуют до 350 детей.
Главная технология - ребенок не должен бояться рассказывать что-то родителям, бояться кричать. Ведь ему везде и всегда запрещают кричать - в кино нужно сидеть тихо, бабушка спит - помолчи. Он должен уметь орать, собирать вокруг себя волнующихся, стоять и ждать.
К счастью, большая часть заявок на пропавших детей - это когда они пошли наперекор правилам, не дождались родителей, пошли домой и стоят ждут у квартиры, пока им откроют дверь.
⠀ «7 марта. Вечер. ⠀ Вечерняя заявка, две девочки 11 лет, Подольск. Перед женским новым годом Москва стоит. Штаб на 22:30 в Маке в Подольске на стоянке. Инфорг Мария собирает выезд, оборудование, ориентировки, опросы. Взаимодействие с полицией. В итоге у нас несколько точек привязки, девочки могут быть в тц, еще в паре мест, в подъездах и у знакомых. ⠀ Дальше 26 задач на которые успели отправить 75 человек, нехватка оборудования. Мы получаем вкусное свидетельство от неравнодушного гражданина, инфорг перепроверяет, передает свидетельство в полицию, так как свидетельство может привезти в квартиру, проверка и всё - найдены живы). К этому моменту час ночи, 89 зарегистрированных участников поиска. На 1:40 8 марта все вернулись в штаб, поиск завершен. Спасибо всем участникам. Успел даже потренировать одного участника курса координаторов.»
Григорий Сергеев, председатель отряда : ⠀ «Прошел первое чтение законопроект Яровой, в котором появляется возможность определения местоположения мобильного телефона без суда. Но только для детей. ⠀ Если пропал не ребенок - шансов не давать. Почему такая несправедливость - неясно. А между тем взрослых с мобильными теряется и погибает много. Я сейчас приведу цифры, которые известны отряду ЛА, это те поиски, что мы вели и где не спасли человека. И это не дети. Это взрослые с мобильным телефоном. ⠀ Я обращался к президенту с этой проблемой в июле 2017. Погибшие посчитаны с момента этой встречи до конца 2018 года - их 70. Семьдесят жизней, которые могли не прерваться. Для понимания обывателя - это люди, которых можно было найти нажатием одной кнопки. ⠀ В крайнем случае, если не возможно установить положение через сети, ну дайте вы нам то, что используют спасатели по всему миру. Есть такие штуки - виртуальные базовые станции, которые можно на спину спасателю, в машину, на вертолет, на беспилотник. Они дадут понять до метра расположение пропавшего. Ими пользуются все страны. А мы нет. И люди продолжают умирать. ⠀ Пока госдума отмахивается полумерами люди продолжают умирать. Даже детей по этому законопроекту искать не сильно проще будет. Ищем телефон только если письменно согласился родитель и владелец контракта. Ищем без каких либо технических подробностей. То есть так же как и сейчас. Выглядит это так: вот вышка и вот азимут. Для многих это направление в котором потеряшка. На самом деле это середина сектора ретранслятора, угол которого обычно 120°. То есть от базовой станции на десятки км, на всю ширину раскинутых рук. Обычно мы и так знаем направление, куда ушел потеряшка. Для спасения нужна большая точность. ⠀ В законопроект надо добавить правильные слова про точность, распространить его на все возрасты, убрать письменное согласие, которое спорит с другими нормативными актами. Мы знаем что делать и как на законодательном уровне и на практическом. Надеемся, что можно исправить законопроект Ирины Яровой. Написали ее помощнику. Ждем встречи.» (листайте, чтоб посмотреть полное видео)
Добровольцы поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» за семь лет помогли найти живыми более 20 тысяч человек. Спасти удалось бы еще больше, если бы отряду помогало больше людей. Чтобы стать волонтером было как можно проще, «Билайн» запустил о начале новых поисков. БигПикча опросила трех добровольцев, подписанных на рассылку, об их первом опыте помощи отряду.
Александр Овчинников: «Раньше искал погибших, а теперь живых»
Я подписался на рассылку примерно месяц назад. В первый раз пришло СМС, что пропала женщина рядом с моей дачей, но я оттуда уже уехал. А второй раз человек пропал на соседней со мной улице, уже в городе, и я решил поехать. Но вообще подписывался на поиски по всей Москве, так что это случайно совпало. Раньше искал погибших во время Второй мировой войны в разных областях России, а теперь решил поучаствовать в поисках живых людей.
Как проходил поиск?
Было несколько экипажей на машинах, нам дали план мест, куда бабушка могла пойти: Измайловская церковь, магазин рядом с домом. Ее сын рассказал, что не нашел дома ключи от дачи, но туда она вряд ли смогла бы поехать: у нее болезнь Альцгеймера, и он давно уже возит ее на дачу сам.
А на даче тоже работали волонтеры?
Нет, координаторы позвонили сторожу и узнали, что ее там нет.
Реальный поиск отличался от ваших представлений о нем?
Нет, не отличался, я до этого смотрел видео с поисков «Лизы Алерт» на YouTube, ходил на обучающее мероприятие в офисе «Билайна», где я работаю, интересно было посмотреть. Там рассказывали, как уберечь ребенка от пропажи.
Рассказали своим детям?
Мой ребенок еще маленький, ему пять лет, но там была информация о том, как, например, собирать детей в лес. Нельзя одеваться в зеленое или коричневое, потому что волонтер может пройти в нескольких метрах от потерявшегося человека и не заметить его. Потом, если человек идет в лес, у него обязательно должен быть с собой какой-нибудь «Сникерс».
Если человек пропал, не нужно его вызванивать, вы вряд ли сможете ему помочь. Вы спросите: «Ты где?», он скажет: «Я в лесу». Ну и все, вы ничего с этим сделать не сможете. Поэтому звонить нужно не ему, а в полицию, в МЧС. Есть мнение, что заявление о пропаже человека принимают в течение трех суток. Это большое заблуждение: полиция в России обязана принять заявление в первый день.
Вы будете еще ездить на поиски?
Я постараюсь, это зависит от времени и от того, насколько близко это будет ко мне. Думаю, что да, это интересно.
Рассказали о них друзьям?
Конечно, семье, близким, родным. Поделился фотографиями в фейсбуке. В основном написали: «Молодец, здорово», но, возможно, кто-то захочет прийти. Какое-то внимание к отряду я привлек.
Михаил Семенов: «Я получаю больше, чем отдаю»
О «Лизе Алерт» я узнал, наверное, из соцсетей, там были постоянные репосты с информацией о пропавших. Дальше отправлялся на форум и уже глубже изучал методику поиска. Я в студенчестве занимался спортивным туризмом, мы выезжали вместе в какую-нибудь Киргизию и месяц сплавлялись по рекам на катамаранах. Это был такой опыт общения с лесом, нестандартные ситуации нас абсолютно не пугали. Поэтому мне знакомы карты, снаряжение, хождение по азимуту и так далее.
Какую роль вы для себя выбрали в отряде?
Пеший поисковик. Там очень разные профессии, и каждый человек может помочь. Это картография, рассылки, репосты, группа прозвона очень активна и эффективна: она может найти людей, не выходя на улицу.
Как вы перешли от чтения форума к активным поискам?
Я был в теме, но не было мотива, чтобы совершить действие. Мотивом стал поиск Артема Кузнецова в Липецкой области.
Почему именно он?
(Пауза.) Ребенок маленький, трехлетний. Они с отцом и сестрой приехали на сенокос. Артем хотел играть в прятки, а сестра не хотела, и он убегал от нее. Его очень долго не могли найти. Это был резонансный поиск, когда привлекается очень много людей, используют СМИ. Я о нем узнал через соцсети, стал перекладывать это на себя: у меня есть дети. Говорю сейчас об этом, и ком в горле. Невозможно было пройти мимо.
Мальчика так и не нашли. Он около четырех суток провел один в лесу и в итоге погиб от обезвоживания.
Какие у вас воспоминания о поисках Артема, наверное, это было очень тяжело эмоционально?
Да, безусловно. Когда до территории поиска большое расстояние, то люди кооперируются и едут в экипаже с кем-то еще. Мы ехали туда шесть часов и еще шесть часов обратно, и мне за это время провели такой курс молодого бойца. Я попал в интересный экипаж - с одним из самых опытных поисковиков и с представителем службы пиара «Лизы Алерт». Говорили обо всем: о специфике поисков, об опыте, о разных ситуациях. Для меня это был такой вводный теоретический курс.
Мы не доехали буквально десять минут, когда пришла информация об остановке поисков. Это часто бывает, что ты не доезжаешь до поисков и получаешь отбой. Артема обнаружили мертвым. Сначала нашли его сандалик и место лежки, где он ночевал, а потом его самого. Кинологическая собака нашла, если не ошибаюсь.
Такие истории демотивируют или, наоборот, побуждают больше участвовать и привлекать людей?
Когда говоришь с людьми о запоминающихся поисках, все говорят: запоминаются те, кого мы не нашли. Начинается анализ того, где недоработали. Это абсолютная математика, все можно посчитать: ребенок в среднем находится в диаметре пяти километров от места пропажи. Это площадь в 20 квадратных километров. Чтобы их закрыть, нужно столько-то людей. Одна команда закрывает такую-то территорию. То есть можно посчитать: при наших ресурсах мы могли найти, но не нашли.
На тот момент нам очень не хватало людей. Мы подъезжали и видели, что местные жители работают на сенокосе. Задавались вопросом: как люди могут жить, существовать, когда рядом такое происходит? Местные жители о поисках знали, но не выходили, они почему-то думали, что это отец виновен и смерть была насильственной. Бедного отца тогда загоняли, он на полиграфе отвечал.
И только когда нашли обувь этого ребенка, начали выгонять на поиски бюджетников… Нам очень сильно помог губернатор, дополнительно предоставили около четырех-пяти сотен полицейских и госслужащих для поиска.
Это оперативно сделали?
Нет, это, к сожалению, было долго. Мы не успели - значит, это было не оперативно. Это было уже на пятый день поиска, когда ребенок пять ночей ночевал в лесу один.
А сколько нужно было людей, чтобы его найти?
Точно не могу сказать, но навскидку в районе 2000 человек.
Примечание БигПикчи. Во время поисков Артема Кузнецова добровольцам очень помогла мобильная базовая станция (на фото), которую «Билайн» привез в Липецк из Москвы. Благодаря ей стало возможно синхронизировать карты, лучше координироваться и работать быстрее, что для поисков очень важно.
Это был мой первый поиск, но не единственный. Сейчас я подписан на все поиски по Москве и Московской области. В преддверии летнего сезона, когда много людей теряется именно в лесу, я участвую в городских поисках. Помочь может каждый, это не обязательно должен быть человек со спортивным опытом, как я, со снаряжением, со свободным временем. Последний мой опыт - это поиск взрослого мужчины: 33 года, инвалид, дезориентирован. Они с отцом катались на велосипедах в Мещерском парке, он испугался собаки и уехал в неизвестном направлении.
Его не могли найти четверо суток. Он не мог позвать на помощь, а люди на таких потерявшихся не реагируют. К маленькому ребенку подойдут, если бабушка вечером одна сидит на остановке - тоже помогут, а он внешне выглядит как взрослый мужчина, поэтому не привлекает внимания.
Тогда я отрабатывал задачу по вокзалам. Нужно было провести опрос, сделать расклейку и скоммуницировать с линейными отделами полиции на Белорусском и Киевском направлениях. Задача стояла опросить, скажем так, жителей вокзала, визуально осмотреть, нет ли людей, которые похожи на потерявшегося, оклеить наши стенды ориентировками и опросить полицейских, не было ли за четыре дня на линии происшествий с похожими людьми: с мужчинами того же возраста и, к примеру, с велосипедом.
Меня поразило, что на Киевском направлении все сотрудники, скажем так, «Лиза Алерт»-френдли. Сразу сказали: давайте, оставляем ориентировку, будем смотреть. Дежурный в отделе полиции сразу сообщил по рации всем сотрудникам направления, что идет поиск, всем приказал явиться в дежурную часть, раздал фото пропавшего, и все его сфотографировали. Это было очень оперативно и вообще без слов, на автомате.
У меня работа заняла два часа, я распечатал 20 ориентиовок и расклеил, закрыл большой кусок поисков. Даже если ты несколько дней ходишь и не находишь человека - это не повод расстраиваться, наоборот, надо гордиться, потому что ты сузил территорию поиска. Значит, здесь его нет, нужно концентрироваться на других местах. Это к вопросу о мотивации.
Я так понимаю, что вы спокойно сочетаете поиски с семьей и работой?
Да, у меня двое детей, дочке полтора года, сыну - три с половиной, у меня работа - я менеджер по продажам в компании «Билайн». Конечно, времени не так много, но уделить после работы два часа действительно важному делу, связанному с жизнями людей, - это не так много.
У меня есть знакомые волонтеры, которые выезжают на поиски два-три раза в месяц, сочетают это с работой, с бизнесом. Помочь может любой, чем больше людей, тем лучше. Кто-то может распечатать ориентировки, кто-то - довезти их до штаба у метро, кто-то - на свободной машине довезти поисковиков до леса или городского поиска.
Одна из моих мотиваций такая: у меня сейчас нет возможности полноценно ходить в походы. Я пытался заниматься охотой, но мне животных жалко, и я не смог. А поиски - это общение с природой, физическая активность и, если это не прозвучит цинично, тоже своеобразная охота. Такое необычное хобби. Я получаю, наверное, больше, чем отдаю.
Вы призываете к участию родных и знакомых?
Да, я веду подрывную деятельность во многих местах (смеется) . Без фанатизма, конечно: нельзя человека заставить. Просто есть люди, которые не могут пройти мимо проблемы. Я анализировал, почему этим занимаюсь: я вот не могу пройти мимо ребенка плачущего, если он один, не могу не помочь сумку донести в метро. У кого-то есть такое воспитание и чувство ответственности, у кого-то нет. Наверное, нельзя никого винить и ставить в упрек. Ребятам из туризма я рассказываю о поисках, и мы иногда вместе ходим.
Игорь: «Кто-то должен это делать. Я должен»
Про «Лизу Алерт» узнал недавно, зашел на сайт и подписался на рассылку.
На каком поиске вы уже были?
Мы ходили по городу с товарищем, я его пригласил. В Питере. Особых впечатлений у меня нет. Наверное, кто-то должен это делать - вот я это должен делать. Мой друг, который со мной абсолютно согласен, тоже это сделал. Вот и весь принцип. От полиции нашей, даже в 2018 году, толку нет.
Вы призываете своих родных, друзей участвовать в поисках?
Нет, я никого не подбиваю, не собираю никакую команду. Просто если я вижу среди своих близких человека, который со мной солидарен, совпадает со мной в видении этой проблемы, то просто предложу ему, и он 100% возьмет и поедет, как это и произошло с моим лучшим другом. Я просто сказал ему: «Поехали», он согласился, а время было ночь. Мы сели в машину и поехали.
Долго искали?
(Обращаясь к другу.) Сколько мы ходили, Руслан? Часа четыре, пять.
Нашли?
Нет, человек не нашелся.
Будете еще ездить? По ночам?
Да неважно, время будет - сразу поеду, и все. Конечно, буду. Мне вообще без разницы куда, машина есть - возьму, поеду в любую точку.
Как стать волонтером
Чтобы оперативно узнавать о новых поисках в вашем районе, подпишитесь на бесплатную СМС-рассылку от «Лизы Алерт» о поисках рядом с вами. Рассылка бесплатна и доступна для абонентов «Билайн», «Мегафон», МТС и «Теле-2».
В поисках важна любая помощь: обзвон больниц, печать и расклейка ориентировок, опрос свидетелей, взаимодействие с родственниками и полицией, возможность отвезти пеших на поиск или принять участие в самой поисковой операции. Летом поисков будет очень много, а людей всегда не хватает. Нам действительно важен каждый.