Дмитрий Саймс (англ. Dimitri K. Simes, при рождении Дмитрий Константинович Симис ; 29 октября 1947 года, Москва, СССР) - американский политолог советского происхождения. Президент Центра национальных интересов с 1994 года.
Сын правоведа и правозащитника Константина Симиса и адвоката Дины Каминской.
Биография
По окончании средней школы в течение года работал научно-техническим сотрудником в Государственном историческом музее, затем поступил на дневное отделение исторического факультета МГУ, откуда со второго курса вынужден был перейти на заочное, после того как вступил в опасную полемику с преподавателем истории КПСС относительно оценки ленинских трудов. Одновременно Дмитрий Симис устроился на работу в Фундаментальную библиотеку общественных наук АН СССР (ныне ИНИОН РАН).
Продолжив заочную учёбу на историческом факультете, заинтересовавшись антропологией, в 1966 году поступил на дневное отделение биолого-почвенного факультета МГУ. В январе 1967 года Симис был отчислен с дневного отделения биолого-почвенного факультета за «антисоветские высказывания» на молодёжном диспуте, посвящённом осуждению войны США во Вьетнаме.
В 1967-1973 годах - научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), руководил комсомольской организацией.
В 1973 году эмигрировал в США. Руководил Центром по российским и евроазиатским программам в Фонде Карнеги, был профессором при Университете Джонса Хопкинса, Колумбийском университете и Калифорнийском университетe в Беркли.
Был неофициальным советником экс-президента США Ричарда Никсона по вопросам внешней политики.
С 1994 года - президент Никсоновского центра (ныне - Центр национальных интересов). Является издателем журнала «The National Interest».
Принимает участие в качестве эксперта в российских политических телевизионных передачах и печатных изданиях.
Все большую популярность известный американский политолог российского происхождения Дмитрий Саймс занимает в передачах Соловьева и программах с четкой направленностью в сторону обсуждений отношений между Штатами и Путиным. Поэтому его биография, национальность и личная жизнь особо интересны любителям политических обзоров.
Родился известный теоретик международных отношений в 1947 году в Москве. Родителями знаменитости были правовед Константин Симис и адвокат Дина Каминская, столичная еврейская семья, много лет пытавшаяся противостоять антисемитским настроениям в советской интеллигентной среде. Такая позиция мамы и папы сыграла важнейшую роль в становлении биографии и личной жизни Дмитрия Саймса, чья национальность не вызывает сомнений.
После окончания средней школы, парень устроился на работу старшим научно-техническим сотрудником в Исторический музей. Год практики позволил одаренному юноше выдержать сложные экзамены в МГУ на исторический факультет, где он долгое время числился самым способным учащимся.
Все изменилось через 2 года – беспокойному студенту, вступающему всякий раз в полемику с преподавателями по тому или иному историческому событию, и рьяно критикующему недостатки советской власти, пришлось перейти на заочное отделение.
Одновременно молодой человек сдал успешно вступительные экзамены в столичный биолого-почвенный вуз. Этому способствовало его увлечение антропологией и желание понять истинность утверждений о зависимости умственных способностей человека от его национальности.
В 1967 году студент оказался за дверью прославленного вуза из-за спора на обычном студенческом собрании. Тогда юный политолог категорически отказался подтвердить во всеуслышание целесообразность многомиллионного по своим затратам участия СССР в американо-вьетнамском конфликте. По мнению молодого специалиста в области международных отношений, все финансирование вмешательства в международную ситуацию можно было бы перенаправить на улучшение социальной ситуации на Родине.
Благодаря обширным связям родителей опальному Дмитрию Симесу, чья личная жизнь, биография и национальность всегда играли важную роль в его политической позиции, удалось получить должность младшего научного сотрудника в ИМЭМО. К этому времени парень твердо решил иммигрировать в США, поэтому умерил собственную активность по поводу восстановления исторической справедливости и обратил внимание на общественную работу.
Уникальная приспосабливаемость молодого человека и его глубинное понимание принципов советской идеологии, помогли избежать дальнейших обвинений в антисоветской пропаганде. Мало того, он в короткие сроки добился не только повышения в должности, но и похвал со стороны руководящих партийных лиц за достижения на посту заместителя комсорга института.
Эмиграция и карьера в США
Понимая, что в полной мере посвятить себя научной деятельности на выбранном поприще в условиях советской действительности и существующих антисемитских настроений в государстве не получится, Дмитрий Симис принимает решение переехать в Америку. Такой шаг стал большой неожиданностью для всех его вышестоящих попечителей и полностью изменил биографию и личную жизнь молодого ученого, родившегося в семье с неудобной национальностью.
Незадолго до официального оформления права на выезд за границу, Дмитрий оказался в среде диссидентов, устроивших акцию протеста в Центральном телеграфе в Москве. По этой причине был арестован и провел три месяца в камере предварительного заключения. Освободиться и получить в ускоренном варианте разрешение на эмиграцию помогло вмешательство американского сенатора и французского премьер-министра, обратившихся за помощью к самому товарищу Косыгину. Таким образом, Симис получил возможность выезда из СССР в качестве еврея, без права возвращения на просторы советского государства.
Некоторое время Дмитрию пришлось жить в Вене, пока решался вопрос о его статусе на новой Родине. Получив в 1973 году гражданство, Дмитрий очень быстро адаптировался в новых для него условиях, постаравшись не ограничиваться банальной пропагандой антисоветского направления. Умный и целеустремленный молодой человек выбрал единственно верный путь на фоне многочисленных перебежчиков из России – он смог заставить американских специалистов в этом вопросе больше рассуждать об эволюции советского общества. Такой анализ был совершенно непривычным и стал выигрышно разумным в области прогнозирования отношений двух мощных сверхдержав.
Влиятельные покровители
Очень быстро новоявленный гражданин Соединенных Штатов Америки, получивший после переезда документы на имя Дмитрия Саймса, приобрел нужные знакомства в Республиканской партии Нового света.
Так, в числе его патронов значились в свое время:
- помощник сенатора Ричард Перл;
- советник по национальной безопасности президентов Брент Скроукфорт;
- глава ЦРУ и Минобороны США Джеймс Шлезинджер.
Злые языки утверждают, что русскому эмигранту помогли именно влиятельные покровители возглавить Центр советских и европейских исследований Фонда Карнеги. На этой должности Дмитрий Саймс прослужил новой Родине более десяти лет.
Во многом благодаря многолетней дружбе с президентом Никсоном, специально для реализации амбициозных проектов удачливого эмигранта, был создан институт Национальных исследований, занимающийся исключительно проблемой отношений между Америкой и современным Российским государством с учетом последних событий.
Личная жизнь известного политолога
Особых подробностей о семье и ее роли в биографии Дмитрия Саймса найти не удалось. Известно только, что супругой знаменитости стала Анастасия Решетникова, дочь известного художника Пашкевича. Женщина считается одним из самых популярных в Америке и Европе художников театра и кино.
С будущим мужем они познакомились в один из его приездов в российскую столицу в 1994 году. Тогда американский политолог русского происхождения и еврей по национальности сопровождал президента Никсона на очередные переговоры с главой новообразовавшегося государства после развала Союза. А молодая выпускница ВГИКа и художественного института имени Сурикова летела вместе с влиятельными особами в одном самолете на первую в своей жизни персональную зарубежную выставку.
Дедушка и внучка, художник кино и художник театра, классик советской школы и яркий представитель современного искусства. Живопись этих двух авторов так различна и так схожа.
Их объединяет нерушимая связь семьи и таланта.
Сон Божества
Анастасия Рюрикова родилась в Москве. В 1974-1979 гг. училась в Краснопресненской школе искусств. Большое влияние на творчество Анастасии, конечно, оказал дедушка, П. И. Пашкевич. В 1987 г. она окончила Московскую среднюю художественную школу при МГХИ им. В. И. Сурикова. В 1994 г. окончила художественный факультет ВГИКа, отделение "Художник - постановщик фильма". Выйдя замуж за видного американского политолога Дмитрия Саймса, Анастасия с 1993 года живет и работает театральным художником в США, в Вашингтоне, где приняла участие более чем в 20-ти театральных постановках и была неоднократно номинирована на престижную театральную премию им. Эллен Хэйс.
"Я летела с будущим мужем известным политологом Дмитрием Саймсом - вспоминает она, - в самолете экс-президента Ричарда Никсона.
- Чем вы занимаетесь? - спросил он
- Художник! - гордо ответила я.
- Какой ужас! - совершенно искренне не поверил экс-президент - Почему не юрист или хотя бы не экономист?!
Я улыбнулась, ведь я знала, что эта профессия - лучшая в мире".
Подарок
"Как художнику, мне порой трудно объяснить свои картины. С раннего детства я следую совету своего деда, который сказал мне: "Если ты хочешь сообщить нечто важное, лучше нарисовать это, нежели пытаться сформулировать словами. Слова в любом случае пропадут". Если бы меня попросили описать мое творчество одной фразой, я бы сказала словами Габриэля Гарсии Маркеса из его произведения "Сто лет одиночества" - "мир был таким новым, что для многих вещей не находилось названий и приходилось показывать на них пальцем". Вот это, я думаю, отражает то, как я ощущаю мир, что это всегда новое, всегда неожиданное. Ты не всегда знаешь, что ты просто пытаешься найти этому название, этим нюансам, этим эмоциям, этим переживаниям".
Жизнь. Белый - это моя ночь
Жизнь. Голубой - это мой день
Жизнь. Красная курица
Видимо, поэтому художница Анастасия Рюрикова-Саймс дает своим картинам столь необычные названия, которые интригуют, заставляют пристальнее вглядываться в них, искать запрятанные символы и смысловые элементы. Особо близок и понятен ей мир женщины, утонченный, сложный, противоречивый, полный нюансов и эмоций.
Секреты дня и ночи
Тайна граната
Тайна ночи
Коронация
Влюбленный Наполеон
Постфактум
Ночь
Ночь красного коня
Борьба. Человек - птица и человек - бык
Сказки о силе. The Rower of one
Сказки о силе. Red Bull and White Bull
Сказки о силе. Challange of a Yellow Bull
Сказки о силе. Дуэль
Луннатики
Урок территории
Теорема
Побег
Пойманные в зеркале
Левитация в понедельник
Чудо во вторник
Птицы страсти
Судный день
Молитва за грешную Душу
Земля прощения
Фарфоровые страсти
"Пашкевич Пётр Исидорович (1918—1996), советский художник кино. Народный художник РСФСР. Лауреат Сталинской премии второй степени.
Петр Пашкевичем был человеком безупречного стиля и вкуса. Все меньше и меньше остается людей, о которых можно безоговорочно сказать: интеллигентный человек. Даже если талантлив, образован, хорошей фамилии, с претензией на эту характеристику - все равно „интеллигентность“ - редчайшее свойство личности. Петр Исидорович - воплощение интеллигентности, которая всегда и прежде всего в поступках и поведении.
Он никогда не повышал голоса и не хамил, он никогда не говорил о себе и детях, он никогда не говорил ходульных пафосных слов и не выступал на собраниях. Он никогда не злословил, хотя отлично и тонко шутил. Он создавал плакаты, строил декорации, занимался живописью и был гармоничным человеком. Но забываются любые писатели, живописцы, музыканты. Чтобы они жили - их надо помнить. Дважды счастлив был Петр Исидорович: у него есть дети, которые его любят и помнят. Они понимают значение творчества их отца Петра Пашкевича для всех нас и тех, кто за нами."
Пашкевич, Пётр Исидорович + Пашкевич, Тамара Петровна:
Пашкевич, Андрей Петрович - художник, создатель "политэкологии" - живописной политической летописи новейшей истории России. Жена: Грет Ван Хальст, также художница
Рюрикова, Наталия Петровна - основатель и директор московской художественной галереи "Дом Нащокина". Муж - Рюриков, Дмитрий Борисович, дипломат.
Рюрикова-Саймс, Анастасия Дмитриевна - с 1993 г. живет и работает театральным художником в США, где приняла участи в более чем 20-ти театральных постановках.
Рюриков-Радо, Кирилл Дмитриевич - юрист, художник.
Художник П.И. Пашкевич
Музыка: B.Malgo - Du Bist Mein Zufluchtsort
Дмитрий Саймс (Dimitri K. Simes), урожденный Дмитрий Константинович Симис. Родился 29 октября 1947 года в Москве. Американский политолог, историк, президент Центра национальных интересов (с 1994 года), издатель журнала The National Interest.
Дмитрий Симис, впоследствии ставший известным как Дмитрий Саймс, родился 29 октября 1947 года в Москве в еврейской семье.
Отец - Константин Симис, правовед и правозащитник.
Мать - Дина Исааковна Каминская (1919-2006), адвокат и правозащитница, известная своим участием в процессах над советскими диссидентами. Речи Дины Каминской «Правосудие или расправа?», «Процесс четырех», «Полдень», «Ташкентский процесс» были включены в сборник и распространялись в самиздате. С 1971 года Каминскую перестали допускать к участию в политических процессах.
Родители Дмитрия в 1977 году под угрозой ареста были вынуждены эмигрировать в США.
Дмитрий Саймс окончил среднюю школу в Москве.
Затем поступил на дневное отделение исторического факультета МГУ, откуда со второго курса вынужден был перейти на заочное - после того как вступил в опасную полемику с преподавателем истории КПСС относительно оценки ленинских трудов. Одновременно Дмитрий Симис устроился на работу в Фундаментальную библиотеку общественных наук АН СССР (ныне ИНИОН РАН).
Продолжая заочную учёбу на историческом факультете, заинтересовался антропологией и в 1966 году поступил на дневное отделение биолого-почвенного факультета МГУ. В январе 1967 года Симис был отчислен с дневного отделения биолого-почвенного факультета за «антисоветские высказывания» на молодёжном диспуте, посвящённом осуждению войны США во Вьетнаме.
В 1967-1973 годах - научно-технический, а затем младший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), был заместителем секретаря комитета комсомола и получил премию за лучший проект среди молодых ученых.
В 1973 году эмигрировал из СССР. Незадолго до официального оформления права на выезд за границу, Дмитрий оказался в среде диссидентов, устроивших акцию протеста в Центральном телеграфе в Москве. По этой причине был арестован и провел три месяца в камере предварительного заключения. Освободиться и получить в ускоренном варианте разрешение на эмиграцию помогло вмешательство американского сенатора и французского премьер-министра, обратившихся за помощью к советскому премьеру Косыгину. В итоге он получил возможность выезда из СССР в качестве еврея, без права возвращения.
Некоторое время Дмитрию пришлось жить в Вене. Затем оказался в США.
Руководил Центром по российским и евроазиатским программам в Фонде Карнеги, был профессором при Университете Джонса Хопкинса, Колумбийском университете и Калифорнийском университетe в Беркли.
Был неофициальным советником экс-президента США Ричарда Никсона по вопросам внешней политики.
С 1994 года - президент Никсоновского центра (ныне - Центр национальных интересов).
Является издателем журнала The National Interest.
Часто принимает участие в качестве эксперта в российских политических телевизионных передачах и печатных изданиях.
В 2018 году стал одним из ведущих (вместе с ) ток-шоу Первого канала «Большая игра». В программе анализируются события текущего дня и представлен взгляд как россиян, так и американцев на них. Программа «Большая игра» была заявлена в качестве попытки понять, могут ли договориться Россия и США, либо ментальные и культурные противоречия делают это практически невозможным.
Российскую точку зрения в программе представляет председатель комитета Госдумы РФ по образованию и науке, председатель правления фонда «Русский мир» Вячеслав Никонов.
Американскую точку зрения объясняет Дмитрий Саймс. Он говорил: «В Большой Игре большие ставки. Одна из них - как сохранить мир, не поступаясь при этом ни американскими, ни российскими национальными интересами. Это нелегко, но возможно. Мы будем говорить только от своего имени, но стремиться всегда быть информированными и объективными».
© Саймс Д. (Simes D.), 2015
© ООО «ТД Алгоритм», 2015
* * *
Вместо предисловия. Бжезинский на нас обижен
Фигура Дмитрия Саймса интересна не только как олицетворение неординарного эмигранта из Советского Союза, который практически молниеносно совершил головокружительную, по масштабам США, карьеру, став советником по внешней политике президента Никсона. Ему удалось сохранить удивительно добрые отношения с политической элитой на своей прежней родине и при этом рьяно отстаивать интересы родины, вновь обретенной. Этим видимым парадоксом, вероятно, можно объяснить исключительную влиятельность Дмитрия Саймса как в Москве, так и в Вашингтоне.
– Господин Саймс, какова история создания вашего центра? Как вы понимаете его миссию?
– Наш центр был создан 20 января 1994 года Ричардом Никсоном, через 25 лет после его президентской инаугурации. В это время в Вашингтоне было много разных мозговых трестов – либеральных, консервативных, неоконсервативных. Но такого места, где внешнеполитические реалисты ощущали бы себя как дома, не было. И Никсон решил его создать. К сожалению, он умер вскоре после того, как было объявлено о создании центра. Мы же, что называется, руководствовались никсоновскими заветами, хотя и шли по своему пути.
Центр Никсона – организация непартийная, или двухпартийная. Конечно, у нас есть свое политическое лицо. То, что я бы назвал «правоцентристская организация», умеренная по своей политической ориентации, но весьма склонная к тому, чтобы занимать необычные позиции и поднимать те вопросы, которые могут показаться кое-кому весьма неприятными.
Когда мы говорили с Никсоном о создании центра, он все время повторял: «Вы должны продемонстрировать мне две вещи. Первое, вы должны мне показать, где конкретная ниша для этого центра. А второе, вы должны мне доказать, почему другие не могут делать то же самое, так же хорошо или еще лучше». Поэтому мы не боимся быть провокаторами. Провокаторами не в отрицательном смысле, кого-то на что-то провоцируя, но занимающими такие позиции, которые могут показаться кому-то неожиданными, идущими слишком далеко.
Нам казалось, что в Вашингтоне слишком много людей, которые идут в мозговые тресты не потому, что хотят производить серьезные и новые идеи, а потому, что либо их присутствие в администрации закончилось, либо потому, что они надеются оказаться в следующей администрации. Такие люди, мягко говоря, бывают слегка ангажированы. Их позицию почти по каждому вопросу можно предсказать еще до того, как они стали изучать какой-то вопрос. Они просто смотрят, где находится основополагающее направление мысли в их партии или в их течении, что и становится их отправной точкой.
Мы отличаемся от других неправительственных организаций в Америке, поскольку сознательно решили, что не будем заниматься внутриполитической ситуацией в других странах. Мы хотим вести внешнеполитический диалог, например с истеблишментом России – с таким, какой он есть, а не таким, каким его хотелось бы видеть.
Наши дискуссии с российскими коллегами неофициальны и неформальны. Мы не хотим подменять министерства иностранных дел наших стран. В то же время мы хотим, чтобы те люди, с которыми мы общаемся, имели бы выход к соответствующим фигурам в правительстве.
У нас есть небольшой, но очень авторитетный штат ведущих специалистов, которые возглавляют наши программы. Но мы не были бы столь эффективны, если бы у нас не было наших «старших товарищей». Под «старшими товарищами» я имею в виду тех людей, которые не работают в центре, но очень активно с нами сотрудничают, возглавляют наш совет директоров и консультативный совет. Нам было бы трудно вести эффективный диалог с Россией, если бы мы примерно раз в год, а иногда и чаще не организовывали бы ланчи между президентом Путиным и почетным председателем нашего центра Генри Киссинджером. Нам было бы труднее работать с конгрессом, если бы в наш совет директоров и исполнительный комитет центра не входил бы сенатор Пэт Робертс, председатель сенатского комитета по разведке. Таких людей у нас в совете директоров и исполнительном совете достаточно много. Они являются, если хотите, приводными ремнями между нами и органами высшей власти.
– С кем именно вы общаетесь в Москве?
– Когда российская делегация недавно приезжала сюда, в Вашингтон, она встречалась с помощником секретаря по национальной безопасности Стивом Хедли, с первым заместителем министра обороны по международным делам, со многими ответственными представителями Госдепа и Белого дома. Мы же, когда приезжаем в Москву, традиционно встречаемся с министром иностранных дел, с секретарем Совета безопасности, с Шуваловым, с Дмитрием Медведевым, до него – с Волошиным… С людьми на этом уровне. Двое моих коллег были осенью в Москве и в составе группы встречались с президентом Путиным.
Когда мы работаем с российскими коллегами, у нас нет какого-то одного стратегического партнера. По каждому вопросу мы находим организацию, которая целесообразна для нас как партнер. Координатором нашей последней поездки в Москву являлся Фонд эффективной политики, возглавляемый Глебом Павловским. Но у нас в России есть другие партнеры, как и у Глеба Павловского в США.
Нас в Вашингтоне часто упрекают в том, что мы занимаем пророссийскую позицию. Господин Бжезинский особенно часто упрекает нас и очень на нас обижен. Мы, конечно, очень переживаем, что не соответствуем его очень высоким ожиданиям. Как говорится, жизнь тяжела, и мы готовы и с этой печальной участью примириться. Мы исходим из того, что в диалоге по проблемам национальной безопасности у России и Америки есть свои интересы, и они должны быть четко сформулированы. Там, где возможно, следует искать точки соприкосновения и возможности для сотрудничества. Где невозможно – стараться найти формулу, чтобы разногласия не становились космическими и не мешали нам сотрудничать там, где вероятно совпадение взаимных интересов.
– Можете ли вы объяснить, почему правительство США все же нуждается в организациях вроде вашей?
– Когда мы создавали свой центр, мы не советовались с правительством США. И для нас мнение правительства по этому поводу не было центральным. Для того чтобы понимать, что происходит в американской политике, нужно иметь возможность диалога с властью. Мы такой диалог ведем. Но мы исходим из того, что очень трудно повлиять на политические решения со стороны. Я живу в Вашингтоне уже более 30 лет, общался с очень важными и значительными фигурами власти. И мне очень трудно представить себе, как можно повлиять на некое решение, разговаривая с кем-то в какой-то администрации. Мы пытаемся влиять реально, за счет нашего участия в политическом диалоге.
Чего практически нет в Москве – это взаимосвязей сообщающихся сосудов между организациями вроде нашей, средствами массовой информации и конгрессом. Если господин Гвоздев (редактор журнала The National Interest) сначала появляется на телевидении, затем его приглашают на слушания в конгресс, то возникает вопрос не о том, почему он нужен администрации, а почему администрация должна с ним считаться. Если его потом приглашают на встречу с вице-президентом, то это необязательно потому, что он нужен вице-президенту, а потому, что он представляет собой величину и носителя точки зрения, которая важна для вице-президента, для Белого дома.
По многим вопросам мы находимся в оппозиции и совсем не рассчитываем, что власть будет обращаться к нам за советом. Мы пытаемся сделать так, чтобы наши мнения имели политическое значение, чтобы их нельзя было бы игнорировать. С помощью средств массовой информации мы имеем возможность определять формат дебатов и их приоритеты. Например, мы можем выказывать повышенный интерес к тому, что делается в Ираке, но гораздо меньший акцент делать на том, что происходит в Северной Корее.
Я много лет назад разговаривал с Доном Кендаллом (легендарный глава компании «Пепсико». – Ред. ). Я встречался с ним в Университете Джона Хопкинса, где возглавлял небольшую программу по России и Восточной Европе. Дон Кендалл нас финансово поддерживал. Раз в месяц он меня приглашал на ланч в свою роскошную штаб-квартиру под Нью-Йорком. Дон был в хорошем настроении, постоянно подливал мне «Столичной». И вот он мне говорит: «Видел тебя недавно по телевизору. Ты выступал по поводу политики СССР. Но когда ты последний раз разговаривал с Брежневым?». Я ему ответил: «Понимаете, Дон, я вообще с ним никогда не разговаривал». Это было не совсем правдой: однажды я встретился с Брежневым на одном мероприятии в Москве до моей эмиграции, но поговорить нам особенно не удалось. «А вот я, – продолжал Дон, – вернулся из Москвы два дня назад и проговорил с Леонидом три часа. И он мне сказал то-то и то-то». Но тогда я спросил Дона Кендалла: а когда он разговаривал с обычными русскими, когда он последний раз заходил в советский магазин и интересовался, есть ли там колбаса, разговаривал ли он с секретарями обкомов, которые бы рассказали, в какой степени выполняются планы или почему они не выполняются. Конечно, на том уровне, на котором действовал Кендалл, эти вопросы были из совсем другого мира. Так вот мы и пытаемся принести в дискуссии новое измерение, которого часто не хватает в политических дискуссиях. Это наша миссия.
– Какого рода иерархия существует в вашем центре?
– У нас директора программ в принципе равны. Они необязательно равны между собой по своему престижу, возрасту и соответственно вознаграждению. Постоянных сотрудников у нас 18 человек. Кроме того, работают на полставки младшие научные сотрудники. У руководителя каждой программы есть такая группа сотрудников, на которых они полагаются. Но все обладают достаточной степенью автономии.
Мы с самого начала хотели быть небольшой организацией. Чем меньше, тем у вас больше средств на все остальное. Первые годы своей профессиональной жизни я провел в Институте мировой политики и международных отношений, работая на человека, которого звали Евгений Максимович Примаков. Работали мы вместе с Игорем Сергеевичем Ивановым на человека, которого звали Николай Николаевич Иноземцев. Я помню, даже тогда наши постоянные разговоры шли о том, что в институте было 750 сотрудников; если бы из них уволили человек 500, он стал бы только лучше, а оставшиеся, соответственно, получали бы лучшую зарплату. Кроме того, если бы мы стали крупной организацией, нам было бы трудно занимать позиции, которые я назвал провокационными. Наконец, когда мы берем сотрудников, то исходим из того, что это люди, которые могут действовать на самом высоком уровне. Для наших руководителей программ возможность встречаться с руководителями стран, которыми они занимаются, является нормой. Если наша руководитель программы по энергетике находится в Азербайджане, то она встречается с Алиевым. Когда она бывает в Казахстане, она летит на самолете господина Назарбаева. Таких людей на рынке немного.
– Пытается ли ваш центр представлять консолидированную точку зрения или же он является лишь площадкой для экспертов?
– Ни одна серьезная организация вроде нашей не будет заставлять своих сотрудников произносить какие-то слова. Это неправильно, да и невозможно с людьми на определенном уровне. Но мне трудно представить себе человека в Heritage Foundation, который являлся бы либеральным демократом. Мне трудно представить себе человека в Carnegie Endowment, который был бы республиканским изоляционистом. Совершенно очевидно, что чем организация крупнее, тем более она эклектична. У каждой организации свое лицо. В Центре Никсона есть, конечно, разные люди, с разными подходами. Когда какого-то из наших сотрудников приглашают для выступления в конгрессе, никто не приходит к руководству центра с вопросом, можно ли это сделать. Никто нам не представляет свои материалы для предварительной цензуры. Когда кто-то решает написать статью, никакого предварительного согласования или редактирования у нас нет и не может быть. Как организация мы очень редко выступаем с какой-либо позицией.
Но, с другой стороны, я бы слукавил, если бы сказал, что у нас нет своего лица. Оно у нас есть. Вы не найдете в Центре Никсона людей, которые считают, например, что США – это центр мирового зла. Если бы они здесь оказались, в долгосрочной перспективе им было бы некомфортно. Вы не найдете здесь людей, которые скажут, что главная миссия США – это распространение в мире добра и что все остальные должны Америке подчиняться. Это центр, ориентированный на политический реализм. Ну а внешнеполитический реализм говорит с разными акцентами, на нескольких диалектах. И они представлены в Центре Никсона.
– Насколько различается работа российских и американских мозговых трестов?
– Мы работаем по-разному. В России мозговые тресты тесно сотрудничают с властью. Хотя мы и стремимся тесно сотрудничать с любой администрацией, мы хотим, чтобы между нами и этой администрацией была если не каменная стена, то высокий забор. В этом заборе может быть пара калиток и даже одни большие ворота, но мы хотим играть по очень четким правилам. Мы очень осторожно относимся к любому государственному финансированию. Я не верю, что тот, кто платит, не захочет когда-нибудь, даже подсознательно, заказывать музыку, а весь смысл нашего существования в том, чтобы музыку мы писали сами.
Когда мы публикуем статьи в газетах, нам важно сознавать, что они будут иметь реальный резонанс. Руководители телепрограмм очень ориентируются на аналитические статьи в больших газетах. Я разговаривал с некоторыми людьми, определяющими политику на российском телевидении, но там механизм принятия решения несколько другой и ориентация на газетные статьи, прямо скажем, существенно меньше. Здесь есть двухпартийный конгресс, где у меньшинства очень большая и реальная власть, где в каждой комиссии имеется аппарат большинства и аппарат меньшинства. Когда готовятся слушания, свидетелей отдельно приглашают и республиканцы, и демократы. В России, как мне кажется, Дума сегодня играет совсем другую роль, чем конгресс в США. Это те самые механизмы, которые позволяют нам действовать по-другому. Механизмы влияния в наших странах не совпадают.
Беседа проходила в рамках International Visitor Leadership Program, организованной посольством США в России 27.03.2006.
Теряя Россию
Американская администрация получила от Путина, что просила
(из интервью «Новой газете», 01.10.2001)
Со дня трагических событий в Нью-Йорке проходит все больше и больше времени, каковы сейчас настроения американцев? Как они относятся к плану сотрудничества, предложенному Россией?
Об этом мы разговариваем с директором «Никсон-Центра», известным американским политологом и специалистом в области американо-российских отношений Дмитрием Саймсом.
– Дмитрий, прокомментируйте, пожалуйста, речь Путина в Германии относительно позиции России в акции возмездия.
– Мне кажется, что эта речь разумная. Она была однозначно хорошо воспринята в Германии – бундестагом и канцлером Шредером – и в целом хорошо воспринята в Соединенных Штатах. Речь создает впечатление, что президент Путин принял четкое решение в этой сложной и драматической ситуации – ориентироваться на участие в коалиции против терроризма и сотрудничество с Соединенными Штатами. Он, естественно, хочет, чтобы интересы России и его личные принимались во внимание. Он говорит о необходимости более активных и более углубленных консультаций. И я думаю, что иного в его положении трудно было бы ожидать.
Реакция на позицию России, особенно если речь идет об американской администрации, строится не только на основе публичных заявлений президента Путина, хотя они, конечно, изучаются, рассматриваются весьма серьезно, но и на основе многих других разговоров. Хочу обратить ваше внимание на практически беспрецедентный часовой телефонный разговор в позапрошлую субботу между Бушем и Путиным. И результаты этого разговора воспринимаются очень серьезно американскими высокопоставленными лицами. Эта беседа вызвала уважение у президента, который говорил своим коллегам, что Путин хочет, чтобы с Россией больше консультировались, что у него, естественно, есть свои интересы, чтобы проблема Чечни не была исключена из этой общей борьбы с мировым терроризмом, и что в то же время он вел себя как человек, как лидер, который готов серьезно сотрудничать с Соединенными Штатами.
Я хочу обратить ваше внимание, что США абсолютно удовлетворены позицией России в отношении воздушных перелетов. И президент Путин сформулировал, что будут иметь место перелеты с гуманитарными грузами. Но при этом не была предложена никакая процедура проверки, какие грузы – гуманитарные, какие – не гуманитарные. То есть в общем американская администрация получила от президента Путина то, что просила. И я думаю, что серьезным отношением президента Путина к сотрудничеству с Соединенными Штатами можно объяснить неожиданное понимание американской администрацией проблем, с которыми столкнулась Россия в Чечне. И я думаю, что это нормальная основа для диалога и сотрудничества, которая строится не на словах, личном обаянии лидеров, похлопываний по плечу и объятиях. А на том, что две стороны встречаются и говорят: вот мои национальные интересы, вот твои национальные интересы. Нам кажется, что они в основном совпадают. Как мы можем сделать так, чтобы это совпадение привело к конкретным результатам? И это совпадение национальных интересов начало приводить к конкретным подвижкам после диалога президента Путина и президента Буша.
– Существуют ли различия в настроениях американцев? По принципу левые – правые, интеллектуальная элита – средний американец.
– Я думаю, что в Америке по-прежнему существует морально-политическое единство. Оно сложилось по ряду причин. Во-первых, потрясение настолько сильно, что разногласия отступают на второй план. И те, кто видел, что произошло в нижнем Манхэттене, поместили на вторую и третью полки все несовпадения во взглядах. Во-вторых, в Америке есть хорошая традиция. В момент кризиса конгресс и нация сплачиваются вокруг президента, который является Верховным главнокомандующим. Мы все хотим дать ему возможность защитить национальные интересы и проявить себя. Всегда найдутся какие-то группы, у которых есть своя точка зрения. Они хотели бы, чтобы мы разбомбили все остальное человечество или, наоборот, чтобы мы не замарали руки кровью хотя бы одного невинного младенца. Эти перспективы понятны. Но они не имеют отношения к серьезной политической динамике в Соединенных Штатах сегодня.
– В первые дни после конфликта на интернет-форумах все же появились совершенно разные точки зрения. На форуме газеты «Los-Angeles Times», например, многие американцы критиковали речь Буша и обвиняли американскую администрацию в том, что случилось.
– С фактической точки зрения вы правы. Не сомневаюсь, что, если бы вы посмотрели на форумы других газет, вы бы увидели то же самое. Особенно в таких больших и сложных по своей композиции городах, как Лос-Анджелес, который был далеко от трагедии.
И в то же время хочу вам напомнить, что люди, которые принимают участие в такого рода форумах, нетипичны. Я, например, не знаю ни одного такого человека. Это определенный контингент. Я говорю это не скептически. На это интересно посмотреть, но представлять как социологический опрос было бы неразумно. Если вы ознакомитесь с существующими опросами, то увидите, что подавляющее большинство – около 90 % – поддерживают то, что делает президент. Это состоятельные и менее состоятельные, американцы белые и американцы черные. И даже подавляющее большинство американских мусульман. Естественно, такая ситуация не будет продолжаться бесконечно. И это обнаруживается уже сейчас. Люди в частном порядке начинают говорить: знает ли администрация, что она делает? Какой у них план? Почему до сих пор не были нанесены удары?
Сегодня я разговаривал с одним из ведущих авторитетов в области американской внешней политики. Он спросил меня, что я думаю о действиях администрации. И я сказал, что пока все неплохо. Но это отчасти происходит потому, что мы исходим из того, что дуракам полработы не показывают. Точнее, потому, что только дураки будут иметь окончательное мнение по поводу вещей, которые мы еще не знаем. Но, конечно, есть какой-то элемент беспокойства: а что произойдет? как это будет сделано? не теряем ли мы драгоценное время в поисках создания коалиции? И этот человек, который неоднократно появлялся на американском телевидении и с которым считаются очень многие, сказал: «Да, я с тобой абсолютно согласен. Просто я этого не мог публично сказать, потому что это стало бы новостью». И у администрации есть такой запас общественного доверия, когда люди готовы истолковывать любое сомнение в их пользу, потому что люди хотят, чтобы президент и администрация достойно и эффективно справились с этими задачами.
Кроме того, в 2002 году в Америке состоятся выборы в конгресс – выборы довольно серьезные. И я думаю, что если к этому времени Америка будет участвовать не в нормальной, полноценной войне, а в такой непонятной ползучей войне, вы увидите, какие будут серьезные партийные разногласия.
– На ваш взгляд, если бы трагические события случились в России, пришли бы люди в Вашингтоне к российскому посольству так же, как россияне – к американскому? Более того, два года назад взрывы в Москве не спровоцировали никаких общественных обсуждений ни на улицах, ни в массмедиа.