Урусов Александр Иванович: биография. VIII

Учился в 1-й московской гимназии; в 1861 г. поступил в Московский университет, из которого был исключен за участие в беспорядках, затем был принят снова, окончил курс по юридическому факультету и поступил на службу кандидатом на должности по судебному ведомству. Уже в 1867 г. Урусов стал известен как талантливый защитник, речью по делу крестьянки Волоховой, в которой он, по выражению А. Ф. Кони, уничтожил, «„силой чувства и тонкостью разбора улик, тяжкое и серьезное обвинение“». В 1868 г. он перешел в помощники присяжного поверенного, а в 1871 г. получил звание присяжного поверенного. В течение этого времени он с неизменным успехом выступал в нескольких громких процессах, в том числе в известном Нечаевском деле (в 1871 г., в Санкт-Петербурге), в котором он защищал Успенского, Волховского и некоторых других. Впечатление, произведенное речью Урусова в названном процессе, было очень сильное: «„полный юношеского пыла и вместе с тем опытный уже мастер формы, он увлекал и убеждал…, являясь то политическим оратором…, то тонким диалектиком… Демаркационная черта, проведенная им между заговором и тайным обществом, предопределила исход процесса“» («„Вестник Европы“», 1900, № 9). В следующем году адвокатская деятельность Урусова, по не зависевшим от него обстоятельствам, была прервана надолго. Он должен был поселиться в Вендене (Лифляндской губернии) и только через три года мог поступить на службу в канцелярию генерал-губернатора, затем в судебное ведомство в качестве товарища прокурора, сначала в Варшаве, потом в Петербурге, с большим успехом выступая обвинителем (дела Гирштовта, Гулак-Артемовской, Юханцева и др.). В 1881 г. Урусов снова вернулся в адвокатуру и был присяжным поверенным в Санкт-Петербурге, а с 1889 г. в Москве. Он горячо интересовался литературой, особенно некоторыми французскими писателями (Флобером, Бодлером), которых изучал с большой тщательностью; участвовал в нескольких повременных изданиях (под псевдонимом Александр Иванов), являясь в своих статьях горячим сторонником свободы художественного творчества.

Урусов принадлежит к числу самых выдающихся из тех русских судебных ораторов, на долю которых выпало пережить лучшие годы судебного преобразования. Он до конца оставался верен традициям этого времени, понимая обязанности адвоката как защиту личности, как право-защиту в лучшем смысле слова, являясь на помощь везде, где, по его мнению, грозила опасность справедливости. Урусов повиновался единственно голосу своей совести: «„выше совести человека - говорил он в речи по делу о беспорядках в деревне Хрущевке, - нет силы в мире“». В этом - общественное значение адвокатской деятельности Урусова, в этом же главная причина силы и убедительности его речей. Внешними ораторскими данными он обладал в высокой степени; он прекрасно владел богатыми голосовыми средствами, его дикция и жесты были безукоризненны. Он умел захватывать слушателей, подчинять себе их мысль и чувство; его напечатанные речи могут дать только бледное представление о том, чем они были в момент произнесения. Он убеждал силой своего увлечения, блеском нападения и полемики, удачным раскрытием слабых мест противника. Он не столько изучал дело во всех подробностях, сколько старался взять в нем самое важное и на этом строил свою защиту. С большим искусством Урусов владел также и иронией. На психологической стороне дела, требующей изучения характеров и событий, Урусов останавливался редко; его характеристики не отличались ни глубиной, ни силой. Он был прекрасным диалектиком, умевшим оспорить чужое доказательство и отстоять свое, собрать для поддержания своего взгляда самый разнообразный материал и подкрепить аргументацию силой увлечения. А. Тимофеев.

Российская империя

Князь Александр Иванович Урусов (2 апреля (18430402 ) , Москва Российская империя - 16 июля , Москва Российская империя) - русский юрист, адвокат, судебный оратор из рода Урусовых . Яркий представитель поколения адвокатов-общественников, порождённых судебной реформой Александра II . Известен также как литературный и театральный критик, собиратель автографов деятелей культуры.

Биография

Александр Иванович получил хорошее домашнее воспитание. В 1861 году успешно окончил гимназию, проявив склонность к гуманитарным наукам, после чего поступил на юридический факультет Московского университета , откуда вскоре был исключён за участие в студенческой демонстрации 12 октября 1861 года. Через год повторно поступил в университет, который окончил в 1866 году, в разгар масштабной судебной реформы .

В 1866 году был зачислен кандидатом на судебные должности в Московский окружной суд, где ему доверили выступить защитником при слушании одного уголовного дела. После участия в этом деле Урусов решил стать присяжным поверенным . В течение 1867 года участвовал в качестве защитника на судебных процессах. Во время одного из судебных заседаний вследствие конфликта с товарищем председателя суда был удалён из зала и подал в отставку.

В феврале 1868 года князю Урусову удалось устроиться помощником к видному московскому присяжному поверенному Якову Ивановичу Любимцеву. Он был принят в сословие присяжных поверенных 25 сентября 1871 года и стал присяжным поверенным Московской окружной судебной палаты. В том же году принял участие в процессе «нечаевцев» , где защищал П. Г. Успенского , Ф. В. Волховского (был оправдан) и других подсудимых. Находясь в Швейцарии, высказался за то, чтобы швейцарское правительство не выдавало Нечаева России. На этом основании его обвинили в «преступных сношениях» с революционерами, осужденными по делу нечаевцев.

После обыска в квартире 30 сентября 1872 года князя Урусова арестовали и выслали из Москвы в город Венден Лифляндской губернии под надзор полиции. В течение последующих лет он был отстранен от общественной деятельности и занимался только литературой. В 1876 году освобождён из ссылки при условии, что он не станет заниматься адвокатской деятельностью, а поступит на государственную службу.

Урусов был принят чиновником в канцелярию лифляндского генерал-губернатора. Позже получил должность товарища прокурора Варшавского окружного суда, приобретя здесь известность в качестве блестящего обвинителя на судебных процессах; в частности он вёл дело о громком убийстве профессора П. А. Гирштовта . В 1878 году при содействии А. Ф. Кони перевёлся в Санкт-Петербург на должность товарища прокурора Санкт-Петербургского окружного суда.

В 1881 году, с разрешения министра юстиции Д. Н. Набокова , с большим трудом после нескольких прошений об отставке, А. И. Урусов уволился из прокуратуры и вновь вступил в сословие присяжных поверенных Санкт-Петербургской окружной судебной палаты. В 1889 году уехал в Москву, где продолжил свою деятельность присяжного поверенного. Жил на Арбате в доме 32. Умер 16 июля 1900 года и был похоронен на Пятницком кладбище. С. А. Андреевский закончил свою речь у гроба Урусова словами:

В 1868 году женился на 19-летней Марии-Анне Юргенс, дочери везенбергского лютеранина, служившей в доме Урусовых экономкой. Сын Александр (1872-1917) пошёл по стопам отца, работал в Москве присяжным поверенным, похоронен рядом с ним на Пятницком кладбище.

Юридическая деятельность

Первое выступление состоялось в Московском окружном суде в феврале 1867 года в качестве защитника на процессе Марфы Волоховой. Впоследствии Урусов участвовал во многих уголовных и гражданских процессах в качестве как присяжного поверенного, так и обвинителя. Защищал подсудимых на политических процессах нечаевцев и на процессе 193-х .

В качестве товарища прокурора, сначала в Варшаве, потом в Петербурге, с большим успехом выступал обвинителем (дела Гирштовта, Гулак-Артемовской, Юханцева и др.). В качестве присяжного поверенного принял участие в ряде известнейших судебных процессов своего времени – по делу Мироновича, Дмитриевой, Каструбо-Карицкого и пр. В 1891 году выступил защитником в парижском суде по делу французского литератора Леона Блуа , обвинявшегося в клевете, и одержал блестящую победу.

Одним из первых в России князь Урусов предлагал проводить судебно-психиатрическую экспертизу для подследственных и подсудимых.

Литературная деятельность

В качестве литературного критика выступал под псевдонимом Александр Иванов . Лично знал И. С. Тургенева , переписывался с А. П. Чеховым по вопросам драматургии. Ценил поэзию французских «проклятых поэтов», в особенности Ш. Бодлера , изучал творчество Г. Флобера . Одним из первых признал и оценил талант К. Д. Бальмонта .

Напишите отзыв о статье "Урусов, Александр Иванович"

Примечания

Источники

Степанова А. В. «А. И. Урусов - юрист и судебный оратор». Саратовский университет, 2005.
Тимофеев А. Г. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Урусов, Александр Иванович

В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d"Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.

) - русский юрист, адвокат, выдающийся судебный оратор.

Биография

Учился в 1-й московской гимназии; в 1861 г. поступил в Московский университет , из которого был исключен за участие в беспорядках, затем был принят снова, окончил курс по юридическому факультету и поступил на службу кандидатом на должности по судебному ведомству. Уже в 1867 г. Урусов стал известен как талантливый защитник, речью по делу крестьянки Волоховой, в которой он, по выражению А. Ф. Кони, уничтожил, «„силой чувства и тонкостью разбора улик, тяжкое и серьёзное обвинение“». В 1868 г. он перешел в помощники присяжного поверенного, а в 1871 г. получил звание присяжного поверенного. В течение этого времени он с неизменным успехом выступал в нескольких громких процессах, в том числе в известном Нечаевском деле (в 1871 г., в Санкт-Петербурге), в котором он защищал Успенского, Волховского и некоторых других. Впечатление, произведенное речью Урусова в названном процессе, было очень сильное: «„полный юношеского пыла и вместе с тем опытный уже мастер формы, он увлекал и убеждал…, являясь то политическим оратором…, то тонким диалектиком… Демаркационная черта, проведенная им между заговором и тайным обществом, предопределила исход процесса“» («„Вестник Европы“», 1900, № 9). В следующем году адвокатская деятельность Урусова, по не зависевшим от него обстоятельствам, была прервана надолго. Он должен был поселиться в Вендене (Лифляндской губернии) и только через три года мог поступить на службу в канцелярию генерал-губернатора, затем в судебное ведомство в качестве товарища прокурора, сначала в Варшаве, потом в Петербурге, с большим успехом выступая обвинителем (дела Гирштовта, Гулак-Артемовской, Юханцева и др.). В 1881 г. Урусов снова вернулся в адвокатуру и был присяжным поверенным в Санкт-Петербурге, а с 1889 г. в Москве. Он горячо интересовался литературой, особенно некоторыми французскими писателями (Флобером, Бодлером), которых изучал с большой тщательностью; участвовал в нескольких повременных изданиях (под псевдонимом Александр Иванов), являясь в своих статьях горячим сторонником свободы художественного творчества.

Ссылки

Категории:

Персоналии по алфавиту
Родившиеся 2 апреля
Родившиеся в 1843 году
Родившиеся в Москве
Умершие 16 июля
Умершие в 1900 году
Выпускники Первой Московской гимназии
Выпускники юридического факультета МГУ
Юристы Российской империи
Адвокаты Российской империи
Урусовы
Ораторы России
Адвокаты по алфавиту

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Урусов, Александр Иванович" в других словарях:

Урусов (князь Александр Иванович) родился в Москве 2 апреля 1843 г., скончался 16 июля 1900 г. Учился в 1 й московской гимназии; в 1861 г. поступил в Московский университет, из которого был исключен за участие в беспорядках, затем был принят… … Биографический словарь

Князь, род. в Москве 2 апреля 1843 г., скончался 16 июля 1900 г. Учился в 1 й московской гимназии; в 1861 г. поступил в Московский унив., из которого был исключен зa участие в беспорядках, затем был принят снова, окончил курс по юрид. факульт. и… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Урусов Александр Иванович, князь - (1843 1900) судебный деятель; литератор, театровед, общественный деятель. его жена … Словарь литературных типов

Род. в Москве 2 апреля 1843 г., скончался 16 июля 1900 г. Учился в 1 й московской гимназии; в 1861 г. поступил в Московский университет, из которого был исключен за участие в беспорядках, затем был принят снова, окончил курс по юридическому… … Большая биографическая энциклопедия

В числе первых — и по времени, и по значению — корифеев адвокат-ской корпорации в России, которые, «несмотря на отсутствие предва-рительной технической подготовки, проявили на собственном примере всю даровитость славянской натуры и сразу стали в уровень с лучшими представителями западноевропейской адвокатуры» , был князь А.И. Уру-сов. Его жизненный путь, как ни у кого другого из русских адвокатов, драматично сочетает в себе стремительный взлет, всероссийскую славу (плюс международная известность), арест и ссылку, тревожные переме-щения из адвокатуры в прокуратуру и обратно, а в конце пути — ужас-ную болезнь, не позволившую ему дожить до 58 лет.

Жизнь и деятельность Урусова отражены в обширном массиве ис-точников, основные из которых собраны в опубликованном трехтом-нике , есть и два личных архивных фонда адвоката , но монографий о нем до сих пор нет. Аишь в самое последнее время молодая исследо-вательница А.В. Степанова подготовила кандидатскую диссертацию: «А.И. Урусов — юрист, судебный оратор, правозащитник».

Князь Александр Иванович Урусов родился 2 апреля 1843 г. в Мос-кве. Племянник последнего государственного канцлера Российской империи светлейшего князя А.М. Горчакова , он мог гордиться своей родословной, хотя и... татаро-монгольского происхождения. Достаточ-но сказать, что один из его предков, родоначальник князей Урусовых Урус-мурза в 1600 г. получил от Бориса Годунова г. Касимов во владе-ние с титулом царя, а другой предок (внук Уруса-мурзы) Петр Урусов 11 декабря 1610 г. зарубил Лжедмитрия II . Дед нашего героя — обер- гофмейстер царского двора Александр Михайлович Урусов — славил-ся в Москве своим радушием и гостеприимством (в его доме часто бывал А.С. Пушкин) . Отец будущего адвоката — полковник князь Иван Александрович Урусов (1812—1871) — состоял при московском генерал-губернаторе графе А.А. Закревском по особым поручениям. Мать — княгиня Екатерина Ивановна — была из знатного рода На-рышкиных (к которому принадлежала и мать Петра Великого), а ба-бушка — Екатерина Павловна, урожденная Татищева — приходилась племянницей знаменитой сподвижнице Екатерины Великой Екатери-не Романовне Дашковой, единственной за всю историю России жен-щине, которая была президентом Академии наук .

В семье будущий адвокат получил отличное воспитание, затем окон-чил 1-ю Московскую гимназию (где, кстати, за вспыльчивость и занос-чивость, вкупе с редкостным обаянием, схлопотал от товарищей кличку Мурза ) и в 1861 г. поступил на юридический факультет Московского университета. Уже тогда он равно интересовался и юриспруденцией, и литературоведением, увлеченно слушал лекции профессора Ф.И. Бусла-ева и даже «приходил заниматься у него на дому», а Буслаев «очень лю-бил вспоминать об Урусове как о студенте-юристе» . Пылкий темпера-мент Мурзы вовлек его осенью 1861 г. в студенческие «беспорядки», и он был исключен, в числе очень многих, из университета , но через год принят обратно и окончил университет со степенью кандидата прав в 1866 г..

Именно с 1866 г. (то был год рождения российской присяжной ад-вокатуры) началась судебная и даже защитительная, но еще не офи-циальная адвокатская карьера Урусова. 4 июля 1866 г. он был опре-делен на службу в Московский окружной суд кандидатом на судебные должности и 21 сентября выступил в выездной сессии в Коломне за-щитником по делу крестьянина Петра Бакина. Крестьянин содержал-ся в остроге и там учинил ложный (как потом выяснилось) донос о не-раскрытом убийстве. Это выступление стало дебютом Урусова в качестве защитника. Противостоял ему тоже дебютант (хотя он был на 10 лет старше 23-летнего Урусова) — товарищ прокурора Москов-ского окружного суда М.Ф. Громницкий, впоследствии выдающийся адвокат.

По воспоминаниям Громницкого, Урусов «сразу проявил искусст-во защитника, доказывая, что Бакин сам был введен в заблуждение другими арестантами и что, затевая донос, он хотел способствовать раскрытию истины» . Однако тот, первый свой процесс Урусов про-играл: Бакин был обвинен. Прощаясь с Громницким в Коломне, Алек-сандр Иванович обещал, что постарается «отомстить» ему в Москве, и это свое обещание, по признанию Громницкого, блестяще сдержал в следующем году на процессе М.Е. Волоховой 2 .

Дело по обвинению крестьянки Мавры Волоховой в убийстве ее мужа Алексея Волохова, в расчленении его трупа на две части и в со-крытии их в погребе собственного дома слушалось на заседании Мос-ковского окружного суда 11 февраля 1867 г. Обвинял товарищ прокурора М.Ф. Громницкий. Урусов, все еще кандидат на судебные должности, защищал обвиняемую. Его защитительная речь представи-ла собой шедевр объективности, логики и доказательности, перед ко-торым, в глазах присяжных заседателей, рассыпалось на первый взгляд стройное обвинение. «Господин товарищ прокурора опирается в основном на косвенные улики, — подчеркивал Урусов. — Первый ули-кой он представляет народную молву. <...> Почему в настоящем слу-чае народный голос является против подсудимой? Труп найден в погребе дома Волохова. Волохов жил несогласно со своей женой. Из этого следует немедленное заключение — она виновна. Почему? Боль-ше некому. Вот народная логика» 3 .

«Далее, — продолжал Урусов, — товарищ прокурора говорит, что убийца всегда старается бежать от трупа. Совершенно соглашаясь в этом с товарищем прокурора, я должен заметить, что Мавра Егоров-на не страшилась быть на погребе, она солила там огурцы и лазила даже в погреб. Если допустить, что она совершила преступление, то ее нужно признать за какое-то исключение из всех людей. Если же убийство совершено посторонним лицом, то проще допустить, что убийца бросил труп в погреб Волохова. Дом был совершенно пустой, погреб был от улицы в семи шагах — все это очень хорошо мог знать ночной сторож».

Тезис обвинения о слишком большом числе подозрений против Во- лоховой Урусов опроверг просто и веско: «Что подозрения на подсуди-мую могли быть, об этом нет спора, но закон говорит, что для того, чтобы преступление было наказано, оно должно быть несомненно, а всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимой и никак не во вред ей».

Очень уместно привлек Урусов внимание присяжных к нравствен-ному целомудрию своей подзащитной: «Имея пьяного мужа, который пьяный буянил, она часто уходила ночевать к соседям. Мудрено ли было в таком случае молодой женщине увлечься, а между тем из показаний свидетелей и из повального обыска мы видим, что она никогда не на-рушала долга жены».

Концовка защитительной речи Урусова была столь же эффектной, сколь убедительной: «Господа присяжные, я ожидаю от вас строгой правды, строгого анализа. Перед вами женщина, шесть месяцев то-мившаяся под тяжелым обвинением. Девять лет в горе прожила она с мужем, еще горестнее конец ожидает эту нравственную личность. Невольно преклоняешься пред таким горем. Я не прошу у вас смяг-чающих обстоятельств для подсудимой, я ожидаю от вас справедливо-го приговора и убежден, что этот приговор будет оправдательный !»

По свидетельству А.Ф. Кони, бывшего тогда в зале суда, речь Урусо-ва вызвала «быть может, неслыханный восторг» публики, что конечно же повлияло на вердикт присяжных: «На Урусова сыпались ласковые слова, приветы, к нему протягивались руки, искавшие его рукопожа-тия, и я сам видел простых людей, целовавших его руку» . Мавра Воло-хова была оправдана.

На другой день, как принято говорить в таких случаях, Урусов про-снулся знаменитым: «Весь город говорил об его успехе. <...> Он сразу занял выдающееся — и надолго первое в Москве — место в передовых рядах русской адвокатуры» .

Следующий громкий процесс — по делу кондитера Морозкина (Московский окружной суд, 8 июля 1867 г.) — лишь упрочил репута-цию Урусова как новорожденного корифея адвокатуры. Морозкин об-винялся в «сопротивлении полицейским властям» и даже в «явном на-силии» над ними. Суть дела была такова: 22 ноября 1866 г. к 8 часам вечера в кондитерскую Морозкина явились восемь полицейских чи-нов, из которых трое почему-то были переодеты (в тулупах). Мороз- кин этих троих задержал, а у прочих потребовал составить акт о происходящем. Пристав же изобразил поведение Морозкина как «со-противление» и «насилие», а на следствии по этому делу объявил, что полицейское вторжение в кондитерскую объяснялось полученными «секретными сведениями» о том, что Морозкин связан с шайкой мо-шенников .

Процесс вызвал у москвичей повышенный интерес. По словам оче-видца, «масса публики была так велика, что едва пятая часть могла быть впущена в зал заседания. За судейскими креслами — почти весь проку-рорский надзор», и даже сам министр юстиции граф К.И. Пален пожа-ловал в суд и сел рядом с прокурором .

Урусов начал свою защитительную речь в убийственно-ироничес-ком тоне : «Такое исключительное по своей странности преступление действительно предусмотрено уголовным кодексом и служит как бы видоизменением бунта — бунта, совершаемого не массой, а одним ли-цом. Это восстание, открытое и насильственное, восстание одного лица против целого порядка управления. Действительно странное, слишком неправдоподобное происшествие! <...> Не в каком-нибудь захолустье, а в самом центре Москвы, в самый разгар ее вечерней жизни некто, кондитер Морозкин, возьми да и арестуй у себя чуть ли не всю московскую полицию! (Взрыв смеха в публике. Председатель звонит)».

Особый акцент (тоже не скрывая сарказма) Урусов сделал на «сек-ретных сведениях» о преступлении Морозкина: «Лучшее достояние гражданина — его доброе имя. Неужели про каждого из нас полицей-ский чиновник может сказать: он негодяй, но я не могу ничего доказать, потому что я это положительно знаю из секретных сведений! Нет, ми-лостивые государи, <...> для суда и совести только то истинно, что мо-жет быть доказано; одна истина не боится света».

Закончил Александр Иванович свою защитительную речь не менее впечатляюще, чем на процессе Волоховой. Вот ее концовка: «В первый раз вы призваны подать свой голос в деле об оскорблении полиции. Пусть же высказывается вашими устами здравая, разумная сила общественного мнения! <...> Отрицать значение полиции в государстве нельзя. <...> Два великих начала лежат в основе общественного разви-тия: свобода и порядок. Полиция охраняет порядок, и все мы более или менее заинтересованы в охранении порядка, гарантирующего нашу безопасность и неприкосновенность прав, но мы также заинтересова-ны в том, чтобы порядок был действительно порядком. <...> В основе порядка лежит признанное всеми народами уважение к дому, к до-машнему очагу. Посягать на его неприкосновенность не значит охра-нять порядок!»

После такой речи присяжные (среди которых был знаменитый поэт

Итак, уже к концу 1860-х годов молодой, едва достигший 25 лет, фактически начинающий юрист, стал, по выражению А.И. Герцена, «любимой знаменитостью русской адвокатуры» . Между тем он все еще оставался кандидатом на судебные должности, т. е. казенным за-щитником без должной перспективы роста и вне всякой связи с при-сяжной адвокатурой. Возможно, задетый несоответствием своего, крайне низкого должностного статуса столь высокому общественно-му признанию, которое доставили ему процессы Волоховой и Мороз- кина, Урусов в феврале 1868 г. вступил в конфликт с товарищем пред-седателя Московского окружного суда и вышел в отставку. Сделал он это с очевидным намерением перейти в присяжную адвокатуру. Уже 17 февраля того года Александр Иванович был зачислен помощником присяжного поверенного Я.И. Любимцева .

Еще как помощник присяжного поверенного Урусов блистатель-но выступил на двух судебных процессах — уголовном и политичес-ком. 18—27 января 1871 г. в Рязанском окружном суде он защищал бедную вдову штабс-капитана Веру Дмитриеву, ставшую жертвой грязных махинаций губернского воинского начальника, полковника Н.Н. Кострубо-Карицкого, тоже привлеченного к суду. Здесь Алек-сандр Иванович сформулировал свое кредо, которому был верен всю жизнь: «Есть одно чувство, гг. присяжные заседатели, которое как бы вставало воочию перед вашими глазами, словно возвышалось над этим уголовным процессом, чувство величественное и гордое. Это чувство общечеловеческого равенства — равенства, без которого нет правосу-дия на земле!» Руководствуясь этим чувством, Урусов закончил речь в защиту Дмитриевой гневной тирадой по адресу сильных мира вроде Кострубо-Карицкого: «Щадите слабых, склоняющих перед вами свою усталую голову, но когда перед вами становится человек, который, пользуясь своим положением, дерзает думать, что он может легко об-мануть общественное правосудие, вы, представители суда обществен-ного, заявите, что ваш суд — действительная сила, сила разумения и совести, — и согните ему голову под железное ярмо закона !»

Оставаясь всего лишь помощником присяжного поверенного, Уру-сов пережил второй в своей жизни, после дела Волоховой, звездный час — на европейски знаменитом процессе нечаевг^ев (т. е. народников, вовлеченных в экстремистскую организацию С.Г. Нечаева «Народная расправа») в Петербургской судебной палате с 1 июля по 11 сентября 1871 г . Здесь он как адвокат встал вровень с «королем адвокатуры»

В.Д. Спасовичем.

Урусов защищал П.Г. Успенского (который значился в судебном пе-речне 79 обвиняемых под № 1), а также Ф.В. Волховского и еще троих малоизвестных лиц. Защищать Успенского было конечно же нелегко, ибо он участвовал вместе с самим Нечаевым в убийстве мнимого «шпи-она» И.И. Иванова. К тому же Урусов выступал на процессе с защити-тельной речью первым. И он задал тон выступлениям других адвокатов (Спасовича и Д.В. Стасова, К.К. Арсеньева и В.И. Танеева, А.М. Унков- ского и В.Н. Герарда, Е.И. Утина и А.А. Ольхина и др.) — тон смелый, обличительный по отношению не только к экстремистам из числа об-виняемых, но и к беззаконию обвинителей и даже к деспотизму само-державного режима.

Свою речь в защиту Успенского Александр Иванович начал с того, что пошатнул общее предубеждение против подсудимых, сложивше-еся под впечатлением обвинительного акта, который муссировал уголовную фабулу в нечаевщине, а именно убийство Иванова как деяние, воплотившее в себе смысл и дух «крамолы». Урусов доказывал, что не- чаевщина — дело политическое, а безнравственность политического преступления далеко не так очевидна и постоянна, как преступлений уголовных; понятие о ней «изменяется, сообразно времени, событиям, правам и достоинствам власти». К политическим преступлениям (в отличие от уголовных) приводит и «увлечение самыми благородными идеями». В частности, «у подсудимых была действительная любовь к родине, не в смысле географического понятия, но к родине, как к той земле, на которой живет народ, нам дорогой и близкий». Революци-онное настроение молодежи Урусов толковал как естественный про-тест против реакционного, на их взгляд, режима. «Не имея права со-бираться, открыто помогать своим нуждам, молодежь эта, — говорил он, — весьма легко вовлекается в тайные ассоциации» .

Урусов отвергнул попытку обвинения распространить уголовный компонент дела (убийство И.И. Иванова), которым действительно были запятнаны Нечаев и четверо его подручных, на всех вообще неча- евцев. Более того, он доказал, что предъявленное нечаевцам обвинение в «заговоре с целью ниспровержения правительства» неправомерно, поскольку само понятие заговора включает в себя совокупно два при-знака, а именно: 1 ) всем известную и всеми же принятую цель и 2 ) ус-тремленность к этой цели таких действий, как выбор места и времени восстания, распределение ролей, приобретение оружия и т. д. — в деле же нечаевцев даже первый признак не вполне наличествует, а второго просто нет; здесь налицо еще не заговор, а тайное общество, т. е. ответ-ственность не по ст. 249 и 250, чреватым смертной казнью, а по ст. 318 (тюрьма или ссылка) .

В присущей ему язвительной манере Урусов разоблачал юридичес-кие натяжки обвинения («способ обвинения: данных нет, улик нет, нужно прибегнуть к соображениям»), так, например, ответив на те-зис прокурора, будто защита должна доказать, что революционный текст, найденный у Волховского, — не улика: «Прокурор пользуется этим документом как уликою; следовательно, он и должен доказать, что этот документ — улика» .

Речи Урусова на процессе нечаевцев вызвали восхищение Ф.И. Тют-чева и Н.К. Михайловского, который назвал их, наряду с речамиВ Д. Спасовича, «самыми блестящими из речей защиты» , а нечаевец В.Н. Черкезов написал Урусову после суда из тюрьмы, что речь Урусо-ва в защиту Успенского — «лучшее, что было высказано на суде во вре-мя нашего процесса» . Сразу по окончании процесса нечаевцев, 25 сен-тября 1871 г., Урусов был принят в число присяжных поверенных округа Московской судебной палаты .

Зато властные «верхи» разгневались на молодого, не в меру попу-лярного адвоката. Агент III отделения 14 июля 1871 г. доносил шефу жандармов: «Князь Урусов забавлялся вылазками против обвинитель-ной власти» . Надо полагать, в те дни «верхи» припомнили Урусову и его филиппику против полицейского самовластия на процессе Мороз- кина, и, главное, сыскную информацию годичной давности, а именно сводку данных III отделения за 1870 г. В ней значилось: «У самых не-благонадежных студентов Москвы князь Урусов считается за диктато-ра», и они, рассчитывая на его способности и достоинства, полагают, что он «станет во главе народного движения и вполне сыграет роль Гамбетты, отчего князь Урусов не отказывается» .

Теперь, после суда над нечаевцами, жандармский сыск стал надзи-рать за Урусовым с удвоенной бдительностью, начал целенаправлен-но искать и вскоре нашел против него необходимые для политических репрессий улики. В мае 1872 г. жандармы учинили в квартире Урусо-ва обыск и обнаружили письмо к нему от В.Н. Черкезова с благодар-ностью за внимание к подсудимым нечаевцам. Власти изобразили этот факт как доказательство «преступных сношений» Урусова с револю-ционерами. Усугубила их антипатию к адвокату крайняя неучтивость, с которой он встретил жандармов, явившихся арестовать его. «Вос-пользовавшись каким-то несоблюдением ими всех формальностей, он их заставил ждать в передней, пока формальности не были соверше-ны. Потом, когда они перебирали его книги (иностранные), князь все острил, рассказывал своему помощнику, как один полицейский счел запрещенной книгу « Les revolutions du Globe » .

Итак, Урусов был арестован и в сентябре 1872 г. выслан из Москвы в захолустный латышский городишко Венден под надзор тамошнейполиции, причем на полях всеподданнейшего доклада о высылке Александра Ивановича пометил: «Надеюсь, что надзор над ним будет действительный, а не мнимый» . Прессе велено было о мо-тивах «переезда» Урусова из Москвы в Венден помалкивать. И.С. Тур-генев из Парижа 17 (29) октября 1872 г. обеспокоенно запрашивал своего петербургского друга, поэта Я.П. Полонского: «Что значит сооб-щенное вчера в «С.-Петербургских ведомостях» известие, что кн. Уру-сов (известный адвокат) «по независящим от ею воли обстоятельствам» поселился на жительство в городе Вендене ?»

Так, что называется, на взлете, на самом гребне адвокатской славы Урусов стал жертвой карательного произвола, был ввергнут в неми-лость к властям и надолго (на 9 лет!) отлучен от любимого дела.

Ссылку Урусов переживал тем больнее, что он (в отличие от таких адвокатов, как Д.В. Стасов, Г.В. Бардовский, Е.И. Утин, А.А. Ольхин) был далек от людей и дел революционного лагеря. «Симпатизируя револю-ционерам как энтузиастам и идеалистам, — вспоминала о нем близкая к его семье писательница А.А. Андреева (сестра жены поэта К.Д. Баль-монта — большого друга Урусова), — он мог сочувствовать и убежде-ниям их, но никак не их деятельности» . В записной книжке самого Урусова от 5 июня 1872 г. есть такие строки: «я либерал, защищаю либеральные дела»; «я никогда не участвовал ни в каких заговорах, пи-тая глубокое отвращение к деспотической дисциплине тайных обществ и к морали бандитизма» . Как последовательный либерал, он был не-терпим к любым крайностям — и слева, и справа. Та же Андреева об-наружила в его бумагах 1880 г. такую запись о «белом» терроре прави-тельства: «После ужаса покушений настал ужас казней» .

В год ссылки Урусову не было еще 30 лет. Полный сил, уже вкусив-ший всероссийскую славу, он оказался в состоянии безысходности. Первые 2,5 года Александр Иванович жил в Вендене, а затем в Риге, куда был переведен после неустанных хлопот матери. Все это время он оставался фактически без дел, «разгоняя свою тоску изучением ла-тышского языка и переводами из Рабле, следы которых остались в его бумагах, а главным образом перепиской с друзьями и хлопотами о смягчении наказания» . Тогда же, в ссылке, впервые открылись у него болезни (сахарный диабет, сердечная недостаточность, невралгия), ко-торые в конце концов и свели его в могилу.

Лишь 14 января 1875 г., после унизительных для его княжеского до-стоинства просьб на имя одного (П.А. Шувалова), а затем и следующе-го шефа жандармов (А.Л. Потапова) о «прощении» , Урусов был принят на службу исправляющим должность старшего помощника секретаря канцелярии при местном (лифляндском, эстляндском и кур-ляндском) губернаторе, а еще через год, 21 марта 1876 г., назначен то-варищем прокурора Варшавского окружного суда. «Опала была с него снята, но только отчасти, — вспоминал о том времени А.Ф. Кони (один из самых близких друзей Урусова). — <...> Местное начальство смот-рело на его службу в прокурорском надзоре как на некоторого рода «перевод в разряд исправляющихся» по уставу о ссыльных» .

Сам же Александр Иванович, хотя и находил некоторое утешение в том, что служит правосудию , где только и мог проявить все свои да-рования, тяготился и поприщем «обвинителя поневоле» (как он себя тогда называл ), и чуждой ему, русскому, православному человеку, польской, католической средой. Вот что он написал А.Ф. Кони в Петер-бург из Варшавы в ноябре 1877 г.: «Болезнь, бездомность, порабощение способностей и — нужда. <...> Если моя служба в Министерстве юсти-ции признается полезной только для меня, в смысле реабилитации, то, конечно, я могу радоваться своему положению, что после 6 лет удале-ния с поприща адвокатуры и 2,5 года в Царстве Польском, в среде са-мой жуткой администрации и самых жгучих конфликтов, думаю... полнейшая реабилитация свершилась или таковой не существует» .

При содействии А.Ф. Кони Урусов в январе 1878 г. получил назна-чение в Петербург на ту же должность товарища прокурора окружно-го суда. После этого в течение трех лет он блистал как обвинитель на громких судебных процессах (К.А. Юханцева, обвиненного в растрате более 2 млн рублей из кассы Общества взаимного поземельного креди-та; AM . Гулак-Артемовской, осужденной за подделку векселей и др.). «Вступая в состязание с крупными величинами петербургской адвока-туры, он почти всегда выходил победителем» . Но старая любовь А.И. к адвокатуре не ржавела. Он не переставал хлопотать перед властями о возвращении в сословие присяжных поверенных, просился в отставку. «Послужите, — отвечал ему министр юстиции граф К.И. Пален, — ус-пеете еще нажиться !» Только в самом начале 1881 г. либеральный «по- луимператор» граф М.Т. Лорис-Меликов отпустил его в адвокатуру. До 1889 г. он практиковал как присяжный поверенный в Петербурге, а последние 11 лет своей жизни — в Москве.

Итак, после 9 лет вынужденного отрыва от любимой работы 38-лет-ний Урусов вернулся в адвокатуру и сразу занял в ней одно из первых мест, вполне и давно им заслуженное. К тому времени со всей полно-той раскрылись характерные, во многом оригинальные, черты его лич-ности.

В отличие от В.Д. Спасовича и Ф.Н. Плевако, П.А. Александрова и А.А. Куперника, но подобно С.А. Андреевскому и В.Н. Герарду, Н.П. Ка- рабчевскому и Н.И. Холева Урусов был щедро наделен внешними дан-ными. Осанистая фигура, изысканные манеры, выразительные черты «породистого» лица , пленительный «бархатный» голос — все это ко-нечно же усиливало впечатление от его ораторского дара и очень помо-гало ему воздействовать на присяжных заседателей и любую публику. Но главным его достоинством был именно дар оратора.

Современники называли Урусова «русским Демосфеном» , видели в нем нового Петрония . Правдолюб, убежденный в том, что «свыше совести человека нет силы в мире» , к тому же на редкость искусный полемист, «неотразимый диалектик» , Урусов выступал на любом су-дебном процессе — в качестве ли прокурора или же (в особенности) адвоката — во всеоружии своих дарований. «Красота, блеск, архитек-турная гармония» его речей эффектно сочетались с тонкой, язвитель-ной, порой убийственной, но всегда обличенной в безукоризненно вежливую форму иронией. Европейски образованный и воспитанный, джентльмен по натуре и в то же время настоящий художник, маэст-ро слова, Урусов владел удивительным чувством меры и никогда, даже в самых острых судебных прениях, не терял ни художественного вкуса, ни полемической обходительности. Характерным для него был слу-чай, когда он служил прокурором. Возражая на суде защитнику, кото-рый муссировал безденежье обвиняемого, побудившее-де его зарезать спутника, Урусов вдруг «замолк в каком-то колебании — и перешел к другой стороне дела». В перерыве он объяснил А.Ф. Кони: «Мне чрез-вычайно захотелось сказать, что я совершенно согласен с защитником в том, что подсудимому деньги были НУЖНЫ ДО ЗАРЕЗУ, — и я не сразу справился с собою, чтобы не допустить себя до этой неуместной игры слов» .

В крайних случаях Урусов мог и ответить на резкость резкостью, но — в «джентльменских» выражениях. Так он, будучи адвокатом, па-рировал нападки прокурора на защиту биржевой игры по делу о зло-употреблениях в Кронштадтском банке: «Есть, господа присяжные заседатели, более опасная игра, о которой не упомянул господин про-курор — это игра НА ПОВЫШЕНИЕ» . Очень современно звучат его гневные тирады из обвинительной речи на процессе Л.М. Гулак-Арте- мовской (1878) по адресу воровских толстосумов: «Лагерем стоит сре-ди нас тот мир, который исповедует один только идеал — нажива во что бы то ни стало! <...> Это мир внешнего изящества и внутреннего безобразия, материального обеспечения и нравственного убожества, внешнего представительства и внутреннего мошенничества; мир силь-ных протекций и влиятельных связей, под покровом которых играют инстинкты самого необузданного, бесстыдного хищничества...» И да-лее: «Когда выступают на суд лица, принадлежащие к такой среде, которая и сильна, и богата, и имеет связи, знакомства с высокопо-ставленными людьми, — о, как трудно правосудию здесь достигнуть цели !»

Зато этот князь-аристократ горой вставал на защиту бедных и си-рых. Показательна его речь по делу о 53 крестьянах с. Хрущевка, пре-данных суду за «неповиновение властям» (Рязанский окружной суд 15—16 декабря 1867 г.). «Они все обвиняются агулом, — гремел Уру-сов, — а между тем каждый из них человек, у каждого есть свои пра-ва, к обвинению каждого должны быть доказательства. Люди — не скоты, огулом судить их нельзя !»

Вообще, Урусов был таким же смелым и страстным адвокатом -60 й- цом у как, например, П.А. Александров и Н.П. Карабчевский. «Он стре-мительно нападает на все и вся, что стоит ему на пути, — характеризо-вал его Л.Д. Аяховецкий. — Звуковые раскаты урусовского баритона громят воинственно и грозно. <...> Вся его натура жаждет полемики, ею она живет, ею она сильна» .

Кстати сказать, взрывной характер Урусова проявился и в его дуэль-ной истории. В 1870 г., еще до вступления в корпорацию присяжных поверенных, из-за разногласий в Московском артистическом кружке (которым руководил А.Н. Островский) Александр Иванович вызвал на дуэль родного брата Островского — Петра Николаевича (1836—1906), актера, литературного и театрального критика, усмотрев в его отзыве о себе клевету. Дуэль состоялась, и хотя никто при этом не пострадал, Московский окружной суд приговорил Урусова к трехнедельному аре-сту на гауптвахте . Удивительно, что при таком темпераменте, с такой эмоциональностью Урусов не позволял себе в судебных речах язвить своих оппонентов уничижительными остротами вроде тех, которые со-хранились в записи его впечатлений от реферата по зарубежной ли-тературе в одном из московских литературных кружков 27 марта 1889 г.: «Референт являл вид какого-то большого упитанного павлина без хвоста, но с птичьим гоготаньем вместо голоса ...»

Напротив, чем острее была ситуация в судебных прениях, тем кор-ректнее (по форме, хотя, случалось, и убийственно по смыслу) Урусов оспаривал доводы обвинения. К примеру, на процессе 53 крестьян с. Хрущевка прокурор обратился к присяжным заседателям с предуп-реждением, чтобы они «не увлекались возражениями защиты». Уру-сов тотчас же выступил со своим обращением к присяжным: «Если бы вы сидели здесь в первый раз, я бы сказал вам, что над вашим приго-вором нет власти. Вы вольны обвинить или оправдать, вы ни перед кем и никогда не отвечаете. <....> Никто не может сказать, что ваш приго-вор не справедлив. <...> Смущаться нашими или чьими бы то ни было словами значило бы <...> пойти против совести» . Это обращение ней-трализовало в глазах присяжных указание прокурора и переключило их внимание на мотивы защиты.

Сильной стороной защитительных речей Урусова было его посто-янное стремление к точности — и вообще, и в частностях: в каждой детали, в любой трактовке любого понятия. Вот как он оспорил про-курорское толкование такого понятия, как служебный подлог (в речи на процессе 1883 г. по делу о злоупотреблениях в Кронштадтском ком-мерческом банке): «Прокурорский надзор полагает, что если обязатель-ство безнадежно, то оно подложно, и даже провозглашает такой прин-цип, что всякая неправда в документе есть подлог. Такое определение неверно и не соответствует закону: не всякая, а только злонамеренная неправда входит в состав преступления подлога. Провозглашение юри-дических афоризмов такого рода по меньшей мере рискованно. На-пример, в тексте рублевой ассигнации сказано, что выдается золотой рубль, но золотого рубля нет и он не выдается. Однако из этого не сле-дует ни что рублевый билет был подложным, ни что он был безденеж-ный» .

Как Урусов готовил свои выступления на судебных процессах?

Обэтом есть два мнения. Авторитетный знаток российской адвока-туры, сам присяжный поверенный Л.Д. Аяховецкий утверждал: «Уру-сов избегает тщательной работы над материалом. Он изучает дело по преимуществу в суде, во время судебного следствия. Кропотли-вая подготовительная работа в кабинете не в его привычках. Являясь в суд, он знает дело поверхностно и принимается всерьез за его ма-териалы, сидя на скамье защиты. Он полагается в этом случае на свои силы, на свою счастливую способность быстро схватывать все на лету» .

Однако еще больший авторитет, к тому же связанный с Урусовым 30-летней дружбой, А.Ф. Кони свидетельствовал иначе: «Урусов изучал дело во всех подробностях, систематически разлагая его обстоятель-ства на отдельные группы по их значению и важности. Он любил со-ставлять для себя особые таблицы, на которых в концентрических кругах бывали изображены улики и доказательства» . Возможно ли было проделать такую работу, уже «сидя на скамье защиты» по ходу судебного следствия? Едва ли. Одно бесспорно: Урусов, в отличие от ВД. Спасовича и С.А. Андреевского, не писал тексты своих речей, огра-ничиваясь лишь записью на отдельных листках опорных идей защиты

Кстати, ссылаясь на опыт именно Спасовича и Андреевского, а так-же на авторитет Цицерона (!), П.С. Пороховщиков (Сергеич) заклю-чал: «Люди знающие и требовательные в древности и теперь утверж-дают, что речь судебного оратора должна быть написана от начала до конца» .

Однако не менее «знающие и требовательные» из судебных орато-ров как на Западе , так и в России импровизировали свои речи без тек-стов. Не писали заранее своих речей Ф.Н. Плевако и Н.П. Карабчевский, К.К. Арсеньев и АЛ. Пассовер, П.А. Александров и Л.А. Куперник . Важ-но, что все эти замечательные ораторы — и «пишущие», и «говоря-щие» — коллективными усилиями создали в 60—70-е гг. XIX в. такой феномен, как русское судебное красноречие.

Как адвокат, судебный оратор Урусов имел, конечно, и слабости — главным образом, чрезмерное внимание к форме речи, к словесному облачению мысли. «Его речи более красивы, чем содержательны» , — полагал Л.Д. Ляховецкий. Другой критик Урусова А.Г. Тимофеев так развивал эту же мысль: «Его речи не охватывают всего дела в подроб-ностях, не представляют выводов из заранее собранных, строго обду-манных и взвешенных данных. Оратор улавливает наиболее крупное в деле и на нем строит свою защиту. Вместе с тем он ищет выигрыш-ные места в речи противника и не пропускает сделанных им про-махов, стараясь таким путем уничтожить впечатление его речи и ослабить силу приведенных им аргументов. Он опирается на чувство, убеждает судей силой своего увлечения, блеском нападения и поле-мики» .

В той или иной мере критики были правы. Важно, что сам Урусов, при всей мощи воздействия его красноречия, не всегда был уверен, что выиграет дело, и мог честно, заранее признаться в этом. Так, поддер-живая обвинение владельца ссудной кассы И.И. Мироновича в убий-стве, он как гражданский истец обратился к присяжным заседателям с такими словами: «Игра у него сильная, козырей много: он может и выиграть. Но, с другой стороны, общество чувствует всю опасность безнаказанного преступления. Наше дело — представить вам добытые выводы, а вы рассудите» .

Осведомленные современники отмечали, что после долгих лет ссылки и службы («поневоле») в прокуратуре Урусов вернулся в адво-катуру другим человеком. Сказалось, во-первых, начавшееся после цареубийства 1881 г. наступление реакции — наступление повсемес-тное, включая область правосудия. На политических процессах Алек-сандр Иванович больше уже не выступал, и вообще теперь в его за-щитительных речах «не было прежней смелости и той убежденности в своей правоте, которые так сильно действовали на умы слуша-телей» . Тем не менее в ряде судебных дел, вплоть до последних лет жизни, он, по воспоминаниям очевидцев, мог блеснуть, как в молодые годы.

Так, большой резонанс вызвала речь Урусова в защиту канцеляр-ского служителя В.В. Орлова, обвиненного в убийстве хористки Боль-шого театра П.Н. Бефани (Московский окружной суд, 27 октября 1889 г.). Александр Иванович не оспаривал доводы обвинения, при-знал собранные прокурором факты (Орлов систематически избивал Бефани, бывшую его возлюбленной, а потом застрелил ее), но вы-вод защитника отличался от вывода обвинителя: убийца — не рассу-дительный злодей, а безрассудный маньяк, и место его не на скамье подсудимых, а в лечебнице для душевнобольных. Урусов подчеркнул при этом крайне важный для дела факт, что в такой лечебнице «уже сидят некоторые психически больные его (Орлова. — И. Т.) родствен-ники» . Тем самым он — первым из русских юристов — предвос-хитил азы судебной психиатрии , тогда еще неведомого, а ныне со-вершенно необходимого компонента юриспруденции. Суд, однако, признал Орлова виновным и приговорил его к 10 годам каторги, куда Орлов все равно не попал: умер от скоротечной чахотки сразу после суда.

Международную известность получило выступление Урусова в за-щиту французского литератора Леона Блуа, обвинявшегося в диф-фамации (октябрь 1891 г.). Дело слушалось в Париже, где славились адвокаты, почитавшиеся «великими» (А. Дюпен и Н. Беррье, Л. Шэ д’ Эст-Анж и Ж. Фавр). Урусов первым из российских адвокатов выступил во французском суде и выдержал сравнение с ними. Блуа был оправдан .

«Два дня известности в Париже, — писал об этом Александр Ива-нович приятелю. — Вот самая яркая страница моей оканчивающейся карьеры. Я привез с собой до полусотни газет и до пресыщения насла-дился комплиментами» .

Последний крупный судебный процесс с участием Урусова прошел в Москве в сентябре 1899 г. То было нашумевшее дело Московского кре-дитного общества. Урусов выступил здесь в качестве гражданского ист-ца. Очевидец, Л.Ф. Снегирев, так вспоминал об этом выступлении: «Речь кн. Урусова в защиту потерпевших против заправил кредитного обще-ства была для Москвы целым событием. <...> Это была не только речь ад-воката, но блестящий, остроумный и язвительный монолог оскорблен-ного чувства русского гражданина, громящего хищников, которые прекрасное ипотечное заведение превратили «в настоящий, — говоря словами А.И., — игорный дом с полной картиной ажиотажа домами, в кредитную вакханалию азарта». Он вложил в эту речь всю свою душу, все свое сердце, всю кровь, всю мощь своего ораторского таланта» .

Другой очевидец, Л-ев, напечатал свои «Впечатления» об этой речи Урусова в газете «Курьер»: «Князь явился на суд больной, полуоглохший, и хотя по-прежнему был он высок и прям и своеобразно изящен, но уже глубокой старостью веяло от его побледневшего лица, от побелевшей бороды и от этой слуховой трубки, которую он ежеминутно приклады-вал к ушам. <...> Не слышен и незаметен оставался Александр Иванович до конца судебного следствия, утомившего всех обилием цифр и мелоч-ных подробностей. <...> И вот тогда разразилась речь кн. Урусова. Да, она именно разразилась, как гром подкравшейся незаметно тучи, и оглуши-ла своим величавым грохотом и ослепила красотой сверкающих молний, и шапки снять заставила эта дивная, грозная речь. Помню до сих пор то жуткое, приятное чувство неожиданности, с каким вслушивались мы в раскаты бархатистого голоса, не решаясь вздохнуть, не смея хоть на се-кунду оторвать глаз от больного оратора, который внезапно, сразу, на наших глазах стал таким здоровым, таким молодым»

Урусов выиграл иск потерпевших к «хищникам» из Московского кредита. Сам он в письме к сестре от 5 октября 1899 г. не скрывал сво-ей гордости: «Это был один из самых крупных успехов моей карьеры. Друзья и недруги осыпали меня похвалами» . А.Ф. Снегирев назовет речь Урусова на этом процессе его «лебединой песней» .

Прижизненная слава Урусова как судебного оратора выходила да-леко за пределы обеих столиц Российской империи. В Полтавской гу-бернии «малороссы говорили, когда обижены бывали на суде: «Треба идти до князя Урусова» . В столицах же «чуть ли не признаком дурно-го тона, отсталости по меньшей мере, считалось, если посетительница гостиной вдруг оказывалась особой, не побывавшей хотя бы один раз на защите кн. Урусова в суде» . А в популярнейшем «Словаре-альбоме» П.К. Мартьянова Урусову отведены такие строки:

Чурило Пенкович родной адвокатуры,

С Фортуною дружит, Фемиде строит куры .

Репутация Урусова-юриста, адвоката, судебного оратора только вы-игрывала от того, что он был еще замечательным искусствоведом, ли-тературным и театральным критиком, публицистом. Его друг, извест-ный в то время ученый-филолог А.И. Кирпичников, считал даже, что Александр Иванович «всю жизнь свою сидел на двух стульях — лите-ратуре и адвокатуре, и потому сделал гораздо меньше, чем обещал та-лант, ему данный» .

Как и другие корифеи адвокатуры, Урусов имел обширные личные и творческие связи в литературных и театральных кругах: дружил с по-этом А.Н. Плещеевым, писателями П.Д. Боборыкиным и А.И. Левито-вым, к концу жизни — с А.П. Чеховым и К.Д. Бальмонтом, защищал на суде в 1868 г. И.С. Аксакова, а в 1869 — поэта, издателя и редактора Ф.Б. Миллера. С 1879 г. Александр Иванович общался лично и по пере-писке с И.С. Тургеневым (обедал с ним по его приглашению в Бужива- ле ). Когда, в 1880 г., Урусов затеял, вместе с литератором Д.А. Короп-

невским, издание ежемесячного журнала «Новое обозрение», Тургенев написал ему из Парижа 13 декабря того года: «Я искренне буду радо-ваться успеху Вашего предприятия» .

«Новое обозрение» выходило в свет недолго: уже после трех номе-ров, в накаленной атмосфере после цареубийства 1 марта 1881 г., изда-ние его прекратилось. Но Урусов сотрудничал и до и после 1881 г. во многих российских и зарубежных изданиях, перечень которых А.А. Ан-дреева обнаружила в его бумагах: «Русские ведомости», «Порядок», «Молва», «Прогресс», «Современные известия», «Библиотека для чте-ния», « Herold », « Comedie humaine », « La Plume » . При этом, по воспо-минаниям А.Ф. Кони, Александр Иванович неустанно пополнял и чи-тал друзьям «сборник печатных нелепостей и курьезов», который он называл «смеховозбудителем» .

Мало того, «князь-адвокат» «любил баловаться стихами» и оставил в своих бумагах листки под заглавием «Стишонки А.И. Урусова». В ос-новном это — эпиграммы, шутливые поздравления, приветы и ответы. Вот, к примеру, его ответ на приглашение из редакции журнала «Мол-ва» к обеду в декабре 1879 г.:

Балуясь рифмой по приказу,

«Молве» спешу я дать ответ И извещаю комитет,

Что в среду снова, без отказу,

Не проманкировав ни разу,

Приковыляю на обед .

В литературных кругах России и Франции Урусов зарекомендовал се-бя как первый знаток и популяризатор творчества Г. Флобера. В 1880 г. он организовал в Петербурге «кружок флоберистов» с участием Н.П. Ка- рабчевского, И.И. Ясинского и др . Большая коллекция автографов, порт-ретов, различных изданий произведений Флобера и отзывов о нем, ко-торую собрал в свое время Урусов, хранилась в Париже, в библиотеке музея Карнавале .

С юных лет и до конца своих дней особую любовь Урусов питал к театру. Он был авторитетным театроведом, возглавлял даже театральный отдел в петербургской либеральной газете «Порядок». Его статьи о М.С. Щепкине, М.Н. Ермоловой, Г.Н. Федотовой, ПА. Стрепетовой вошли в золотой фонд отечественного театроведения . В 1862—1863 гг. в «Московских ведомостях» он вел даже «Летопись Малого театра» под псевдонимом Александр Иванов .

Александр Иванович был лично близок к семье великого Михаила Семеновича Щепкина и «не без умиления рассказывал, что он, ночуя у Щепкиных, спал на том диване, где Гоголь читал «Ревизора» . Сын Михаила Семеновича Петр Михайлович Щепкин, будучи товарищем председателя Московского окружного суда, покровительствовал юно-му кандидату на судебные должности Урусову и, по признанию само-го Урусова, «первым понял и указал ему его призвание» . Много лет спустя, в 1890 г., Урусов писал правнучке М.С. Щепкина, артистке и писательнице ТА. Щепкиной-Куперник: «Меня, когда Господь Бог судить будет, на вопрос «Да что же ты любил, кроме Флобера?» — непременно спасет реплика моего доброго ангела: «Он всегда любил Щепкиных» .

Со второй половины 90-х годов Урусов стал тяжело болеть. Его му-чили невыносимые головные боли (врачи опасались воспаления мозга), сердечные приступы, нервные стрессы, потеря координации движений, надвигавшаяся глухота — все это вместе с застарелым диабетом. Долго не видевший его А.Ф. Кони при встрече с ним в сентябре 1898 г. был потрясен. «Я едва удержал слезы и крик душевной боли, увидев его, — вспоминал Анатолий Федорович. — До того его изменила, до того со-старила его болезнь» . В таком состоянии Урусов еще «спел» свою «ле-бединую песню» на процессе по делу Московского кредитного обще-ства в октябре 1899 г. 13 апреля 1900 г. он писал сестре: «Умывшись (с большим трудом — падаю), хожу, опираясь на стул и толкая его пе-ред собой, на балкон, подышать воздухом» . При этом он не терял силы духа, с достоинством ожидая конца. В одном из его последних писем к

А.Ф. Снегиреву есть такие строки: «Сам я не чувствую себя несчастливым, а просто чувствую, что перестаю существовать и что ничего в этом особенно печального нет. Ну, был человек и нет его» . А в последнем письме к А.Ф. Кони он философски «вычислил» свое состояние: «На 3 / 5 еще жив, а на / 5 мертв» 2 .

Князь Александр Иванович Урусов скончался в Москве 16 июля 1900 г. в 6 часов 30 минут утра, «сохранив до конца и речь и созна-ние» . Похоронить себя он завещал на Пятницком кладбище, где по-коились столь дорогие его сердцу Михаил Семенович и Петр Михай-лович Щепкины. Из Петербурга на похороны Урусова приехал его самый близкий друг С.А. Андреевский. Он произнес у открытой мо-гилы речь, в которой метко и верно определил место Урусова в ряду звезд отечественной адвокатуры: «Мы хороним сегодня первосоздате-ля русской уголовной защиты. <...> Слава твоему имени, Александр Иванович! Слава Москве, подарившей тебя России !»

Н.А. Троицкий

Из книги «Корифеи российской адвокатуры»

См.: Князь А.И. Урусов. Статьи. Письма. Воспоминания о нем. М., 1907. Т. 1—3. См. также: Урусов А.И. Речи. М., 1901; А.И. Урусов. Первосоздатель русской судебной защиты. Тула, 2001.

1 См.: Чсрейский А.А. Пушкин и его окружение. 2-е изд. А., 1989. С. 456.

См.: Посмертные записки кн. А.И. Урусова // А.И. Урусов. Первосоздатель русской судебной защиты. С. 284—285.

Буслаев Федор Иванович (1818—1897) — лингвист и литературовед, профессор Мос-ковского университета, с 1860 г. — действительный член Петербургской Академии наук.

Русский юрист, адвокат, выдающийся судебный оратор.

Происхождение и образование.

Родился в семье полковника Ивана Александровича Урусова, который состоял на службе при генерал-губернаторе Закревском для особых поручений. Мать его, княгиня Екатерина Ивановна, принадлежала к известному роду Нарышкиных. Александр Урусов получил хорошее домашнее воспитание. В 1861 г. он успешно окончил гимназию, проявив склонность к гуманитарным наукам, после чего поступил на юридический факультет Московского университета, но был исключен из университета за участие в студенческих беспорядках. В 1862 г. он повторно поступил в университет и на это раз сумел окончить его без особых проблем. В студенческие годы Урусов живо интересовался не только юриспруденцией. Он много и увлеченно занимался изобразительным искусством, посещал музеи, картинные галереи в России и за рубежом, куда ежегодно выезжал в летние каникулы. Тогда же стал выступать со статьями и заметками на театральные темы, некоторые из них подписывая псевдонимом «Александр Иванов». В частности, им написаны статьи: «Московский театр и г-жа Познякова», «Заметки о Московском театре», «Кончина Щепкина», «Письма о московской драматургии».

Начинающий юрист.

В 1866 г. Александр Иванович был зачислен кандидатом на судебные должности в Московский окружной суд. Вскоре Урусову как начинающему юристу доверили выступить защитником по делу некоего крестьянина Бакина, обвинявшегося в ложном доносе. Он сумел проявить напористость, изобретательность, хотя ему противостоял такой опытный прокурор, как М. Ф. Громницкий. Это небольшое дело решило его судьбу — Урусов решил стать присяжным поверенным. Только в сентябре 1871 г. стал полноправным адвокатом, вступив в сословие присяжных поверенных округа Московской судебной палаты. С тех пор его речи звучали во многих судебных процессах: уголовных и политических. А. И. Герцен писал, что к концу 1860-х годов Урусов «стал любимой знаменитостью русской адвокатуры».

Политические процессы и опала.

В 1871 г. он принял участие в процессе «нечаевцев», где защищал П. Г. Успенского, Ф. В. Волховского (был оправдан) и других лиц. Участие в этом деле доставило Урусову немало неприятностей. Находясь в Швейцарии, он высказался за то, чтобы швейцарское правительство не выдавало Нечаева России. На этом только основании его обвинили в «преступных сношениях» с революционерами, осужденными по делу «нечаевцев», произвели обыск в квартире, арестовали и выслали из Москвы в захолустный город Венден Лифляндской губернии под надзор полиции. В течение ряда лет он находился в опале и занимался лишь литературной деятельностью.

В прокуратуре.

В 1876 г. его освободили из ссылки при условии, что он не станет заниматься адвокатской деятельностью, а поступит на службу. Так Урусов неожиданно оказался в канцелярии местного генерал-губернатора. Затем он получил должность товарища прокурора Варшавского окружного суда, приобретя и здесь известность, как блестящий судебный оратор. В 1878 г. при содействии А. Ф. Кони Урусов переводится в Петербург на должность товарища прокурора окружного суда. В этой должности он выступил во многих громких судебных процессах, в частности по делам Гулак-Артемовской и Богданова, обвинявшихся в подлоге векселей, Юханцева и других.

Адвокатура.

В 1881 г., с разрешения министра юстиции Д. Н. Набокова, ему все же удалось покинуть прокуратуру, и он вновь вступил в сословие присяжных поверенных, но теперь уже округа Санкт-Петербургской судебной палаты. Его слава как высококлассного адвоката росла изо дня в день. В 1882 г. совместно с такими блестящими адвокатами, как В. И. Жуковский и Н. П. Карабчевский он выступил по так называемому «Интендантскому делу», когда на скамье подсудимых в Петербургском военно-окружном суде оказались 16 интендантов и подрядчиков во главе с действительным статским советником В. П. Макшеевым, бывшим окружным интендантом Рущукского отряда во время войны с Турцией. По этом делу Урусов защищал подрядчиков Вольштейна и Варшавского, причем осуществил ее блестяще, добившись оправдания обоих.

В 1885 г. его даже подвергли дисциплинарному взысканию. В 1889 году, оставив Петербург, Александр Иванович уехал в Москву, продолжая выступать в известных процесса. Его имя становится известным далеко за пределами России. В конце жизни Александр Иванович тяжело болел. Лечение за границей в лучших клиниках Парижа и Берлина не приносили результатов. Князь А. И. Урусов скончался в 1900 году.